Звонко лопалась сталь под напором меча,
тетива от натуги дымилась…(Высоцкий)
Средние века, короче говоря, в вымышленном мире.
Анна Овчинникова
Шут и трубадур
повесть-баллада
Кто ради дел святых
Искал чужих краев, -
За гробом ждет таких
Прощение грехов.
Но кто, в разбое лих,
И жаждая стяжанья,
Решится, совесть потеряв,
Пиратский соблюдать устав, -
Тот, в битвах, в бурях доканав
Себя и достоянье,
Умрет без покаянья -
Вот вся цена таких забав!Гаусельм Файдит, окситанский трубадур, XIII век
…Он заставляет весь мир влюбиться в сны и видения, в сгнившие и скотские формы религии, в глупость, пустоту, мнимое величие, мнимую пышность и мнимое рыцарство безмозглого и ничтожного, давно исчезнувшего общества.
Марк Твен, XIX век
И во веки веков, и во все времена
трус, предатель всегда презираем!
Враг есть враг, и война все равно есть война,
и темница тесна, и свобода нужна,
и всегда на нее уповаем!…Чистоту, простоту мы у древних берем,
саги, сказки из прошлого тащим, -
потому что добро остается добром -
в прошлом, в будущем и в настоящем!Владимир Высоцкий, XX век
1
В начале тринадцатого столетия от Браджа до Тьорра не было рыцаря отважней и могущественней, чем граф Эйлинбургский, больше известный под именем Роберт Лев, или Роберт Наглый.
Наглым его прозвали враги, а друзья называли его Отважным, Диким, Верной Смертью и другими не менее лестными прозвищами. Если вспомнить, что в те времена любой благородный рыцарь претендовал на подобные имена, станет ясно, что граф Эйлинбургский и в самом деле был необыкновенным человеком.
Его власть была больше власти короля.
Его земли лежали от центральной части Палангута до запада Торнихоза, протянувшись на двенадцать дневных соколиных полетов, и каждый год он увеличивал свои владения за счет владений феодалов, имевших несчастье быть его соседями, - поэтому соседи у него все время менялись. Проглатывая феод за феодом, он увеличил отцовский домен в двадцать раз, за что получил от врагов еще одно прозвище - Жадный.
Его враги не раз пытались объединиться против неутомимого натиска Роберта Льва, но, не снисходя до того, чтобы разрушить их союз, как предписывает тактическая наука, он проглатывал их вместе или в розницу, играючи сравнивал их замки с землей, вырезал их вместе с вассалами, наемниками и слугами - и возвращался к своим пирам и охотам до следующего опустошительного набега.
Он не знал поражений и не ведал страха, зато его боялись больше короля, чьи владения могли бы уместиться в крошечном уголке владений графа Эйлинбургского. И в то время, как король с трудом мог набрать себе даже личную охрану, к Роберту Льву со всех сторон стекались рыцари, чтобы предложить ему свою верность и силу.
От Кета до Торнихоза трубадуры пели песни о его подвигах и любовных победах, о его роскошных пирах и турнирах, о его необузданном нраве и о ладанке, которая делала его непобедимым…
Они пели о том, как Роберт Лев завоевал прекрасную принцессу Паль, взяв с десятью людьми считавшийся неприступным замок Паль и собственноручно зарубив отца и пятерых братьев принцессы; пели, как он похитил средь бела дня жену барона Глориса из ложи на королевском рыцарском турнире; пели о его беседе с королем, когда Лев в ответ на предложение его величества сделаться его вассалом сделал такое же предложение королю…
Трубадуры пели о его шлеме, снятом с отрубленной головы ужасного людоеда - Британского Великана-из-Великанов…
Пели о его мече Цильминдале, закаленном в волшебном огне и омытом кровью столетнего вампира…
Пели о его щите и о гербе на этом щите, где были изображены языки всепожирающего пламени…
А Лев продолжал нестись от скачки к пиру, от пира - к охоте, от охоты - к схватке, прорубаясь сквозь любое препятствие, как сквозь зыбкий туман, и с такой же легкостью теряя друзей, как убивал он врагов.
2
Под ним был вороной конь, добытый недавно в ночной короткой схватке, когда Роберт Лев присоединил к своим владениям крошечный феод некоего барона, чье имя он даже не потрудился узнать.
Добыча была небольшой: замок, из которого сыпалась труха и в котором теперь не будет жить никто, кроме летучих мышей и привидений; человек пять дворовой челяди, чудом уцелевшей во время штурма, да десяток гончих… Домашний скот и птицу съели в тот же день, чтобы отпраздновать победу.
Так сказал его новый вассал, барон Ильм из Сэтерленда, и Роберт Лев долго хохотал над шуткой северянина.
"Победу"! Человек, во главе горстки лучников бравший целые города, не сравнил бы это даже с выигранным турнирным поединком! То было просто развлечение между двумя охотами - тоже охота в своем роде и, пожалуй, вовсе не стоило бы ее затевать, если бы не конь, выведенный в последний момент из горящей конюшни. Откуда полунищий барон мог раздобыть такого великолепного руссина? Клянусь копытами сатаны, только ради этого коня стоило бы взять десяток подобных замков!
Да еще в разрушенном замке осталась одна добыча, из-за которой можно было сказать, что дело было затеяно не зря - тоже недурная лошадка…
Граф Роберт Лев летел на вороном коне по вспаханному полю, еще недавно принадлежавшему его соседу, а за ним, растянувшись на четверть мили, скакали его вассалы вперемешку со своими слугами, гостившие у Льва рыцари, ловчие с собаками на длинных поводках - беспорядочная орущая и завывающая толпа. Час назад все они вылезли из-за стола в замке графа - вылезли, кто мог еще держаться на ногах, бросив на произвол судьбы тех, кому это было уже не под силу - и устремились за главным ловчим, которому неподалеку от замка привиделся олень.
Теперь они скакали на второпях оседланных конях, сползая то вправо, то влево, время от времени падая и вновь забираясь в седло, но не теряя воинственного пыла… Попадись им на самом деле олень, худо бы ему пришлось!
Но оленя нигде не было видно, больше того - потерялся сам ловчий, который был пьян не меньше других и, наверное, заснул где-то в полях, позабыв о своем видении.
Это никого не смутило, все давно уже позабыли, за каким дьяволом отправились в путь, и с пением песен и божбой кавалькада продолжала нестись вслед за графом, распугивая птиц, взлетающих из-под копыт лошадей.
Потом откуда ни возьмись вдруг вывернулась дорога, и все поскакали по ней, сбившись в кучу и постепенно трезвея от холодного ветра и от тумана, поднимающегося над черной землей, - пока за очередным поворотом Роберт Лев не осадил вороного и не глянул на своих спутников так, что большинство из них почти протрезвели и стали соображать, как и зачем они здесь очутились.
Песни и выкрики смолкли.
Что же касается графа, он был ясен, как утреннее солнышко, и свиреп, как полуденное.
- Где олень?! - свирепо спросил он, топорща усы.
Все запереглядывались, словно заподозрив, что олень затесался где-то среди них, а один старый барон с лицом красным, как попона графского коня, взревел:
- Мне лень?! Да я хоть сейчас… Еще пятьдесят миль! - но Роберт Лев ударил его кулаком в грудь, и барон с громовым храпом рухнул под ноги лошадям, так и не выпустив из рук уздечку.
- Может, подожжем вон те лачуги? - предложил кто-то, показывая на черные крыши домов, виднеющиеся в тумане среди полей. - Вроде, там какая-то деревня?
- Уймите собак! - рявкнул граф, привстав на стременах.
Собаки лаяли и рвались с поводков, а когда ловчие принялись их унимать, на дороге поднялся такой шум, как будто там бесновалась вся нечисть Торнихоза.
- Чьи владения дальше на западе? - проорал Лев сквозь вой и крик.
- Саймона Бейли! - надсаживаясь, гаркнул кто-то в ответ.
- И далеко до его замка?
- Миль пятнадцать…
- Десять! - вдруг подал голос краснолицый барон.
Его привела в чувство одна из собак, нагло осквернив лицо и одежду, и теперь он пытался снова забраться в седло.
Роберт Лев поправил на голове косо надетый шлем и, ничего больше не выясняя, крикнул:
- Ну, кто со мной, добрые рыцари?
- Ку-уда? - раздалось несколько нетвердых голосов.
- Нанести визит соседу! - вдохновенно гаркнул Роберт Лев. - Раз уж охота сорвалась…
- Я с вами, граф!
- И я…
- И я!..
- Я тоже!..
- Невозможно! - вскричал барон Ильм, только сейчас уразумевший смысл этого предложения. - Никак невозможно! У Бейли в замке одной только челяди двести человек, да еще наемные лучники и полсотни рыцарей… И потом он - он же вассал короля!..
- Если я захочу, король завтра станет моим вассалом, - прорычал Роберт Лев и укротил заплясавшего коня. - А всех этих лучников и рыцарей я пришлю его величеству в подарок! Ну, барон Ильм, хотите посмотреть, что называется победой у нас на юге?
- Пр-р-равильно! - взревел краснолицый барон.
Ему только что при помощи стремянного удалось взобраться в седло, и теперь он чуть не свалился на землю с другой стороны.
- Пускай посмотрит! Я с вами, граф… Р-р-разрази меня гром!
- Кто еще хочет поохотиться? - крикнул Роберт Лев.
Хотели все, а кто не хотел - промолчали, и пятьдесят более или менее пьяных всадников начали поворачивать коней, чтобы скакать через поля на запад, к очередному блистательному подвигу графа Эйлинбургского, как вдруг Ильм, никогда не упускавший из вида того, что творится вокруг, воскликнул:
- Смотрите!
Когда все поняли, куда надо смотреть, и вгляделись в подернутую дымкой дорогу, те рыцари, что успели уже пришпорить коней, вернулись обратно, а остальные натянули поводья. Маячившее вдалеке черное пятно мало-помалу превратилось во всадника, подобно призраку медленно сгустившемуся из тумана.
- Странствующий рыцарь, - сказал Роберт Лев. - Интересно!
Он уже забыл о своем предложении и, забрав бороду в кулак, пристально всматривался в приближающегося всадника… Который ехал так спокойно и неторопливо, словно был один на дороге и во всем Торнихозе.
- Он спит! - вдруг сказал барон Ильм.
Так оно и было. Когда рыцарь подъехал ближе, стало видно, что он мерно покачивается в седле в такт лошадиным шагам и, благодаря привычке странствующих рыцарей спать, есть и влюбляться, не слезая с коня, спит в седле так же спокойно, как мог бы спать в постели, хотя и с меньшими удобствами.
Любопытство в глазах Роберта Льва сменилось задумчивостью, задумчивость - озорством. Он выпустил свою бороду и обернулся к терпеливо ожидающим спутникам. Те давно уже привыкли к меняющимся через каждые пять минут настроениям графа и преданно таращились на него, как мальчишки - на своего вожака, признанного задиру и буяна.
- Эй, - негромко проговорил Роберт Лев. - А что, если мы сейчас подшутим над этим ленивцем? Гей, спустите собак! - крикнул он слугам.
И, наверное, шутка закончилась бы плохо для того, над кем собирались подшутить, если бы не вмешался барон Ильм, которому судьба словно предназначила перечить сегодня графу.
- Подождите! - сказал он. - Шутка вряд ли выйдет удачной. Вы знаете, кто это такой?
- Мне плевать, кто он! - заорал граф, сразу переходя от невинного озорства к лютой ярости. - Пусть бы это был сам римский папа или Святой Жорж! И шутки всегда бывают удачны, если шучу я!
Ближайшие к графу люди торопливо тронули коней, освобождая место для возможного поединка… Но хладнокровного северянина трудно было смутить такими выкриками, он попросту договорил то, что хотел сказать:
- Это Кристиан Рэндери, трубадур.
- Рыцарь Рэндери? - переспросил Роберт Лев. - Рыцарь Фата-Морганы? Уберите собак!
Кругом громко загомонили, потому что имя странствующего рыцаря и трубадура Кристиана Рэндери, влюбленного в фею Фата-Моргану, было так же известно повсюду, как и имя Роберта Льва.
* * *
У Кристиана Рэндери не было даже крошечного домена, и он жил по всем законам странствующего рыцарства, взбивая дорожную пыль во всех концах страны, но его подвиги были равны подвигам славнейших воинов христианского мира. Многие знатные и богатые владыки желали бы видеть Рэндери своим вассалом, но он предпочитал служить лишь своему мечу и даме своего сердца, которую прославлял песнями столь же знаменитыми, как его победы. И наверняка не одна прекрасная донна чувствовала горькую обиду на строптивого трубадура, предпочитающего воспевать какой-то несуществующий заоблачный мираж, тогда когда на земле есть столько реальных существ, достойных песен и поклонения… Однако ради своей несуществующей дамы рыцарь Рэндери не раз совершал такое, что в душах у многих поселилось сомнение: а может, фея Фата-Моргана куда более осязаемое существо, чем это могло показаться? И рыцари зачастую предпочитали согласиться с осязаемостью миража, чтобы не убедиться в осязаемости меча влюбленного рыцаря.
Дамы же сходились на том, что если фея Фата-Моргана существует, то она, конечно же, отвечает полной благосклонностью своему рыцарю - да и как может быть иначе? Ни одна женщина, будь она призрачная или живая, не смогла бы устоять перед песнями, которые рыцарь Рэндери слагал в честь заоблачной феи Фата-Морганы!
* * *
Вот этот знаменитый рыцарь и трубадур и приближался сейчас к Роберту Льву и его отряду.
Роберт Лев отказался от намерения пошутить вовсе не из почтения к боевой славе Кристиана Рэндери - на это он просто не был способен, для него не существовало другой боевой славы, кроме своей собственной, - и лишь отчасти из почтения к его славе трубадура. Просто, судя по всему, у графа опять появилась какая-то шальная идея, и он нетерпеливо привстал на стременах, вглядываясь в этот неожиданный подарок неизменно благосклонной к нему судьбы.
За сто шагов до живописной компании Роберта Льва Кристиан Рэндери проснулся так же внезапно, как, должно быть, и заснул, поднял голову - и увидел преградивший ему дорогу отряд.
Кишащую в зыбком тумане мешанину из людей, собак и лошадей нетрудно было принять за участников Дикой Охоты, но рыцарь не выказал ни удивления, ни замешательства, ни тревоги. Он лишь положил один палец закованной в железную перчатку руки на рукоять меча и продолжал свой путь так же неторопливо и размеренно, как и прежде, не понукая и не придерживая лошадь.
Роберт Лев отделился от своего отряда и поехал ему навстречу.
Они сближались, как два петуха, внимательно оглядывая друг друга с одинаково непроницаемым и гордым видом - только за спиной у Роберта Льва было пятьдесят всадников и свора в двадцать собак, а за спиной у странствующего рыцаря - всего лишь чистая пустая дорога, но это его как будто вовсе не волновало. Трубадур смотрел только на Роберта Льва и ждал, когда тот по праву хозяина первым поприветствует его или первым обнажит меч.
Роберт Лев подъехал на десять шагов и остановился.
- Я граф Эйлинбургский! - зычно крикнул он. - Назови свое имя!
- Я рыцарь Рэндери! - крикнул в ответ странствующий рыцарь, тоже остановив коня.
Они обменялись последним взглядом, за которым обычно следует или дружеское приветствие, или вызов - и даже собаки примолкли, словно ощутив важность этого момента.
Роберт Лев с интересом разглядывал знаменитого трубадура, рыцаря Фата-Морганы, с которым его прежде не сводила судьба - и с удивлением видел отнюдь не бледного мечтателя, каким полагалось бы быть чудаку, влюбленному в заоблачную фею.
Нет, перед ним на сильной белой лошади сидел крепкий невысокий человек лет тридцати пяти, всклокоченный, загорелый, чумазый. Плетеный доспех на его груди был искорежен и смят, словно побывал в зубах дракона, шлема на рыцаре не было вовсе, на его кудлатой голове красовалась лишь серая тряпка с проступившими сквозь нее черными пятнами старой крови. Трубадур не имел и копья, да и щит, наверное, потерял где-то на одной из дорог, в сотой или тысячной отчаянной драке, поэтому все его вооружение состояло теперь из одного меча, которому он доверился так спокойно и безоглядно. Странствующий рыцарь сидел в седле, как король на троне, внимательно рассматривая самого знаменитого воина в стране - как возможного достойного противника, но не как сюзерена.
Словом, то был обычный странствующий рыцарь, не признающий другого повелителя, кроме дамы сердца, и не знающий страха ни перед чем, кроме ворожбы…
* * *
…А Кристиан Рэндери с любопытством разглядывал человека, чье имя гремело по всей стране и наводило ужас на всех, кто способен был ужасаться - и видел перед собой отнюдь не подпирающего небо огнедышащего великана, а просто высокого бородатого здоровяка с торчащими почти до ушей усами, разодетого в сверкающие новые доспехи и натянувшего слишком туго удила великолепного вороного коня… Трудно было поверить, что перед ним тот самый знаменитый Рыцарь Огня, не потерпевший до сих пор ни одного поражения ни в поединке, ни в военной кампании, ни в любви.