Тут можно увидеть иллюстрацию к тому, что говорили оба предшествующих докладчика. Я бы сказал, что народ имеет право обороняться любыми средствами, вопрос в том, как далеко простирается в будущее его право мстить? На сколько поколений распространяется месть? Но, собственно, величайшее воплощение мести Ницше описывает на следующей странице: "Этот Иисус из Назарета, как воплощенное Евангелие любви, этот "Спаситель", приносящий бедным, больным, грешникам блаженство и победу, – не был ли он самим соблазном в наиболее жуткой и неотразимой его форме, соблазном и окольным путем, ведущим именно к тем иудейским ценностям и обновлениям идеала? Разве не на окольном пути этого "Спасителя", этого мнимого противника и отменителя Израиля достиг Израиль последней цели своей утонченной мстительности? Разве не тайным черным искусством доподлинно большой политики мести, дальнозоркой, подземной, медленно настигающей и предусмотрительной в расчетах мести, является то, что сам Израиль должен был перед всем миром отречься от орудия собственной мести, как от смертельного врага, и распять его на кресте, дабы "весь мир" и главным образом все противники Израиля могли не моргнув глазом клюнуть как раз на эту приманку?.. Нечто такое, что по силе прельстительности, дурмана, усыпления, порчи равнялось бы этому символу "святого креста", этому ужасному парадоксу "Бога на кресте", этой мистерии немыслимой, последней, предельной жестокости и самораспинания Бога во спасения человека?.."
Может, этот образец "доподлинно большой политики мести", согласно Ницше, так сказать, хуцпа распятого Бога, как раз и является одним из самых глубоких заброшенных колодцев? С тех самых пор к нему не прекращается паломничество всех, кто духовной жаждою томим, и для прильнувших действует принцип "напьешься однажды – погибнешь от жажды". Кстати, предположение или подозрение Ницше я встречал и в других формулировках – так лет десять назад, будучи в Израиле, в городе Цфат, я услышал примерно такую историю:
"И тогда самые продвинутые магиды создали духовный Голем, превосходивший все магические творения и порождения прошлого. Земную часть пути Голем прошел почти незаметно, как и было задумано, а перейдя в потустороннее, стал неуклонно набирать силу. Скоро он сокрушил врагов Израиля, разрушив Рим и истребив его кумиров. Голем завладел душами язычников – опять же как и было задумано, но продолжал набирать силу и, увы, вышел из под контроля магидов, да еще и обратил на них свой особый гнев и обрек народ на неслыханные многовековые страдания. Ведь его могущество было и вправду несравненным – но все же не таким, чтобы овладеть душами дочерей Израилевых, ибо такое не под силу ни одному голему".
В заключение истории рассказчик сообщил, что "лишь за три последних десятилетия избранным представителям народа удалось наконец продвинуться к тому, чтобы обезвредить Голема и в итоге рассыпать его в прах, да и то дело еще далеко не решено".
Можете ли вы, коллега, что-нибудь сказать по этому поводу?
Свен Бутусов. – Могу лишь пожать плечами: чего только не услышишь на наших конгрессах… Ну а что касается Ницше, мне всегда казалось, что это его настойчивое подозрение – не самый сильный пункт в его критике христианства. Для меня тут важно другое, а именно сама возможность подобных шедевров гиперподозрительности, свидетельствующая о том, что нет дыма без огня и все эти "заброшенные колодцы" присутствуют и оказывают влияние, как темная материя, как незримая поправка не только к искренним убеждениям, но даже и к идеологически выраженным интересам, – и они могут отклоняться под воздействием бесхозных брошенных симулякров: социальному пространству необходимы собственные патрули, устраняющие загрязнения среды независимо от срока давности применения токсинов. Кроме того, с фактором подозрения дело обстоит так же, как и со смыслом, – если хоть что-то в мире имеет смысл, например, некий текст или поступок, то предположить наличие смысла можно в чем угодно – и в расположении звезд, и в кофейной гуще. Из того обстоятельства, что смысл ищут там, где его нет и не может быть, по крайней мере, следует, что кое-где он все же встречается.
Благодарю за внимание, уважаемые коллеги.
"Культ мамоны: поиск персонификаций"
(доклад Кнуда Плеткина)
(Цитаты печатаются по тексту статьи, опубликованной в материалах конгресса. – А. С.)
"Уважаемые коллеги!
Речь в моем докладе пойдет о деньгах, о капитале, стало быть, и о капитализме. Но не спешите зевать, я надеюсь предложить вам кое-какие новые соображения. Кто не слышал изречений типа "деньги правят миром", "что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги" и тому подобное? Предположим, что деньги и в самом деле правят миром, но каким же именно образом? На чем основываются их сила и власть? Если говорят про культ золотого тельца, про религию чистогана, пусть даже образно и аллегорически, неплохо было бы сравнить этот культ с другими религиями на предмет обнаружения сходств и различий.
Вот Маркс решил дать самый материалистический ответ, таков, по крайней мере, был его первоначальный пафос. Для него деньги – всего лишь привилегированный товар. В деньгах просто номинируется факт владения средствами производства, как раньше, при феодализме, в них номинировался факт владения земельной собственностью. Однако по мере работы уже над первым томом "Капитала" Маркс отходит от простенькой схемы, несмотря на весь свой материализм. Размышления убедили его, что товар, когда он "выражается" на языке денег, ведет себя как некая самостоятельная сущность. Маркс с видимым удовольствием описывает поведение товаров, живописуя, как товар по имени "сюртук" деловито всматривается в совсем не похожий на него товар Библию – и в конце концов товары находят понимание, поскольку оба обладают стоимостью. Десятки страниц посвящает Маркс рассказу об этой странной коммуникации, само же явление получает у него название "товарный фетишизм", а в дальнейшем и "товарно-денежный фетишизм". Фетишизм достигает своего апогея, когда речь заходит о капитале, так что русские переводчики порой пишут Капитал с большой буквы (в немецком все существительные с заглавной буквы).
По сути, Капитал – это персонаж, наряду с тем или иным капиталистом, наряду с историческими классами или отдельными капиталистами вроде Адама Смита. У него свои заповеди и свой нрав, лучше, наверное, сказать – собственные повадки, он словно призрак, способный затерроризировать до смерти или взять к себе на службу. Жак Деррида был вполне прав, когда назвал одну из своих книг "Призраки Маркса", и в любом случае неожиданный способ аргументации материалиста, одного из проницательнейших философов, сам по себе поучителен. Попробуем и дальше пойти этим же путем, чтобы посмотреть, не приведет ли он к более глубокому пониманию того, что происходит в мире.
Очень важен выбор правильной точки зрения, не суть, будет ли она называться парадигмой, эпистемой или еще как-то, но должна победить такая позиция, которая сможет связать воедино наибольшее количество явлений. Впрочем, достаточно и того, если выбранная позиция позволит представить ход вещей в новом свете, в неожиданном ракурсе.
Так, если мы отбрасываем фетишизм, придерживаясь наивного или стихийного материализма, мы, конечно, скажем, что претензии следует адресовать не капиталу, а капиталистам и особенно капитализму. Мы также уверены, что если побольше денег дать достойным, правильным людям, то уж они ими распорядятся как подобает. Уверены и в том, что хорошего человека деньгами не испортишь. Если суммировать эти по большей части молчаливые претензии, они сведутся к проблеме, что деньги есть у них, а не у нас, у него, а не у меня. И кто-то еще добавит: это всего лишь деньги, и не надо их демонизировать… Но это все равно что заметить: волшебная палочка и есть волшебная палочка, вопрос лишь в том, кто ей владеет.
Достаточно самых простых соображений, чтобы эта наивная точка зрения поколебалась. Например, почему деньги, если они психологически нейтральны, собираются в кучку именно у людей определенного типа? Или, может, это люди приобретают определенный типаж, после того как у них концентрируются большие деньги? Каковы законы взаимного притяжения денег, судя по всему, простирающиеся далеко за пределы экономики? На чем основан транспсихологический эффект притягательности больших сумм и, как следствие, притягательности их случайных обладателей? Из множества литературных примеров приведу лишь один, но, наверное, самый известный. Это знаменитое описание реакции Лебедева, случайного попутчика Рогожина, получившего большое наследство, и князя Мышкина из романа "Идиот":
"– А теперь миллиончик с лишком разом получить приходится, и это, по крайней мере, о Господи! – всплеснул руками чиновник.
– Ну что ему, скажите, пожалуйста! – раздражительно и злобно кивнул на него опять Рогожин, – ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами передо мной ходи.
– И буду, и буду ходить.
– Вишь! Да ведь не дам, не дам, хоть целую неделю пляши!
– И не давай! Та к мне и надо, и не давай! И пред тобой буду плясать".
Как это нередко бывает, великий писатель оказывается куда проницательнее ученых-экономистов. Феномен, описанный Достоевским, достоин пристального внимания. Почему деньги ведут себя как самостоятельные существа, особенно если они собираются в огромный муравейник, в капитал? Почему деньги покоряют воображение и даже захватывают саму личность, так что в отношении отдельных людей вполне можно сказать, что их главная черта, основная характеристика – быть персонификацией Капитала, все остальное относится к вспомогательному психологическому оформлению? Откуда же берется эта всепроникающая сила денег? Вот некоторые мои метафизические выводы на этот счет.
Деньги в конечном счете представляют собой выжимку из обещаний, которые люди свободно дают друг другу, то есть из тех связей, которые устанавливаются в кругу самых близких. Потом по мере расширения круга обещания становятся обязательствами, задолженностями и, наконец, собственно деньгами. То есть анонимной обязывающей силой, все же как-то сохраняющей отсвет наших персональных обещаний. Однако у этих взаимодействий появляются носители, и это необязательно люди – это могут быть и просто крупные суммы денег, "упакованные" в соответствующие институты – банки, биржи, синдикаты. Это фактически новое силовое поле, которое отнюдь не возникло вместе с возникновением человечества, а образовалось в результате остывания человеческого мира и человеческого общества, если можно так выразиться. С тех пор, однако, много воды утекло.
Давно пора провести рассуждение почти в физикалистском духе: почему в деле освоения движущих сил социума наметился такой застой? По-настоящему используются только силы среднего радиуса, фактически только усредненная сила денег. Да, деньги по своему происхождению – это аккумулированные обещания, переведенные перед этим в низкоэнергетическую фазу. А где эффекты трансперсонального расширения (res publica), которым человечество обязано своими выдающимися достижениями? Где ядерные силы расщепленного ядра и высокого синтеза? Это как если бы основанная на законах физики техника использовала исключительно электромагнитые силы, забыв о физике высоких энергий и уникальных возможностей.
В какой-то мере, конечно, так и есть, хотя ученые-естествоиспытатели не собираются отказываться от попыток заставить работать "мирный атом". Да и гравитационным взаимодействиям рано или поздно придется заняться чем-то еще, помимо тупого взаимного притяжения масс. А вот силовой корпус социальной солидарности, на котором оседает и держится современная цивилизация, словно бы окончательно и навсегда отказался от высоких энергий.
Как создать управляемую термоядерную реакцию личной заботы, точнее говоря, как перебросить могучую энергию близкодействия из мест ее залегания в соседние районы, а в идеале обеспечить ею инфраструктуру всего социума?
Вообще-то использование такой энергии всегда являлось эксклюзивным делом религии, и последний беспрецедентный прорыв был совершен христианством. Вспомним великий смысл призывов "оставить отца своего и мать свою" ради общины, ради чувства, которое в свою очередь определяется бытием в близкородственной ячейке: где трое соберутся во имя Мое, там и я среди них. В сущности, и монашество имеет ту же неявную цель – выплеснуть энергию близкодействия непосредственно в мир. Соответственно с этой квазифизической и не такой уж далекой от истины точки зрения великие успехи христианства в деле преображения человечества связаны именно с овладением, пусть кратковременным, ядерной энергией экзистенциального ядра, тесным и горячим пространством, в котором несть ни иудея, ни эллина.
Попытки извлечь энергию из сверхплотных упаковок близкодействия предпринимались и в дальнейшем, порой даже с некоторым успехом, хотя опыт христианства в этом отношении и по сей день остается недостижимым. Можно вспомнить обобщение семейных ячеек в пользу классовой солидарности, эта энергия пролетариата смогла дать жизнь Советской России и едва не привела к торжеству мировой революции.
Как обстоит дело с попытками извлечения сейчас? Что ж, происходит нечто по-своему удивительное: всю динамичность современного общества обеспечивает динамо-машина денег, и только она. Стимулы, движущие силы, цели и средства их достижения завязаны на топливо денег, и нет других "электростанций", столь универсальных генераций человеческой энергетики. Сказать, что энергия семейных ячеек и круга ближних сегодня не используется, – ничего не сказать. Дело в том, что источники экзистенциальной ядерной энергии обесточены, сам круг ближних (и прежде всего в США), по сути, переведен на низкосортную, но очень легко перебрасываемую, транспортабельную энергию денежных расчетов. Близкодействие как таковое улетучивается в своей достоверности, во всяком случае, различия между ближними и дальними, "остальными", мало-помалу исчезает. Отсюда в равной мере вытекают и очевидные успехи современного американского общества в борьбе с коррупцией, и столь же стремительный распад ближнего круга, достоверности родства и дружества.
Итак, капитал живет за счет похищенной суверенности обещаний. Если исходить из позиций крайней телеологии, важнейшая цель конечного метаморфоза состоит в том, чтобы заполучить себе человекоорудие, говоря словами Даниила Андреева, которому был посвящен один из наших предыдущих конгрессов. Это что-то очень и очень напоминает, и поэтому мы подойдем теперь к предмету с другой стороны. Наш коллега Свен Бутусов говорил о том, какое впечатление произвели на него опыты Тинбергена с выломанными донышками сотовых ячеек. На меня не меньшее впечатление произвели выводы Докинза о влиянии генов паразита на гены организма хозяина. Хочу привести пару цитат из книги Ричарда Докинза "Расширенный фенотип". Он исследует феномен паразитизма на генетическом уровне на примере улитки и ее типичного паразита, так называемой двуустки:
"Но я подозреваю, что с точки зрения генов понятие ‘паразитизм’ было бы сочтено излишним… И для гена улитки, и для гена двуустки живые клетки улитки будут полезными манипулируемыми объектами внешнего мира…
Двуустки из рода Leucochloridium проникают в рожки улиток – сквозь кожу можно видеть, как они там характерным образом пульсируют. Это провоцирует птиц, являющихся следующим хозяином в жизненном цикле двуустки, на то, чтобы отрывать и съедать пораженные щупальца, принимая их, по мнению Уиклера, за насекомых. Любопытно то, что, по всей видимости, двуустки также манипулируют и поведением улиток. Связано ли это с тем, что у улиток глаза находятся на концах щупалец, или же тут задействованы какие-то менее прямые физиологические механизмы, но так или иначе двуустке удается изменить отношение улитки к свету. Являющийся нормой отрицательный фототаксис уступает у зараженных особей место стремлению попасть на свет. Это выводит их на открытые места, где, предположительно, они с большей вероятностью могут стать добычей птиц, что выгодно для двуустки".
Вот такие странные улитки, выползающие на солнце и провоцирующие птиц. Но странность сразу исчезает, если мы сможем разглядеть, идентифицировать паразитов-двуусток и, что особенно важно, идентифицировать их волю (влияние) в общей картине поведения. Гены двуустки реализуют собственную стратегию приумножения присутствия, они пополняют собственный банк генов, реализуя стратегию паразитизма, не столь уж и редкую в природе. В этой реализации улитки тоже нужны двуусткам (все-таки промежуточный хозяин), но нужны, понятно, как средство, например, как транспортное средство. После чтения Докинза мне почему-то сразу пришел в голову эпизод из гоголевского "Тараса Бульбы" – соответствующий отрывок я тоже хочу процитировать:
"Проезжая предместье, Тарас Бульба увидел, что жидок его, Янкель, уже разбил какую-то ятку с навесом и продавал кремни, завертки, порох, и всякие войсковые снадобья, нужные на дорогу, даже калачи и хлебы. ‘Каков чертов жид!’ – подумал про себя Тарас и, подъехав к нему на коне, сказал:
– Дурень, что ты здесь сидишь? Разве хочешь, чтобы тебя застрелили, как воробья?
Янкель в ответ на это подошел к нему поближе и, сделав знак обеими руками, как будто хотел объявить что-то таинственное, сказал:
– Пусть пан только молчит и никому не говорит: между козацкими возами есть один мой воз; я везу всякий нужный запас для козаков и по дороге буду доставлять всякий провиант по такой дешевой цене, по какой еще ни один жид не продавал. Ей-богу так; ей-богу так.
Пожал плечами Тарас Бульба, подивившись бойкой жидовской натуре, и отъехал к табору".