Бамбош переоделся во все новое в одном из магазинов и отправился в район, где жил Березов. По дороге он заглянул в питейное заведение, куда ходили слуги князя поиграть в бильярд или в карты. Бамбош выдал себя за слугу, ищущего место, и намекнул, что имеет рекомендации к Березову.
- А, это русский, чей дом недалеко отсюда, - сказал кучер, красный от выпивки. - Там было хорошо служить, только он, случалось, бил свою челядь.
- Вы говорите о нем в прошедшем времени, он что, умер?
- Хуже того. Разорился. Дотла. Сидит без сантима, гол как сокол. Вот как раз идет помощник его камердинера. Что нового в доме, Жозеф?
- Не спрашивайте! Никого не принимает, сам никуда не выходит… Нищета, полная нищета! Вот получу жалованье за месяц, и до свидания!
Бамбош заплатил за общую выпивку, потом предложил кинуть карты. Разумеется, он проиграл. Короче, сделал все, что следовало, и под конец напоил месье Жозефа в лоск. Когда после бессонной ночи Жозеф, еле волоча ноги, явился в дом Березова, управитель Владислав его немедленно рассчитал и выгнал вон.
Через некоторое время Бамбош представился князю, был сразу принят на службу благодаря рекомендации Мондье.
Теперь он мог оповещать графа обо всем, что касалось Жермены, о ее болезни, о том, каким вниманием и уходом она окружена, и о сердечном участии, что проявлял князь к ее судьбе. Каждое донесение заканчивалось обещанием начать действовать в нужный момент.
Момент настал, когда Бамбош известил Мондье, что против ожидания Жермена спасена.
"Ага, князь Березов, - ликовал граф, - теперь девица досталась нам обоим, и ты даже не подозреваешь, какой опасный подарочек поднесла тебе судьба".
ГЛАВА 12
Жермена, бледная, исхудавшая, несколько часов лежала неподвижно, не в силах произнести хотя бы слово или сделать малейший жест. Недуг, мучивший ее несколько недель, наконец был побежден кризисом, чуть не убившим больную. Теперь голова ее как будто опустела, а тело совершенно обессилело. Она казалась бы мертвой, если бы не тревожное выражение глаз, они одни оставались живыми. Понемногу мысли ее начали проясняться при виде окружающей обстановки.
Открыв глаза, Жермена увидела, что лежит на широкой постели с богатыми драпировками; на стенах висят прекрасные картины в золотых рамах; в комнате расставлена дорогая мебель. На какой-то момент это ее испугало, потому что напомнило ту поддельную роскошь, среди какой она очнулась там, в проклятом доме. Но приветливое лицо и ласковая улыбка монахини рассеяли ее тревогу. Медленно подняв слабую руку, больная коснулась пальцами сиделки и сказала еле слышно:
- Спасибо!
- Не говорите, дитя мое. Вы были очень плохи, но теперь спасены… Ни о чем не беспокойтесь, берегите силы, чтобы жить.
Жермена поняла, но все-таки сказала:
- Мама!
- Вы ее скоро увидите, а пока слушайтесь меня, дорогая, - остановила девушку монахиня с мягкой повелительностью.
Тотчас Жермена канула в тот глубокий целительный сон, что приходит к больным после тяжелого кризиса. Она проспала десять часов и вновь пробудилась. Монахини не было, у изголовья сидел высокий мужчина и смотрел на нее с невыразимой нежностью. Бледное лицо с тонкими, но мужественными чертами, тревожный взгляд больших черных глаз поражали ее во время кратких моментов просветления сознания в ее бредовом состоянии. Она поняла, что этот человек, так же как и монахиня, не отходили от ее постели в часы страданий, и почувствовала себя в безопасности.
- Дитя мое, - сказал незнакомец необыкновенно приятным, каким-то музыкальным голосом, - в состоянии ли вы слушать меня и ответить на некоторые касающиеся вас вопросы? Я ваш преданный друг, и позднее вы узнаете, при каких обстоятельствах я им стал.
Жермена думала совсем о другом, она спросила дрожащим от слабости голосом:
- Мама… сестры… Берта… Мария…
- Меня зовут Мишель Березов, - вновь заговорил неизвестный. - Вас лечили в моем доме, я не знал ни как вас зовут, ни где ваш дом и не мог ничего сообщить вашим близким.
- Я была очень больна? И долго?
- Три недели.
- Три недели!.. О Господи!.. Бедная мама! Месье, умоляю вас, дайте ей знать. Беспокойство убьет ее. Мадам Роллен, улица Поше, номер… Мое имя Жермена.
- Я хочу лично известить ее о вашем выздоровлении.
- О! Благодарю вас… Моя признательность вам…
- Успокойтесь, ради Бога, - прервал ее князь. - Вы еще слишком слабы. Берегите силы для свидания с родными. Надеюсь, вы скоро увидитесь.
Мишель позвонил, велел подавать экипаж и вышел, а на его место дежурить около больной села монахиня.
Когда князь собирался выйти из дому, помощник камердинера, нанятый по рекомендации графа Мондье, подал на подносе конверт с надписью "срочно". Молодой человек пробежал глазами письмо, чуть побледнел, смял листок и сунул в карман. Там было всего несколько строчек, но они испугали бы всякого менее мужественного человека.
"Князь!
Неизвестный, который пока еще не враг вам, советует не заниматься больше Жерменочкой. Ему она очень дорога, а вам безразлична. Не старайтесь проникнуть в тайны ее жизни. В противном случае с вами, с ней и с ее близкими произойдут большие несчастья. Автор этих строк обладает огромной властью. Для него не существует никаких предрассудков, а жизнь человека он ценит в сантим и ни перед чем не останавливается.
Понявшему привет!"
Спускаясь по лестнице, Мишель размышлял: "Этот мерзавец не знает меня, я тоже ни перед чем не остановлюсь. Спасение Жермены и отмщение за нее для меня не прихоть, а исполнение долга. Посмотрим, кто окажется сильнее".
Молодой человек сел в ландо, камердинер посмотрел вслед безразличным взглядом и услышал, как тот сказал кучеру: "Улица Поше!"
Когда князь выехал за ворота, новый камердинер не спеша удалился из дому, направился в тот ресторанчик, где неделю назад накачал допьяна слугу, на чье место и был принят. Судя по тому, с каким вниманием хозяин кабачка относился к вошедшему, месье Жан, - Бамбош назвался этим именем, распространенным среди людей его званья, - числился уважаемым клиентом. Молодой человек примерно его возраста, одетый в форму служащего беговых конюшен, с заколкой в форме подковы на галстуке и с двумя лихими начесами на висках сидел за столиком перед недопитой бутылкой.
- Привет Бам… Жан! - сказал он вошедшему.
- Привет, Брадесанду.
- Выпьешь стаканчик?
- Пожалуй.
Чокнулись, и Бамбош быстро сказал парню в форме:
- Беги к хозяину, и быстро! Я должен с ним встретиться сегодня вечером, непременно… Девчонка говорила с князем… Он поехал на улицу Поше. Точно! Скоро будет взрыв.
- Не бойся, - ответил малый по кличке Брадесанду, - хозяин принял меры.
- Тем лучше, а ты поторапливайся!
- Бегу. Однако, знаешь, мне надоело сидеть здесь на посту.
- Ты что, жалуешься, ты, кто больше всего любит безделье!
- Я не отказываюсь, но мне скучно и не хватает удовольствий.
- Ба! Как только дело будет сделано, патрон тебя сделает букмекером на скачках. Действуй быстро.
На улице Поше, чтобы побыстрее расположить к себе консьержку, князь сунул ей в руку несколько монет и сразу спросил:
- Мадам Роллен живет здесь, не так ли?
- Вы хотели сказать, покойная мадам Роллен, месье.
- Как! Она умерла? - воскликнул русский, у него прямо в глазах потемнело.
- Вот уже три недели, в госпитале Ларибуазьер, как раз в тот день, когда пропала ее дочь Жермена. - И консьержка во всех подробностях рассказала гостю о гибели квартирантки.
Мишель с ужасом думал, какой удар нанесет это известие Жермене. Он поспешил спросить:
- А могу ли я видеть сестер Жермены, девиц Берту и Марию?
- Бог мой, дорогой месье, вам решительно не везет! Как раз сегодня утром за ними приехали, чтобы отвезти их к Жермене, она ведь, бедняжка, нашлась.
- За ними приехали? А кто приехал? - спросил князь, побледнев.
- Симпатичный старый священник, похожий на деревенского кюре.
- Можете ли вы хотя бы сказать, когда они вернутся?
- К сожалению…
- Он сказал, куда их везет, сообщил свой адрес?
- Не говорил. Малютки были так счастливы, а он так торопил…
У князя возникло смутное подозрение, он вспомнил сегодняшнее письмо и подумал, что оно имеет отношение к случившемуся, и отъезд девушек похож на похищение.
А что, если этот священник просто-напросто участник банды?
- Как только девицы Роллен вернутся или вы о них узнаете что-нибудь, известите, пожалуйста, меня. Вот мой адрес.
Консьержка рассыпалась в благодарностях, сказала, что исполнит все в точности, и даже сочла нужным добавить:
- Одновременно с Жерменой исчез еще один жилец. Порядочный молодой человек по имени Бобино, рабочий типографии. Об этом в квартале немного посплетничали, но совершенно зря. Между ним и Жерменой ничего не было. Скорее он был неравнодушен к Берте, ее сестре.
- Вы говорите, что молодой человек не вернулся с тех же пор?
- Даже не прислал никаких известий о себе, что меня очень удивляет.
Князь, еще более озадаченный, медленно поехал домой, с ужасом думая о том, как скажет Жермене о смерти матери, отъезде сестер и странном исчезновении скромного друга Бобино, кого решил непременно отыскать.
Бамбош, чье отсутствие дома не заметили, вернулся, прошел на чердак и наладил там подслушивающее устройство. Слова князя доносились совершенно отчетливо, и, хотя Жермена говорила очень слабым голосом, Бамбош вполне улавливал и ее речь. А ведь механизм этого домашнего прибора был чрезвычайно простым, даже примитивным. Отверстие трубочки выходило в комнату Жермены, его маскировала штофная обивка комнаты, звук проходил свободно.
Жермена, увидав Мишеля, сразу заметила, что он расстроен, хотя тот изо всех сил старался казаться спокойным.
- Прошу вас, расскажите!
Хотя она говорила слабым голосом, Бамбош улавливал все.
- Я не мог повидать вашу мать… Она больна. Только не волнуйтесь, пожалуйста.
- Больна! О Боже! Бедная мама! Кто же ухаживает за ней?
- Она в приюте для выздоравливающих, - говорил молодой человек, стараясь оттянуть время, чтобы постепенно подготовить больную к тяжелому известию.
- Больна, и меня нет около нее! - рыдая сказала Жермена. - А сестры? Вы их видели? Дорогие мои, бедненькие, они-то как?
- Мне действительно не повезло. Представьте себе, их увезли, чтобы они побыли около матери. Думаю, вернутся дня через два. Консьержка ничего не могла мне сказать.
- В нашем доме у нас был друг, милый молодой человек Жан Робер, по прозванию Бобино… Юноша неравнодушен к Берте, он-то наверное знает.
- Его как раз нет сейчас в Париже, - пробормотал князь, совсем растерявшись.
- Как, и его тоже? Месье, вы от меня что-то скрываете! Мама больна, сестры уехали, Бобино нет, я похищена… Что все это значит, Господи? Говорите, умоляю вас! Вы такой добрый, так преданно обо мне заботитесь… Я, кажется, узнаю руку негодяя, который… От него всего можно ждать.
- Кто он, назовите его имя!
Не решаясь и не имея сил ответить, бедняжка разрыдалась.
"Если она сейчас заговорит, патрон погорел", - подумал подслушивающий Бамбош.
Но Жермена молчала. Князь, опасаясь повторного приступа болезни, не настаивал. К тому же он был даже рад прекращению разговора, ведь ему пришлось бы придумывать новые объяснения и, совсем запутавшись, он мог сказать неосторожное слово. Совершенно разбитая происшедшим разговором, Жермена сказала тихонько:
- Завтра я вам все скажу.
И впала в сонное оцепененье.
"А ты, мой князь, должен завтра быть мертв, - сказал себе Бамбош, бросая трубку акустического устройства. - В твоей смерти наше спасение, и ты приговорен".
ГЛАВА 13
Легко догадаться, что Брадесанду тоже состоял в услужении у графа Мондье. В его обязанности входило сидеть то в том, то в другом кабачке поблизости от дома Березова и ждать Бамбоша, который передавал ему для графа сведения обо всем происходившем у русского князя. Брадесанду быстро исполнил поручение Бамбоша. Тот ночью, наняв экипаж, понесся на площадь Карусель, где его с нетерпением ждал патрон.
Войдя в комнату графа, Бамбош крайне удивился, увидев пожилого священника в потертой сутане, по виду скромного и доброго. На вид ему было лет шестьдесят, руки у него дрожали, он то и дело нюхал табак и громко сморкался в большой носовой платок.
На минуту нахальный малый растерялся при виде почтенной особы. Старческим, немного дрожащим голосом священник предложил ему сесть, поправил очки в роговой оправе и спросил, зачем он пришел.
- Прошу прощенья, но у меня дело не к вам, господин кюре. Мне необходимо видеть графа Мондье.
- Я пользуюсь его полным доверием, говорите со мной как с ним самим.
- Извините, господин кюре, - решительно сказал Бамбош. - Раз его нет, я подожду.
- Вы же видите, я занимаю его комнату, у меня ключи от всех ящиков. Я его заменяю во всем и для всех. Я принимаю всех, кто его посещает по делу.
- Я еще раз говорю: нет! - забыв о вежливости, заговорил Бамбош. - Будь вы его брат, отец или дедушка, черт меня забери, если я скажу хоть слово!
Тут священник расхохотался и выпрямился. Руки его перестали дрожать, он стянул с головы седой парик, сорвал очки, скинул сутану, и Бамбош, совершенно ошеломленный, захлопал в ладоши.
- Провалиться мне! Это вы, патрон! Ну и ловки же!
- А ты молодец, Бамбош, - ответил граф, надевая халат. - Ты верен и умеешь молчать, я вознагражу за это.
- Здо́рово вы маскируетесь, патрон. И так естественно.
- Да, это один из моих маленьких фокусов. Благодаря ему сегодня удалось увезти сестер Жермены. Двух заложниц. Я воспользуюсь ими, когда потребуется укротить князя и заманить Жермену куда мне заблагорассудится. Теперь расскажи, что нового там?
- Дела плохи, патрон.
- Рассказывай.
- Так вот, малютка заговорила. Простак князь делает все, что она захочет. Сегодня он ездил на улицу Поше.
- Слишком поздно, раз клетка уже пуста.
- Вы приняли правильные меры предосторожности.
- Жермена все сказала князю?
- Нет. Даже не назвала вашего имени.
- Прекрасно!
- Но завтра она должна дополнить признания. Сказать, кто ее похитил и все прочее.
- Ни к чему, чтобы он это знал.
- Я того же мнения.
- Для этого есть только одно средство…
- Убрать князя.
- Прекрасно! Мы хорошо понимаем друг друга. Берешься сделать это?
- Да!
- Не побоишься, не поколеблешься?
- Вы же знаете, что я не постеснялся с Бобино, типографом, пропавшим в один день с Жерменой.
- Верно говоришь.
При этих словах Мондье открыл сейф, взял из него пригоршню золотых и дал Бамбошу.
- Это тебе на развлечения.
- Спасибо, патрон! Одна радость работать на вас!
Затем граф достал флакон с притертой пробкой. Там содержалась жидкость, прозрачная, как дистиллированная вода. Мондье сказал:
- Здесь достаточно, чтобы отправить на тот свет четверых, таких же здоровых, как князь, причем смерть наступит без конвульсий, без агонии. Жидкость не имеет ни вкуса, ни запаха, никаких признаков, по коим можно заподозрить, что это сильнейший яд. Человек засыпает и больше не просыпается, и нет никакого противоядия.
- Да, но существует вскрытие, экспертиза судебной медицины, химический анализ. Все они занимаются исследованием внутренностей покойного, и в результате виновника смерти гильотинируют, - возразил Бамбош.
Граф пожал плечами.
- Это относится к ядам, изобретенным в цивилизованном обществе, они обязательно оставляют какие-то следы. А дикари в этом смысле посильнее ученых. Вот, например, южноамериканские индейцы используют кураре и мауак. Укол иглой, колючкой или древесной щепкой, смазанной кураре, и человек умирает мгновенно, как от пули, попавшей в самое сердце. Капля мауака в стакане воды убивает как полный стакан раствора мышьяка! Притом в теле, в крови - решительно никаких признаков отравления, анализы ничего не показывают.
Бамбош смотрел на флакон с восхищением и страхом. Граф продолжал:
- Этот сосуд содержит уйму смертельных доз, разведенных в дистиллированной воде. Ты добавишь сегодня вечером, самое позднее завтра утром, всю эту жидкость в питье, какое обычно употребляет князь, и через пять минут после того, как он выпьет, мы от Мишеля Березова избавимся навсегда.
- Сделаю все, как вы приказали, - без колебаний сказал Бамбош.
Он возвращался в дом князя, размышляя, как добиться, чтобы враг непременно выпил отраву.
"Не могу же я насильно влить ему питье в рот, как собачонке, - думал он. - Надо сделать так, чтобы у него не возникло подозрения".
Мысль о преступности замысла нисколько не смущала мерзавца. Бамбош принадлежал к новому поколению негодяев, чьи жестокость и развращенность намного превосходили злодейские качества прежних преступников. Для нынешних молодых преступность - как бы естественное состояние. Они действуют совершенно спокойно. Убить человека для них почти то же, что раздавить насекомое или свернуть шею птенцу. Бамбош уничтожил бы князя не задумываясь, если бы при этом не рисковал собой. Он был по натуре трусом, этот наглец.
Дойдя до улицы Ош, он прищелкнул пальцами, сказав себе: "Самые простые средства всегда оказываются самыми лучшими… Я, кажется, придумал…"