Опасность застревания в этом регрессивном состоянии была преодолена благодаря покровительственной помощи Гермеса – архетипического фактора бессознательного, помогающего Эго индивида отделиться от той части психики, которая претерпевает дезинтегративную трансформацию и "проплывает" через лиминальный период. Но, наряду со способностью к пассивному плаванию, "фактор Гермеса" обеспечивает тот вид тонкого равновесия, который можно нестрого назвать "методом" противодействия бессознательному и его влечению к регрессивному симбиозу с анимой – совокупностью установок и действий, которая включает недоверие к нему, активное сопротивление ему и, наконец, подчинение ему. Эта герметическая деятельность приводит к установлению доверительного отношения к бессознательному. В результате поступков Одиссея, совершенных по совету Гермеса по отношению к Цирцее, колдунья была вынуждена сказать спутникам Одиссея:
"Сядьте теперь за еду и вино распивайте, покуда
Снова в груди у себя вы прежний свой дух обретете, -
Тот, с каким вы когда-то покинули землю родную
Вашей скалистой Итаки. Теперь, изнуренные духом,
Робкие, только о тяжких скитаньях вы помните, сердцем
Всякую радость забыв: ведь бед вы познали немало".(X: 460–465)
Цирцея чудесным образом становится целительницей духа с помощью тех же средств, которые раньше использовались ею как угроза подчинения свинскому существованию: еде и питью.
Это сложное и тонкое взаимодействие между стимулированным Гермесом сознанием и обещанным анимой наслаждением является решением поставленной в начале этой главы проблемы о том, как Эго индивида, оказавшееся вовлеченным в текучее состояние на стадии лиминальности середины жизни, может открыто вступить в схватку с побуждениями и желаниями, которые констеллируются силами бессознательного, не поддаваясь при этом их натиску. Я задал вопрос: как природа защищает нас от природы? На этот вопрос я ответил, что природа защищает нас от природы внедрением архетипа, Гермеса, который облегчает прохождение этого периода и помогает нам не увязнуть в нем. Без Гермеса, как сказал Лопес-Педраса, совершаются не переходы, а только бесконечные повторения, это психопатология без бога.
Но я еще сохранил напоследок часть моего ответа на этот вопрос. Вне сомнения, существенным для такого исхода, представленного заключительнойчастью эпизода с Цирцеей, является то, что сознание знает, с чем оно встречается. Это дар Гермеса Одиссею, и при том один из самых важных его даров. Он сообщает Одиссею, кем является Цирцея – богиней (X: 297). Эта герметическая интерпретация говорит Одиссею о том, с кем он имеет дело. Этот вид понимания не "раскрывает", "редуцирует", "связывает" или "переводит". Он распознает и видит. В середине жизни, при встрече с анимой, мы имеем дело с богиней.
Ощущение, что за побуждением, желанием или симптомом скрывается "богиня", имеет существенное значение для превращения анимы в надежного друга и помощника. Она должна быть видимой. Приведу цитату из работы Юнга "Психология архетипа ребенка": "… каждая интерпретация, которая приближается к скрытому смыслу (симптома, побуждения, фантазии и т. п.), изначально всегда не только претендовала на абсолютную истину и обоснованность, но и тотчас требовала поклонения и религиозного рвения" (Jung, 159а, § 266). Встреча с анимой означает встречу с богиней, и поэтому она должна быть признана таковой, к ней необходимо обращаться вежливо, ее надо почитать за то, кем она является. Визионерское прорицание и мечтательность (дар Гермеса, касающийся проблем середины жизни) проливают свет на активную встречу сознания с бессознательным – на сей раз в его истинно архетипическом величии "богини" – как в высшей степени религиозную борьбу.
Глава 6
ЧЕРЕЗ ЦАРСТВО ГАДЕСА: КРУТОЙ СПУСК НА СТАДИИ ЛИМИНАЛЬНОСТИ СЕРЕДИНЫ ЖИЗНИ
… солнце тем временем село, и тенью покрылись дороги.
"Одиссея"
Существует ли в переходный период середины жизни какое-либо ключевое переживание и, соответственно, набор ключевых психологических задач, которые отличают его от других переходных периодов жизни и придают ему особый смысл?
Разумеется, переживание расставания с устаревшей идентичностью и необходимость признания потери этой прошлой самости, оплакивание и отказ от нее имеют существенное значение. Но этот этап, который, в сущности, представляет собой расставание с прежней персоной, являются общим и для других переходных периодов. Кроме того, общими для всех переходных периодов является переживание лиминальности и, по ходу его, задача объективации вытесненных элементов личности при их возвращении в сознание зачастую в патологических и регрессивных формах. Более специфическими для переходного периода середины жизни являются встречи и неспешные переговоры с бессознательным как контрасексуальной противоположностью – анимой или анимусом. Это переживание и, особенно, качество и смысл этой борьбы типично для переходного периода середины жизни и, конечно, имеет решающее значение для его исхода.
Однако поворотным переживанием тех психологических изменений, которые происходят в середине жизни, и тем элементом, который безошибочно указывает на уникальность этого периода и раскрывает его глубочайший смысл, является четкое осознание смерти как предопределенного завершения своей жизни. Леденящее осознание этого факта происходит с небывалой силой, и ощущение абсолютного предела личного существования проникает во все уголки сознания и затрагивает все, к чему оно обращается. Хотя это осознание само по себе не является конечной целью трансформации души в середине жизни, оно является одним из важных катализаторов достижения этой цели и оставляет неизгладимые следы на конечном продукте процесса трансформации. Как говорили алхимики, золото проглядывает через ржавчину (Jung, 1953, § 206–208). Такой ржавчиной в переходном периоде является ощущение смерти как неизбежной судьбы, неумолимо ожидающей нас в конце хронического заболевания – жизни.
Метафорически можно сказать, что смерть действительно наступает в середине жизни, когда идентичность и сознательные установки человека претерпевают глубокие внутренние трансформации и вновь организуются вокруг нового ядра психологических содержаний и значений. На более глубоких и более бессознательных уровнях архетипические доминанты, лежащие в основе паттерна сознательной самостной организации и идентичности, претерпевают изменение: старик умирает. До вхождения в западню смерти процесс внутренней трансформации не может прийти к своему завершению, так как в середине жизни рождается новый человек.
Переходная стадия середины жизни – вхождение в эту западню, растворение и реформирование старых психологических структур вокруг нового психологического ядра – представляет собой лиминальный период. Решающим для лиминальности середины жизни является переживание нахождения в стране мертвых, которое возникает в фантазиях, сновидениях и чувствах: это может быть конец пути, город призраков, помещение без выхода, бессмысленное повторение одних и тех же действий, отчаяние. Переход в эту психологическую географическую область я называю, по аналогии со странствием Одиссея, спуском в Гадес – место мертвых, где существуют только чистые обнаженные души. Но в процессе самого спуска в этот мутный отстой лиминального существования возникает невероятная в других случаях возможность проконсультироваться с Самостью. Здесь у Самости нет надутых щек неограниченного могущества, как в прежние годы. При консультации с Самостью, теперь в образе долговечной мудрости и основательной истины, начинают появляться признаки того, как именно человек воспримет суть своего существования и какие жизненные задачи он себе поставит. Это и есть золото.
Таким образом, в этой главе я буду размышлять о том, что в литературе по гуманитарным вопросам и в популярной прессе в самом общем виде и не совсем строго называется "страх смерти в середине жизни". Но при использовании здесь юнговского метода амплификации для анализа психической деятельности я применяю такой способ интерпретации, который существенно отличается от обычно применяемого при исследовании этого феномена. Метод амплификации интерпретирует психологические феномены, начиная с недавнего личного опыта, затем переходя к более масштабной архетипической и мифической перспективе и кончая последующим возвращением к исходному опыту. Это герменевтический круг. Как и любой другой метод интерпретации или исследования, данный метод может применяться неправильно, приводя к абсурдности и тривиальности. Поскольку я надеюсь избежать таких ошибок, то, прежде чем непосредственно приступить к главной теме этой главы, сделаю здесь остановку и постараюсь подойти к ней обходным путем, вначале более внимательно исследовав эту методологию и рассмотрев то, что мы имеем в виду, когда говорим или думаем, что середина жизни связана с nekia, со "спуском в Гадес". Не является ли это лишь поэтической формой выражения того, что в возрасте около сорока лет вас начинает ужасно беспокоить вопрос о смерти?
На протяжении всей этой книги я работаю с разными источниками и сплетаю их вокруг темы перехода в середине жизни: это рассказы и образы, которые группируются вокруг греческого бога Гермеса и некоторых других мифических фигур, различные антропологические исследования по инициации и ритуалам, связанным с изменением социального статуса, и переживания середины жизни людьми в современном западном обществе, которые изучаются и обсуждаются специалистами в области общественных наук и встречаются в моей аналитической практике. Наше внимание будет сосредоточено на феномене, который называется психологическим переходом, так как он является общечеловеческим переживанием, встречающимся в разных культурах и у обоих полов. Далее все эти материалы будут объединяться для понимания того, что происходит в середине жизни на психологическом уровне, и особенно для исследования некоторых менее очевидных характеристик ядра этого переживания, лиминальности.
Но как эти материалы соотносятся друг с другом? Если бы метод амплификации заключался только в сравнении и интерпретация заключалась бы лишь в нахождении нескольких общих моментов в группах существенно различных материалов, то результатом этого метода могла бы стать лишь поэзия сомнительного достоинства – например, такое сравнение, как "страх смерти в середине жизни похож на спуск в Гадес". Однако амплификация предназначена не для создания сравнений, а для выявления бессознательного значения. И методология, лежащая в ее основе, требует совершенно иной увязки этих материалов, лежащей не в горизонтальной плоскости, что характерно для метода "сравнений и противопоставлений".
Наш аргумент состоит в том, что общий архетип, расположенный в бессознательных слоях психики человека, лежит в основе всех вышеупомянутых источников: мифического мира Гермеса и Гадеса, различных культурных форм, выраженных в ритуалах перехода из одного социального статуса в другой, и переживания индивидами в наше время этих стадий перехода и лиминальности. В общем архетипе они укоренены вертикально, а не связаны горизонтально. Несмотря на определенную гибкость и модификацию со стороны индивидуальных и культурных влияний, этот архетип определяет устойчивый паттерн психологических характеристик переходного периода: его распределение во времени, динамическое движение, стадии, содержание образа, восприятие, чувствование, генерацию идей, соматическое проявление и синхронийные события. Затем уже конкретный архетип формирует и оживляет эту часть переживания и истории жизни человека.
Цель метода амплификации – сделать этот архетип максимально обозримым. По мере того как я собираю вместе различные явления, продуцируемые этим архетипом, каждая часть которого является, по меньшей мере, его частичным или непрозрачным отражением, появляются данные о его структуре, динамике и месте в общем паттерне жизни. Этот метод на научном уровне приводит к этологическому исследованию поведения человека и описанию общих унаследованных паттернов функционирования человеческой психики (Jung, 1976, § 1228). На более практическом и экзистенциальном уровне он призван пролить свет на функционирование архетипов в психологической жизни индивидов, обнаружить смысл и обеспечить ориентацию и понимание, которые могут быть использованы в прагматических целях. Однако на обоих уровнях потенциальная ценность этого метода зависит от проникновения через внешние покровы взаимосвязанных материалов, чтобы, по меньшей мере, приблизиться к тому, в чем они совместно коренятся, – к фактору, который Юнг называл "бессознательным ядром смысла" (Jung, 1959a, § 266).
Архетип, с которым мы имеем дело при рассмотрении переживания глубинной психологической трансформации в середине жизни, и есть тот архетип, который действует во все другие переходные периоды жизни. Он находит отражение в образах предела, пограничных линий и границ, порогов между пространствами и временами. Люди, чье сознание оказывается захваченным в силовое поле этого архетипа, когда бы такой захват ни происходил, переживают лиминальность с ее характерными и часто предсказуемыми фантазиями, чувствами, видениями, сновидениями и даже синхронийными событиями. Мифическое воображение видело владыку этой формы существования, лиминальности, в Гермесе и называло его проводником душ и богом порогов и переходов между различными сферами существования. Поэтому высказывание, что Гермес присутствует в какой-либо ситуации, с более строгой точки зрения означает, что в этой ситуации действует архетип, представленный в виде мифической фигуры Гермеса, и он порождает эти эффекты.
Но для глубин самой лиминальности характерны и другие образы: смерти, Гадеса, таких человеческих страданий, как страдания Иова и Ионы, странствий по ночному морю, нигредо (nigredo) в алхимии. Поэтому, когда мы говорим, что на стадии лиминальности середины жизни происходит крутой спуск в Гадес, мы подразумеваем, что архетипическая сила втягивает сознание в ловушку радикальной лиминальности. Здесь мир и существование в целом кажутся несущественными, призрачными, тщетными, совершенно нематериальными и инвертированными в ценности и приоритеты; мы обречены на точные задачи, пределы и повторения. Неудивительно, что эта перспектива вызывает у нас тревогу.
На практике рассмотрение мифических образов – фигур, тем, географий – призвано дать ориентацию сознанию. Воображение, которое видело Гермеса и наполняло мир лиминальности подробностями и драмой, показывает нам пути вхождения в переживание радикальной лиминальности, преодоления ее и понимания ее предназначения. Поэтому мы обращаемся к мифам о Гермесе в поисках руководства, покровительства и подсказок к тому, как следует понимать эти периоды жизни, проходить через них и двигаться вперед.
Как метод психотерапии и анализа, а не научного исследования, амплификация, конечно, начинается с индивида и на нем же заканчивается, т. е. сосредоточена на субъективном переживании отдельного пациента. Исходя из материала непосредственной психологической матрицы человека – паттернов чувствования и мышления, образов, сновидений, амплификация движется к видению конфигурации этих элементов на фоне более явных архетипических паттернов. Терапевтическая цель этого процесса заключается в том, чтобы сделать архетипические глубины более осязаемыми, открыть видимую поверхность сознания для невидимого присутствия архетипических перспектив, уходящих за его пределы. В каждом из нас живут первобытные силы, животные и боги, инстинкты и дух. Амплификации как раз и проводится в анализе для того, чтобы увидеть и почувствовать их присутствие в нас и вокруг нас.
Цель этого исследования, призванного проанализировать "бессознательное ядро смысла" переходного периода середины жизни и переживание лиминальности на этой стадии, отличается от цели исследования таких мифологов, как Кереньи. Работы Кереньи описывают мифические паттерны, содействуют изучению истории религий и делают античные формы мышления и воображения доступными для современного сознания. Отличается также моя цель и от того, что делают социологи и культурные антропологи при изучении мифа. Эти исследователи и мыслители склонны помещать миф в контекст социально-культурных паттернов смысла и поведения для понимания обществ и, возможно, нахождения новых точек зрения на наше общество. Метод амплификации, напротив, использует миф для выявления архетипических паттернов психологического функционирования и выяснения значения психологических событий в жизни современных индивидов на том основании, что отдельные лица сегодня психологически укоренены в тех же коллективных и архетипических паттернах психики, что и древние и первобытные народы, которые персонифицировали эти паттерны в форме мифа. Благодаря этим целям моя работа отличается от работы Кереньи, с одной стороны, и от работы Тернера, с другой, хотя этот довод оправдывает использование их исследований мифа и культурного паттерна для продвижения моей работы.
Возвращаясь от методологического отступления к главной теме этой главы, мы обратимся к изображению Гадеса и рассказу о странствии Одиссея в эту страну мертвых как амплификации с целью истолкования низшего предела лиминальности в середине жизни, ее глубочайшего и критического момента. Как можно описать этот психологический паттерн переходного периода середины жизни? Какое психологическое значение и какую функцию он выполняет в жизни человека в целом? Рассмотрением этих вопросов я займусь в остальной части этой главы.
Гадес, область мертвых душ, символизирует переживание лиминальности в крайней форме (in extremis). Здесь душа существует как тень, чистая форма или образ (eidolon) без материальной субстанции. Эта форма существования также представляет некоторую разновидность несуществования. В "Одиссее" Гадес – самое дальнее место, куда забирается Одиссей по пути из Трои домой на Итаку; это дальняя точка его герметического странствия. Точно так же в христианском символизме спуск Христа в ад во время его лиминального существования между распятием и воскресением знаменует дальнюю точку его странствия из божественного мира в мир бытия человека. Но если Гадес и не самое опасное место, где побывал Одиссей во время своего странствия, то, несомненно, самое угнетающее, и, в отличие от путешествия Христа в ад, путешествие в Гадес не имеет ничего героического.