- Естественно, я отвечу - да. Но так ли это на самом деле? Одно я, по крайней мере, знаю твердо: я никогда не издавал таких воплей, как вы, Хэй! Это крик нечистой совести! Полно, ваш убогий скафандр самомнения порван самым жалким образом! Сегодня же, если вы готовы прислушаться к моему голосу, - сегодня же, сейчас, пока еще не село солнце, здесь, где покоятся невинные души темнокожих, станьте на колени и переложите ваши грехи и печали на искупителя. Хэй…
- Нет, не Хэй! - прервал тот сдавленным голосом. - Не называйте меня так! Я хочу сказать… Ради бога, не видите вы разве, что я на дыбе?
- Я вижу, знаю, я сам вас на ней держу и не отпускаю, я сам вас подтягиваю своими руками! Если господь пожелает, сегодня вечером я приведу перед его престол раскаявшегося грешника. Приди, приди перед его милосердный престол! Он жаждет явить свою милость, друг мои, жаждет!
Он раскинул руки, как распятый, лицо его светилось, как ангельский лик, он возвысил на последних словах голос, и в голосе послышались слезы.
Геррик сделал величайшее усилие и взял себя в руки.
- Этуотер, - сказал он, - вы хотите от меня невозможного. Что я должен делать? Я не верю в бога. Для вас он - непреложная истина, для меня, скажу по совести, всего только легенда. Я не верю, что есть такие слова, с помощью которых я мог бы снять со своих плеч бремя. Мне суждено до конца моих дней влачить ношу ответственности. Мне не избавиться от нее. Думаете, я не сделал бы этого, если бы мог? Но я не могу, не могу, и хватит об этом.
Экстаз сошел с лица Этуотера, грозный апостол исчез, и на его месте снова появился иронический господин с непринужденными манерами, который снял шляпу и поклонился. Проделано это было дерзко, и лицо Геррика загорелось.
- Что вы хотите этим сказать? - вскричал он.
- Не вернуться ли нам назад? - проговорил Этуотер. - Скоро соберутся гости.
Геррик с минуту продолжал стоять не двигаясь, сжав кулаки и зубы. И пока он стоял, ему медленно, словно луна между облаками, приоткрылся смысл задания, с которым он сюда явился. Он явился, чтобы заманить этого человека на шхуну. Однако дело не ладилось, если и считать, что он пытался это сделать; его ждала верная неудача, он это знал и знал, что так к лучшему. Но что же впереди?
Он со стоном повернулся, чтобы следовать за хозяином, который стоял и ждал с вежливой улыбкой, и в ту же секунду с какой-то преувеличенной любезностью повел Геррика под колоннаду пальм, где уже сгущался мрак. Они шли молча. От земли исходил пряный аромат, в ноздри ударял теплый благоухающий воздух; еще издалека яркие огни зажженных ламп и пламя костра указали дом Этуотера.
Пока они шли, Геррик испытал и поборол сильнейшее искушение подойти к Этуотеру, тронуть за руку и шепнуть: "Берегитесь, они хотят вас убить". Одна жизнь была бы спасена, но как быть с двумя другими? Три жизни поднимались и опускались перед ним, как на весах или словно бадьи в колодце. Наступило время сделать выбор, и сделать его быстро. Несколько драгоценных минут колеса жизни катились впереди него, и в его власти было повернуть их в ту или иную сторону простым прикосновением, - в его власти решить, кому жить, а кому умереть. Он сравнивал троих. Этуотер интересовал его, озадачивал, ослеплял, приводил в восторг и возмущал; живой, он казался сомнительным благом, но представлять его мертвым было невероятно тягостно, и видение это преследовало Геррика во всех цветовых и звуковых подробностях. Его мысленному взору непрерывно мерещилось это крупное тело поверженным, в разных позах и с разными ранами; Этуотер лежал ничком, лежал навзничь, лежал на боку или же в предсмертной агонии, с искаженным лицом цеплялся пальцами за дверной косяк. Он слышал щелканье курка, глухой удар пули, крик жертвы. Он видел льющуюся кровь. Нагромождение воображаемых деталей как бы делало этого человека обреченным, и для Геррика он шел уже в жертвенных гирляндах.
Потом Геррик задумался о Дэвисе с его грубой немудреной душой, неукротимым мужеством и веселостью в дни их прежней нищенской жизни, столь симпатичным для Геррика сочетанием недостатков и достоинств, внезапными проблесками нежности, таившейся где-то глубже слез; задумался о его детях, Эйде, ее болезни, ее кукле. Нет, даже в мыслях нельзя было и близко подпускать смерть к этому человеку. Чувствуя жар во всем теле, боль в сведенных мускулах, Геррик понял, что до конца отец Эйды найдет в нем сына. И даже Хьюиш оказался осененным святостью этого решения. Живя столько времени бок о бек, они стали братьями; их совместное существование на корабле и прошлые невзгоды подразумевали лояльность, которой Геррик должен был оставаться хоть немного верен, если не хотел окончательно потерять честь.
Ужас внезапной смерти был неизбежен в любом случае, но колебаний быть не могло: жертвой выпадало быть Этуотеру. Однако едва только созрела эта мысль (она же приговор), как тут же, в панике, он всей душой устремился в другую крайность, и когда он заглянул в себя, то нашел там сплошное смятение и немой вопль.
Во всем этом не было и мысли о Роберте Геррике. Он покорился отливу в своей судьбе, и отлив нес его прочь; он слышал уже рев водоворота, который должен был увлечь его на дно. Но в его терзающейся обесчещенной душе не было и мысли о себе самом.
Геррик не знал, как долго он шел подле своего спутника молча.
Неожиданно тучи умчались; душевные конвульсии кончились. Теперь Геррик был спокоен спокойствием отчаяния; к нему вернулась способность говорить банальные слова, и он с удивлением услышал собственный голос:
- Какой прелестный вечер!
- Не правда ли? - отозвался Этуотер. - Да, вечера здесь были бы хороши, если бы всегда было чем заняться. Днем, разумеется, можно стрелять.
- А вы стреляете? - спросил Геррик.
- Да, я - то, что называется, первоклассный стрелок. Все дело в вере. Я верю, что мои пули попадут в цель. Если бы я хоть раз промахнулся, я не смог бы стрелять добрых девять месяцев.
- Стало быть, вы еще ни разу не промахнулись?
- Нечаянно - нет, - ответил Этуотер. - Но промахнуться нарочно - это настоящее искусство. Я знавал одного царька с Западных островов, который умел обстрелять человека всего кругом из винчестера, не задев ни волоска, не вырвав ни клочка из его одежды, и только последнюю пулю он всаживал точно между глаз. Красивая была работа.
- А вы тоже могли бы так? - спросил, холодея, Геррик.
- О, я могу что угодно! - ответил Этуотер. - Вам это не понятно: чему быть, того не миновать.
Они приблизились к задней стороне дома. Один из туземцев хлопотал у костра, который горел ясным, сильным летучим пламенем, как горит обычно кокосовая скорлупа. В воздухе носился аромат незнакомых кушаний. По всей веранде были зажжены лампы, ярко освещавшие лесной сумрак дома и рождавшие причудливые сплетения теней.
- Заходите, помойте руки, - предложил Этуотер и провел Геррика в чистую комнату, устланную циновками, где стояли походная кровать, сейф, несколько застекленных полок с книгами и железный умывальник.
Этуотер крикнул что-то по-туземному, и в дверях на момент показалась полненькая хорошенькая молодая женщина с чистым полотенцем в руках.
- Это что? - воскликнул Геррик, увидев наконец четвертого, кого пощадила эпидемия, и внезапно вспомнив о приказе капитана.
- Да, - сказал Этуотер, - вся колония помещается в этом доме, вернее, то, что от нее осталось. Мы, если хотите, все боимся дьявола! Поэтому Таниера и она спят в первой гостиной, а еще один - на веранде.
- Хорошенькая девушка, - заметил Геррик.
- Даже слишком, - ответил Этуотер. - Поэтому-то я выдал ее замуж. Ведь никогда не знаешь, не вздумает ли мужчина свалять дурака из-за женщины. Так что, когда нас осталось четверо, я отвел ее и Таниеру в церковь и совершил церемонию. Женщина из этого пустяка устроила много шуму. Но я начисто не разделяю романтического взгляда на брак.
- И для вас это полная гарантия? - с изумлением спросил Геррик.
- Естественно. Я человек простой и понимаю все буквально. Если не ошибаюсь, там есть слова: "Кого соединил господь". Вот я и поженил их и почитаю брак священным.
- Вот как! - произнес Геррик.
- Видите ли, я могу надеяться на выгодную женитьбу, когда вернусь на родину, - сказал доверительным тоном Этуотер. - Я богат. Один этот сейф, - он положил на него руку, - даст немалое состояние, когда я соберусь выставить мои жемчужины на продажу. Здесь находятся сборы из лагуны за десять лет; каждый день с утра до вечера у меня работало десять ловцов. Я забрался глубже, чем это обычно делают люди в здешних краях; у меня горы гниющих раковин, по я достиг превосходных результатов. Не хотите взглянуть?
Такое подтверждение догадки капитана тяжко поразило Геррика, и ему с трудом удалось не выдать своих чувств.
- Нет, спасибо, не хочется, - сказал он. - Жемчуг меня не интересует. Я равнодушен к подобным…
- Безделушкам? - досказал за него Этуотер. - И все-таки, я считаю, вам стоит взглянуть на мою коллекцию: она действительно уникальна, и, кроме того, она… как, впрочем, и все мы и всё нас окружающее… висит на волоске. Сегодня она приумножается и процветает, завтра с ней покончено, она брошена в печь. Сегодня она здесь, нераздельна, в сейфе, завтра - даже сегодня вечером! - она рассеется. Сегодня, глупец, сегодня могут у тебя потребовать душу!
- Я вас не понимаю, - проговорил Геррик.
- Нет? - спросил Этуотер.
- Вы говорите загадками, - неуверенным голосом произнес Геррик. - Я не могу понять, что вы за человек и к чему вы клоните.
Этуотер стоял, упершись руками в бока, нагнув голову вперед.
- Я фаталист, - ответил он, - а сейчас - если вы настаиваете - еще и экспериментатор. Кстати говоря, кто вымарал название шхуны? - с издевательской вкрадчивостью добавил он. - Знаете, по-моему, следует довести дело до конца. Название частично можно прочесть. Если уж что делать, так делать хорошо. Вы согласны со мной? Как приятно это слышать! Ну, а теперь перейдем на веранду? У меня есть сухой херес; мне интересно знать ваше мнение о нем.
Геррик последовал за ним на веранду, где стол, освещенный висячими лампами, сверкал белоснежной скатертью, салфетками и хрусталем. Геррик последовал за ним, как преступник следует за палачом, как овца за мясником; машинально взял рюмку с хересом, попробовал, машинально похвалил. Неожиданно опасения его приняли обратный характер: до сих пор он видел Этуотера связанным, с кляпом во рту, беспомощной жертвой; он жаждал броситься на его защиту, спасти его. Теперь тот высился перед ним, загадочный, таящий угрозу, как ангел гнева, вооруженный знанием, несущий кару. Геррик поставил назад рюмку и с удивлением увидел, что она пуста.
- Вы всегда носите при себе оружие? - спросил он и тут же готов был вырвать себе язык.
- Всегда, - ответил Этуотер. - Мне довелось здесь пережить бунт - одно из приключений моей миссионерской жизни.
В ту же минуту до них донеслись голоса, и сквозь переплет веранды они увидели приближающихся Хьюиша и капитана.
Глава 9. Званый обед
Они принялись за обед, примечательный своим разнообразием и изысканностью: черепаховый суп, жаркое, рыба, птица, молочный поросенок, салат из листьев кокосовой пальмы и на десерт - жареные побеги кокоса. Никаких консервов; даже приправы, кроме масла и уксуса в салате и нескольких перышков зеленого лука, собственноручно выращенного Этуотером, не были европейскими. Херес, рейнвейн, кларет сменяли друг друга, а завершило обед поданное к десерту шампанское с "Фараллоны".
Очевидно было, что Этуотеру, подобно многим глубоко религиозным людям, в эпоху, предшествующую сухому закону, была свойственна доля эпикурейства. Хорошая пища действует на такие натуры умиротворяюще, а тем более когда превосходная трапеза задумана и приготовлена, чтобы угостить других. Поэтому манеры хозяина в этот вечер оказались приятным образом смягчены. Громадных размеров кот сидел у него на плече, мурлыкая и время от времени ловко подхватывая лапкой брошенный ему кусочек. Этуотера и самого можно было уподобить коту, когда он сидел во главе стола, оделяя гостей то знаками внимания, то ядовитыми намеками, пуская в ход без разбора то бархатные лапки, то когти. И Хьюиш и капитан постепенно попали под обаяние его небрежно-гостеприимного обращения. Для третьего гостя события обеда долгое время протекали незамеченными. Геррик принимал все, что ему подавали, ел и пил, не разбирая вкуса, и слушал, не вникая в смысл. Разум его существовал сам по себе и был занят созерцанием ужасного положения, в котором обладатель его очутился. Что известно Этуотеру, что замышляет капитан, с какой стороны ожидать предательского нападения - вот были главные темы размышлений Геррика. Порой ему хотелось выскочить из-за стола и бежать в темноту. Но даже это было для него исключено: любой поступок, любое слово, какое бы то ни было движение могли лишь ускорить жестокую трагедию. И он сидел замерев и ел бескровными губами. Двое из его сотрапезников внимательно наблюдали за ним: Этуотер искоса бросал зоркие взгляды, не прерывая беседы, капитан - мрачно и озабоченно.
- Ну, я вам доложу, это всем хересам херес, - объявил Хьюиш. - Сколько он вам стоит, если не секрет?
- Сто двенадцать шиллингов в Лондоне да перевозка в Вальпараис и дальше, - отвечал Этуотер. - Он действительно производит впечатление недурного питья.
- Сто двенадцать! - пробормотал клерк, смакуя вино и цифру с откровенным восторгом. - Мать честная!
- Очень рад, что вам нравится, - продолжал Этуотер. - Наливайте еще, мистер Хювиш, держите бутылку около себя.
- Моего приятеля зовут Хьюиш, а не Хювиш, сэр, - сказал, покраснев, капитан.
- О, конечно, прошу простить меня, Хьюиш, а не Хювиш, разумеется. Я собирался сказать, что у меня есть еще восемь дюжий, - добавил он, бросая пронзительный взгляд на капитана.
- Восемь дюжин чего? - спросил Дэвис.
- Хереса, - последовал ответ. - Восемь дюжин превосходного хереса. Пожалуй, уже один херес стоит того, чтобы… для человека, любящего выпить…
Двусмысленные слова попали в цель. Хьюиш с капитаном застыли на месте и с испугом выпялились на говорящего.
- Стоит - чего? - спросил Дэвис.
- Стоит ста двенадцати шиллингов, естественно, - ответил Этуотер.
Капитан запыхтел, поискал было связь между всеми намеками Этуотера, затем неуклюже переменил тему разговора.
- Сдается мне, сэр, что на этом острове мы почти что первые белые, - сказал он.
Этуотер с готовностью и с полной серьезностью подхватил новую тему.
- Если не считать меня и доктора Саймондса, можно сказать - единственные. Но кто может знать наверное? За эти долгие века, возможно, кто-нибудь и жил здесь; порой даже кажется, что так оно и есть. Кокосовые пальмы опоясывают весь остров, и непохоже, чтобы они выросли так естественным путем. Кроме того, когда мы здесь высадились впервые, мы обнаружили на берегу пирамиду неизвестного назначения, сложенную из камней явно человеческими руками: вероятно, ее воздвигли какие-нибудь тупоумные людишки, чьи кости давно истлели, в надежде умилостивить какого-нибудь мамба-джумбо, чье имя давно забыто. Об острове сообщалось дважды - обратитесь к справочнику, - а за время моего владения дважды у наших берегов выбрасывало корабли, оба раза покинутые командой. Остальное - догадки.
- Доктор Саймондс ваш компаньон, так я полагаю? - спросил Дэвис.
- Старина Саймондс! Как он пожалел бы, если бы знал, что вы здесь без него!
- Он, видать, на "Тринити Холл"? - осведомился Хьюиш.
- Ах, мистер Хювиш, если бы вы могли сказать мне, где сейчас "Тринити Холл", вы оказали бы мне большую услугу!
- На ней, верно, туземная команда? - задал вопрос Дэвис.
- Надо думать, раз секрет оставался секретом в течение десяти лет.
- Слушайте-ка, - сказал Хьюиш. - Тут у вас сплошной шик, спору нет, но это, я вам доложу, не по мне. Слишком уж тут тихая заводь, слишком пусто. Мне подавай городские колокола!
- Не думайте, что так было всегда, - возразил Этуотер. - Когда-то здесь кипела деятельность, хотя теперь - увы! - сами слышите, какая тишина. Меня она вдохновляет. Кстати говоря, о колоколах: будьте любезны, посидите тихо, я проделаю маленький эксперимент.
По правую руку от него на столе стоял серебряный колокольчик, которым вызывают слуг; сделав знак замолчать, он с силой тряхнул колокольчик и жадно прислушался. Раздался чистый и сильный звон; он разнесся далеко во мраке над пустынным островом, постепенно затихая вдали, пока от него осталось в ушной раковине только колебание воздуха, которое уже нельзя было назвать звуком.
- Пустые дома, пустой океан, пустынные берега! - промолвил Этуотер. - Но господь-то слышит этот звон! Мы сидим на веранде, как на освещенной сцене, и небеса взирают на нас с вышины! И это вы называете уединенностью?
Повисло тяжелое молчание. Капитан сидел как загипнотизированный.
Затем Этуотер тихонько засмеялся.
- Развлечения одинокого человека, - заключил он, - и вероятно, не совсем хорошего вкуса. Тешу себя такими сказочками от скуки. А вдруг и вправду в легендах что-то есть, мистер Хэй? А вот и кларет. Не предлагаю вам лафита, капитан, так как, по моим сведениям, им набиты все вагоны-рестораны вашей великой страны, но вот этот бранмутон почтенного возраста, и мистер Хювиш должен дать мне о нем отзыв.
- Ну и странную вы придумали штуку! - воскликнул капитан, со вздохом освобождаясь от сковывавших его чар. - Значит, вы сидите себе здесь вечерами и звоните… да, звоните ангелам… совсем один?
- Если уж вы так прямо ставите вопрос, то, придерживаясь исторической правды, нет, не звоню, - ответил Этуотер. - Зачем, если внутри во мне и во всем вокруг звучит столь прекрасная тишина? Если любое биение моего сердца, любая мысль отдаются эхом в вечности и не умолкнут никогда?
- Эй, слушайте, - вмешался Хьюиш, - вы еще свет потушите! Здесь вам не спиритический сеанс!
- Легенды - не для мистера Хювиша. Прошу прощения, капитан, разумеется, Хьюиша, а не Хювиша.
В то время как слуга наливал Хьюишу вино, бутылка выскользнула у него из руки, разбилась вдребезги, и вино залило пол веранды. Мгновенно зловещее, как смерть, выражение появилось на лице Этуотера. Он властно потряс колокольчиком, и оба туземца застыли в выжидающих позах, безмолвные и дрожащие. Сперва последовала тишина и суровый взгляд, потом - несколько туземных слов, сказанных взбешенным тоном, затем Этуотер отпустил слуг жестом, и они продолжали прислуживать гостям, как прежде. Только теперь гости обратили внимание на то, как прекрасно вышколены слуги. Они были темнокожие, низкорослые, но отлично сложенные, ступали бесшумно, ожидали безмолвно, подавали вино и блюда по одному взгляду хозяина и не спускали с него прилежных глаз.
- А где вы добываете себе рабочие руки, интересно узнать? - спросил Дэвис.
- Где их нет?.. - ответил Этуотер.
- Нелегкое это, верно, дело? - продолжал капитан.
- Скажите мне: где легко добывать рабочие руки? - Этуотер пожал плечами. - А в нашем случае назвать координаты мы, естественно, не могли, поэтому нам пришлось изрядно поездить и потрудиться. Мы забрались на Запад, до самого Кингсмилза, и на юг, до самого Рапаити. Какая жалость, что с нами нет Саймондса! Он бы порассказал вам историй. Это его было дело - добывать рабочих. Потом настала моя очередь - воспитывать их.