– Жанна рассказывала о феях, – Анна потянулась, поправила начавшие отрастать волосы. – Недалеко от ее родной деревни Домреми жили феи. Там было особое, волшебное дерево, которое все так и называли – Дерево Фей или Прекрасный май. В четвертое воскресенье великого поста под этим деревом собирались молодые люди и девушки, для того чтобы плести венки из цветов, часть из которых с песнями и танцами вешали на волшебное дерево, а часть относили в церковь, украшать статую Девы Марии. Наш капеллан говорил, что негоже вешать цветы, собранные на поляне, где танцуют феи и справляют свои обряды язычники, на статую Богоматери, а Жанна, наоборот, считала, что Дерево Фей в Домреми все так любили, что их любовь сделала цветы, травы и даже воздух в том месте священным. А что может быть более приятным Господу, если не эта любовь?!
Недалеко от волшебного дерева находился целебный источник, куда приходили пить воду страдающие лихорадкой люди. Брат Жанны Пьер рассказывал, что после того, как до деревни начали доходить радостные вести о победе Жанны, ее начали называть Святой Жанной, так что теперь и источник носит имя Жанны. А Дерево Фей – деревом Жанны. Все родившиеся девочки – Жанны, Жанны Орлеанские, Жанны-Орлеан-Пуатье, – она тихо рассмеялась.
– Не смейся. Пока Дева в плену, мы не имеем права смеяться и быть счастливыми. Ведь она… – Брунисента хотела продолжить, но в это время за дверью послышались тяжелые шаги Жака. Поэтому Брунисента поспешно распрощалась с подругой и, прихватив свечу, выскочила навстречу мужу.
Узник Лявро
В ту ночь Жак был весел и пьян. Он помог раздеться жене и, уложив ее на постель, принес по бокалу сладкого вина, которое они с удовольствием и выпили вместе. Это вино, особенно почитаемое женщинами, обычно не подавалось в мужских компаниях, а так как в замке редко принимали дам, Жак предпочитал держать запас сладкого каркассонского в собственной спальне для жены и сестры.
Выпив и немного придя в себя после пережитых ужасов, Брунисента успокоилась и даже немного развеселилась, ласкаясь к мужу и весело щебеча милые глупости и называя его ласковыми именами.
Разомкнув объятия, они лежали довольные и счастливые. Брунисента совсем не хотела спать, она думала о том времени, когда Господь наградит их с Жаком первенцем, представляя, как она, такая красивая и желанная, сообщит мужу о своей беременности и как при этом он будет счастлив.
Брунисента почти уснула, когда сон ее прервал доносившийся откуда-то снизу, точно из самой преисподней, стон.
Она села на постели, охваченная внезапным ужасом. Жак тоже проснулся.
– Что это? – Брунисента тряслась от страха.
– Ничего. Спи, – Жак отвернулся, подложив руку под голову.
– Что если в замке завелось привидение? Может быть, твои предки замуровали в подвале какого-нибудь несчастного узника, и теперь его душа взывает к отмщению!
– Глупости, – Жак попытался закрыться с головой. – Никто из моих предков не стал бы осквернять собственный дом!
– Но ты ведь тоже слышал! И это уже не в первый раз.
– В подвале находится разбойник, головорез из бургундской банды, которого мои ребята поймали вчера. Я велел допросить его до утра, чтобы, когда проснусь, вздернуть мерзавца на башне или отослать в Вокулер к Роберу де Бодрикуру, если выяснится, что разбойник более виноват перед ним. В конце концов, лишняя монета за поимку преступника никогда не помешает.
Новый крик прервал объяснения мужа.
– Не ожидал, что он будет так орать.
Жак сел на постели и, отерев ладонями лицо, встал и, как был, в одной рубахе вышел из комнаты. Брунисента услышала, как Жак забарабанил в дверь своего телохранителя, тот открыл, после чего мужчины некоторое время о чем-то разговаривали. Вскоре Жак вернулся и лег рядом с женой.
– Я велел Симонену спуститься в подвал и передать ребятам, чтобы они заканчивали на сегодня с пытками. Так что можешь спокойно спать.
Он привлек к себе жену и вскоре уже спал, тихо похрапывая. Брунисента лежала, боясь побеспокоить Жака. Сон не шел.
"Какой такой разбойник в подвале замка? – недоумевала она. Обычно весть о том, что Жак или его люди изловили разбойника, разносилась по всем окрестным землям как величайшая радость. Люди высыпали из своих домов, дети кидались комьями грязи в разбойничью рожу, женщины старались вцепиться ему в волосы, собаки лаяли, мужчины обсуждали пленника. Жак мог даже в качестве особой милости оставить головореза, закованного в колодки, на потеху черни, с тем чтобы те могли выместить на нем свои обиды. Народищу при этом собиралось, что в базарный день. Пели, плясали, кидались в пленника гнилыми овощами, оскорбляли, каждый на свой лад, на ходу сочиняя смешные куплеты или переделывая сообразно случаю известные песни. Если удавалось поймать насильника, проходящие мимо женщины старались плюнуть ему в лицо, самые смелые задирали подол, предлагая скованному по рукам и ногам разбойнику овладеть ими. Весело было.
Почему же на этот раз Жак не похвастался поимкой разбойника перед своими людьми? Если это был незначительный, рядовой грабитель – его можно было вообще отдать на растерзание скучавшим без праздника крестьянам. Но если это был главарь банды – почему Жак не повез его сразу же в Вокулер, где можно получить вознаграждение, или не послал гонца в его лагерь, где можно было обменять живопыру на богатый выкуп. К чему эти ночные пытки? Для чего нужна такая секретность?
Брунисенте не спалось, да и как тут заснешь, когда в замке творится нечто несусветное: сначала через запертые ворота исчез Алан со своим конем и вещами, а потом откуда ни возьмись появился таинственный разбойник.
И тут Брунисенте сделалось плохо. Она поднялась и, стараясь не разбудить мужа, быстро встала, подняла со стола подсвечник, в котором еще остался огарок, и, завернувшись в накидку, тихо, на цыпочках выбралась из комнаты и пробралась к Анне. Сердце ее при этом было готово выскочить из груди, так что Брунисенте казалось, что его громкий стук в состоянии перебудить стражу. Анна была на ногах. Поверх ночной рубахи на ней была надета золотистая епанча, которую она, подражая Деве, обычно надевала поверх лат.
– Ты слышала новые крики? – задыхаясь от волнения, спросила она.
Брунисента кивнула, не в силах произнести вслух то, о чем уже давно догадалась.
– Я хочу добраться до подвала и выяснить, кого там держат, – Анна взяла у Брунисенты свечу и, не глядя на подругу, пошла вперед, освещая путь. Их тени поднимались до самого потолка, вытягиваясь и зловеще изменяясь с каждым шагом, точно вслед за ними шли черные призраки ночи. – Симонен сказал, что они допрашивают в подвале какого-то узника. Не успокоюсь, пока сама не узнаю, кто он.
Они спустились по лестнице и достигли ведущего в подземную тюрьму коридора.
– Здесь, наверное, должна быть охрана, – предположила Брунисента.
– Должна, значит будет. Хотя зачем? Стражники нужны у ворот и на постах, с которых можно видеть, что делается вокруг замка. Когда нас судили, охрана стояла возле комнат приехавших вельмож из Вокулера. А преступников чего стеречь, там решетки, разломить которые под силу одному только дьяволу.
– А что если там дьявол? – чуть не падая от страха, прошептала Брунисента.
– Дьяволу наша стража – раз плюнуть. А раз так, то опять же, какой смысл пост ставить?
Крадучись они прошли по коридору, где снова никого не оказалось, точно замок вымер или обитатели его вдруг каким-то таинственным образом исчезли. В подвале Анна ориентировалась лучше, нежели Брунисента, которая сюда вообще никогда не спускалась. Поэтому она шла, бесстрашно – или это только казалось? – показывая дорогу.
Вдруг свеча в ее руках дрогнула, Анна вскрикнула и остановилась.
Брунисента замерла. Перед ними стояла клетка, прутья которой были в толщину руки Брунисенты, в самом углу прикованный цепями к стене лежал человек. То есть то, что еще совсем недавно было человеком. Красавчиком оруженосцем Аланом…
Брунисента не могла кричать, крик застрял в горле. Она опустилась на колени, борясь с рвотой, в то время как Анна подошла к решетке и тут же, точно только тут сообразила, что к чему, вернулась к Брунисенте.
– Быстрее отсюда! Жак не должен знать, что мы видела Алана, – трясясь всем телом, она обняла лишившуюся сил подругу и, поставив на пол подсвечник и подхватив Брунисенту под мышки, поволокла ее к выходу. Когда они добрались до лестницы, Брунисента рыдала чуть ли не в голос. Анна была вынуждена обнять ее, прижать голову подруги к своей груди, заглушая, таким образом, ее рыдания.
Вместе они поднялись по лестнице, поддерживая друг дружку.
– Я думаю, брат убил Алана либо потому что решил, что он мой любовник, либо понял, что я пишу маршалу, и пытался вызнать у оруженосца смысл поручения. В любом случае мне лучше потихоньку покинуть замок.
Брунисента погладила мокрую от слез епанчу Анны. Ее ноги давно уже озябли на каменном полу, но она не решалась оставить подругу, с которой, быть может, больше никогда не увидится.
– Ты твердо решила бежать? – только и сумела вымолвить Брунисента, чувствуя, как горячие слезы вновь потекли по ее лицу.
– Я говорила с рыцарями, приезжающими в замок вместе с Жаком, все они уверены, что Карл не заплатит выкупа, а это значит, брат постарается сделать так, чтобы я исполнила свой долг. Он постоянно пишет Жилю, значит, тот знает, что я в замке и никуда отсюда не денусь. Так что в решающий час меня просто свяжут, посадят в карету и отвезут туда, где будет Дева, чтобы тайком поменять нас местами. Лявро хорошо укрепленный замок, здесь всегда полно стражи, а Жак еще и привез с собой рыцарей, так что не отчий это дом, а тюрьма, моя тюрьма, Брунюшка. Тюрьма, из которой мне одна дорога – на костер. Иди к мужу и постарайся, чтобы он ни о чем не догадался, я же кину в походный мешок кое-какие вещи и постараюсь пролезть через секретный ход.
Они обнялись. Дойдя до дверей супружеской спальни, Брунисента обернулась и увидела, что дверь в комнату Анны приоткрыта. Оттуда лился мягкий серебряный свет луны. Сама же Анна не сдвинулась с места, провожая глазами подругу.
Брунисента тихо открыла дверь и, сбросив с себя накидку, притулилась рядом с Жаком. Он обнял ее во сне, бормоча, что она очень холодная.
– Я ненадолго выходила, – объяснила она, содрогаясь под прикосновениями мужа. Перед глазами ее стояло обезображенное пытками лицо Алана.
О том, как птички попали в клетку
Утро началось с того, что кто-то громко постучал в спальню Брунисенты и Жака. Проснувшись, рыцарь первым делом схватился за меч, но тот не понадобился, в дверях стоял его телохранитель Симонен, в руках которого был бронзовый подсвечник в виде ветви дерева. Брунисента сразу же узнала свой подсвечник, тот самый, который прежде стоял в их с мужем комнате и который она забыла в темнице. Брунисента затаилась под одеялом, ожидая немедленной расправы и сверля глазами спину мужа.
От возбуждения, страха или от того, что мужчины разговаривали очень тихо, Брунисента не разобрала слов, но одного красноречивого взгляда, брошенного на нее мужем, было достаточно, чтобы молодая женщина поняла: пощады не будет.
Как только за Симоненом закрылась дверь, Брунисента, не дожидаясь вопросов, с ревом повалилась к ногам мужа, цепляясь за них и плача.
Одним рывком Жак поставил ее на ноги и тут же свалил звонкой пощечиной. Никогда прежде ни один человек не смел ударить ее. Брунисента повалилась на кровать, захлебываясь стыдом и гневом.
Хотелось наброситься на Жака и бить его что есть силы. Хотелось вцепиться ему в горло или наговорить дерзостей, но Брунисента понимала, что подобным поведением она лишь уронит свою честь, честь женщины рыцарского рода, честь своего отца, достойного Гийома ля Жюмельера и честь своего мужа.
Жак сгреб в кучу свои вещи и, избегая смотреть в глаза жены, вышел из комнаты, звеня связкой ключей. Вскоре Брунисента услышала, как лязгнул дверной замок, и, уткнувшись в подушку, завыла.
Анна была схвачена перед рассветом при попытке выбраться через секретный ход. Не помогло и наличие ключа от потайной дверцы. С другой стороны стены, там, где в кустарнике ракиты на поверхность земли выходил лаз, стоял часовой.
Так что, едва только голова Анны высунулась из дыры, у ее горла оказалось лезвие короткого меча. Тихо и без лишнего сопротивления она была водворена обратно в замок. Обезоруженная, связанная по рукам и ногам, так, словно Жак или его рыцари боялись ее, Анна дожидалась разговора, сидя на соломе в одной из подвальных комнат, куда ее доставили.
Жак появился в сопровождении телохранителя, велел принести ему бумагу и чернила, после чего, делая вид, что не замечает присутствия сестры, составил послание, которое тут же унес от него мальчик, недавно взятый на должность посла.
"Маршалу Жилю де Рэ", – услышала Анна.
– Вы нашли все-таки способ поменять нас с Жанной местами? – Анна выпрямилась, насколько это позволяли веревки. – Вы отдадите меня Иоанну Бургундскому или сразу же передадите англичанам?
– Тебя вот забыли спросить, – Жак взялся за другую бумагу, и Анне только оставалось догадываться, кому на этот раз писал ее мучитель.
– Ничего у тебя не выйдет! – закричала она, кидая злобные взгляды на безмятежного с виду брата. – Там тоже не дураки, думаешь, тюремщики не распознают подмены? Черта с два!
– С тюремщиками и судьями все как раз просто. Им заплатят, – доброжелательно парировал Жак, покусывая гусиное перо и глядя в потолок, точно там, среди копоти и плесени, могла появиться его неприхотливая муза.
– Но народ?! Они еще помнят Жанну, а я совсем не такая, как она. Жанна выше меня на целую голову! Что, думаешь, никто не заметит, что Дева в тюрьме малость усохла? У нее черные волосы, а у меня каштановые! Опять несоответствие. Она…
– По большей части Деву видели на коне, сама знаешь, как трудно определить рост у всадника. Бывает, думаешь, что рыцарь высок и статен, а как спешится, так сущий карла. На голову можно надеть капюшон.
– А как быть со шрамами? – не отставала Анна. Веревки впились в ее тело, но она старалась не замечать боли. – Все знают, что Жанна была несколько раз ранена!
– Что же с того, ты тоже была ранена.
– Но есть же люди, которые были с ней, когда она получала ранения. Жив лекарь, который лечил ее. А как говорится, в мире нет двух одинаковых шрамов! Ты проиграл! – она нервно расхохоталась.
– Шрамы можно сделать, – Жак ласково улыбнулся сестре. – Причем нанести их может тот самый лекарь, который лечил Жанну, так что они окажутся там, где нужно.
– Но они же будут свежими, – Анна почувствовала, что ей делается дурно, серый туман заволакивал комнату.
– Есть немало эликсиров, способствующих быстрейшему заживлению ран. Но можешь радоваться, я не стану тебя резать. Это и не нужно. Наш король не собирается, похоже, платить за Жанну, а значит, Иоанн Бургундский продаст ее англичанам, и те приговорят ее к сожжению, как они это не раз и обещали. Костер спрячет любые следы, не так ли?..
– Но я не хочу умирать! Я не собираюсь умирать! Я сразу скажу, что я не Жанна, что я…
Закончив очередное послание, Жак помахал им в воздухе, чтобы подсохли чернила, после чего вручил его подошедшему на зов пажу в бордовой курточке.
– Срочно доставить сьеру Рене Анжуйскому, – Жак подошел к Анне и, вытащив из голенища нож, разрезал веревки. – Ты еще носишь то кольцо? – спросил он, наблюдая за тем, как сестра растирает руку.
– Кольцо с восьмиконечной звездой? – Анна сама удивилась своему вдруг откуда-то появившемуся спокойствию и безразличию. Это было тамплиерское кольцо, одно из тех, что вручал в свое время Рене Анжуйский рыцарям только что образованного для защиты миссии Девы ордена Верности.
– Ношу иногда, а что?
– Жиль говорил, что носит это кольцо так, словно оно обручальное.
Анна вздрогнула, но вовремя взяла себя в руки.
– Не одна я ношу такое кольцо. Оно было у Рене Анжуйского и Дюнуа бастарда Орлеанского, да и мало ли у кого еще. Это знак… – только тут она разглядела на столе подсвечник в виде ветки дерева.
– Он носит это кольцо как знак верности одной даме. Он говорил, что по древнему обычаю, у каждого рыцаря должна быть дама. Дама сердца. Дама, которую он любит всей душой. Многие считают, что Жиль влюблен в Деву.
– Немудрено. В нее все влюблены, – Жанна отвернулась от брата, чтобы скрыть охватившее ее волнение.
– Но Дева не может ответить своему рыцарю, если у нее имеется таковой, взаимностью. В то время как другая, не связанная клятвой безбрачия женщина может быть дамой маршала, его тайной супругой…
– Маршал не монах. У него всегда есть кто-то, – уклончиво ответила Анна.
– Но он говорил об одной-единственной женщине, ради которой он может поступиться всем на свете, даже свободой, сделав ее своей обожаемой женой. Госпожой де Лаваль де Рэ.
– Что ты хочешь от меня, Жак? – Анна не могла постичь странной игры брата, но одновременно с тем его слова звучали словно музыка, а в рассуждениях о Жиле начала мерещиться некая надежда.
– Я хочу сказать, что никто не собирается сжигать тебя на костре. Даже если Жанну передадут в руки англичан. Извини за злую шутку. Просто мне доложили, что ночью вы с моей женой были в темнице, а утром ты попыталась бежать из Лявро. Вот я и решил припугнуть тебя как следует.
– Ты убил Алана, – Анна хотела заплакать, но не сумела выдавить из себя ни единой слезинки.
– Да. Потому что увидел, как он поздно ночью выходил из твоей комнаты, а ведь сьер Жиль посвятил меня в тайну вашей с ним любви. И я должен был сберечь тебя для него.
У Анны закружилась голова, и она была принуждена облокотиться о стену.
– Шутка ли, маршал Франции желает жениться на моей сестре и тем самым покрыть ее позор. В то время как моя сестра спит с моим же оруженосцем!
– Но я никогда не спала с Аланом! Клянусь Богом, у меня вообще не было других мужчин, кроме Жиля!
В запале Анна не заметила, как после ее признания на лице Жака мелькнула победная улыбка, которую он тут же скрыл.
– Я хотела передать с Аланом письмо для Жиля. Только письмо и ничего больше.
– Мне хочется верить тебе, Анна, – Жак задумался. – Но твой побег!..
– Я бежала, потому что, увидев, что ты сделал со своим оруженосцем, решила, что ты хочешь убить и меня. Что ты хочешь поменять меня местами с Жанной. Чтобы герцог передал меня англичанам и чтобы я погибла на костре, а она осталась жива! Ведь ты получил рыцарское посвящение ордена Верности, ты клялся в верности Жанне, в верности Франции…