- Перевяжи меня, - прошептал тихо. - И я сейчас встану.
- Постой-постой! Куда тебе! - Арсен рванул на себе сорочку, туго обвязал Роману голову. - Иди вниз. Я помогу… Пошли!
Но Роман отказался.
- А ты пошёл бы?.. Нет, Арсен, наше место тут! Глянь, как напирают, проклятые!
Он медленно поднялся и сжал в руке саблю. Шагнул вперёд. Звенигора покачал головой и двинулся за ним…
В полночь стало ясно, что турецкая атака выдыхается. Ещё гремели выстрелы, лезли на стены янычары, блестели в кровавом свете пожарищ сабли и хрипели умирающие, но уже у врага не было того порыва, как с вечера. Люди устали. Аскеры не так быстро лезли по лестницам, как-то вяло били саблями и, что более всего поражало, перестали кричать своё назойливо-дикое, протяжное "алла".
В это время к генералу Гордону подбежал молодой сердюк. Он был потный, задыхающийся, без шапки.
- Господин генерал, господин генерал!
- Ну, что тебе? - повернулся к нему Гордон.
- Приказ главнокомандующего князя Ромодановского…
- Что? Из ставки? Как ты сюда пробрался?
- Тайным ходом. Еле пролез…
- Какие же приятные вести принёс ты, казак?
- Главнокомандующий приказал немедленно вывести войска за Тясмин, а пушки и крепость взорвать, господин генерал! - И он подал пакет.
- Что? - выкрикнул генерал Гордон. - Ты в своём уме, казак?
Сердюк вспыхнул:
- Это приказ главнокомандующего…
Но разъярённый шотландец уже не обращал на него внимания. Быстро сломал восковую печать, пробежал глазами письмо Ромодановского. Гнев вздымал ему грудь.
- О святая Мария! Это же безумие! Мы здесь в состоянии ещё долго оказывать туркам сопротивление! Как можно сдать крепость, за которую пролито столько крови! Ну?.. Ведь ещё не остыли трупы наших товарищей! Янычары повсюду отбиты… Нет, нет, не верю! Это ошибка!
Отсутствующим взглядом он обвёл окружающих его.
Сердюк хмуро взглянул на него, ещё раз повторил:
- Это приказ главнокомандующего. И князь просил не медлить с его выполнением, генерал!
Гордон молчал. Молчали, поражённые услышанным, и защитники крепости. Роман, опираясь на саблю, подошёл к Арсену, обнял за плечи. На белой повязке чернело кровавое пятно.
- Как же это, Арсен? - прошептал Роман. - Сдавать замок? После всего, что мы тут сегодня пережили?
Звенигора тоже весь дрожал от негодования.
- Дело не в нас… Сердце кровью истекает: пропал Чигирин! От города ничего не осталось, турки все сожгли, все разрушили. А теперь и замок… своими руками… поднять на воздух… Сдать… Боже, что люди скажут!
Все выглядели удручёнными, подавленными. Рожков сжал кулаки. Грива зло посматривал исподлобья.
Ждали, что скажет генерал.
Наконец он тряхнул головой, произнёс:
- Ну что ж, раздумывать нечего. Приказ есть приказ!.. Передайте по стенам: пушки немедленно заклепать и сбросить на головы янычарам! Всем отходить к северной башне!.. Пороховые погреба взорвать после того, как выйдут люди! - Он обвёл взглядом закопчённые лица воинов. - Рожков, поручаю это дело тебе… Послужи, голубчик, ещё раз отчизне! Однако если не хочешь…
Рожков выступил вперёд. Глухо сказал:
- Благодарю, генерал!
Рядом с Рожковым стал Грива. Мрачно сверкнул глазами.
- Позвольте и мне вместе с Кузьмой, господин генерал… Один хорошо, а два лучше: все может случиться…
- Хорошо. Идите.
Рожков и Грива молча пожали друзьям руки, быстро исчезли за внутренним парапетом стены.
Приказ о сдаче замка и отступлении за Тясмин молниеносно разнёсся между защитниками крепости. Отряды сердюков и стрельцов быстро снимались со своих мест и торопились к северной башне, под которую уже закладывались пороховые мины.
Казалось странным, что на стенах не гремят пушки, не трещат мушкеты и самопалы, не орут тысячи человеческих глоток. Только ворота содрогались от мощных ударов тарана, - это турки, ободрённые тем, что урусы почти не стреляют со стены, усилили старание.
Пушкари, заклепав пушки, сбросили их вниз, на тех отчаянных смельчаков аскеров, которые всё ещё продолжали настырно взбираться по лестницам на стены. В ответ раздался ужасный вопль.
От взрыва мины взлетела в воздух северная башня и часть стены возле неё. Гурьба стрельцов и казаков ринулась в пролом, смяла на своём пути оглушённых и напуганных взрывом янычар, покатилась по крутому склону вниз, к Калиновому мосту.
В то же время затрещали ворота южной башни. Не выдержали крепкие дубовые брусья могучих ударов тарана - поддались. Разбитые ворота упали на землю. В замок хлынула тёмная волна нападающих.
Арсен схватил обессиленного Романа под руки, потащил к пролому. Успеют ли? Он оглянулся - турки заполняли площадь, растекались по тёмным уголкам замка. Рубили одиночных стрельцов и казаков, которые замешкались и не успели уйти вовремя.
Горящая конюшня освещала все вокруг.
В трепетно-кровавом свете пожара Звенигора внезапно заметил генерала Гордона. Долговязый, худой шотландец быстро бежал к пороховым погребам.
"Сумасшедший! Погибнет!" - мелькнула мысль, и Арсен, оставив Романа возле пролома, со всех ног кинулся ему наперерез.
К погребу они подбежали почти одновременно. Генерал рванул прикрытые двери. Внизу копошились две темные фигуры.
- Кузьма, чего медлишь! Быстрее! - заревел генерал. - Сейчас янычары будут здесь!
В погребе вспыхивали голубые искры: это Грива бил кресалом о камень, но трут никак не загорался.
Гордон выругался и помчался к пылающей конюшне. Арсен хотел остановить его, но не успел. Генерал выхватил из огня горящую слегу и так же быстро побежал назад. Его заметили янычары. Большая орава их понеслась за ним.
Вскочив в двери, генерал крикнул:
- Бегите! Поджигаю! Турки близко! Навстречу ему метнулась страшная чёрная фигура Гривы.
- Не смей, черт! - заревел запорожец. - Дай сюда! Кузьма, выведи отсюда этого шального! - Грива вырвал у генерала из рук горящую слегу.
Гордон от неожиданности оторопел, но Рожков, не церемонясь, схватил его за плечи и насильно вытолкнул в двери. Увидев Звенигору, крикнул:
- Арсен, забери его! Бегите живее!
Тем временем янычары заполнили весь двор замка.
Звенигора потянул генерала к широкому пролому в стене, где виднелась одинокая фигура Романа.
Рожков хотел вернуться в погреб, но Грива загородил ему дорогу:
- Беги, пока не поздно! Зачем двоим пропадать? У меня с турками свои счёты!.. - Видя колебания Рожкова, Грива толкнул его в плечи горящей слегой: - Беги, сатана!..
Турки были уже в нескольких шагах. Ещё мгновение - и вправду будет поздно… Рожков вихрем помчался за Арсеном. Он видел, как запорожец, толкнув в пролом генерала Гордона, схватил в охапку Романа и кубарем покатился с ним по крутому склону…
Тем временем Грива, крепко зажав в руке факел, бросился назад в погреб. За ним, распалённые боем, не соображая, куда лезут, погнались янычары.
Слыша за собой топот многих ног, Грива сбежал по ступеням вниз и остановился на противоположной стороне узкого прохода, по обе стороны которого в глубоких деревянных закромах чернел порох.
Несколько десятков янычар, спотыкаясь, бежали к нему. Они ещё не уразумели, где очутились. Видели перед собой казака и, думая, что загнали его в тупик, лезли на него с вытянутыми вперёд саблями. Он был безоружен, с одним факелом в руке и потому, думали они, станет лёгкой добычей.
Их остановил почти безумный, дьявольский смех казака. Поражённые этим неожиданным смехом, передние янычары вдруг заметили около себя груды пороха. Крик отчаяния прокатился под низкими каменными сводами погреба.
- Ха-ха-ха! - страшно хохотал Грива. - Ха-ха-ха! - И его лицо, освещённое красноватым огнём, перекошенное от напряжения, злорадно исказилось.
Передние янычары пятились, поворачивались, пытаясь бежать. Но бежать было некуда: узкий проход сплошь был забит воинами.
- Ха-ха-ха! - ещё громче захохотал Грива и швырнул пылающий факел в закром…
Страшный взрыв потряс Чигиринскую гору. Заколыхалась земля. Яркое пламя взмыло высоко в небо, осветило весь город и его окрестности. Вздрогнули мощные стены и башни крепости и рухнули всей своей тяжестью на уцелевшие дома и конюшни.
И тотчас же занялся пожар. Его отблеск далеко осветил все вокруг…
Страшная сила подняла Рожкова над землёй и швырнула в бездонную тьму к подножию Каменной горы… Он тяжело упал на кусты тёрна, что росли под горой, и покатился вниз. Тёрн исколол его, поцарапал, но спас от смерти. Внизу Рожкова подхватили чьи-то сильные руки, подняли. Это был генерал Гордон. Рядом с ним стоял Звенигора. Роман лежал на земле.
- Рожков! Живой! - крикнул генерал и радостно прижал стрельца к груди.
- Живой, - тихо ответил Рожков и медленно добавил: - А… Грива…
Все склонили головы, помолчали, отдавая последнюю дань тому, кого уже не было с ними. Потом медленно побрели к Тясмину.
На месте Калинового моста торчали сваи. В воде чернели мокрые балки и доски. Между ними барахтались воины. Одни плыли к противоположному берегу, другие, ухватившись за скользкие бревна, с завистью и отчаянием смотрели на тех, кто умел плавать. Третьи, нахлебавшись воды, отчаянно барахтались, умоляя о помощи, и, не получив её, опускались на дно.
Увидав, как бесславно погибают его воины, генерал Гордон вскочил в воду, закричал:
- Братцы, что же вы! Помогите им! Не дайте тонуть!
Его никто не слушал. Сзади все ближе слышались крики янычар, которые опомнились после взрыва в замке и начали преследование. В воду, между тонущими, плюхнулись первые раскалённые ядра. Турки начали обстреливать переправу.
Гордон в отчаянии схватился за голову. Разве мог он ещё час тому назад подумать, что его полки и полк Коровки погибнут не в бою, а в холодных водах Тясмина? Невыносимое отчаяние словно клещами сжало ему горло. Из многолетнего военного опыта он знал, что никакие приказы, никакие просьбы не помогут сейчас охваченному паникой войску. Но это уже, собственно, было не войско, а объятые животным страхом и единственным желанием спастись толпы людей, без оружия, без старшин, которые растеряли своих воинов в этой страшной кутерьме. Теперь каждый заботился только о себе и стремился к единственной цели - добраться до противоположного берега.
Его поразила неожиданная мысль: неужели перед ним те же самые люди, которые только час назад так храбро сражались, самоотверженно отстаивали замок, бились с врагом, с презрением смотрели смерти в глаза?.. Да, те же самые люди. Но они утратили боевой дух, веру в победу, утратили, наконец, чувство локтя товарища и поэтому бесславно гибли…
- Кто же виноват?
В мыслях он проклинал все на свете: Ромодановского - за его необдуманный, поспешный приказ, турок, темноту, Тясмин, ставший преградой…
Вблизи разорвалась бомба - брызнула горячим жаром, осветила все вокруг. Гордон покачнулся и упал в воду. Кузьма Рожков подхватил его, помог подняться. На счастье, генерал даже не был ранен.
Натыкаясь на сломанные сваи, на плавающие в воде доски с разбитого моста, на скорченные тела утопленников, они вместе поплыли к противоположному берегу…
За ними вошли в воду и Арсен с Романом.
На берегу появились янычары. Их резкие гортанные крики зазвучали над кроваво-тёмными волнами реки. Лишь несколько шагов отделяло их от беглецов, но никто не пожелал бросаться вплавь за ними. Только те, у кого оказались заряженными янычарки, выстрелили несколько раз. Пули с плеском шлёпнулись в воду.
Поддерживая Романа, Звенигора порывисто загребал правой рукой, вкладывая в неё всю свою силу и надежду на спасение. Одежда сразу отяжелела и тянула вниз. Мешалась в ногах прицепленная к поясу сабля. Взбаламученная тысячами рук и ног вода заливала рот. Роман потерял много крови, ослаб и, хотя шевелил ногами, еле держался на поверхности. Арсен потихоньку тянул его за собой, минуя обессиленных пловцов, которые, теряя надежду, все ещё барахтались среди роголистника, обросших тиной свай и скользких холодных брёвен.
Не широка речка Тясмин, но глубока, и уже не одному стрельцу и казаку она стала могилой. Не одной матеря посеребрила преждевременной тоской голову, не одну сотню маленьких деток осиротила, не одну любимую разлучила с милым…
Роман совсем обессилел. Даже не мог уже сам держаться за одежду Арсена. Звенигора тоже терял последние силы. Берег был недалеко. С него в воду опускались ветви чернотала и калины. Казалось, стоит протянуть руку - и ухватишься за них. Но не тут-то было! Здесь, на повороте реки, течение было быстрым и сносило в сторону, а водоворот затягивал на дно.
Несмотря на то что ночная вода холодила, Арсену стало жарко. Неужели придётся тонуть? И никто никогда не расскажет Златке, куда пропал её любимый, не укажет его могилы? Не принесёт матери в Дубовую Балку вести о последних минутах сына?
Он стиснул зубы и плыл по-собачьи, отчаянно болтая ногами и рукой. Иначе уже не мог. Боялся, что если на миг опустит ноги вниз, то уже не сможет плыть дальше, они потянут его в холодную бездну, на тёмное илистое дно.
Берег приближался медленно. К нему - на всем протяжении, сколько мог видеть глаз, - тянулись мокрые растопыренные руки тех, кто доплыл раньше. Но не всем удавалось выбраться на берег. Арсен видел, как некоторые из этих рук бессильно хватали воздух, пытаясь дотянуться до какой-нибудь спасительной ветки, а потом ныряли под воду и больше не появлялись на поверхности.
Он еле-еле доплыл. Уцепился коченеющими пальцами за ободранную калиновую ветку и не мог вылезти. Ноги не доставали дна. Обрывистый берег с углублениями, в которых, очевидно, водились раки, отвесно шёл вниз. Арсен изо всех сил зажал в руке спасительную ветку и подтянул к себе Романа. Перевёл дух. Выплюнул изо рта воду с тиной. Нащупал коленом узкий уступчик, вымытый течением, и стал на него. Сердце билось в груди, как у больного лихорадкой. Звенигора был так угнетён и утомлён, что даже не ощутил радости от спасения.
Кто-то протянул ему руку. Сначала он поднял Романа, потом уже вылез сам. Романа положили на берегу, и он в изнеможении стонал, а Звенигора сел под вербой, опершись спиною о её корявый ствол, скорбно смотрел на Чигирин. Видел, как кровавые отблески выхватывали из тьмы руины Нижнего города и мрачную громаду Каменной горы.
Среди пожарищ сновали тёмные фигуры янычар.
Арсен тяжко вздохнул. Вздрогнул от внезапного холода, что охватил его грудь и сжал, как тисками, сердце. Неужели все это наяву? Неужели он собственными глазами видит страшные руины Чигирина и его падение? Арсен провёл ладонью по мокрому лицу, смахивая невидимые в темноте слезы, и впервые пожалел, что его не скосила сегодня вражья пуля или не затянул в холодную бездну водоворот.
11
Самойлович и Ромодановский отдали приказ войскам отступать к Бужинской гавани, что на Днепре.
Под покровом густого предутреннего тумана стотысячное русско-украинское войско тихо снялось с позиций на левом берегу Тясмина. Все были подавлены: позади, в турецких руках, оставались руины Чигирина, оставалась половина украинской земли - Правобережье. И хотя военачальники, рядовые казаки и стрельцы понимали, что это ещё не поражение, что, пока существует боеспособное войско, есть надежда на успешное завершение войны, все же каждый чувствовал вину перед отчизной, перед погибшими товарищами за это отступление.
Рано утром хан Мюрад-Гирей сразу пронюхал, что урусы отступили. С крымской и ногайской ордами кинулся вдогонку и, надеясь на лёгкую добычу, напал на правое крыло казацких полков. Но, встретив шквальный огонь из мушкетов и пистолетов, татары, вооружённые преимущественно луками и саблями, отхлынули назад, потеряв немало воинов, а также и надежду поживиться богатым обозом противника.
На помощь хану вскоре прибыли спахии, валахи и отряды арабской лёгкой конницы. Внезапными налётами они теребили арьергарды отступающих. То здесь, то там вспыхивали короткие кровопролитные стычки. Обе стороны несли значительные потери. Весь путь от Тясмина до Днепра был усеян трупами.
Позади с главными силами поспешал Кара-Мустафа. Воодушевлённый взятием Чигирина, он надеялся разбить Урусов наголову и победоносно закончить этот тяжёлый поход на север. Из Стамбула его уже торопили, подгоняли, так как надвигалась война с Австрией.
Вечером оба войска остановились. Русско-украинское, опираясь флангами на берега Днепра, начало поспешно окапываться на высоких холмах. Турки попытались с ходу скинуть урусов в реку, но, встретив решительный отпор, вынуждены были остановиться, даже несколько отступить. С сумерками боевые действия прекратились.
В обоих станах воцарилась напряжённая тишина. В тылах вспыхнули костры: кашевары готовились варить ужин и одновременно завтрак на утро. Фыркали уставшие кони. На возвышениях виднелись часовые.
Стрельцы, драгуны, казаки и вся военная прислуга - ездовые, фуражиры, маркитанты, цирюльники - всю ночь копали шанцы, устанавливали на возвышенностях пушки, перед шанцами вбивали в землю острые колья, чтобы захлебнулась атака вражьей конницы, подвозили порох, ядра. Ни один воин не ложился спать. И хотя никто никого не подгонял, все работали до седьмого пота. Знали: судьба каждого зависит от того, насколько удастся укрепить свой стан.
Казаки, кроме всего, по своему обычаю, нарыли волчьих ям, а позади шанцев плотно составили возы с нацеленными вперёд оглоблями и дышлами. Для конницы это были почти непреодолимые укрепления. Да и пехота штурмовала их с большими трудностями.
К утру стан превратился в мощное укрепление.
С восходом солнца турецкое войско пошло в наступление. Бужинские поля и приднепровские кручи всколыхнулись от грохота пушек. Чёрные бомбы с тлеющими фитилями тяжело падали на землю и разрывались со страшным грохотом, вздымая вверх столбы огня и песка.
Кара-Мустафа направил главный удар против Лубенского полка, что стоял на стыке с русскими войсками, рассчитывая прорвать оборону ненавистных урусов именно здесь.
Тысячи вражеских пехотинцев с диким рёвом кинулись на штурм земляных укреплений.
Лубенцы лежали в шанцах в три ряда: задний ряд заряжал мушкеты, средний - передавал переднему, а также постепенно заменял убитых и раненых, а передний вёл беспрерывный огонь по наступающим. Янычары падали, скошенные пулями, проваливались в волчьи ямы, натыкались на острые колья. Все больше и больше их корчилось в предсмертных муках.
Но сзади напирали новые полчища. Блестели на солнце сабли и ятаганы, шелестели на ветру знамёна, призывно визжали рожки и зурны, тревожно гремели тулумбасы. А над всем - нечеловеческий крик: "Алла! Алла-а-а!"
Оставив Романа в полковой лечебнице, что разместилась внизу, у Днепра, Звенигора присоединился к своим землякам-лубенцам и теперь лежал в переднем ряду, как раз на стыке с дивизией Гордона. Его соседом слева был дядька Иваник, а справа - Кузьма Рожков. Освобождение Романа и героическая смерть Гривы сблизили запорожца со стрельцом, и они, воспользовавшись соседством своих частей, залегли в шанце бок о бок. Хорошо иметь рядом в бою смелого и верного товарища!
Первые атаки турок захлебнулись. Побросав убитых и раненых, янычары откатились назад.
Иваник потирал руки, радовался.