Яцько понял, что с повстанцами ведут бой не слуги Ферхада или Гамида, а хорошо вооруженные и вышколенные воины, которые противопоставили большей численности повстанцев выучку и воинское мастерство. Они нарушили все расчеты Чернобородого. Хотя многие из них пали во время боя, оставшиеся сдерживали повстанцев до подхода свежих подкреплений.
Ряды повстанцев быстро редели.
У паренька сжалось сердце, когда он увидел, как две вражеские лавины, хлынувшие из укрытий, окружили повстанцев со всех сторон. Битва разгорелась еще сильнее. Звенигора со своим отрядом мог бы вырваться из кольца врагов, но, видимо, и не помышлял об этом, он врубался все глубже и глубже в строй янычар, блеск его сабли наводил на них ужас: они расступались перед ним, как отара перед разъяренным быком. Рядом с ним рубились Якуб с Исметом, и эта тройка, как клином, раскалывала густые ряды врагов…
Зашло солнце, и в глубоком горном ущелье сразу стало темно. Все слилось в глазах у Яцька, – казалось, что копошится огромный муравейник. Вскоре тьма черной пеленой окутала и его. Долетали лишь жуткие крики озверевших людей, бряцанье оружия да стоны и проклятия раненых.
Постепенно шум боя начал стихать, и паренька охватила тревога. Теперь нечего и думать о победе повстанцев – чересчур неравны были силы. Оставалось лишь надеяться, что кто-нибудь из своих спасется и он не останется одиноким в этой кровавой долине.
Но вот до его слуха донесся голос Арсена:
– Яцько, беги! Не жди нас! Беги!..
Яцько вздрогнул и напряг все внимание, стараясь хоть что-нибудь увидеть внизу или еще раз услышать голос старшего друга. Но ничего больше не услышал и не увидел. Битва закончилась. Воцарилась тишина, изредка нарушаемая предсмертными хрипами умирающих да радостной перекличкой победителей.
Что же делать? Бежать со Златкой подальше от этого страшного места? А как же Арсен? Может, он раненый лежит где-нибудь под кустом и ждет помощи?
Златкины плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.
– Все наши погибли, – не то утверждала, не то спрашивала она.
– Может, и не все, – утешал ее Яцько, – стемнеет, пойду поищу…
Эта мысль – пойти на поиски – возникла внезапно и не давала пареньку покоя. Он еле дождался, когда в долине стихла суетня победителей, которые стаскивали своих раненых к кострам, запылавшим под горой, в стороне от поля боя.
Издалека было слышно, как перекликаются часовые.
Строго наказав Златке никуда не отлучаться, Яцько осторожно спустился со скалы и лощиной, между кустами, пополз к полю битвы.
Больше часа шнырял он, стараясь среди множества трупов отыскать Арсена. Ночь была темная, далекие костры давали лишь слабые отблески. Паренек поднимал головы убитых, поворачивал к свету костров и тихо опускал на землю. Арсена нигде не было.
Где же он? Может, раненый и в плену?
Одержав полную победу, вражеские воины устраивались вокруг костров на отдых. Лишь несколько силуэтов часовых виднелось на границе лагеря.
Яцько осторожно подкрался поближе к ним и залег под кустом. Послышался тихий стон, долетевший из ночной тьмы, а вслед за ним грубая ругань часового:
– Буду я еще искать для тебя воду, нечестивый! Сдохнешь и так до утра! Замолчи, а то прикончу, собака!
Кому так отвечает часовой? Наверняка не своему раненому, а пленному повстанцу. А вдруг и Арсен там же?
Яцько пробрался за кустами и оказался рядом с часовым, который сидел на камне, подстелив под себя какие-то лохмотья. Перед ним в неглубоком овражке, размытом дождевыми потоками, лежало несколько связанных пленных. Ближний костер начал уже гаснуть.
Сердце паренька забилось сильнее. Значит, не все повстанцы погибли! Может, и Арсен среди них, ведь в самом конце боя он был еще живой.
Он задумался: как же помочь пленным освободиться?
Проще всего – убить часового. Так и решил поначалу: подкрасться и ударить ятаганом по склоненной шее. Но тот мог вскрикнуть, поднять тревогу – и тогда все пропадет. Нет, так не годится. Может, подождать, пока он заснет?
Но часовой, как назло, не засыпал, а тихонько мурлыкал себе под нос какую-то песенку, покачиваясь с боку на бок.
Яцько был в отчаянии. Время шло, уносилось бесповоротно. Скоро взойдет луна, и тогда вообще ничего нельзя было сделать. Нужно на что-то решаться! Но на что?
Вытянув ятаган, юноша осторожно пополз вперед, замирая при малейшем шорохе. Сердце громко стучало в груди. От волнения вспотели руки и пересохло во рту. Сейчас, впервые в жизни, ему нужно убить человека! Пусть врага – но все равно человека!
Однако убивать ему не пришлось.
Часовой зашевелился, встал и поплелся к костру, на ходу собирая сухой хворост. Яцько, согнувшись, мигом перебежал через открытое место и прыгнул в яму. Скатившись по крутому склону на дно, он ударился лицом обо что-то твердое.
– Что за черт тут топчется? – послышался знакомый голос.
– Арсен! – прошептал Яцько. – Это ты? Не ранен?
– Яцько? – обрадовался казак. – Как ты сюда попал? – в голосе прозвучала тревога. – Сам пришел или привели?
Яцько не ответил. Судорожно нащупал связанные руки казака и ятаганом разрезал веревку.
– Быстрее! Пока нет часового, бежим!
– Здесь еще Исмет и Якуб. Исмет ранен. Дай ятаган!..
Он быстро освободил от пут товарищей и выглянул из ямы. Часовой возвращался назад.
– Жаль, не успеем выбраться до него. Придется отправить к праотцам… Ты ляг, Яцько, мы с Якубом сами. Если поднимется тревога, беги, не дожидаясь нас!
Арсен и Якуб притаились в тени за валуном. Часовой, ничего не подозревая, примостился на своем джеббе и сладко зевнул, закрыв в истоме глаза. В тот же миг жесткий шерстяной кляп заткнул ему рот, а железные руки сдавили горло. Часовой заметался, стараясь вырваться, захрипел, но быстро умолк.
– Айда, друзья! – шепнул Арсен и поднял на плечо Исмета.
Хворост, который янычары подбросили в это время на костер, пригасил огонь. Три фигуры проскользнули незамеченными через мрачное поле, где вперемешку лежали повстанцы и янычары. На земле повсюду валялось оружие. Беглецы взяли по сабле и прошмыгнули в ущелье, где пряталась Златка. Забрав с собой девушку, быстро растворились в ночной темноте.
К полуночи достигли берега Кызыл-Ирмака. Начала всходить луна, и мутные волны реки заиграли мерцающими серебристыми блестками. Слева виднелось какое-то небольшое село. На кольях, вбитых в землю, сушились рыбацкие сети. Возле причала темнело несколько остроносых челнов.
Исмет не приходил в сознание. Его положили на землю и прикрыли шерстяным одеялом.
– Что станем делать, друзья? – спросил Арсен. – Скоро утро, и по нашим следам кинутся преследователи. Якуб, ты старше нас всех, хорошо знаешь страну, посоветуй, как нам поступить.
– Я думаю так: бежать отсюда немедленно и подальше. Удобнее всего – спуститься на лодке вниз по Ирмаку. Течение здесь быстрое, и мы затемно отплыли бы на десять, а то и на пятнадцать фарсахов… Правда, на реке есть пороги, но я их знаю. Переплывем!
– А что – это недурно! Толковый совет! Айда!
Они подбежали к причалу, отвязали челн побольше. Вместо весел вырубили длинные шесты. Но вдруг настороженный слух уловил глухой стон. Потом послышался топот ног. Беглецы замерли, притаились за кустами. Не сомневались, что по их следам идет погоня. Выплывать на середину реки было опасно, и Арсен держался руками за ветви, хорошо защищавшие их от постороннего взгляда.
Кто-то быстро приближался. Под ногами шелестела трава, трещали сухие ветки.
Якуб прикрыл лицо Исмета кауком, чтобы стон раненого не выдал их. Яцько сжал в руке ятаган. Златка съежилась, дрожа от ночной прохлады и страха. Только Арсен, уловив острым слухом, что идет кто-то один с тяжелой ношей, спокойно ждал, пока неизвестного поглотит ночная тьма.
Но неизвестный остановился за кустом как раз напротив лодки и пробормотал что-то неразборчиво. Арсен подумал с досадой, что придется, должно быть, отправить непрошеного гостя к чертям в пекло.
Держась левой рукой за ветку, начал осторожно вытягивать из ножен саблю. Но за кустом послышались знакомые голоса:
– Брось меня здесь, пан Мартын. Не тащи… Я уж не жилец на белом свете… Спасайся сам, пока не поздно…
– Э, пан Квочка, это было бы не по-рыцарски, – прогудел в ответ Спыхальский. – Разрази меня гром, если я оставлю товарища в беде!
– И сам погибнешь – и меня не спасешь…
Арсен убрал саблю в ножны и, облегченно вздохнув, позвал шепотом:
– Сюда, пан Спыхальский, сюда! Спускай раненого в лодку.
– О Матка Боска! – воскликнул пан Спыхальский. – Ты чуешь, пан Квочка? Там наши! Теперь мы спасены!
На берег вышел, сгибаясь под тяжелой ношей, мокрый от крови и пота поляк. Арсен принял у него раненого, положил на дно лодки.
– Быстрее садись, пан Мартын! Отплываем.
Спыхальский сел на лавочку. Арсен и Якуб сильно оттолкнулись от берега, и лодка, подхваченная стремительным потоком, выплыла на середину реки.
Фелюга в море
Целые сутки плыли без отдыха. Только на второй день, когда одолел голод, причалили к берегу возле какого-то небольшого селения, и Якуб купил несколько десятков сухих ячневых коржей и круг овечьего сыра.
На третий день похоронили в водах Кызыл-Ирмака Исмета. А на восьмой – добрались до заболоченного, заросшего тростником устья, напомнившего Арсену необозримые днепровские плавни. Тяжелое зеленое море болотной растительности весело хлюпало под порывами свежего ветра. Стаи разноцветных птиц носились над бескрайними просторами зарослей. На тихих плесах и в мутных заводях лениво сновали неповоротливые рыбачьи лодки.
Поздно вечером подгребли к одному из островов, намытых морским прибоем и речными наносами. Еще издалека Арсен заметил в узкой протоке белый парус фелюги и направил к ней лодку.
На берегу пылал огонь. Вкусно пахла вареная рыба. Вокруг костра сидели рыбаки и ели из казанка ароматную уху. В темноте они не заметили лодки, что тихо причалила к их фелюге.
Беглецы молча взобрались на судно и оттолкнулись от берега. Наклонившись на левый борт, фелюга скользнула в протоку, соединявшую устье реки с морем.
Только тогда послышался пронзительный крик рыбаков, но вскоре он растворился в шуме прибоя.
Арсен стоял у руля, и радость переполняла его. Перед ним открылся путь на родину! Время, проведенное в неволе, казалось тяжелым сном, который прошел безвозвратно. Теперь он хотел только одного – попутного ветра и удачи. А там…
Фелюга шла резво. Поскрипывали снасти, гудел парус. Порывистый ветер все дальше и дальше гнал судно от чужих мрачных берегов.
Два дня прошли без происшествий. Несколько кораблей, встретившихся беглецам, не обратили на них внимания и проплыли мимо. В трюме было вдоволь воды в бочках и вяленой рыбы. Ничто не предвещало беды. Еще день-другой – и вот-вот покажутся пологие берега Буджака или Добруджи. А там – рукой подать и до Днепра…
Но вдруг нагрянула беда.
На третью ночь ветер стих, и парус повис, как тряпка. Фелюга остановилась. Однако море тревожно вздыхало, глухо стонало, легко покачивая небольшое суденышко на своей могучей груди. Луна спряталась за тучи, и вокруг наступила непроглядная тьма. Стало тяжело дышать.
– Собирается гроза, – сказал Якуб.
Арсен перегнулся через борт, приложил к уху ладонь. Его слух уловил чуть слышный рокот, он поднимался будто бы из самых глубин моря. Он знал: такой гул в степи – верный признак того, что идет конная орда. А на море… Неужели буря? Неужели, когда до днепровского устья осталось дня два хода, им встанет на пути неодолимая преграда?
– Опустить парус! Закрепите бочку с водой! Да не забудьте люки закрыть! Торопитесь, друзья! – крикнул он, вслушиваясь в глухой нарастающий гул.
В темноте нелегко было справиться с большим тяжелым парусом. Снасти запутались. Их пришлось обрубить саблями. Полотнище упало вниз, и его с трудом затолкали в трюм.
Тем временем грозный гул, который несся, как казалось, со всех сторон, внезапно перерос в тяжелый рев и свист. Фелюга вздрогнула, наклонилась на левый борт. Арсен налег на руль и развернул судно кормой к ветру, который подхватил ее, словно пушинку, затряс, завертел и понес в темноту ночи.
Холодные волны перекатывались через палубу. Арсен выплюнул изо рта соленую воду и закричал:
– Якуб, Яцько, идите вниз! Вам здесь нечего делать! Мы останемся наверху вдвоем с Мартыном!
Промокшие до нитки Якуб и Яцько, держась за снасти, пробрались в носовую часть фелюги. Открыли люк и втиснулись в тесную каморку. В уголке, качаясь в подвешенной на металлических цепочках лампадке, желтым огоньком коптила свеча. Златка сидела на лавке, вцепившись руками в небольшой столик, а Квочка лежал прямо на полу. Рана его загноилась, нога распухла. От острой боли раненому хотелось кричать, выть, но не было сил, и он жалобно стонал.
Якуб и Яцько перешагнули через Квочку и устроились в углу, молясь своим, таким непохожим богам об одном: чтобы спасли их от разъяренной стихии.
Буря крепчала. Вокруг все ревело, клокотало, бесновалось, как в кипящем котле. Пронизывающий ветер сгибал мачту, швырял на палубу мокрые космы туч, словно хотел во что бы то ни стало закружить, перевернуть утлое суденышко, смахнуть его с поверхности моря, как росинку с листка. В его обшивке что-то скрипело, стонало, трещало, и казалось, фелюга вот-вот рассыплется, разлетится в бурлящем мраке.
Арсен всей грудью навалился на руль, чувствуя, что судно перестает слушаться его. Спыхальский вцепился с другой стороны и что есть силы тянул на себя:
– Выдержит?
– А черт его знает! Будем надеяться на лучшее. Если буря не усилится, то, может, и обойдется как-нибудь! – прокричал в ответ Звенигора.
Новый порыв ветра поднял фелюгу на гребень огромной волны, а потом стремительно кинул ее в ужасную бездну. Затрещала мачта и с грохотом свалилась на носовую надстройку. Следующая волна смыла обломки в море.
Непрерывно сверкали молнии. Побелевшими губами Спыхальский шептал: "Езус, Мария!" Арсен почувствовал холодок под сердцем. Какая нелепость! Вырваться из неволи, преодолеть такие опасности и утонуть в море!..
Так прошла ночь. Утром Спыхальский заметил впереди что-то темное.
– Арсен, скала! – закричал он.
Оба налегли на руль. Фелюга круто повернула в сторону, подставив правый борт натиску рассвирепевшего ветра, почти легла на гребень водяного вала. И тут Арсен увидел, что это не скала.
– Корабль!.. Галера… Тонет… Держись, Мартын, мы сейчас ударимся об нее!
Они еще сильнее налегли на руль, стараясь проскользнуть мимо опрокинутого вверх дном судна. Но расстояние до него быстро сокращалось, и избежать столкновения они не смогли. Фелюга, скользя, чиркнула кормой о галеру. Раздался оглушительный треск – руль переломился и скрылся в волнах…
От удара Спыхальский перелетел через борт и оказался в воде. Хорошо еще, что они с вечера привязались веревками к железной скобе, поэтому его не затянуло в бушующую бездну, и Арсен помог выбраться на палубу.
– А, чтоб ему пусто было, давненько я не купался с таким удовольствием, как нынче! – не удержался от грустной шутки перепуганный, мокрый с головы до ног шляхтич.
Теперь, когда руля не стало и фелюга затанцевала на волнах как хотела, им уже нечего было делать на палубе, и они втиснулись в мокрую и темную каморку.
– Ну, что там? – простонал Квочка. – Буря сильней разыгралась? Мы думали, что уже тонем, так затрещало все…
– Пока еще не тонем, но… потонем, будь уверен, пан Квочка, – мрачно ответил Спыхальский, дрожа от холода. Только теперь до его сознания дошло, что он находился на волосок от смерти, и ему стало по-настоящему страшно.
– Потонем?.. – Квочка надолго замолк, а потом тихо произнес: – Из-за меня все это…
– Как это так? – спросил Звенигора.
– Есть старое казацкое поверье: когда в море выплывает грешник, то обязательно накличет на себя и своих товарищей беду. Буря потопит или разбросает по морю их челны. А я – великий грешник… Когда бежал от пана Яблоновского, обещал матери и брату вырвать их из шляхетской неволи, забрать с собой, чтобы не издевалась над ними панская сволота…
– Но, но, пан Квочка, не так круто! – повысил голос пан Спыхальский. – Можно найти и другое слово!
– Я и говорю: панская сволочь чтобы не издевалась над ними! А как ушел, так до сих пор… Проклятый! Забыл мать и брата… Нет мне прощения! За это Бог и карает меня, а вместе со мною и вас.
– Не болтай глупости! – прикрикнул на него Арсен, поняв, к чему тот клонит. – Все мы грешники, кроме Яцька и Златки…
– Не уговаривай меня, брат, – запротестовал Квочка. – Я чувствую, что настала пора предстать мне перед Богом. Так вот, в последнюю минуту я, может, помогу вашей беде. По Квочке плакать некому: жинка и дети в неволе, мать, наверное, давно померла… А брату не до слез – успевай только почесываться от панских плетей, чума бы побрала всех панов!
– Кгм, кгм… – закашлялся пан Спыхальский, но промолчал.
А Квочка продолжал:
– Слыхал я от старых людей, что если такой грешник по доброй воле кинется во время бури в море и оно примет жертву, то буря стихнет.
– Глупости! – снова воскликнул Арсен. – Мы не позволим тебе это сделать!
– Друже, даже Господь Бог не властен над смертью. А ты хочешь остановить ее. Напрасные старания!
Они умолкли. Фелюгу бросало из стороны в сторону, как сухую скорлупку. Все в ней трещало, скрипело. Каждая минута для нее могла стать последней.
После особенно сильного удара грома и порыва ветра, когда казалось, что судно поднялось торчмя и вот-вот опрокинется, Квочка, стеная, поднялся на ноги, передвинулся вдоль лавки к люку, открыл его.
– Ты куда? – вскочил Арсен.
Но Квочка остановил его, протянув перед собой руку.
– Прощайте! Я уже не жилец на белом свете! А вам еще, может, посчастливится добраться до родной земли… Поклонитесь ей от меня… Мало мне пришлось ее орать, бороновать, засевать… Пускай простит, не взыщет… И скажите еще, что любил я ее безмерно! Хотя и не нашей была, а панской… любил!..
В его словах чувствовалась какая-то необычайная сила и проникновенность. Арсен вздрогнул, поняв, что так говорить можно только перед смертью. Он не посмел задержать этого измученного, но сильного духом человека.
Квочка слегка помахал рукой, улыбнулся и, опершись здоровой ногой о порог, выпрыгнул на палубу. В тот же миг огромная волна накрыла его с головой и унесла в кипящую, бурливую муть.
– О святая Мария! – еле слышно прошептал пан Спыхальский.
Все молчали.