- Деньгами, нечестно выигранными в карты. Это, конечно, не имеет значения, но я принял меры предосторожности и сфотографировал бумаги, и если у вас остались оригиналы, то у меня имеются фотокопии, которые любое должностное лицо признает равнозначными оригиналу. Это еще не все; я располагаю кучей документов, которые, если их обнародовать, окажутся весьма опасны для вас. Поэтому не протестуйте и слушайтесь. Ваша судьба у меня в руках.
Бамбош, очень заинтересованный, не пропустил ни одного слова из разговора. Он восхищался своим хозяином, о двойственности персоны которого знал, может быть, только он один. "Каков человек!.. С таким учителем я далеко пойду!"
Ги де Мальтаверн проговорил голосом, дрожавшим от бессильного гнева:
- Так что я должен делать?
- Рад, что вы образумились, вы послужите мне не без пользы для себя.
- Еще раз спрашиваю, что я должен делать? - спросил Ги, для него этот разговор, да еще в присутствии третьего лица, был настоящей пыткой.
- А вот что: когда кончится это празднество, вы пойдете с моим племянником Бернаром де Шамбое к вам домой и поселите его у себя. Будете его кормить, поить и снабжать папиросами. Устроите его в удобной комнатке с окнами, выходящими на дом Березова. Остальное будет его делом.
- Это все?
- Может быть. Если же мой племянник снова промахнется - надо и это предусмотреть, - тогда вы придете на помощь. Ведь вы не боитесь дуэли со шпагой или с пистолетами? Решительно ни с кем не боитесь драться?
- Ни с кем, - мрачно подтвердил барон.
- Тогда дело обстоит просто: спровоцируйте Березова на поединок и уложите его.
- Я должен ему пятьсот луидоров, проигранных в карты под честное слово. Он не станет со мной драться.
Дядюшка достал бумажник, вынул из него десять купюр по тысяче франков и протянул их барону.
- Вот вам, чтобы уплатить долг, - сказал он холодно. - Если ухлопаете князя, столько же будет и для вас.
Понимая, что деваться ему некуда, Мальтаверн взял ассигнации, положил в карман и склонил голову, то ли в знак согласия, то ли чтобы скрыть выражение стыда на лице.
- Вот и прекрасно! - сказал дядюшка насмешливо.
После чего он встал, показав этим, что разговор окончен, и спустился в гостиную, где играли в карты, а вскоре совсем исчез из виду Бамбоша и барона, им-то предстояло не расставаться до конца праздника.
В три часа утра они вместе пришли пешком на авеню Бокур, и Ги разместил нового знакомца, покорный неколебимой воле Дядюшки.
Бамбош лег, проспал непробудно до девяти, позавтракал изрядным куском холодной говядины, запив бутылкой шабли и решил, что такая жизнь - очень приятная штука.
Вскоре к нему явился хозяин дома, завернутый в мягкий кашемировый халат, и два злоумышленника, поладившие между собой как два вора на ярмарке, пожали друг другу руки, словно старые друзья.
Как спортсмен, Ги был большим любителем оружия. Бамбош тоже знал в нем толк. Он внимательно осмотрел имевшуюся у барона коллекцию и выбрал себе очень удобный короткоствольный карабин; приложил к плечу, попробовал затвор, удовлетворенно пощелкал языком и сказал:
- Калибр девять с половиной миллиметров, немного слабовато.
Ги возразил:
- При длинном патроне поражает цель на расстоянии полутора сотен метров и пробивает насквозь двух человек, стоящих один в затылок другому. Оценили? Вы стрелок?
- Довольно неплохой.
- Тогда вы должны попасть в десятисантимовую монету с расстояния ста шагов.
- Возможно, но надо попробовать - карабин-то незнакомый.
- Разумеется! У меня есть глухой коридорчик, не очень длинный, метров сорок…
- Это все, что надо, сведите меня, пожалуйста, туда.
- Охотно.
Барон ничего не приукрасил, расхваливая карабин. А Бамбош действительно показал себя превосходным стрелком. Он с первого выстрела всадил пулю в середину белого кружка. Чтобы доказать, что удача не случайна, он раз за разом трижды попал в пробитое отверстие.
- Превосходно! - сказал Ги. - А теперь что вы будете делать?
- Почищу карабин, заряжу его и сяду подстерегать.
- Кого подстерегать… откуда?
- Князя Березова. Он частенько открывает окно… вон то, третье налево… Как только высунется… Бац… И черт меня забери, если я с первого же выстрела не заработаю обещанную премию в десять тысяч.
- А если промахнетесь или только раните?
- Промахнуться не могу, вы в этом убедились, а если раню… Тогда вам придется ждать, когда он выздоровеет, чтобы устроить с ним дуэль и убить его шпагой или из пистолета. Но не бойтесь, мне достаточно увидеть кончик его носа, и князь готов!
При этих словах Бамбош открыл окно и уселся подстерегать. А Ги, вооружившись великолепным биноклем, решил понаблюдать, как все произойдет.
Прошло три четверти часа, и князь выглянул во двор, загородив мощной фигурой весь оконный проем. Бамбош прицелился туда, а Ги увидел князя в бинокль так четко, как будто был рядом с ним. В кармашке домашней куртки Березова торчал белый платок, уголок его четко вырисовывался на месте чуть выше сердца.
В тот момент, когда раздался выстрел, Ги увидел, что князь конвульсивно схватился за сердце и упал.
ГЛАВА 20
Жермена думала, что князь, поглядев в окно, скажет: "Бобино приехал на новом велосипеде".
Звук выстрела едва дошел до ее слуха, он был ослаблен расстоянием и его легко можно было принять за хлопок двери или падение на пол какого-то предмета. Поэтому никакой мысли о преступлении у девушки сначала не возникло.
Она испугалась, лишь услышав, как хрипло вскрикнул Мишель, и пришла в совершенный ужас, увидав, что он зашатался и рухнул на ковер.
Жермена громко закричала и попыталась вскочить с постели, но она была еще слишком слаба и, бессильно опрокинувшись на подушки, принялась звать на помощь и окликать упавшего.
- Мишель!.. Что с вами?.. Ответьте мне!.. Мишель! Друг мой! Это я, Жермена! - И девушка снова закричала сколько было сил. Во дворе откликнулись мужские голоса, послышались быстрые шаги, к ней спешили на помощь.
Первым прибежал Владислав и завыл, как водится у русских:
- Убили моего хозяина!.. Будь я проклят, что не уберег его!..
Дворецкий бросился к князю, охватил его руками, поднял, увидал отверстие в его одежде и заплакал, причитая:
- Очнись, батюшка мой! Открой свои глазыньки!.. Ведь ты не умер!.. Не хочу, чтобы ты умирал!..
Жермена, рыдая и заливаясь слезами, повторяла одно и то же:
- Мишель!.. Мой Мишель… Мой друг!..
Вбежал Бобино, он задыхался, был бледен и в совершенном расстройстве. Юноша воскликнул:
- Боже мой!.. Еще один покойник!.. И это он! Жермена, что случилось?! Как это произошло?! Отвечайте скорей!..
Но Жермена задыхалась от рыданий и не могла вымолвить ни слова. Бобино старался привести ее в чувство, а Владислав укладывал поудобнее на ковре князя. Мишель очнулся после того, как ему полили на лицо холодной воды.
- Он жив! - заревел дворецкий.
- Он жив! - как эхо повторил Бобино, мечась между находившейся в обмороке Жерменой и князем, которого считал уже мертвым.
Князь вздохнул и посмотрел наконец вокруг себя, не в состоянии ничего понять: почему он лежит на полу, Жермена в таком ужасном состоянии, а Владислав весь в слезах.
Мишель дышал, но прерывисто, что-то мешало ему. Он сорвал с себя жилет и пластрон рубашки. На груди, как раз против сердца, виднелось лиловатое пятнышко, просто синяк размером с монетку.
Владислав осмотрел накрахмаленный пластрон, он был совершенно цел, а из нагрудного кармашка куртки вывалился простреленный насквозь, туго набитый бумажник, в золотой застежке которого застряла расплющенная пуля. Она выпала на ковер как раз в тот момент, когда князь пришел в себя и смог заговорить.
Его первая мысль, первое слово были обращены к Жермене:
- Детка моя… Сестра моя дорогая… Со мной ничего не случилось… Очнитесь!
- Она вас слышит, князь. Скажите ей еще что-нибудь, ей от этого лучше делается.
- Жермена, узнаете меня?.. Это я, Мишель… а это Бобино, наш друг, а это Владислав.
С помощью дворецкого Мишель наконец встал на ноги. Затем, еще совсем слабый, слегка пошатываясь, сел на край постели Жермены, взял ее руки в свои и заговорил ласково, будто с ребенком. Девушка постепенно пришла в себя и конечно захотела узнать, что произошло.
Он рассказал ей, по крайней мере, то, что сам знал или предполагал.
Его пытались убить, выстрел был очень метким, в самое сердце, но, откуда была пущена пуля, точно определить невозможно: в домах напротив пятьдесят или шестьдесят окон.
Если бы не бумажник, Мишель был бы сражен наповал, но и контузия от удара пули была так сильна, что он упал замертво. Все обошлось, слава Богу, хотя он еще чувствует боль в груди, но это скоро пройдет.
- Вы говорите, скоро пройдет… Я тоже на это надеюсь и от всей души этого желаю, - сказала Жермена. - Но это уже второе покушение… Враги не сложили оружия. Нам надо уезжать… Друг мой, умоляю вас, давайте поскорее уберемся отсюда. Я уже достаточно окрепла.
- Вы же знаете, что прежде мы должны найти ваших сестер.
- Боже мой! Простите, я на минуту о них забыла, я как с ума сошла…
- Успокойтесь, Жермена. Мы будем бдительны, как никогда прежде, а Бобино отправится на поиски.
- Сейчас и поеду, я готов приняться за дело.
- Подождите минутку. - И князь направился в свою комнату, достал из сейфа пачку банкнотов, положил кинжал и пистолет. - Возьмите, - сказал он, подавая типографу деньги, - это главное орудие войны. Я их не считал, тратьте все, если не хватит, попросите еще.
Бобино спокойно принял ассигнации и, тоже не считая, положил во внутренний карман.
Затем князь передал ему револьвер и кинжал и сказал:
- Этот кинжал из крепчайшей стали, им можно перерубить любое английское оружие. Он верный друг, который не изменит своему хозяину. А теперь, мой дорогой, попрощаемся. Вы идете на трудное дело, на пути встретится много преград, но ведь вы из тех, кто не останавливается ни перед чем, когда ему светит впереди счастье выполнения долга.
- Вы хорошо сказали, князь Мишель! Да, я сделаю все, что будет в моих силах, а что касается опасностей, ну… буду держать ухо востро. Я попался один раз… теперь буду умнее. До свидания, Жермена!
- До свидания, дорогой Жан, до свидания, мой Бобино.
- До скорого, мой храбрый друг.
Юноша пересек двор, ведя за руль своего нового железного коня. Он проходил через ворота, когда увидел, что к ним подошел какой-то человек и спорит со швейцаром.
- …Я вам говорю, что у меня дело к князю, он меня сейчас ждет.
- Должен вам заметить, месье, что князь никого не принимает, решительно никого.
- Но вы меня хорошо знаете…
- Мне известно, что месье - барон де Мальтаверн.
- Один из друзей вашего хозяина.
- Я знаю, но у меня приказ…
- Вы говорите как на военной службе.
- Да, месье, я служил верно и честно, - ответил швейцар, поглядев на свидетельство о награждении воинской медалью, висевшее на стене сторожевой будки в рамке черного дерева.
- Так вот, мой приход касается дела чести…
- Князь должен драться на дуэли?..
- Может быть!.. Я его секундант. Повторяю: он меня ждет и точность, с которой вы исполняете приказ, может причинить ему большое несчастье. Поэтому пропустите меня.
Бобино тихо вышел на мостовую и сел на велосипед. Дальше слушать разговор он считал неделикатным; да и швейцар лучше знает, как надо поступить.
Прыгнув в седло, юноша быстро покатил кратчайшим путем к Аньерским воротам. В это время швейцар звонил в дом князя, чтобы спросить, можно ли впустить посетителя.
ГЛАВА 21
Бобино отправился на поиски Берты и Марии по той дороге, где он проезжал больше месяца назад, когда мерзавец похитил Жермену и скрыл ее в мрачном доме на берегу Сены.
Сколько драматических событий прошло с тех пор! Сколько страшных, невероятных и тем не менее вполне реальных приключений пришлось пережить!
Его, Бобино, истерзанного собаками, бросили в реку, и он был чудесным образом спасен добрым рыбаком Могеном, с которым скоро должен увидеться.
После исчезновения Жермены трагически скончалась милая мамаша Роллен, ее он любил как родную мать. Увезли неизвестно куда двух девушек; чудесным образом была спасена Жермена. Участие в ее судьбе князя, покушение на него; выздоровление Жермены…
Можно было потерять голову. И за всем этим скрывалась, видимо, преступная рука какого-то одного могущественного врага.
Бобино, с ранних лет напичканный грошовой литературой, чувствовал себя действующим лицом драмы, подобной тем, какие он читал у любимых авторов и начинал думать, что в жизни все может случиться, даже невероятное… особенно невероятное.
В его кармане лежал черкесский кинжал, что мог среза́ть гвозди, как бритва - волосы; крупнокалиберный револьвер "бульдог", стрелявший как пушка; пачка банкнот на сумму, какую он не мог бы заработать и за четыре года; он ехал на новом велосипеде, ценою в восемьсот франков.
Наконец, он стал другом князя… настоящего князя! Красивого, высокого и сильного, как герой из романа… великодушного… такого великодушного, каких уже не бывает в наш мелочный торгашеский век.
Как истинное дитя Парижа, Бобино не преклонялся перед титулами, расшитыми мундирами, орденами и прочими знаками величия и знатности, и восхищался князем не потому, что Мишель Березов принадлежал к высшей аристократии России. На жалованные грамоты, на княжеские короны и всякие гербы типографскому рабочему французской столицы, независимому, скептическому, склонному к насмешке и знающему себе цену, было в достаточной мере наплевать. Но в лице князя Березова он встретил такого простого, обходительного и сердечного человека, противника светских условностей, что типограф сказал себе: "Это - брат!.. У него на копейку нет ничего из аристо́… Такой человек мне по душе: что он любит Жермену… это совсем не глупо… Она его достойна. Если и она его любит… еще лучше! Из них выйдет прекрасная пара, когда господин кюре их обвенчает…"
Так размышляя о бурных событиях, оторвавших его от работы в типографии, он в опьянении скоростью езды катил на велосипеде.
Как и в первый раз, обогнув Аржантейль, юноша свернул налево и поехал по дороге к ля Фретт.
Впереди него не спеша двигался экипаж, возница дремал на козлах.
Бобино делал примерно двадцать пять километров в час, он быстро нагнал упряжку и некоторое время ехал следом за ней.
Несмотря на холод, дверцы там были открыты и оттуда слышались взрывы смеха и, похоже, звуки поцелуев.
Бобино весело улыбнулся. Красивому малому были не чужды такие радости, и ему захотелось взглянуть на счастливчиков.
Он обошел карету слева и некоторое время двигался вровень с ней.
Повозка была просторная. В ней действительно разместилась явно влюбленная парочка.
Она была великолепна: рыжеволосая, пышнотелая, очень соблазнительная, огромные глаза цвета моря, странные, покоряющие; маленький алый ротик, чуть подкрашенный, прямо созданный для поцелуев, для веселья и для порочных наслаждений! Одета шикарно, не только по моде, но даже впереди моды, женщина казалась одной из тех, кому подражают в туалетах.
Он был менее интересен. Наряжен уж слишком броско. Красивый малый, но вульгарный. Толстощекий, толстогубый, с широкими бровями. Кольца на обеих руках, руки широкие, короткопалые, ногти холеные. На груди увесистая цепочка от часов, какую носят люди без вкуса, меж бровей на нос спускался локон, выбившийся из-под шляпы.
В момент, когда Бобино проезжал мимо, молодые люди взасос целовались. Они подняли глаза при звуке звонка велосипеда, но не разъяли губы. Их взгляды встретились, Бобино понимающе улыбнулся влюбленным, и парочка принялась лобызаться с еще большим увлечением, как люди, которые для того и поехали кататься и кому незачем зря терять время.
Они веселым хохотом приветствовали велосипедиста, а он, нажав на педали, поскорее проехал вперед. Через двадцать минут Жан Робер прибыл к рыбаку Могену.
Супруги как раз садились за стол есть чудесный матлот, его так хорошо умела готовить жена Могена, что традиционное блюдо никогда не надоедало мужу.
- Здравствуйте, месье и мадам, - сказал Бобино, входя и ведя за собой велосипед.
- Здравствуйте, месье, - ответили супруги, подняв вилки и глядя на пришедшего удивленными глазами.
- Вы меня не узнаете?
- Честное слово, нет.
- Я вас тоже не узнаю́, - сказал Бобино, прислоняя велосипед к стене. - Но это ничего не значит, потому что я вас люблю как своих отца и мать.
Хозяева совсем опешили.
- Да, как моих родителей, потому что вам я обязан жизнью. Я тот, кого вы выловили из реки в одиннадцать часов вечера в прошлом месяце и кого своими стараниями мадам Моген привела в чувство и выходила. Я друг Жермены и также друг князя Березова, о чем говорю вам не без гордости.
Супруги вскочили и начали его обнимать и целовать, восклицая:
- Милое наше дитя, мы так рады тебя видеть!.. Садитесь с нами, ешьте, пейте! Будьте как у себя дома!
Обрадованный такой сердечной встречей, Бобино расчувствовался до слез, как бывает с людьми, никогда не видавшими родителей, когда они встречают столь сердечное гостеприимство. Он сел за стол, не зная с чего начать разговор, он, парижанин, который, кажется, никогда не лез за словом в карман.
Мадам Моген закидала его вопросами с такой поспешностью, что слова летели у нее изо рта одно через другое, путаясь между собой.
- А там как идут дела? Князь нам писал… Какой хороший человек, совсем не гордый, такой же простой, как мы с вами… Он зовет нас друзьями… присылает всякие вещи… совсем новую лодку… такие снасти, что прямо не знаешь, куда их положить! Правду я говорю, Моген?
- Такие подарки, что я до сих пор в изумлении.
- И всякие драгоценности… часы, ожерелья, браслеты… для моих толстых рук… Я никогда не решусь надеть все это золото и украшения… Но скажи, сынок… мадемуазель Жермена… как она?..
Бобино наконец смог прорваться сквозь поток восторженных слов.
- Она поправилась. Очень сильно болела. Князь несколько раз думал, что бедняжка вот-вот умрет. Но слава Богу, всё обошлось.
- Вот и хорошо! Мы так рады, так рады! Как будто она - наше родное дитя.
- Жермена, князь Мишель и я, мы все - ваши искренние друзья.
- Видишь, наши чувства взаимны, сынок. Но скажи нам, какому счастливому случаю мы обязаны твоим сегодняшним посещением?
- Прежде всего мне хотелось высказать вам свою горячую благодарность. Вы меня спасли!.. Я по гроб жизни буду вам признателен!
Глубоко тронутые, рыбак и его жена крепко пожали руки юноши.
- А еще, возможно, что мне придется просить вас о помощи в одном очень сложном деле, страшном деле, оно касается князя, Жермены, ее сестер и меня.
- Будем рады помочь вам.