– С вами девять, товарищ лейтенант, – ответил Неклюдов, затыкая пробку в баклажке.
– Ровно девять, – подтвердил Шургалов. – Двое легко ранены. Иван Коршин в левое плечо навылет, кость не задело, да Червоненко пулею чиркнуло ребро. Оба воевать могут.
– С Сагетеляном, значит, трое. – Закомолдин прошелся, разминая затекшие ноги, хмуро произнес: – Повоевали! Ничего не скажешь! Половину людей потеряли.
– Так кто ж мог предполагать, что наши так нас встретят? – зло выдохнул Неклюдов.
– Думать надо бы этим мозговым аппаратом, – Закомолдин постучал сам себе пальцем по лбу, – война идет, а не учения полковые. Другими категориями пора научиться мыслить.
– Что вы так, товарищ лейтенант, – сочувственно произнес Шургалов. – На ошибках своих сами же и учимся.
– Дорого платить приходится за науку, – отрубил Закомолдин и вдруг остановился, прислушался. – Вроде ветка хрустнула?
– И мне послышалось, – Неклюдов насторожился и схватился за автомат.
– Атанда! – подал сигнал тревоги Сагетелян, сидевший на броне танка, и нервно передернул затвор винтовки.
Бойцы кинулись врассыпную, прячась за деревьями. Торопливо защелкали затворы. Виктор Батюк метнулся к танку и в одно мгновение, вскочив на него, нырнул в открытый люк. Закомолдин с пистолетом в руке, прижавшись к стволу сосны, всматривался в темную чащу, откуда послышался хруст ветки.
– Без команды не стрелять!
Несколько минут стыла гнетущая тишина. Потом снова, уже рядом, захрустели ветки и, раздвинув кусты, на проселочную дорогу вышли трое. В красноармейской форме и трехлинейными винтовками за спиной.
– Свои мы! Русские! Понапрасну не продырявьте! – сказал громко один из них и торопливо добавил: – Пограничники мы!
– Не стреляйте! – крикнул второй. – Нас трое!
– Товарищ лейтенант! Лейтенант Закомолдин! – подал голос третий. – Это я, посыльный штаба ефрейтор Силиков? Силиков я!
Силикова знал не только Закомолдин, но и другие пограничники. Он входил в состав лучших спортсменов погранотряда, хорошо плавал и бегал, особенно на четыреста метров. На окружных соревнованиях неизменно входил в группу финалистов.
– Вася, ты? – вперед вышел сержант Неклюдов, хорошо знавший ефрейтора.
– Я, Петя! – обрадовано произнес Силиков и кинулся обнимать сержанта. – Здорово! Живой! Мы-то вас поначалу за немчуру приняли. Чуть гранату было под танк не пульнули, да разговор ваш русский услыхали. Лейтенанта Закомолдина я сразу узнал! Свои выходит, хотя и на немецком танке.
– Трофей! – с гордостью произнес Иван Коршин, пожимая руку посыльному штаба. – А меня чуть продырявило. И еще Семена Сагетеляна. А где наши?
Троих пограничников окружили. Посыпались вопросы. Увидев Закомолдина, ефрейтор вытянулся и взял под козырек:
– Товарищ лейтенант, разрешите доложить! – голос его звучал радостно и звонко. -Ефрейтор Силиков, рядовой Чернов и артиллерист Вакулин прибыли к вам! – И тут же добавил: – Мы-то вас считали того... ну, геройски погибшими. Всю группу! Вы ж оставались прикрывать, когда мы на прорыв пошли.
– Батя живой? – спросил Закомолдин.
– Был жив до вчерашнего боя, – ответил Силиков, – а сейчас не знаю, где майор Курзанов и что с ним.
Силиков рассказал, как тогда они успешно вырвались из окружения и все эти дни шли на восток, по пути делая засады на дорогах, подорвали один танк, ухлопали три грузовых машины, в кузовах которых находились вражеские солдаты, и одну штабную легковушку с офицерами. Майор Курзанов часто вспоминал лейтенанта Закомолдина, а когда в руки попали штабные документы, очень сожалел, что того не было рядом, чтобы разобраться в тех штабных бумагах.
– А вчера днем нас выследили самолетом, – продолжал рассказ Силиков, – повис, стервец, над лесом в небе, прямо над нами. Мы открыли по нему пальбу, да сбить не удалось. А потом и началось. Налетели "юнкерсы", стали бомбить. Подкатили на грузовиках солдаты и пошли цепями прочесывать лес. Отряд собрался в кулак, и майор Курзанов сам повел бойцов на прорыв. Да неудачно. Сначала вроде бы шло хорошо, прорвали вражескую цепь, одолели и шоссейку. А потом, когда добрались до железной дороги, напоролись на фрицев. Они словно бы поджидали нас там. Целый бронепоезд жахнул огнем. Тогда майор и приказал рассредоточиться и самостоятельно небольшими группами пробиваться на восток. Нас было сначала пять человек, да один подорвался на мине, а второго сразили наповал, прямо на насыпи, когда железную дорогу проскакивали.
Во время рассказа Силикова лейтенант Закомолдин вопросительно посмотрел на Неклюдова, как бы спрашивая: помнишь вчерашний самолет-разведчик? Тот понимающе кивнул. Быстрая маскировка и принятые меры предосторожности спасли их. Самолет-разведчик их не обнаружил, но случайно наткнулся на основную группу пограничников. Майор Курзанов, как теперь стало ясно, с главными силами пограничного отряда находился где-то рядом, всего в нескольких километрах от озера. А немцы искали Закомолдина и его бойцов, чтоб отплатить за разгром танкистов. Они действовали быстро. Обложили лесной массив, и весь удар пришелся на пограничный отряд. Так показалось Закомолдину. Он об этом и сказал вслух.
– А может быть, вовсе и не так, – сказал Неклюдов, – пограничники же подбили штабную машину с офицерами. Может быть, за ту легковушку и озверели немцы.
– Товарищ лейтенант, давайте отойдем в сторону на минутку, – понизив голос, произнес Силиков и многозначительно посмотрел на Закомолдина, – я должен еще что-то сказать вам важное.
Закомолдин позвал с собой Неклюдова и Шурганова. Вместе с ефрейтором они отошли от дороги, углубились в чащу.
– Это мои заместители, – представил Закомолдин ефрейтору своих спутников. – Старший сержант Петр Шургалов вырвался из Брестской крепости, а сержанта Неклюдова знаешь сам. У меня от них нет секретов.
– Понятно, – кивнул Силиков.
Он, остановившись, снял ремень и поднял гимнастерку. Под ней, поверх нательной рубахи, была намотана на тело плотная густо-вишневая ткань.
– Знамя отряда, – чуть слышно пояснил Силиков. – Майор Курзанов приказал уходить самостоятельно и спасти знамя. Вынести его к своим через линию фронта.
– А твои товарищи об этом знают? – спросил Закомолдин.
– Нет, – ответил Силиков, – знают только, что у меня важное донесение и они обязаны сопровождать и охранять меня, что бы ни случилось.
Закомолдин невольно вспомнил, как по праздничным дням, в торжественные построения личного состава пограничного отряда на плацу, при звуках духового оркестра особо отличившиеся пограничники выносили знамя. Ассистенты шли по бокам с обнаженными шашками. Весь строй держал равнение на них, на знамя. А в обычные дни оно, покрытое чехлом, покоилось в штабе и возле него, на посту номер один, неотлучно находился пограничник с заряженным карабином. И вот теперь это же самое знамя, без древка, без золоченого наконечника в виде пятиконечной звезды, тайно обмотано вокруг туловища ефрейтора Силикова.
– О знамени пока никому ни слова, – сказал тихо Закомолдин.
Неклюдов и Шургалов согласно кивнули. Они конечно же доверяли своим бойцам, верили в их преданность, однако в такой ситуации, в какую попал их отряд, лучше, чтобы о знамени знали как можно меньше людей.
– Силиков будет со мной рядом. Назначаю его своим ординарцем, – сказал Закомолдин и добавил негромко, положив руки на плечи Неклюдову и Шургалову: – А если со мной что случится, знамя спасать вам.
2
Летняя ночь коротка, и Закомолдин торопился использовать каждую минуту темного времени. Они успели отмахать на танке по лесной проселочной дороге не один десяток километров. Где-то впереди занималось утро, и ночная темнота редела, таяла. Капризно-прихотливо петлявшая дорога вела на восток, туда, где в блеклом небе полыхала утренняя заря и вот-вот должно было всплыть большое, огненно-круглое солнце. Танк, натужно урча мотором, отмерял своими стальными траками километр за километром. С предосторожностями, заранее разведав дорогу, объезжали стороной населенные пункты.
Внутри танка стояла неприятная духота. Пахло машинным маслом, бензином, железом, потом. Тепло шло волной от разогретого мотора и от стиснутых мужских тел. Стальную коробку основательно перенаселили, внутрь влезло столько бойцов, сколько смогло уместиться, тесно прижавшись друг к дружке. Встречный воздух врывался в распахнутые люки освежающей струей, но не приносил облегчения. Люди устали, сказывались бессонная ночь и теснота, когда не сделаешь лишнего движения, не побеспокоив соседа.
Тяжело тесниться внутри танка, но не легче было и тем, кто находился снаружи, на тряской броне, цепляясь за скобы и все иное, за что только можно ухватиться. Да еще донимали выхлопные газы, которые порой так забивали дыхание едкой гадостью, что невольно выступали слезы.
Но как бы там не было, а бойцы чертыхались, но радовались, что есть у них этот железный конь, который везет их на своем горбу, и не приходится топать своими двумя по этой самой проселочной дороге в предрассветной темноте.
Закомолдин держал на коленях раскрытый немецкий планшет и сверял карту с местностью. Карта, как он с удивлением убедился, была выполнена безукоризненно. Она наглядно свидетельствовала, что германская разведка поработала дотошно и основательно.
– Где мы? – спросил Неклюдов, отжимаясь от лейтенанта к железной стенке, чтобы дать ему хоть малейший простор.
– Скоро подкатим к Слониму, – сказал Закомолдин. – Только сначала нужно через речку Щара перемахнуть.
– Стало быть, надо брод искать.
– Мост обозначен на карте, – Закомолдин в сиреневом утреннем свете всматривался в карту, читая условные знаки. – Около моста пометки карандашом сделаны. Два ромбика.
– Это хорошо, что мост. – Неклюдов спиной чувствовал какой-то железный выступ на борту танка, и тот надсадно давил под лопатку. – Проскочим с ходу и потом рванем его к чертям собачим!
– С ходу уже один раз напоролись, – невесело произнес Закомолдин и, всмотревшись в карту, добавил: – Тут небольшая высотка одна помечена в лесу, недалеко от реки. Возле нее и застопорим машину. А как разведаем пути-подходы, да что за охрана у моста, тогда и двинем, сержант! Чтоб наверняка!
– Разрешите, лейтенант, я сам пойду?
– Действуй, – согласился Закомолдин, не отрываясь от карты. – Только сначала нам место для привала выбрать надо и, как положено, соорудить полную маскировочку.
Яркий луч утреннего солнца, ворвавшийся неожиданно в распахнутый люк, резко и неприятно полоснул по глазам. Закомолдин невольно зажмурился. Заныло сердце. Почему-то вспомнилось, как такие же яркие лучи утреннего солнца радостно встречал он прошлым летом. На поросшем кустарниками и редкими деревьями склоне Воробьевых гор. Встречал не один, а с Татьяной...
3
После выпускного бала они группой выпускников, недавних курсантов, а теперь молодых командиров, махнули ночью на Воробьевы горы встречать рассвет, утреннее солнце, начало первого дня своей новой жизни. Она ему, эта жизнь, тогда казалась радужной и счастливой, полной каких-то скорых достижений и будущего торжества. Лейтенантские кубики в петлицах вселяли уверенность и надежно обеспечивали радостное будущее. А еще рядом находилась Татьяна, такая обворожительная в своем легком светлом платье, что у Сергея не столько от выпитого шампанского, сколько от ее близости, от прикосновения ее рук, от ее глаз, которые сияли звездочками, от ее улыбки бесшабашно колотилось сердце и кругами, в каком-то сладком тумане, плыла голова...
У Татьяны тогда тоже был счастливый день. Пока он сдавал выпускные экзамены, она участвовала в соревнованиях по гимнастике на первенство столицы. Татьяна, уже перворазрядница, выступила очень успешно и заняла неожиданно для всех третье место, опередив многих именитых московских гимнасток. Это был большой успех.
Молодые лейтенанты, остановив три машины такси, шумно втиснулись внутрь и помчались через весь город по пустынным улицам столицы на Красную площадь, где постояли у Мавзолея, а потом по Садовому кольцу рванули к Киевскому вокзалу и далее по набережной к Воробьевым горам. Темные воды Москвы-реки отражали огни фонарей. Одинокий катерок тянул две баржи к Южному порту. От катера и барж длинными усами разбегались волны, они дробили отражения фонарей и далеких звезд. От реки веяло прохладой. На востоке занялась заря, и на фоне розового неба чернел, словно нарисованный тушью, ажурный железнодорожный мост окружной дороги.
– Штурмуем высоту? – подал команду Василий Селезнев, отличник курса, заводила, который выбрал службу на Дальнем Востоке. – Встречаем древнее ярило на вершине горы!
Дружно бросились на склон, продираясь сквозь кусты и по росной траве. Компания как-то незаметно распалась на парочки. Татьяна, схватив Сергея за руку, увлекала его вверх.
– Давай, давай, лейтенант! – подбадривала она весело. – Не отставай!
А он и не думал отставать. Сергей не чувствовал под собой земли. Ему было хорошо с нею, очень хорошо, и в то же время он никак не мог побороть до конца в самом себе какое-то запоздало появившееся чувство собственной вины, хотя никакой вины и не было. Впрочем, нет, была. Она заключалась в том, что он впервые один находился с Татьяной, без закадычного друга Бориса Степанова. Так получилось. Тот не смог прибыть на выпускной вечер из подмосковного спортивного лагеря, где находился на тренировочных сборах, прислал поздравительную телеграмму. Сергей же испытывал двойственное чувство. Его охватывала радость, что он с Татьяной, и в то же время испытывал он какую-то неловкость за свое счастье, за свои намерения, хотя никаких намерений у него не было. Он просто пьянел от радости жизни и смущался своей радости. А Таня, как ни в чем не бывало, весело смеялась и, судя по всему, чувствовала себя свободно и раскованно.
– Вперед, мой лейтенант!
Татьяна каким-то чутьем в темноте выбирала дорогу, вернее, угадывала чуть приметную тропу, и они карабкались по ней. Сергей следовал за девушкой в каком-то сладком радужном тумане и продолжал чувствовать необъяснимую скованность, которая не только не проходила, а как будто бы все больше и больше овладевала им. Да еще некстати он невольно подумал о своем парадном новеньком мундире и блестящих зеркалом хромовых выходных сапогах, сшитых на заказ. А Татьяна подбадривала его из темноты и сама лезла куда-то вверх по росной траве, сквозь колючие кусты.
– Давай сюда, Серега!
Сергей рывком, напрямик, одолел крутой подъем, измазав коленки и поцарапав руку, взобрался к узкой площадке, где около ствола дерева светлело платье Татьяны. Вокруг было тихо и темно. Товарищи с подругами не подавали голосов. Они или уже вскарабкались на самый верх, или попритихли на полпути. Только какая-то ночная пичуга, видимо потревоженная людским вторжением, попискивала откуда-то сбоку. Да по черному ажурному месту, монотонно постукивая колесами на стыках, прокатил грузовой состав...
– Как красиво, а? – Татьяна стояла, прижавшись к его плечу.
– Да!.. Красотища!
Перед ними в розово-сиреневой дымке рассвета расстилался огромный город. Блеклые огни фонарей вычерчивали знакомые улицы и проспекты. Вырисовывались силуэты многоэтажных зданий, и в окнах зажигались огоньки. Далекие трубы дымили порозовевшим красивым дымком. А прямо перед ними, на фоне алого неба отчетливо поднимались островерхие, увенчанные рубиновыми звездами башни Кремля, ослепительно отливали золотом луковки древних соборов и стрельчатой колокольни Ивана Великого, ранее других встретившего первые солнечные лучи.
На их глазах преображалась и Москва-река, становясь величественно торжественной. Она розовела, и ее воды, доселе темные и невзрачные, превращались в расплавленный металл, который плавно струился и двигался в свое будущее. Чуть слышно доносился приятный сладковатый запах дыма, послышались далекие гудки машин, мерное дыхание пробуждающегося большого города. А здесь, на склоне Воробьевых гор, они невольно ощущали благостный покой родной природы, которая жила по своим извечным законам, казалось, неподвластным никому на свете, утверждая само существование жизни.
Татьяна стояла рядом, прижавшись доверительно к его плечу, обхватив его за талию. Сергей легонько обнял ее за плечи и чувствовал тепло ее тела, проникавшее сквозь тонкую материю платья, ощущал ее близкое дыхание, непонятный, волнующий запах волос. Он стоял в нерешительности, блаженствуя в радости, и вся неловкость, непонятная и донимавшая его натянутость, чувство неясной вины окончательно исчезли, и мир новой жизни открывал перед ним свои необозримые просторы. Он чувствовал прилив сил, ощущал себя уверенным и беспредельно счастливым.
– Через год я за тобой приеду, – шепнул Сергей, словно боялся, что их могут подслушать, сам удивляясь своей смелости, своему предложению.
– Я буду ждать, – так же тихо ответила она, не поднимая головы, а только еще ближе прижавшись к нему.
– И мы придем сюда встречать рассвет.
– Обязательно, Сережа...
– Чтоб никогда больше не расставаться...
– Да, Сережа... Чтоб никогда не расставаться...