- Правда? - презрительно рассмеялся король. - Они мне, впрочем, ничего не сделали, Диана, решительно ничего. Однако вернемся к твоему Габриэлю. Ведь ты его Габриэлем называла?
- Да…
- И у него не было другого имени?
- Я, по крайней мере, не знала другого. Он был сирота, как и я, и при мне никогда не было разговора о его отце.
- Словом, у вас нет, Диана, другого возражения против намеченного вашего брака с Монморанси, кроме давнишней вашей привязанности к этому молодому человеку, так?
- Но она заполняет все мое сердце, государь.
- Прекрасно, Диана, я бы, пожалуй, не пытался бороться с голосом вашего сердца, если бы друг ваш был здесь и мы его могли бы узнать и оценить. И хотя, как я догадываюсь, это человек сомнительного происхождения…
- Но ведь и в моем гербе есть полоса, ваше величество.
- Но у вас есть, по крайней мере, герб, сударыня, и соблаговолите вспомнить, что для Монморанси, как и для дома де Кастро, великая честь открыть двери перед моей узаконенной дочерью. А ваш Габриэль… Но речь не об этом. Для меня существенно то, что он шесть лет не подавал о себе вестей. Быть может, он забыл вас, Диана, и любит другую?
- О государь, вы не знаете Габриэля! У него постоянное, верное сердце, и любовь его угаснет только с жизнью.
- Хорошо, Диана. Вам изменить и впрямь мудрено, и вы правы, отрицая это. Но, судя по всему, этот молодой человек ушел на войну. Разве не приходится считаться с возможностью гибели на войне?.. Дитя мое, я огорчил тебя. Вот уже ты побледнела, и глаза твои полны слез. Да, я вижу, твое чувство глубоко! Я мало видел примеров подобного чувства и самой жизнью приучен не слишком-то доверять великим страстям, но над твоею я шутить не стану и хочу отнестись к ней с уважением. Подумай, однако, голубка моя, в какое трудное положение поставит меня твой отказ, и отказ ради чего? Ради детской любви, предмет которой даже перестал существовать, ради воспоминаний, ради тени. Если я оскорблю коннетабля, взяв обратно свое обещание, он возмутится не без основания, дитя мое, и, может быть, оставит свой пост. А тогда уже не я буду королем, им будет герцог де Гиз. Пойми, Диана: из шести братьев Гизов первый, герцог, возглавляет все военные силы Франции; второй, кардинал, управляет всеми финансами; третий командует моими марсельскими галерами; четвертый сидит в Шотландии, а пятый вскоре заменит Бриссака в Пьемонте. Таким образом, я, король, не могу располагать в своем королевстве ни одним солдатом, ни одним экю без их согласия. Я говорю с тобою откровенно, Диана, я объясняю тебе положение вещей. Я прошу, а мог бы приказывать. Но мне гораздо приятнее положиться на твое собственное суждение. Я хочу, чтобы не король, а отец склонил свою дочь посчитаться с его намерениями. И я добьюсь твоего согласия, потому что ты добрая и преданная дочь. В этом браке - все мое спасение, Диана: он усиливает Монморанси и ослабляет Гизов. Он уравновешивает обе чаши весов, коромысло которых - моя королевская власть. Гизы будут менее горды, Монморанси - более предан… Ты не отвечаешь, Диана? Неужели ты остаешься глуха к просьбам твоего отца, который не неволит тебя, не тиранит, а, наоборот, принимает во внимание твои чувства и только просит тебя не отказать ему в первой же услуге, которую ты можешь воздать ему за то, что он сделал и сделает для твоего счастья? Ну, что, Диана, дочь моя? Ты согласна?
- Государь, - ответила Диана, - когда вы просите, вы тысячекрат сильнее, чем когда приказываете. Я готова пожертвовать собою ради ваших интересов, однако с одним условием.
- С каким же, дитя мое?
- Этот брак состоится только через три месяца, а до тех пор я справлюсь о Габриэле у Алоизы да и в других местах. Если его уже нет в живых, я буду знать наверняка, а если он жив, я смогу попросить его вернуть мне слово.
- От всего сердца согласен, - обрадовался Генрих, - и должен заметить, что при всем своем ребячестве ты все же довольно рассудительна. Итак, ты примешься за розыски своего Габриэля, и я тебе даже, если нужно, помогу, а через три месяца ты обвенчаешься с Франциском, к чему бы розыски ни привели, будь твой юный друг жив или мертв.
- Теперь уж я и сама не знаю, - скорбно поникла головой Диана, - чего мне желать: жизни его иль смерти.
"К счастью или к несчастью, придворная жизнь обломает ее", - улыбнувшись, подумал король.
А вслух произнес:
- Пора теперь в церковь, Диана. Дайте мне руку, я провожу вас до большой галереи, а после обеда увижу вас на состязаниях и карусели. И если вы не слишком на меня сердитесь за деспотизм, соблаговолите рукоплескать ударам моего копья на турнире!
VII
"ОТЧЕ НАШ" ГОСПОДИНА КОННЕТАБЛЯ
В тот же день, после полудня, когда в Турнеле были в самом разгаре праздничные состязания, коннетабль Монморанси допрашивал в Лувре одного из своих тайных агентов.
Шпион был среднего роста, несколько сутуловатый, смуглолицый, темноволосый, с черными глазами и орлиным носом, с раздвоенным подбородком и оттопыренной нижней губой. Был он разительно похож на Мартина Герра, верного оруженосца Габриэля: те же черты, тот же возраст, то же сложение.
- А как вы поступили с курьером, мэтр Арно? - спросил коннетабль.
- Господин барон, я уничтожил его. Нельзя было иначе. Но произошло это ночью, в лесу Фонтенбло. Убийцами сочтут разбойников. Я осторожен.
- Все равно, мэтр Арно, дело опасное, и мне совсем не нравится, что вы так легко пускаете в дело нож.
- Я не отступаю ни перед чем, когда служу вашей милости.
- Так-то оно так, но раз и навсегда зарубите себе на носу, мэтр Арно, что, если попадетесь, я не стану вас спасать от петли, - сухо и презрительно произнес коннетабль.
- Будьте спокойны, господин барон, я человек осмотрительный.
- Теперь посмотрим, что в письме.
- Вот оно, господин барон.
- Распечатайте его, только не повредите печати, и прочитайте.
Мэтр Арно дю Тиль достал из кармана острый резец, тщательно срезал печать и развернул письмо. Он взглянул прежде всего на подпись.
- Видите, господин барон, я не ошибся. Это действительно письмо кардиналу Гизу от кардинала Караффа, как мне по глупости признался бедняга курьер.
- Читайте же, пропади вы пропадом! - закричал Анн де Монморанси.
Мэтр Арно начал:
- "Ваше высокопреосвященство и дорогой соратник, сообщаю вам только три важные новости. Во-первых, по Вашей просьбе папа затянет, по возможности, дело о разводе и будет гонять по разным конгрегациям Франциска де Монморанси, вчера приехавшего в Рим, а в заключение откажет ему в ходатайстве".
- Pater noster! - пробормотал коннетабль. - Сатана бы спалил все эти красные мантии!
- "Во-вторых, - продолжал читать Арно, - господин герцог де Гиз, достославный брат Ваш, после взятия Кампли обложил Чивителлу. Но чтобы решиться послать ему людей и провиант, которых он требует - а это, вообще говоря, сделать нам очень нелегко, - мы хотели бы, по крайней мере, быть уверены, что Вы не отзовете его для кампании во Фландрии, а такой слух здесь ходит. Сделайте так, чтобы он остался у нас".
- Advaniat regnum tuum, - проворчал Монморанси. - Мы примем свои меры, смерть и ад! Мы примем меры… вплоть до того, что призовем во Францию англичан! Продолжайте же, во имя мессы!
- "В-третьих, - продолжал шпион, - чтобы приободрить Вас, ваше высокопреосвященство, и содействовать Вашим целям, извещаю Вас о скором прибытии в Париж посланца Вашего брата, виконта д’Эксмеса, который доставит Генриху Второму знамена, захваченные во время итальянской кампании. Он прибудет, надо думать, одновременно с этим письмом. Присутствие виконта и славные трофеи, которые он преподнесет королю, несомненно помогут вам направить в нужную сторону наши планы!.."
- Fiat voluntas tua! - в ярости завопил коннетабль. - Мы хорошо примем этого посланца преисподней! Доверяю его тебе, Арно. Все? В этом проклятом письме больше ничего нет?
- Ничего, господин барон, кроме приветствий и подписи.
- Хорошо. Как видишь, тебе предстоит работенка.
- Я только этого и желаю, господин барон… Ну разве еще немного деньжат, чтобы получше справиться с заданием.
- Вот тебе сто дукатов, мошенник. С тобой всегда приходится раскошеливаться.
- У меня велики расходы на службе у вашей милости.
- Твои пороки обходятся тебе дороже служебных расходов, негодяй!
- О, как ошибается на мой счет господин барон! Моя мечта - тихая, счастливая и зажиточная жизнь где-нибудь в провинции вместе с женою и детьми. Хочется дожить свой век честным отцом семейства!
- Добродетели сельской жизни! Ну что ж, исправься, отложи сколько-нибудь дублонов, женись, и ты сможешь достигнуть тихого семейного счастья. Кто тебе мешает?
- Ах, господин барон, непоседливость! Да и какая женщина за меня пойдет?
- Это верно. А в ожидании бракосочетания, мэтр Арно, запечатайте-ка хорошенько это письмо и отнесите его кардиналу. Да измените свою наружность, поняли? И скажите, что ваш товарищ, умирая, вам поручил…
- Господин барон может положиться на меня. Подделанная печать и подмененный курьер покажутся правдоподобнее самой правды.
- Ах, дьявольщина! - воскликнул Монморанси. - Мы забыли записать имя полномочного представителя Гизов. Как его зовут?
- Виконт д’Эксмес, господин барон.
- Да-да. Так запомни же, плут, это имя… Кто там смеет мне мешать?
- Простите, господин барон, - торопливо отозвался адъютант коннетабля, входя в комнату, - прибывший из Италии дворянин явился к государю от имени герцога де Гиза, и мне показалось необходимым доложить вам об этом… тем более что он непременно хочет повидать кардинала Лотарингского. Зовут его виконт д’Эксмес.
- Ты умно поступил, Гильом, - сказал коннетабль. - Приведи этого господина сюда. А ты, мэтр Арно, спрячься за эту портьеру и воспользуйся случаем приглядеться к человеку, с которым тебе, наверное, придется иметь дело. Я принимаю его для тебя, гляди в оба.
- Кажется, господин барон, - задумчиво ответил Арно, - я уже встречался с ним где-то в пути. Но не мешает проверить… Виконт д’Эксмес?
Шпион проскользнул за портьеру. Гильом ввел Габриэля.
- Простите, - поклонился молодой человек старику, - с кем имею честь говорить?
- Я коннетабль Монморанси. Что вам угодно?
- Еще раз прошу меня простить. Я имею поручение лично к государю.
- Государь сейчас не в Лувре, а в его отсутствие…
- Я разыщу или подожду его величество, - перебил его Габриэль.
- Его величество на празднике в Турнеле и вернется сюда не раньше вечера. Разве вы не знаете, что сегодня празднуется свадьба его высочества дофина?
- Знаю, господин барон, мне об этом сообщили в пути. Но я проезжал через университет, а не по улице Сент-Антуан.
- Тогда вам следовало держаться одного направления с толпою. Она привела бы вас к государю.
- Но я еще не имею чести быть представленным государю. Для двора я чужой. В Лувре я надеялся застать его высокопреосвященство кардинала Лотарингского. Я и просил доложить о себе его высокопреосвященству, и не знаю, почему это привели меня к вам, господин барон.
- Господин кардинал, как лицо духовное, любит сражения воображаемые, а я, человек военный, люблю только сражения настоящие. Вот почему я в Лувре, а господин кардинал - в Турнеле.
- Так я, с вашего позволения, господин барон, отправлюсь к нему в Турнель.
- О Боже, отдохните немного, сударь, вы прибыли, по-видимому, издалека, надо думать, из Италии, раз въехали в город со стороны университета.
- Вы угадали: из Италии, господин барон. Мне это совершенно незачем скрывать.
- Вы присланы, может быть, герцогом де Гизом? Ну, что он там поделывает?
- Разрешите, господин барон, об этом сперва доложить его величеству и покинуть вас, чтобы исполнить этот долг.
- С Богом, сударь, раз вы так спешите. Вам не терпится, должно быть, - прибавил он с напускным добродушием, - свидеться с какой-нибудь из наших красавиц. Разве не так, молодой человек?
Но Габриэль, приняв холодный и строгий вид, ответил только глубоким поклоном и удалился.
- Pater noster, qui es in cadis! - проскрежетал коннетабль, когда за Габриэлем захлопнулась дверь. - Уж не подумал ли этот проклятый хлыщ, что я хотел его задобрить, расположить в свою пользу, подкупить, быть может? Точно я не знаю, с чем он приехал к королю! Не хуже знаю, чем он! Ну, если он еще повстречается мне, то дорого заплатит за свой надутый вид и нахальную недоверчивость! Эй, мэтр Арно!.. Куда же девался этот мерзавец? Тоже исчез! Пресвятым крестом клянусь, все сегодня сговорились валять дурака, дьявол их побери! Pater noster…
Пока разгневанный коннетабль изрыгал проклятия, сдабривая их, по своему обыкновению, словами из святых молитв, Габриэль, проходивший по полутемной галерее, с изумлением увидел стоявшего у дверей своего оруженосца, которому он еще раньше велел ждать во дворе.
- Это вы, Мартин? Вы пошли мне навстречу? - спросил он. - Так вот что: поезжайте вперед с Жеромом и ждите меня с зачехленными знаменами на углу улиц Сент-Антуан и Сент-Катрин. Кардинал пожелает, может быть, чтобы мы тут же их поднесли государю перед всем двором. Кристоф подержит мою лошадь и проводит меня. Поняли?
- Да, господин виконт, - ответил Мартин Герр.
Опередив Габриэля, он стремительно сбежал по лестнице, как бы в знак того, что отлично исполнит поручение. Поэтому Габриэль, выйдя из Лувра, был несколько удивлен, столкнувшись еще раз с Мартином Герром. Тот был бледен и до смерти напуган.
- Что это значит, Мартин? И что с вами? - спросил Габриэль.
- Ах, господин виконт, я только что видел его, он прошел здесь, в двух шагах от меня. Он даже заговорил со мной.
- Да кто?
- Кто же, как не дьявол, не призрак, не привидение, не наваждение, не второй Мартин Герр!
- Опять это сумасшествие, Мартин! Вы, вероятно, стоя спите и видите сны.
- Да нет же, это не сон. Он заговорил со мной, господин виконт, ей-ей! Остановился, уставился на меня своим колдовским взглядом, от которого я аж застыл, и сказал, рассмеявшись бесовским смехом: "Ну что, мы все еще состоим на службе у виконта д’Эксмеса? (Заметьте это "мы", господин виконт.) И мы приехали из Италии со знаменами, отнятыми у неприятеля герцогом де Гизом?" Я невольно кивнул. Как он это все узнал, господин виконт? И он продолжал: "Не будем же бояться. Разве мы не друзья и братья?" А затем, услышав ваши шага, добавил с дьявольской усмешкой, от которой у меня волосы встали дыбом: "Мы свидимся, Мартин Герр, мы еще свидимся", - и юркнул в эту низкую дверь, а вернее - в стену.
- Да ты бредишь! - засмеялся Габриэль. - Он бы просто не успел проделать все эти штуки. Ведь мы расстались с тобой на галерее совсем недавно.
- Господин виконт, я ни на минуту не уходил с этого места!..
- Еще одна новость! С кем же я тогда говорил в галерее, если не с тобой?
- Наверное, с ним, господин виконт, с моим двойником, с моей тенью.
- Мой бедный Мартин, - сказал с состраданием Габриэль, - тебе нехорошо? У тебя, должно быть, голова болит? Мы с тобой слишком долго были на солнце.
- Ну да, - возмутился Мартин Герр, - вы опять думаете, что у меня бред. Но вот вам доказательство, что я не ошибаюсь, господин виконт: мне совершенно неизвестны распоряжения, которые, по вашим словам, вы мне только что дали.
- Ты их забыл, Мартин, - мягко проговорил Габриэль. - Ну что ж, я их повторю, мой друг: ты должен отправиться вперед, взяв с собою Жерома, и ждать меня со знаменами на углу улиц Сент-Антуан и Сент-Катрин, а Кристоф пусть останется со мною. Теперь вспоминаешь?
- Простите, господин виконт, как же можно вспомнить то, чего никогда не знал?
- Как бы то ни было, теперь ты это знаешь, - бросил Габриэль. - Пойдем к ограде, где ждут нас наши люди с лошадьми, и живо в путь! В Турнель!
- Слушаюсь, господин виконт. Выходит, что у вас двое оруженосцев. Хорошо еще, что у меня всего лишь один господин, а не два!
VIII
УДАЧНАЯ КАРУСЕЛЬ
Ристалище для праздничных состязаний было устроено на улице Сент-Антуан и тянулось от дворца Турнель до королевских конюшен, образуя длинный прямоугольник. На одном его конце высилась трибуна для королевы и придворных, на противоположном - как раз у входа на ристалище - ждали своей очереди участники состязаний. По сторонам волновалась толпа.
Когда около трех часов пополудни, после венчания и свадебного обеда, королева и двор заняли отведенные им места, отовсюду раздались приветственные клики.
Но из-за этого-то взрыва ликования праздник начался с несчастного случая. Конь г-на д’Аваллона, одного из капитанов гвардии, испугался, взвился на дыбы и ринулся на арену, а всадник, не удержавшись в седле, ударился головой о деревянный барьер. Его тут же унесли и передали врачам в состоянии почти безнадежном.
Король страшно огорчился, но страсть к состязаниям вскоре одержала в нем верх над огорчением.
- Ах, бедный господин д’Аваллон! - вздохнул он. - Такой преданный человек! Позаботьтесь же о тщательном уходе за ним. - И прибавил: - Скачки с кольцами можно все-таки начать.
В ту пору скачки с кольцами были игрой несколько более сложной и трудной, чем та, которая знакома нам теперь. Столб, с перекладины которого свисало кольцо, отстоял на две трети от начала пути. Надо было галопом пройти первую треть, проскакать во весь опор вторую и, на всем скаку проносясь мимо столба, концом копья снять кольцо. Но что всего важнее - древко копья не должно касаться плеча; держать копье требовалось горизонтально, подняв локоть выше головы. Последняя треть арены проходилась рысью. Призом было бриллиантовое кольцо - дар королевы.
Генрих II на белой лошади, покрытой бархатным с золотой отделкой чепраком, был самым изящным и ловким всадником, какого только можно себе представить. Он держал копье и управлялся с ним с поразительной грацией и уверенностью. Очень редко бил он мимо кольца. Однако с ним соперничал г-н де Вьейвиль, и был даже момент, когда казалось: победа достанется ему - у него было на два кольца больше, чем у короля, а снять оставалось только три. Но, будучи опытным придворным, г-н де Вьейвиль промахнулся три раза подряд - вот ведь незадача! - и приз достался королю.
Принимая перстень, он на миг заколебался, и глаза его с сожалением остановились на Диане де Пуатье. Но это был дар королевы. Пришлось преподнести его юной наследнице престола Марии Стюарт.
- Ну что, - спросил он в перерыве между состязаниями, - есть надежда спасти господина д’Аваллона?
- Государь, - ответили ему, - он еще дышит, но почти безнадежен.
- Бедняга! - покачал головой король. - Приступим же к состязаниям гладиаторов.
После красивой борьбы, закончившейся громом рукоплесканий, стали готовиться к скачкам со столбами.
В том конце ристалища, где находилась трибуна королевы, в землю врыли на небольшом расстоянии друг от друга несколько столбов. Надо было вскачь объехать все эти импровизированные деревья, не пропуская ни одного. Призом был браслет чудесной работы.
Из восьми туров три принесли победу королю, другие три - г-ну генерал-полковнику де Бонниве. Решающим был девятый и последний тур. Но г-н де Бонниве был не менее ловок, чем г-н де Вьейвиль, и, как ни выбивалась из сил его лошадь, прибыл он только третьим, и приз опять достался Генриху.