- Где-то вас видел. Уверен, что мы встречались! Да, да… Припоминаю, как же! - И Свердлов, улыбнувшись, напомнил ему о ссылке в Сибири, о нелегальной сходке в доме фельдшера. - Вы тогда все в углу, возле окна сидели и весь вечер молчали. Мы спорим, а вы молчите, рта не раскрываете.
Степан был приятно удивлен крепкой памятью Свердлова. Подумать только, больше десяти лет прошло, а помнит, будто вчера было.
- Я тогда, Яков Михайлович, первый раз на такой сходке присутствовал. Мне все было, как говорится, насквозь интересно. Многое тогда понял, особенно когда вы про товарища Ленина говорили, - откровенно признался Колотубин. - А молчал, так тому и надо было. Что я сказать мог в том разговоре, когда только-только с революционной теорией начал знакомиться.
- Что же мы стоим! Проходите, - жестом руки пригласил Свердлов. - И вот знакомьтесь, товарищ Джангильдинов.
Сидевший у стола и молча наблюдавший за Колотубиным человек легко встал и мягкой, пружинистой походкой кавалериста двинулся навстречу, протягивая по-восточному обе руки. Был он среднего роста, плотный, с небольшими усами, которые как бы подчеркивали мягкие и в то же время ярко выраженные азиатские черты лица. В его продолговатых внимательных глазах, слегка раскосых и темных, светилась доброта, сквозь которую сквозила цепкая проницательность человека, привыкшего с первого взгляда определять, оценивать незнакомца.
- Здравствуйте, товарищ! - сказал по-русски Джангильдинов приятным гортанным голосом, пожимая обеими руками сильную руку Степана. - Мне про вас много и хорошо говорили!
- Товарищ Джангильдинов, военный комиссар Тургайской области, - пояснил Свердлов. - Сейчас является командиром специального отряда, который выполняет по личному указанию Владимира Ильича Ленина особое задание правительства… Знакомьтесь ближе, вам придется немало недель быть вместе. Путь предстоит тяжелый и долгий…
Колотубин недоуменно посмотрел на Свердлова. О чем тот говорит? Какой путь? Что за отряд? Здесь явно какое-то недоразумение. Может быть, товарищ Свердлов не знает о том, что его уже почти назначили руководить бывшим заводом Гужона? Эти мысли вихрем пронеслись в голове Степана. Но он не успел ничего сказать. Его опередил Яков Михайлович, который, пристально смотря прямо в глаза, произнес:
- Все, все знаем, но обстоятельства требуют… С директорством немного повременим, - и после короткой паузы добавил: - Вы, товарищ Колотубин, по рекомендации Высшего военного совета назначаетесь комиссаром особого экспедиционного отряда. Комиссаром! Мандат уже оформлен и сейчас будет подписан. Времени на размышления у нас нет, дорог не только каждый день, а даже каждый час. Эшелон должен отправиться сегодня ночью.
Степан Колотубин молча кивал в знак согласия. То, о чем он так мечтал утром, когда вышел из госпиталя, свершилось. Его посылают не только на фронт, но и на серьезное дело - в военную экспедицию! Но он не мог все же так сразу перестроиться, ибо уже свыкся, уверовав в свое назначение на завод, который был дорог его сердцу с детства.
- Что с вашей ногой? Мне сообщили, что вы ранены, - перебил мысли Степана Яков Михайлович.
- Почти зажила, уже готов хоть к черту на рога. - Колотубин, стараясь не хромать, прошелся по кабинету.
- Зачем на рога? Такой джигит сам рога черту наставит, - засмеялся Джангильдинов и сразу приступил к делу: - В нашем отряде четыреста два человека будет вместе с тобой, товарищ комиссар. Часть оружия получили и поместили в вагоны. Настоящие, хорошие полушубки нам тоже дали и солдатские крепкие сапоги. Будем делать в степи свою Красную Армию!
Степан хотел было спросить Джангильдинова о целях экспедиции, но к нему снова обратился Яков Михайлович:
- Времени у вас в обрез, товарищ Колотубин, так что с людьми отряда придется знакомиться уже в пути. Отряд интернациональный, но там крепкое ядро коммунистов. - Свердлов подошел к столу и наклонился над картой. - Дело очень важное. Совнарком принял постановление оказать помощь правительству Советского Туркестана. Там тяжело с оружием, обмундированием и особенно с боеприпасами. Пока мы формировали здесь отряд, обстановка на Востоке резко изменилась. Вот смотрите…
Свердлов стал водить карандашом по карте, объясняя положение на фронтах. Оказывается, части поднявшего мятеж чехословацкого корпуса захватили основные железнодорожные узлы Великого Сибирского пути. В их руках находятся города Самара, Казань, Челябинск, Уфа… Банды атамана Дутова, заняв Оренбург, отрезали Советский Туркестан от центральных областей России.
Свердлов достал из ящика стола телеграмму:
- Вот последнее сообщение, которое получили вчера от председателя Туркестанского Совнаркома Колесова на имя товарища Ленина: "Туркестанская республика во вражеских тисках… В момент смертельной опасности жаждем слышать Ваш голос. Ждем поддержки деньгами, снарядами, оружием и войсками". - Яков Михайлович сделал небольшую паузу и сказал: - Сегодня поступили новые сведения. К южной границе, под Ашхабадом, англичане подтягивают войска, так что не исключена возможность интервенции. Владимир Ильич сегодня же ответил телеграммой. Вы должны знать ее, - и он зачитал текст: - "Принимаем все возможные меры, чтобы помочь вам. Посылаем полк. Против чехословаков принимаем энергичные меры и не сомневаемся, что раздавим их. Не предавайтесь отчаянию, старайтесь изо всех сил связаться постоянной связью Красноводском и Баку…" Надеюсь, вам понятно, что полк это и есть ваш отряд. Как видите, там положение сложное.
Свердлов поднял голову и доверчиво, внимательно посмотрел на Колотубина:
- Туда остается свободный лишь один путь - по Волге до Астрахани, оттуда Каспийским морем к Красноводску и далее по железной дороге до Ташкента.
Колотубин следил за карандашом Якова Михайловича и сосредоточенно думал. Задачка не легонькая… И по реке, и морем, и поездом через пустыню. Когда же они таким кружным путем до Ташкента доберутся?..
- Часть груза, как уже сказал товарищ Джангильдинов, - винтовки, патроны, пулеметы, бомбы - отряд уже получил здесь, а остальное возьмете в Царицыне. Там сейчас находится народный комиссар по делам национальностей товарищ Сталин, - продолжал Яков Михайлович. - Владимир Ильич сегодня по телеграфу связался с ним. В Царицыне по всем делам обращайтесь к Сталину.
- Ясно, Яков Михайлович, - кивнул Степан.
Зазвонил телефон. Свердлов снял трубку:
- Да, да… Слушаю. Очень хорошо! Значит, все готово? Так, так… Сейчас приедут, направляю прямо к вам. Хорошо, хорошо… Что?.. Да, грузовые крытые машины. Конечно, вы правы… Лучше не к подъезду, а во двор… Да, да… Джангильдинов… Второй - товарищ Колотубин.
Окончив разговаривать по телефону, Свердлов сел на свое место, что-то торопливо записал в блокнот, потом, подняв голову, посмотрел в глаза Джангильдинову, затем Колотубину и обычным спокойным голосом, словно речь идет о чем-то обыденном, сказал:
- Еще, друзья, одно секретное задание правительства. О нем должны знать как можно меньше людей. Вы повезете в Ташкент еще шестьдесят восемь миллионов рублей, в основном золотом. Деньги сегодня же получите в банке.
Колотубин, услышав такие слова, внутренне насторожился. Шестьдесят восемь миллионов!.. Подобные цифры приходилось встречать лишь в задачнике арифметики, а тут - деньги, золото… И поручают их ему, Степану, который отродясь больше десятки в руках не держал. И этому киргизу… Колотубин взглянул на Джангильдинова. Тот был спокоен, словно речь шла не о золоте. "Видать, товарищ уже знал о деньгах, - сразу решил Степан. - Тем лучше". И продолжал слушать Свердлова, который говорил, что золото нужно для создания частей Красной Армии, что царские ассигнации и керенки потеряли ценность, а золотые червонцы в ходу, на них можно купить лошадей, снаряжение…
- Деньги вы должны доставить в Совнарком Туркестанской республики, - сказал Яков Михайлович. - Это секретное поручение. А мой совет - нигде не задерживайтесь. Помните, это очень важно, государственно важно скорее доставить золото и боеприпасы.
Снова зазвонил телефон. Яков Михайлович взял трубку, и на его усталом лице появилась радостная улыбка. Он утвердительно закивал, соглашаясь с собеседником:
- Да, да… Все сделано. Как? Да, да… Оба здесь. К Вам? Хорошо, Владимир Ильич.
И, положив трубку, Свердлов быстро встал из-за стола:
- Вас ждет Владимир Ильич. Идемте!
Глава четвертая
1
Во дворе банка, на Неглинной, едва Колотубин и Джангильдинов спрыгнули с передней машины, их встретил невысокий чекист в черной кожанке и синих галифе, на желтом ремне у него почти до колен тяжело свисал кольт в темной полированной деревянной кобуре. Степан невольно обратил внимание на кольт. "Хороша пушечка!" - подумал он ласково, оценивая со знанием дела пистолет.
Рядом с чекистом стоял коренастый, широколицый моряк.
- Начальник особого отдела нашего отряда Малыхин, - представил Джангильдинов моряка Колотухину.
- Мы вас давно поджидаем, все уже готово, - сказал Малыхин, крепко пожав руку комиссару.
- А теперь давайте мандаты, - потребовал чекист в кожанке. - Как говорится, порядок есть порядок.
- Тем более революционный, - в тон ему ответил Колотубин.
- Топайте за мной, - сказал чекист.
Он повел их длинным коридором, потом по железной лестнице они спускались вниз в подвал и снова шли через какие-то комнаты. Чекист шел уверенно, по всему было видно, что он здесь хорошо освоился. Работники банка, почтительно здороваясь с ним, искоса с любопытством поглядывали на коренастого Джангильдинова и рослого Колотубина. Здесь стоял специфический, едва уловимый запах подвала и гулко раздавались шаги. "Как в тюрьме", - подумал Степан, проходя мимо массивных железных дверей с круглым глазком. Он впервые находился в святая святых байка - в его хранилище и поэтому был весь внимание.
Наконец, вошли в просторную комнату. Вдоль стен стояли шкафы, набитые толстыми конторскими книгами, папками. За письменным столом сидел пожилой худощавый мужчина в очках, с темной, чуть тронутой проседью узкой бородкой и с большой залысиной, отчего лоб казался непомерно огромным. Лицо его своей желтоватой бледностью напоминало лицо узника, который много лет просидел в одиночке, не видя солнца, дневного света. Однако в нем не было ни удрученности, ни ожесточенности арестанта, а скорее можно было прочесть холодную скупость и деловитость ростовщика. Темный чиновничий сюртук с ярко начищенными пуговицами подчеркивал строгость и важность этого столпа казначейства.
- Илларионыч, вот привел, - сказал чекист, - знакомься. Товарищ Джангильдинов и товарищ Колотубин. Вот мандаты ихние.
Бывший чиновник долго и внимательно изучал документы командира и комиссара, не скрывая неприязни, окинул вошедших сухим, колючим взглядом с ног до головы, горько усмехнулся.
- Вроде все в порядке. Но опять из банка… А деньги-то государственные!
- Не скрипи, Илларионыч, - мягко сказал чекист. - Так надо для пользы революционного государства. Понимаешь ты?
- Для пользы государства надо деньги накапливать, а не транжирить! - сухо отпарировал Илларионыч. - Государство сильно наличием золотых запасов, а не скопищем обесцененных бумаг.
Колотубин молча слушал, поражаясь его скаредности, а Малыхин, не выдержав, сказал:
- Вы, папаша, словно свои личные, из своего кармана выкладываете…
- Не личные, а Российского государственного банка, - оборвал его чиновник. - И дед мой, и отец тут служили… Бог ты мой, да что вы вообще смыслите в финансовых операциях! - И тихо произнес, подавая бумагу: - Вот, прошу, расписывайтесь…
Потом вместе с этим Илларионычем прошли дальше, поднялись по лестнице и очутились в огромном помещении. В дверях охрана. На окнах массивные решетки. На полу рядами стояли открытые патронные ящики, у стен плотные серые, брезентовые мешки. "Склад какой-то", - подумал Колотубин.
- Принимайте, - сухо сказал Илларионыч. - В патронных ящиках, как изволили распорядиться, золото, а в мешках - банкноты.
Степан, ожидавший, что их поведут дальше, через этот "хозяйственный склад", недоуменно остановился. Он ждал чего-то иного. Воображение рисовало картины таинственные и необычные. Конечно, надеялся увидеть бетонный подвал, стальную комнату, мощные двери, блеск золотых слитков, россыпь драгоценных камней, стопки новых бумажных денег… Об этом читал в романах, много слышал… А тут все как-то до обидного просто, даже обыденно. Мешки брезентовые, как в почтовых вагонах с письмами, да армейские цинковые патронные ящики.
- Это придумка Якова Михайловича, - чекист показал рукой на ящики. - Еще вчера голову ломали, как лучше. А потом вот всю ночь без передышки укладывали. Еще не спали даже… Отпустим вас, пойду похраплю немного.
Чиновник подошел к патронным ящикам, поднял крышку. В ящике плотными рядами лежали продолговатые круглые палочки, аккуратно завернутые в бумагу. Он молча взял одну палочку, развернул длинными узловатыми пальцами бумажную обертку, и у него на широкой ладони сверкнуло золото. У Степана дух захватило: "Новенькие золотые! Одни десятирублевки!" Ему приходилось держать в своих руках в получку всего две-три монеты. А тут столько их! Несметное состояние! В груди полыхало жаром. Степан сжал губы, чуть опустил веки. Никто не должен видеть, что он взволнован. Правительство, товарищ Ленин доверили ему доставить золото в Туркестан, и он, Степан, доставит по назначению, чего бы это ни стоило!
Чтобы успокоиться, Колотубин подошел и с деланной небрежностью взял ящик, приподнял, как бы взвешивая на руках:
- Потяжелей вроде, чем с патронами, будет… Потяжелей.
- Еще бы, чистое золото! - сказал Малыхин.
Между тем старый чиновник развязал один из брезентовых мешков. Он был набит пачками аккуратно перевязанных шпагатом новеньких сторублевок.
- Всего здесь золотом и банкнотами на общую сумму в шестьдесят восемь миллионов рублей ноль копеек. Будем считать и взвешивать? - спросил Илларионыч, показав на весы, - если желаете, то можно и на новый лад, на тонны, как прикажете… Каждая золотая единица достоинством в десять рублей. - Он взял с ладони монету и показал Джангильдинову и Колотубину: - Каждая такая единица весит одну целую и восемь десятых золотника, или на новый лад - семь целых и восемь десятых грамма. Дальше идет простая арифметика…
Джангильдинов не спеша прошелся вдоль патронных ящиков, открыл наугад несколько из них. И всюду сверкал драгоценный металл.
Колотубин, окинув взглядом гору ящиков и брезентовых мешков, мысленно прикидывал, сколько же потребуется дней и ночей, чтобы все пересчитать? "Может, принимать на вес, как товар?" Он посмотрел на командира. В глазах Джангильдинова уловил такой же немой вопрос.
- Берем? - спросил Колотубин.
- Все берем, - махнул рукой Джангильдинов и, повернувшись к чекисту, коротко приказал: - Грузите!
2
По большому тонкому стеклу струились дождевые капли.
Чокан Мусрепов, поджав под себя босые ноги, сидел у окна на широкой двухспальной французской кровати, застланной двумя серыми суконными солдатскими одеялами, и углом мохнатого банного полотенца старательно снимал густое ружейное масло с винтовочного затвора. Рядом лежала, тускло поблескивая, новенькая трехлинейка.
Чокан изредка поглядывал в окно, и в его темных, немного печальных продолговатых глазах отражалась тоска обитателя степи по солнцу, теплу и широкому раздолью. Что говорить, ему до боли скучно и тесно в этом большом чужом городе, где огромные каменные кибитки стояли рядом, как солдаты, плечом к плечу, сдавливая улицу.
Казах хмурился, и лицо его принимало какое-то свирепое и дикое выражение. А лицо Чокана и без того было некрасиво: плоское, неровное, с крутыми выступами скул, словно под кожей по бокам возле косо посаженных глаз заложены крупные шары. Узловатый шрам толстым синеватым обрубком проволоки пересекал от уха до губ правую щеку. Выступающие вперед надбровные дуги с кустистой черной порослью подчеркивали угловатый лоб. И только глаза, в которых можно было увидеть доброту и застенчивость, да полные темные губы свидетельствовали все же о мягком и покладистом характере сурового на вид молодого казаха.
Чокан смотрел в окно, вытирая затвор. На улице двигались потоком рабочие и работницы, подняв воротники, накрыв головы платками. Они шли после трудового дня, отстояв смену у станка, а Чокан принимал их за бездельников. "Неужели они все работают? День еще не кончился, ночь не наступила, а они по домам уже разбредаются", - думал, сокрушаясь он.
Хлопнула дверь, и в комнату вошел друг и земляк Чокана Темиргали с двумя полными ведрами, поставил их на пол, сказал по-казахски:
- Опять капает… Промок весь.
- Снова из трубы шайтана воду брал? - спросил Чокан.
- Из трубы, из водопровода.
- Плохая вода, вся железом пахнет.
- Ты никак к городу не привыкнешь.
- И не хочу привыкать, - глухо произнес Чокан. - Никогда не привыкну!
За окном дождь. Который день кряду не показывалось солнце, над городом низко висели набрякшие тучи, они чуть ли не задевали прокопченные заводские трубы, чем-то похожие на мусульманские минареты, туманили золотые кресты и луковицы бесчисленных московских церквей. Дождь шел неторопливо, размеренно, словно на небе кто-то лениво двигал тяжелым ситом, нехотя выполняя нудную работу.
В окно виднелась часть дворика, отгороженного от улицы железным забором. Два клена и старая липа блестели мокрой листвой. Истоптанная, смятая трава приподнималась, тянулась кверху. А за оградой прохожие месили грязь улицы.
- Какие мокрые дни в русском краю! Одна вода… Верно, Темиргали?
Темиргали Жунусов, присев на корточки, попытался зажечь камин. Сырые дрова разгорались плохо, дымили. Темиргали со свистом через нос втягивал в себя воздух и, вытянув губы, отчего тонкие усы его топорщились в стороны, старательно дул.
- А? Что? - отозвался Темиргали, не поворачивая головы.
- Какие мокрые дни, говорю. - Чокан вставил затвор, щелкнул курком. - Весна в степи давно прошла, лето давно наступило… А в Москве ни весна, ни лето. Один сплошной дождь и дождь. Если бы не давал слова агаю Джангильдинову, давно ушел бы назад, в степи…
Темиргали, наконец, раздул пламя, подложил сухих поленьев. Оранжевые языки пламени весело заплясали, облизывая прокопченную кастрюлю, которая висела на проволоке. Отблески пламени осветили круглое, как кашгарское блюдо, лицо Темиргали, запрыгали в его узких, продолговатых глазах.
- Дождь, говоришь? А разве у нас, в Тургайских степях, дождей не бывает? - В голосе Темиргали можно было уловить чуть заметный насмешливый тон.
- Когда в степи, да еще летом идет много дождей, в сердце казаха много радости. - Чокан сделал вид, что не обратил внимания на насмешливый тон друга. - Трава растет высокая, по грудь хорошему коню. Табуны сытые! А в городе что? Много дождя - это никакой тебе радости, только сапоги рвутся!