Бу Васильев. – Ну, я думаю, что Воины Света в чистом виде сражаются только за спасение души. Каждой конкретной души. А поприще истории – это все же арена грехопадения, и поэтому здесь силы Света и Тьмы никогда не сражаются напрямую… да и вообще все, происходящее в царстве Кесаря, имеет некую инфернальную примесь.
Но. Во-первых, когда поборники правого дела призывают к борьбе, они вправе эту примесь не учитывать, поскольку иначе они бы вообще не сдвинулись с места. Однако исследователь обязан принимать ее во внимание, иначе он ничего не поймет в картине истории.
Во-вторых, неизбежная примесь разнородных сил все же отнюдь не отменяет принципиального различия между полярными проектами, что я как раз и попытался продемонстрировать в своем докладе. Спасибо.
Исторические неврозы и социальные симулякры
(из доклада Свена Бутусова)
"Как и мой коллега Бу Васильев, я тоже пытаюсь разрешить загадки современной истории, пытаюсь вырваться из плена тех заклинаний и банальностей, которые известны под именем "современной социальной теории". Для самого себя я определяю свой метод как принуждение к очевидности – и до сих пор не перестаю удивляться, сколько же для этого требуется усилий! Я также исхожу из того, что удивительное, если оно продолжает нас удивлять, не должно стираться под воздействием времени, не должно реагировать на раздражение: "Сколько же можно удивляться?" Полагаю, что такова позиция ученого в отличие от позиции обыденного сознания. Иными словами: если необъяснимое остается необъясненным год за годом, поколение за поколением, то от этого необходимость его объяснить все же не исчезает. Теперь к делу.
Когда я смотрю на иллюзион истории, разворачивающийся у меня на глазах, я вспоминаю поразивший меня когда-то эксперимент, описание которого я вычитал у биолога и зоолога Н. Тинбергена. Ученые-этологи тогда придумали, как показать, что целесообразное поведение пчел, упорно кажущееся нашему рассудку разумным, в действительности является всего лишь слепым инстинктом. Да, у них есть удивительная социальная организация, сложная коммуникация (язык пчелиного танца), геометрия сот и ульев – ну как тут не предположить целесообразности и даже целеполагания? Но ученые аккуратно выломали донышки в сотах, в каждой ячейке… и что же? В поведении пчел ничего не изменилось, они все так же обслуживали матку, находили цветущие поляны, приносили в улей цветочную пыльцу – и высыпали ее в пустоту! Ибо они всего лишь пчелы и инстинкт не предусматривает реакции на выломанные донышки.
Человек, конечно, не пчела, но аналоги социальных инстинктов существуют и у него – и срабатывают, когда надо, если речь идет не об отдельном индивиде, а о социальных общностях, – причем, как и положено, инстинкты срабатывают весьма целесообразно. Ведь и улей в случае нападения, в случае ожидаемого и "предсказуемого" нападения реагирует целесообразно: пчелы набрасываются на агрессора и вполне могут обратить его в бегство. Но против непредсказуемого – изощренного выламывания донышек в сотах – пчелиные инстинкты бессильны, как и их социальные аналоги. Вот, например, семья, ее так и называют "основная ячейка общества" – и общество, скажем, современное европейское или американское, может заботиться об этой ячейке, предоставляя кредиты, совершенствуя семейное право, побуждая граждан работать для дома, для семьи, обустраивать домашний очаг…
И вот в какой-то стране, на континенте или в рамках целой цивилизации раздаются речи о семейных ценностях и домашнем уюте – все вроде пронизано заботой, активной гражданской позицией, но при этом семья представляет собой гомосексуальную пару! То есть общество обустраивает свою основную ячейку с той же внешней целесообразностью, с какой бедные пчелы приносят нектар в бездонные ячейки, – ведь и здесь под выломанным донышком зияет черная пустота Содома… Если бы проводники этого осквернения приступили к делу со словами: "Мы не оставим вам камня на камне, мы лишим вас ваших диких предрассудков, всего того, что вам некритически внушили в детстве, мы изменим вашу жизнь до неузнаваемости, заставим сжечь то, чему вы поклонялись, и поклониться тому, что вы сжигали", если бы проводники-цивилизаторы приступили к делу так, у них ничего бы не получилось. Наглецов в лучшем случае ждала бы судьба либертенов, будь они хоть сплошь профессорами, будь хоть трижды юристами.
Но наши интересанты поступили иначе, они горой встали на защиту семейно-брачных уз, провозгласив, что семья важнее всего, что каждому гражданину следует стремиться к тому, чтобы создать на основе взаимности что-нибудь прочное и долгосрочное. "Мы только расширяем понятие семьи, – добавляют они, – чтобы как можно большему количеству людей выпало семейное счастье, а после расширения мы, конечно, продолжим вместе с вами борьбу за укрепление семейных уз…"
Да, только и всего, ведь и ученые-экспериментаторы не разоряли улья, они только углубили соты, сняв ограничения в виде донышек, после чего в своих интересах могли бы даже и поощрять самых трудолюбивых пчел, тех, кто приносит больше всего пыльцы.
(Далее Свен Бутусов зачитывает выдержки из публикаций сторонников гомосексуальных браков. – А. С.)
Сработал боевой симулякр, так как не было никаких предпосылок, ничего, что имело бы характер исторического тренда. Отстаивавшие определенную точку зрения продолжали ее отстаивать, не заметив подмены. Нет, конечно, множество индивидов, что называется, "выразили свою обеспокоенность", но они не смогли никого консолидировать, поскольку не смогли прорваться сквозь маскировку и добраться до основ того, что произошло, до сути дела. Апологеты трансгуманизма и не собирались занимать позицию опознанных оппонентов, предпочитая присутствовать за спиной: "Вы против разрушения семейных устоев? Да ведь и мы отстаиваем святость и нерушимость семьи, мы просто хотим еще углубить понятие основной ячейки общества, вовлечь в нее тех, кого прошлое, все еще варварское общество отвергали! Давайте будем с ними толерантны, дадим им те же гражданские права, включая право на создание семьи, – и вместе будем двигаться к новым высотам гуманности и цивилизованности…"
И летальная инъекция прошла успешно, при всей невероятности это случилось, никто не взывает к небесам и не бьет в набат. Вот с чем хотелось бы разобраться, вот в чем должна быть первоочередная задача таких конгрессов, как наш! Не могу сказать, что я сам до конца разобрался, но кое-какие параллели с биологией помогают, хотя они и не указывают на тождественность причин. Скажем, те же кукушки, обладая удивительной адаптационной стратегией, умирают преимущественно от внутренних паразитов, как и множество других видов, освоивших мимикрию, ведь одно дело – ожидаемое направление удара, где можно выстраивать непробиваемые оборонительные редуты, и совсем другое – то, что происходит за спиной, там, где ты никогда не ждешь подвоха.
Среди прочего тут вспоминается и Фрейд, принципиально различавший испуг и страх. Страх у него относится к защитным силам психического, а вот внезапный испуг является важнейшим фактором невроза или, как он пишет в работе "Неврозы военного времени", причиной последующего невротического развития. Было бы полезно сравнить истерические неврозы с историческими неврозами – вполне может обнаружиться кое-что общее. Оставим пока гомосексуальные браки с их добычей, законно добытым "потомством", и рассмотрим другой пример – Беловежское соглашение.
(В зале легкий шум. – А. С.)
Понимаю. Трудно говорить об этом спокойно, невротические проявления налицо. Но мне сейчас важен вот какой аспект: тогда в одночасье была погублена, вернее, смертельно ранена страна, создаваемая и хранимая потом, кровью и самопожертвованием многих поколений. Возникает логичный вопрос: почему Ельцину удалось за пару дней сделать то, что Гитлеру не удалось за четыре года? Попыткам объяснить этот невероятный феномен уже посвящены целые тома, меня же интересует сама первичная сцена и эффект взламывания донышек. В какой-то момент прозвучал давно подготовленный девиз "Россия освободилась!" Россия сбросила оковы и теперь она будет уверенно продвигаться к демократии! Вот теперь она станет по-настоящему независимой, процветающей, благополучной! И далее в том же духе. Сказать, что эти заклинания звучали как хорошая мина при плохой игре, – ничего не сказать. Соответствующие возгласы уже сравнивали с поздравлениями больному, очнувшемуся после ампутации: поздравляем, вы освободились от ненужной, отягощавшей вас ноги, от нескольких неудобных ребер, пальцев и прочих мелочей и теперь уже ничто не будет сдерживать вас на пути к светлому будущему! Был тут же учрежден общенациональный праздник, день независимости России, и его в течение нескольких лет как раз-таки и сопровождали такого рода здравицы, больше похожие на дразнилки или на куплет из русской частушки:
Хорошо тому живется,
У кого одна нога:
И штанина не протрется,
И не надо сапога…
Но общество повторяло эти заклинания, словно в каком-то полусне: теперь мы свободны, мы часть свободного мира, мы новая, демократическая Россия… Как понять этот феномен? Думаю, что здесь сошлось несколько разнородных вещей, если угодно, ряд трансцендентных друг другу факторов. И все же что так напоминает этот горячечный бред о свершившемся освобождении страны? А, пожалуй, напоминает как раз гордость современного европейца своей терпимостью: как хорошо теперь жить под американским зонтиком, как здорово, что все законодательные вопросы, все правовые коллизии теперь в руках по-настоящему знающих людей, дипломированных юристов. Хорошо, что за воспитание детей отвечают теперь столь же дипломированные педагоги-психоаналитики – а уж как преобразилась и гуманизировалась семья, ведь семейные радости и будни доступны теперь тем, кто прежде не мог о них и мечтать.
Подозрительно узнаваемые мотивы. А ведь если вдуматься в положение, в котором оказалась сегодня Европа, колыбель свободы, граждане которой, лишившись важнейших прав, продолжают восхищаться гуманностью своего прогресса и прогрессом своей гуманности, точно так же не опознав подмены, сходство становится еще более ощутимым.
Подобных примеров в истории не так уж и много, но они, как правило, встречаются в ее решающие моменты, и поэтому понять их природу крайне важно. Я солидарен с позицией президиума нашего конгресса, отказывающегося рассматривать доклады ЖМЗ-тематики, но для пояснения этого удивительного феномена я хочу воспользоваться замечательным еврейским термином "хуцпа". Русские интернет-поисковики дают следующие определения: "беспардонная ложь на ровном месте", "верх цинизма и наглости, парализующий оппонента". Поясняется, что для еврея хуцпа иногда также означает "особую смелость, стремление бороться с непредсказуемой судьбой" и т. д.
Быть может, ближе всего к идее хуцпы примыкает практика софистов, этих действительно смелых и отчаянных ребят, и, пожалуй, в некоторых отношениях хуцпа примыкает к греческому хюбрису. Ну вот образец расхожего софизма:
– У тебя есть сын?
– Да, а что?
– А у пса есть щенки, дети?
– Да.
– Значит, этот пес – отец.
– Да.
– Но это твой пес?
– Мой.
– Значит, твой отец пес!
Здесь и возникает "эффект, парализующий оппонента" – впрочем, чреватый непредсказуемой реакцией этого самого оппонента. Следует, кстати, заметить, что корыстность самой греческой софистики весьма преувеличена, зачастую она представляла собой искусство ради искусства – подобное случается и в ситуациях, когда высказывается хуцпа. Далее, хуцпа, как правило, не имеет четкой логической структуры, хотя дальнейшая логика событий, пусть и непредсказуемых поначалу, может ее своеобразным способом легитимировать.
Здесь важен эффект первичной длительности: так, если ты сразу не бросился на этого наглеца, назвавшего твоего отца псом, – и поскольку ты сам это некоторым образом признал, – вполне возможно развитие событий по странному сценарию. Сбитый с толку, как бы парализованный, загипнотизированный оппонент софиста начинает незаметно для себя мыслить в сторону легитимации шокирующего тезиса. Ведь нельзя жить с этим просто так – и бедняга начинает робко высказываться на тему, что происходить из рода гончих псов не так уж и плохо, Ромула и Рема ведь тоже вскормила волчица, а могла бы, между прочим, и сука…
Такие странные сценарии нередко реализуются в индивидуальном невротическом развитии – проницательность Фрейда в этом отношении до сих пор остается эталонной, – но неврозы социальных организмов и даже целых цивилизаций мы наблюдаем и в истории. Как в обоих приведенных мною примерах: и россияне, в одночасье утратившие великую страну, труд поколений, смысл жизни многих миллионов предков, заговорили о победе на пути к истинной демократии, о торжестве свободного рынка, который преобразит жизнь так, как никакому коммунизму и не снилось, и европейцы, вдруг лишившиеся власти над домашним очагом, гарантированного неравнодушия в кругу близких (включая, разумеется, детей), – так ли уж их хорошая мина, их легитимация внутренней катастрофы отличаются от оправданий в духе того, как почетно происходить из собачьего рода? Раз уж так вышло, раз было доказано авторитетными людьми, что твой отец – пес?
В европейском случае сработавшая хуцпа даже буквально похожа на незатейливый трюк античных софистов: "Нет у тебя ни отца, ни матери, ибо мать твоя – это родитель номер один, а твой отец – родитель номер два. И сам ты никто, и звать тебя никак – пока мы не присвоим тебе регистрационный номер и не снабдим подходящими прогрессивными убеждениями". Боевой симулякр сработал прямо-таки в эталонном виде – но за исключением индивидуальной истерической реакции Андерса Брейвика, пока так и остающейся частным патологическим уклонением, прочие члены общества двинулись (опять же пока) в заданном направлении с бодрой песенкой о высших достижениях гуманизма, о том, как будут гордиться, как будут свободны и счастливы дети, вырванные из плена архаического деторождения и дремучего, отстойного семейного воспитания.
Но это два самых ярких примера, когда хуцпа сработала и, так сказать, сделала свое дело. В большинстве случаев она все же становится посмешищем и позорищем – просто подобные примеры легко забываются, оставаясь некими курьезами. Навскидку вспоминается хуцпа, вброшенная как раз нацистской Германией. Речь идет о ситуации, когда Третий рейх пытался вернуть себе африканские колонии, утраченные Германией в результате Первой мировой войны. Тогда была запущена идея "протеста туземцев" – жителям Намибии, образно выражаясь, "раздавали печеньки", чтобы они требовали воссоединения с родиной-метрополией. Была даже придумана песня, которую самые что ни на есть туземские туземцы распевали на немецком языке:
За годом год страдаем мы,
Хотим мы в рейх домой…
Сохранилось несколько сюжетов немецкой кинохроники того времени с трогательной песенкой. Правда, поющие почему-то не скакали…
Но в других случаях хуцпа отнюдь не оставалась безобидной шуткой – притом любопытно, что степень продуманности или правдоподобности никакого значения не имела – она вообще не соответствует природе этого особого боевого симулякра, успех которого, похоже, обусловлен другими обстоятельствами.
Следует сразу же отметить, что такого рода дерзкие выпады отнюдь не безопасны, особенно если будет быстро идентифицирован источник. Так что смелость здесь действительно требуется, ведь иррациональную реакцию по типу Брейвика может продемонстрировать и целый улей. Но улей может и не спохватиться, может беспечно продолжать приносить пыльцу и сбрасывать ее в пустоту.
(Далее докладчик в нескольких пассажах продолжает развивать полюбившуюся метафору с пчелами. – А. С.)
Для того чтобы грубая провокация подействовала, необходимо несколько условий. Если ответ не дан сразу, ответ в духе "да пошел ты!" – это первое условие. Если ситуация не опознана правильно и не названа своим именем – это два. И третье – если принято лукавое утешение, препятствующее полному осознанию того, что происходит.
Когда гитлеровская Германия была разгромлена, немецкий народ отнюдь не вышел на улицы с лозунгами "Ура, мы победили фашизм!" или "То, чего мы так ждали и о чем втайне мечтали, свершилось!". Чаша горечи была выпита до последней капли, и немцы, сжав зубы и без лишних слов, за три десятилетия создали самую процветающую страну Европы. Примерно то же самое произошло и в Японии.
Но в России хуцпа сработала на полную мощь, прогрессивная общественность ликовала и продолжала ликовать все время, пока в ходе одностороннего разоружения советские (российские) войска выводились из стран Восточной Европы и их тут же замещали войска НАТО. Они, непостижимо, на ровном месте обманутые, ликовали, потому что оккупационные войска зловещего режима заменялись миролюбивыми силами НАТО…
Некоторые мои коллеги считают, что для времен перестройки и начала 90-х никакого подлога не требовалось, – тогда люди действительно так думали. Если Ларошфуко прав в своем афоризме: "Нет в мире такой глупости, которую хоть кто-нибудь не считал бы истиной", то почему бы не отнести этот тезис и к целым народам, когда они входят в краткий (или не очень краткий) период одержимости? Многие публицисты перестроечных времен были вполне искренни, даже тогда, когда они решили, что вовсе не коммунисты, а кооператоры и предприниматели представляют собой ум, честь и совесть нашей эпохи…
На это я отвечу, что хуцпа рассматривается как один из боевых симулякров высших порядков именно потому, что она способна стать чьим-то искренним убеждением, иногда на время (как помрачение), а иногда и пожизненно. Она по определению не может быть убеждением только для тех, кто ее вбрасывает (применяет), иначе она была бы всего лишь точкой зрения. Кстати, как раз для разработчиков применяемый симулякр не должен быть связан с их убеждениями, это приводит к его "утяжелению" и препятствует свободе действий.
Другие мои коллеги говорят, что панегирики предпринимателям и прочим цивилизаторам того времени выполняли роль соломинки, за которую хватается утопающий, ведь иначе пришлось бы признать, что мы сами, не только пресловутые "партия и правительство", но и каждый интеллигент, сами и сразу всё в одночасье просрали. По собственной дурости, под косноязычный бред вечно пьяного чудака на букву "м" мы превратились за пару лет из великой державы в посмешище, вызывающее всеобщую брезгливость. То есть необходимо было хоть как-то подсластить пилюлю, чтоб не корчиться от боли, – не зря ведь превознесение "демократических ценностей" сопровождалось запоздалым мазохизмом и самоосквернением.