"Отверженная и официально назначаемая, подозреваемая в шарлатанстве и возможная спасительница, шаманка сама изначально двойственно относится к своей деятельности. Свою профессиональную жизнь она начинает с борьбы с богами. Ее страдания и вынужденное сопротивление, которые свидетельствуют о правдивости ее призыва, подтверждают ее законность. Никто из женщин не хочет стать шаманкой, но женщины говорят, что те, кто отвергают волю богов, умирают буйнопомешанными.
Боги нисходят в душу предполагаемой шаманки и приводят ее к странному и необузданному поведению. Инициация в шаманки является единственным возможным решением. Признанная шаманка организует обряд инициации. После посвящения новая шаманка контролирует наступление видений и может гадать с помощью монет или зерен риса. Женщины толпами приходят в ее дом, чтобы проверить ее способности. Некоторые приобретают славу, большую клиентуру и немалое состояние. После смерти они надолго остаются в памяти людей как "великие шаманки".
… Мать Йонгсу (как ее звали в деревне)… приглашала меня на несколько инициации и терпеливо объясняла предсказания богов и духов во время моей практики. Идеальный информатор, она была проницательной, ясно выражала свои мысли и вела себя независимо в обществе, где женщина мало к кому может обратиться за помощью.
Овдовев после двух лет замужества, она осталась с двумя пасынками и одним своим сыном. Она занималась уличной торговлей, одним из немногих видов деятельности, доступных для женщины, которая обеспечивает семью. В конце траурного периода она обратилась к старшей шаманке по поводу инициации.
Когда женщины деревни надели шаманские костюмы и стали танцевать, чтобы развлечь богов и принести своим семьям удачу, шаманка убедила Мать Йонгсу танцевать для обеспечения успеха в ее рискованных делах.
Поэтому я облачилась в одеяния и сразу пустилась в неистовый танец. Танцуя, я вбежала в святилище и схватила флажки Духа Воина… Я потребовала денег. Все женщины давали мне деньги. Домой я неслась во весь дух. Мое сердце неистово билось. Как безумная, я хотела только одного – умереть. Впоследствии я с разных сторон обсуждала происшедшее и решила, что иного выхода не было. Поэтому в следующем году я получила посвящение мансин.
Теперь, сорокалетняя женщина с семилетним стажем шаманства, Мать Йонгсу зарабатывает на жизнь только шаманством. Благодаря ее душевной теплоте и озорному юмору ее дом стал излюбленным местом собрания женщин деревни, многие из которых стали ее постоянными клиентками" (р. 46).
Здесь мы видим, как в "примитивных" обстоятельствах с помощью архетипической интерпретации происходит лечение психопатологического состояния; исцеление осуществляется посредством нахождения значения симптомов и религиозного отношения к архетипическому содержанию, которое лежит в их основе. Таким путем воздаются почести психическому и происходит высвобождение Эго из состояния одержимости.
Современный психотерапевт распознает присутствие "бога" в симптоме с помощью архетипической интерпретации. Такую интерпретацию терапевт проводит методом амплификации, который позволяет установить связь между личным психологическим материалом индивида (симптомами) и соответствующей архетипической (обычно мифической) фигурой или мотивом. Но нахождение соответствующего мифа является только первой стадией в этой герменевтике. На второй стадии обнажается то, что Юнг называл "бессознательным ядром смысла", которое лежит в основе и симптома, и мифа (Jung, 1959a, § 266). Формулировка этого "ядра смысла" всегда неисчерпывающая и частичная, но, в случае адекватности, она конституирует ясную и психологически приемлемую переформулировку архетипа, из которого выводится и набор симптомов, и мифический образ. Важно признать и то, что "богом", которого мы ищем, является не мифическая амплификация, а это "ядро смысла".
Интерпретация полностью завершается, когда вновь сформулированное "ядро смысла" возвращается и применяется в существующей жизненной ситуации индивида. Этим шагом завершается "герменевтический цикл". Юнгианский аналитик обычно выполняет этот заключительный шаг с помощью принципа компенсации, который гласит, что "бессознательное ядро смысла" ("бог") находится в компенсаторном отношении к односторонности сознания и выполняет телеологическую функцию: концентрируется на критическом дефиците в рамках позиции эго-сознания и показывает, что надо сделать, чтобы устранить его.
На третьей стадии интерпретации поднимается вопрос о психотерапевтическом потенциале этого метода. Интерпретатор-целитель в традиционной культуре мог бы сказать своему "пациенту" что-нибудь вроде следующего: "Эти симптомы свидетельствуют о том, что такой-то бог недоволен и чувствует себя забытым. Иди к этому богу и прояви уважение к нему. Посоветуйся с богом, что тебе надо еще сделать". Быть может, это приведет к тому, что пациент станет приверженцем какого-либо культа или станет служить богу в качестве священника или истово верующего. Современный психотерапевт, с другой стороны, мог бы высказать пациенту следующее предположение: "Ваши симптомы свидетельствуют о недочетах в развитии и об односторонности сознательной установки, что приводит к недоучету (или подавлению) важных частей самости; именно это и лежит в основе ваших невротических симптомов (или психотической одержимости). Ваши симптомы отражают попытки со стороны психики исцелить вас, привести к более высокой степени психологической интеграции и целостности. Вы должны быть благодарны им, потому что они сообщают вам, чему вы должны уделить внимание для вашей индивидуации". Открывая эго-сознание пациента для бессознательного и уделяя внимание "заброшенному" архетипу, терапевт-толкователь старается расчистить путь саморегулируемым процессам психики для работы и для возможности осуществления их целительных эффектов.
Для проведения такого рода интерпретации в процессе терапевтической практики психотерапевт, очевидно, должен хорошо знать мифические паттерны и фигуры. "Бессознательное ядро смысла" невозможно выявить на этом уровне до тех пор, пока не будут поняты и учтены содержание и динамика коллективного бессознательного. Архетипическая интерпретация помещает симптом в сферу религиозного расстройства, что само по себе уже придает симптому определенный смысл, которым он в иных обстоятельствах не обладает: один из архетипов ("богов") требует внимания и призывает душу к служению ему. Этот вид интерпретации способствует возникновению у пациента религиозной установки в том смысле, в котором определил ее Юнг – "внимательное разглядывание и наблюдение за определенными динамическими факторами, которые воспринимаются как "силы": духи, демоны, боги, законы, идеи, идеалы, – или другими, иначе названными, факторами в жизни человека, которые он считает достаточно могущественными, опасными или полезными, чтобы внимательно относиться к ним, или достаточно возвышенными, прекрасными и значимыми, чтобы поклоняться и любить их" (Jung, 1963, § 8). По Юнгу, Homo religiosus (человек религиозный) – "человек, который учитывает и внимательно наблюдает за некоторыми факторами, влияющими на него и его общее состояние" (Там же, § И). Такое отношение к психологическим причинам симптомов и призван создать у пациента указанный вид интерпретации.
Приведенная характеристика метода интерпретации будет использована в последующих размышлениях о психопатологическом симптоме, известном как клептомания.
В "Гарвардском руководстве по современной психиатрии" (Nicholi, 1978) клептомания относится к категории "импульсных расстройств". Альфред Стэнтон, автор раздела этого руководства, посвященного изменениям личности, приводит следующее описание типичных симптомов: "Пациенты с импульсными расстройствами периодически выполняют сложные стереотипные действия, обычно явно антисоциальные, часто при значительном, хотя и неясном, возбуждении и страхе быть пойманными, по причинам, которые они затрудняются объяснить" (р. 291). Лица, страдающие этой формой психопатологии, несомненно, находятся во власти бессознательного (для них) содержания и динамики, когда они разыгрывают свои драматические инсценировки. Стереотипность и большая предсказуемость их действий указывает на присутствие какой-то базовой фантазийно-действенной структуры, бессознательно определяющей "паттерн поведения". Высокий уровень испытываемого ими возбуждения имеет неясное происхождение и значение, указывая на бессознательные истоки либидо. И то, что причины их действий абсолютно неясны им самим, указывает на существование бессознательного центра контроля и управления. Примитивные личности, разумеется, считают, что люди в этом психологическом состоянии находятся во власти духов и обязаны точно выполнять их предписания и указания, соблюдая ритуальный порядок. Возбуждение и энтузиазм указывают на присутствие "демонов" или "богов".
Стэнтон далее говорит: "Точно так же, как и компульсивная личность, "неспособная" перестать дергать за дверную ручку, кусать свои ногти или теребить какие-то части своего тела, пациент с импульсным расстройством задает себе вопрос, почему он продолжает делать то, что делает, принимает решения, понимая, что рискует, и продолжает делать это" (Там же, р. 291–292). Этот человек, несомненно, должен находиться во власти чего-то большего или психологически более могущественного, чем его Эго. Это "нечто большее" является одним из "динамических факторов, которые воспринимаются как "силы", описанные Юнгом при обсуждении архетипов (1963, § 8)".
Клептомания представляет собой одно из импульсных расстройств, перечисленных в "Гарвардском руководстве": трансвестизм (расстройство, которое проявляется в компульсивном желании носить одежду противоположного пола и воображать себя представителем этого пола; менять половую идентичность на противоположную), вуайеризм (компульсивное желание подглядывать за людьми во время таких интимных актов, как раздевание, соитие и т. п.), эксгибиционизм (компульсивное желание демонстрировать свои гениталии на публике), пиромания (компульсивное желание стимулировать сексуальное возбуждение разжиганием пожаров и их созерцанием), компульсивное желание играть в азартные игры, наркомания и компульсивное желание тратить деньги. Все эти расстройства можно рассматривать как проявления "нормальных" человеческих побуждений. Но патологическими их делают компульсивность, неясность мотивации и общая бессознательность этих форм поведения. Замечательное наблюдение состоит в том, что каждое из этих расстройств может быть поставлено в соответствие мифическому паттерну Гермеса и интуитивно понято с помощью этой фигуры. Быть может, архетип, лежащий в основе образа Гермеса, проявляется во всех импульсивных расстройствах. Но это в наибольшей степени справедливо для клептомании, так как в мифе Гермес тесно связан с актом воровства.
Клептомания, импульсивное расстройство, представляет собой нарушение в рамках нормального импульса. Побуждение воровать само по себе не является расстройством: каждый испытывает его в тот или иной момент, и, хотя оно может оказаться антисоциальным, его, в сущности, нельзя считать аберрантным или психопатологическим. Оно заложено в природе человека. Поскольку этот импульс входит в состав человеческой нормы, поддерживается архетипом и представлен в архетипических образах, воровство имеет более широкое распространение среди людей, чем довольно редкий его вариант, клептомания. Распространенность этого побуждения привела к тому, что государство вынуждено в законодательном порядке защищать индивидов и общество от разрушительных последствий, к которым может привести это побуждение в случае коллективного потакания ему. Очевидно, что если бы этот импульс не был общечеловеческим, настоятельное требование соблюдать законы, направленные против воровства, не присутствовало бы во всех обществах без исключения.
Для понимания клептомании полезно также рассмотреть ее в сравнении с такими формами асоциального поведения (характеропатиями), как психопатия и социопатия. Когда люди совершают кражу по причине клептомании, вследствие импульсного расстройства, они ощущают внутренний запрет на воровство, понимают, что действуют неправильно, и чувствуют себя виновными в совершении кражи под воздействием побуждения. С другой стороны, при характеропатиях, когда запрет на воровство воспринимается как внешний для самости, индивиды не чувствуют вины или угрызений совести за совершение кражи под воздействием импульса. Поэтому внутренние психологические структуры клептомана являются более сложными, чем у вора-социопата, который просто действует под влиянием импульса, не обращая внимания на других и на общее благополучие.
Когда побуждение к воровству проявляется без осложнений и в нормальной форме, как, например, желание получить что-либо без оплаты или без заключения торговой сделки по данному предмету, понять мотивы такого поступка нетрудно – они более или менее прозрачны, и цель поступка вполне конкретна. Более того, побуждение остается под контролем Эго, поэтому закон обоснованно считает нас ответственными за совершение действий на основе желания украсть. Но клептомания является манией воровства, и побуждение украсть настолько заряжено энергией, что Эго становится практически бессильным и часто не способно противиться ему. Вызывает сомнение, стоит ли считать людей, страдающих от этого состояния, ответственными за воровские поступки. Кроме того, при доминировании клептомании цель воровства остается очень неясной. Маниакальная страсть к воровству принципиально отличается от обычного воровства, когда человек хочет чего-то, но не имеет денег, чтобы заплатить за это. Когда само воровство структурируется в психике как непреодолимое побуждение, тогда неважно, может человек заплатить за вещь или нет; этой вещью необходимо завладеть путем воровства и никаким иным путем. Сам предмет часто оказывается весьма банальным, его ценность в основном символическая, а не денежная.
Предыдущее обсуждение приводит к следующим психологическим вопросам. Почему психика структурируется указанным образом? Что представляет собой дефицит развития и односторонность эго-сознания, при которых указанное расстройство оказывается патологической попыткой к компенсации? Как надо понимать цели этой любопытной формы психологического самолечения, особенно когда такое самолечение происходит на стадии лиминальности середины жизни?
Я придерживаюсь того взгляда, что эпизодическая клептомания в середине жизни отражает проявление Гермеса. Архетип, действуя из бессознательного, утверждает мощную противостоящую волю в форме компульсивного воровства, и эта сила захлестывает Эго и приводит его в замешательство относительно ее смысла и намерения.
Однажды ко мне на прием пришла женщина среднего возраста по поводу предполагаемой проблемы в браке и попутно сообщила о том, что страдала последний год от неконтролируемого компульсивного желания воровать мелкие предметы с косметических прилавков в дешевых магазинах. Эта женщина была женой известного в городе человека и матерью нескольких "прекрасных детей". Она стеснялась и стыдилась этого странного поведения и жила в страхе быть пойманной. Она не могла понять, какая сила овладела ею и почему она должна была воровать вещи, которые она вполне могла бы купить.
Эта женщина была воспитана в религиозной семье и придерживалась строгих взглядов. Однако в последние годы ее набожность ослабела, так как муж отдалился от нее и начал проявлять постоянный и более чем тревожащий интерес к другой женщине. Ее материнская функция претерпела существенные изменения, так как дети выросли и стали независимыми. Ее значение в семье и поддержка ее со стороны семьи уменьшились, и поэтому неудивительно, что началось снижение ее самооценки, которая в основном опиралась на необходимости быть "хорошей", т. е. ставить себя и свои желания на последнее место – после мужа и его карьеры, после детей и их потребностей, после родителей и их родственников и т. п. Она чувствовала, что теряет почву под ногами.
Поставленными под угрозу оказались прежний доминирующий паттерн самостной организации этой женщины как жены и матери, а также опирающиеся на этот паттерн идентичность и самооценка. Более того, это случилось в тот период ее жизни, когда происходили и другие внутренние интрапсихические изменения, и все эти силы, объединившись, "раскололи монолит" и вызвали состояние лиминальности в середине жизни. Когда эта женщина пришла ко мне на прием, она уже около года находилась в этом состоянии и хотела, чтобы я помог ей вернуть все на свои места.
Воровство внедрило в жизнь этой женщины компульсивный и бессознательно определенный набор действий. Ее акты воровства зарождались в подавленной части ее личности (в "тени", по юнгианской терминологии), и в эпизодах клептомании этачасть возвращалась в ее поведенческий репертуар. Но сам специфический и опосредованный способ, с помощью которого она проявляла себя, не позволял ей понять, что она собой представляет и чего требует. На сознательном уровне эта женщина не знала, что она делала и почему.
С большой долей вероятности можно предсказать, что вытесненная тень вернется в середине жизни и скорее всего – на стадии лиминальности. Чувство, сопутствующее ее возвращению, часто описывается как "молодость": "Я вновь чувствую себя молодым". Ранее вытесненные импульсы, влечения, фантазии, устремления и желания с новой силой проявляются в середине жизни. Это происходит либо потому, что механизмы защиты от бессознательного частично утратили способность удерживать подавленные содержания, либо потому, что бессознательное заряжено энергией больше, чем обычно, и способно прорываться через заградительные барьеры, либо из-за того и другого вместе. Это внезапное проявление подавленного бессознательного может принимать множество форм, и одной из нихявляется такое компульсивное расстройство, как клептомания. При клептомании подавленное бессознательное действует напрямую во внешнем мире, в обход Эго, которое оказывается относительно бессильным, чтобы помешать бессознательному играть свою игру. Тот, кто разыгрывает эту драму, обычно не может понять, что хочет бессознательное. Бессознательное говорит на символическом языке, как и в сновидениях, только здесь оно выражает себя посредством действия.
Моя пациентка, женщина в среднем возрасте, страдающая от клептомании, сформировала на основе своего предыдущего развития такую идентичность и паттерн сознания, которые мешали ей осознать, что она хотела для себя. Это сильное ослабление способности желать чего-то для себя и развитие способности реагировать на желания других достигло такой степени, что она больше не знала, какими могут быть ее собственные желания и предпочтения и даже, вообще, способна ли она чего-то желать. Поэтому ее поведение говорило ей о бессознательности ее желаний.
Гермес, с другой стороны, демонстрирует совершенно иное отношение к побуждению и желанию, так что если это действительно он проявляет свой лик в клептомании, то он делает это в совершенно искаженной форме. Тем не менее, сохраняя нашу точку зрения на то, что Гермес действительно проявляется в побуждении украсть, можно понять, каким образом бессознательное могло бы пытаться исцелить себя с помощью этого симптома.