Мотохайдус жестом приказал слуге открыть окно, дабы приток прохладного воздуха остудил разгорячившегося сёгуна. Он был убеждён, что сумеет создать нечто более выдающееся, чем уничтожение непокорных крепостей. И теперь, приобретя за долгие годы мудрость и мощь, решил рискнуть для отчаянного рывка к великой цели.
- Главное - неторопливое достоинство и точный выбор подходящего часа, - настаивал советник Тоды.
- Ты прав, Мото-сан, но совещание затягивается! - предупредил Хадзиме. - На сей раз мы решим, куда именно ударить противнику! Обсудим неотложную часть, потом делайте, что хотите… без меня.
- Позволите продолжить? - генерал хатамото Хавасан снова встал, свысока оглядел собравшихся. Коренастого сложения самурай, в одежде играющей буйством красок, имел крепкий командный голос и всегда чётко выражал мысли, и порой казалось, наперёд знал намерения главнокомандующего. Малиновая лента с белыми и чёрными полосами стягивала два жёстких пучка седевших волос. Лоб загорелый, высокий, с морщинами глубокими, словно овраги. В серых глазах - горячее неутолимое желание служить по достоинству. Шея - толстая и короткая, такая у борца. Руки - жилистые, с набухшими венами, на указательном и среднем пальцах правой руки сверкали два перстня: с бриллиантом и рубином - награда сёгуна за преданность, за отвагу. Грудь генерала широко раздулась:
- Я, Иоши Хавасан, полностью поддерживаю сёгуна и отвергаю план советника.
Глаза Хадзиме вспыхнули светом радости, с которым тот обычно встречал потрясающую мысль. Мотохайдус поморщился.
Хавасан ударил по столу кулаком так, что вздрогнули ближние от него вассалы.
- Я сам поведу авангард армии в наступление на логово Оды, и даже ценой собственной жизни не позволю врагу усомниться в превосходстве моего Тэнно!
Игра взглядов мгновенно распространилась по залу, разбегаясь невидимыми волнами. Зал затаился с безмолвным напряжением.
- Незыблемое правило самурайской чести, известное с давних времён: авангард должен возглавить Сайто Хидеаки, владелец провинции, ближе всего расположенной к неприятелю, - твёрдо сказал вассал Уэсуги, генерал Накомото, поднявшись на ноги.
Узел волос на его затылке был перевязан бледно-зелёной лентой. Поверх кимоно златотканой парчи - накидка из тигровой шкуры. Позолоченный меч и дорогой наряд делали его величественным.
- Расстояние между полем боя и расположением крепости не должно иметь никакого отношения к порядку следования войск, - уверенность в себе, помноженная на вдохновение, прибавляла веса речам Хавасана. Он выглядел исполином, способным в одиночку пробиться в гуще врагов к заветной цели. - Сражение не всегда выигрывается и численностью войска, но чаще мастерством командира. Грань между победой и поражением - тонкая и зыбкая, малейшая оплошность нарушит её. Я, сын Иоши Добая, должен быть на передовой! Ударом в лоб я опрокину оборону Нагоя!
Хадзиме смотрел на него с гордостью, умилением, с которым отец глядит на любимого сына. Стиль полководческого искусства, присущий Хавасану, отличался неукротимым напором.
Умудрённый опытом бесчисленных битв, проникшийся самоуверенностью благодаря их победоносному исходу, генерал Хавасан стремился влиять на решение совета, исходя из своих убеждений и правил. И теперь не желал считаться ни с чьим чужим "ошибочным мнением".
Генерал резерва, Накомото, уступать не собирался. Он выставил вперёд нижнюю челюсть и с видом гордым и самодовольным отвечал:
- Нагоя сходу не взять. Река Кисо-гава огибает линию укреплений в окрестностях города с севера, и она довольно широка. А на противоположном берегу засел Ода Бадафуса - его аркебузиры и лучники перестреляют вас на переправе, а его самураи даже не станут седлать коней.
Будучи равными военачальниками, Хавасан и Накомото постоянно соперничали, однако без тени неприязни или зависти, опровергая пословицу, будто двум большим рыбам тесно в одном пруду. Они оба сражались, возлагая свою жизнь и веру на одно лишь движение меча.
- Мы наступаем зимой, когда реку скуёт льдом, и она не станет преградой. Напротив, для конницы будет довольно простора, - возражал Хавасан.
- К зиме наша армия превратится в сборище голодранцев, - скривился Накомото.
Спор бы затянулся, если бы Мотохайдус не рассудил с приличествующей его положению непостижимой мудростью:
- Пусть предварительное совещание - всего лишь совещание, но истинное положение дел оценим при подходе, так скажем, за десять ри!..
Советник сдержанно улыбнулся собственной шутке. Вассалы, коменданты крепостей, военачальники из провинций и мастера поддержали тихими возгласами. Но Хадзиме, который был сейчас слишком серьёзен, покачал указательным пальцем; ослепительно блеснул крупный бриллиант. Он не захотел пускаться в пространные объяснения, поэтому выразился кратко:
- У нас не больше двух недель, чтобы встряхнуть разгильдяев, потом - выступаем!
Покидая зал, Хадзиме вполголоса напомнил Кендзо:
- Доведи братьям Зотайдо насчёт реликвии, хранимой в Ацута.
Совещание окончилось, служанки внесли в зал кушанья, появились и танцовщицы, и музыканты, а за окном клубились облака, своим непостоянством отражая в зеркале небес разброд, который переживала страна. Воспользовавшись случаем, Шуинсай со своей отцовской болью обратился к мастеру Кендзо. Хмурым молчанием старик дал понять, что дело скверно и лучше ему не отвечать. По существу миссии Зотайдо Кендзо сказал приблизительно следующее:
- В храме Ацута, как известно, хранится священный меч, извлечённый со дна моря лучшими ныряльщиками Ямато. Этот меч необходимо найти и перепрятать там же, но так, чтобы никто, кроме императора Нинтоку Тоды, не смог его отыскать. Война войной, а ваше шпионское задание надо выполнять в тылу врага и вернуться живыми. Вам ещё - за яшмовыми подвесками и за зеркалом в два разных места.
Лао, наевшись "от пуза", ворчал, требуя оставить зал и гостей, и вообще старший Зотайдо охотно отправился бы на недельку погостить у брата. Чуя нутром смятение Шуинсая, перестал бормотать под нос, и, деликатно пояснив Мотохайдусу причину их скорого ухода, поспешил вон.
* * *
Издали, в предзакатных сумерках, Ампаруа казалась забытой деревней. Тропы к ней всегда заметало глубокими снегами, и можно невольно подумать, что находишься на горном перевале где-нибудь в Яманаси. Но сегодня белого покрова оказалось меньше, и в нём темнели следы недавно прошедшей многочисленной конницы. Зимой в деревне обычно стояла тишина, нарушаемая перекликанием птиц на изгородях и звуками тренировки в бамбуковом лесу близ додзё младшего Зотайдо, но сейчас царило неистовое оживление: сельские мужчины разных возрастов рвались записываться в ряды армии императора Нинтоку Тоды.
Писари обосновались в доме Зотайдо Лао, где до того проживал Кендзо, а прибывшие сотники гордо объявили о том, что из крестьян создаётся особый армейский корпус, возглавляемый самим Кено Мицухидэ… Этому подразделению доведётся одним из первых высадиться на вражескую территорию с моря, чтобы заслужить высокое право сражаться бок обок с когортой прославленных самураев и военачальников. Оставшиеся в живых крестьяне милостью императора будут возведены в чин дзи-самураев, а наиболее отличившимся пожалуют земельный надел - хан. Отдавая свою жизнь в распоряжение командиров армии императора Нинтоку, каждый новоявленный буси испытывал священный трепет.
Сгорая от желания скорее поставить жирный иероглиф своей фамилии, добровольцы едва не теряли самообладание - сотники вели тщательный отбор и многих не брали.
- На службу Тэнно! На службу Белому Тигру - Освободителю! - отовсюду доносился многоголосый восторженный призыв - из домов и заснеженных садов выбегали люди. Отказники угрюмо и обиженно расходились и запирались по своим хижинам.
Растолкав прочих, из толпы односельчан выбрались двое - Монтаро и Маса, рискнувшие проявить гражданскую инициативу. Оба пребывали в смятении: им отказали! Но, узнав от Йиро, что в отношении их и им подобных у командования особое дело, почувствовали надежду.
Возвращение мастеров из Эдо в додзё Ампаруа не осталось незамеченным: ученики почтили приход братьев Зотайдо уважительным молчанием и общим поклоном. На миг звуки утихли, и почудилось, что деревня заснула, но потом затишье снова разорвали бурные эмоции.
В большой комнате хижины мастера Шуинсая пламя свечи металось отчаянно, будто его сотрясала нечистая сила. Узнав от супруги, что их непутёвый сын не появлялся дома долгое время, хозяин дома гневался, не находя себе места. Шина, опустив голову, сидела в прострации, побледневшая Рёи испугано поглядывала на хозяина, не решаясь предложить ужин. Шуинсаю казалось, что с одного поля боя он попал на другое, и это, второе, страшило неясностью, терзало душу.
Напряжение росло, угнетало, и Лао в привычной суровой манере отправил служанку подогреть саке. Усевшись на циновку рядом с неспокойным братом, Лао пообещал, что младший скоро увидит мальчика - каким бы непростым нравом не отличался Шиничиро, но, узнав, что отец уходит на войну, обязательно придёт.
- Что бы там ни натворил, племяш пошёл в меня! - заявил Лао, потерев вспотевшую лысину, увенчанную белым пушком. Саке приятно разогрело нутро, и старший брат даже пообещал, что Шиничиро появится вскоре - не успеет Шуинсай покинуть додзё. Однако младший Зотайдо испытывал сильное волнение, отчего его обычно безукоризненно ясный ум затуманился тревогой. И хотя внешне он был холоден, как остывший очаг, и даже теперь проявлял завидную стойкость, мятущаяся душа нуждалась в одиноком отрешённом самонаблюдении. Жена покинула их, ушла служанка, убрав пустую посуду. Проводив напившегося брата в комнату для почётных гостей, Шуинсай остался медитировать: не скоро лицо его стало безмятежным, как небо после сильного ливня - ни облачка…
Глава 13
Оставшись одна в комнате, Суа приказала никому не входить, и даже если появится император, доложить ему, что сестра больна лихорадкой, острой и заразной. Надев утеплённый кожаный доспех, опоясалась длинным и коротким клинками, запаслась сюрикэнами и терпением. Этой звёздной, но холодной осенней ночью, Суа покинула дворец через тайный ход. Её стройная высокая фигура, облачённая в чёрную меховую накидку с капюшоном, растворилась во тьме бамбукового леса. За полночи она собиралась преодолеть большое расстояние и выполнить свою часть плана, что украдкой передала ей во дворце немая служанка Мотохайдуса, Ами.
Ни на минуту девушка не замедлила ход. На запорошённой снегами тропе в Сагамихару застоялся конь, привязанный к приметной корявой сосне. Из темноты бамбуковой рощи выбрались пятеро в доспехах императорской охраны, с ними вышел незнакомец, наряженный нищим. С виду его, согбенного и кривоногого, в мешковатой одежде, которую, казалось, подрали собаки, можно было принять за попрошайку или за старика-пилигрима. Его маленькое лицо с острым подбородком мертвецки бледнело на фоне торчавшей шерсти воротника.
Суа отметила некоторые странности в его облике, выдававшие истинное ремесло. На животе куртка выпячивалась множеством складок, в них спрятаны дротики и метательные ножи, в руках трость - духовая трубка. Штаны его, толстые, будто надутые воздухом, затянуты ремнями на поясе и на бёдрах, отягощённые спрятанными кинжалами. Стоило заглянуть мнимому попрошайке в глаза, становилось ясно: их блеск - последнее, что видит жертва.
Он приблизился к Суа медленно и неслышно.
- Рад видеть, вас, кидзё, хе-хе! - зашевелились бескровные тонкие губы, от скрипучего голоса у девушки побежали мурашки - и ещё эта жуткая манера смотреть искоса… Левый глаз нищего подёргивался, а правый застыл, выпуклый, рыбий.
- Не подходи! - предупредила Суа, грозясь вынуть клинок.
Услышав скрип кожи доспеха у себя за спиной, невольно побледнела: кто-то незаметно подобрался, и, может быть, изготовился атаковать?
- Расслабьтесь, Суа-химэ, - вкрадчиво произнесла наёмница, выйдя из-за спины. - Это наш, Асахара.
Нищий закивал быстро-быстро и снова противно хихикнул. Суа поразилась высокому искусству перевоплощения этого человека.
- Мы Вас заждались, госпожа! Шпионы Такэды рыщут в округе. Времени почти нет, скоро лесные тропы перекроют отрядами из его провинций, и в храм будет не пройти.
Рядом с высокой и крепкой сестрой императора маленькая и невзрачная женщина, худая, бритая наголо, облачённая по-мужски, Каори казалась мальчишкой, каким-нибудь сыном мелкого землевладельца, по протекции принятого на службу в дворцовую охрану. Глядя снизу вверх на эффектную Суа, всматриваясь в её блестящие глаза, Каори как будто застеснялась собственного вида.
С изумлением и жалостью Суа оглядела незнакомку с головы до ног. Черты хладнокровного лица Каори стали резче, и на глазах принцессы точно застыл расплавленный базальт. Наклонив голову, спрятав косой шрам на подбородке, разбойница проговорила с обидой:
- Да, госпожа, мы не благородной крови, но у нас тоже есть мечты и планы!
- Не имею ничего против твоих девичьих грёз, - покачала головой принцесса, жестом приказав взять коня под уздцы, - но более не подкрадывайся!
А "про себя" подумала: "не благородная кровь возносит нас, девочка, а воля сильных и удача".
В небе мирно мерцали звёзды, предвещая, казалось, долгожданные благодатные перемены - их принесёт миру новый день. Бледно-жёлтый свет полной луны, запятнанной тёмными разводами лунных теней, проливался с неба на лесную тропу. Продирающаяся меж валунов, присыпанных снегом, тропа огибала пост охраны, прибывшей из провинции Каи. Каори сообщила Суа, что по ночам дозорные на нём особенно бдительны, а количество их увеличилось, и тропы оказались закрыты: наёмники опоздали.
Сотник отряда Такэды, отправив несколько групп дозорных в лес, приказал останавливать и приводить для дознания всех бродяг, которых увидят. Расположившись в лесу, отдыхавшая смена отряда разожгла костры: буси жарили мясо. Полагая, что пройти выставленные дозоры незамеченными невозможно, воины расслабились.
- Пост большой, приблизительно сотня воинов, - тихо сообщил Горо, один из наёмников, изображавших ёдзимбо. - Половина бродит по лесу, половина сидят тут. Пойдём в обход - увидят и заподозрят неладное.
- А пойдём прямо - окажемся в яме, - ответила Каори. - Если завяжется бой, сюда сбегутся те полсотни, что вынюхивают по округе. Если всё-таки мы прорвёмся, увяжутся за нами - и к шаманке не ходи!
- Я вижу только один выход, - Асахара был мрачен. - Кто-то должен увлечь за собой тех, что стерегут в лесу. Остальные тишком проберутся мимо поста. Кичиро, твоё имя "удачливый", идти тебе.
Вынув из-под полы несколько огненных шаров, Асахара вручил их небольшого роста худощавому воину.
- Громче ори, беги шумнее, - посоветовал разноглазый, - шары кидай подальше и в разные стороны. Так собьёшь с толку дозорных, а сам затаишься и сможешь улизнуть.
Кичиро кивнул, принял шары, потом отошёл на значительное расстояние и снял с себя амуницию, закопал в снегу. Спустя некоторое время наёмники услышали вдалеке крики, хруст ломающихся веток, а после - несколько взрывов один за другим, и снова крики - боли, ярости, азарта погони. Спасся ли тот, чьё имя - "удачливый", Суа не узнала. Больше она этого парня не встречала никогда…
Дорога, ведущая в храм Кабукодзи, издали походила на тонкую нить, петляла по холмам. Двигаясь строго лесом и низинами, вкривь и вкось иссечёнными стремительными речными потоками, наёмники, переодетые дворцовой охраной, "нищий" Асахара и Суа на коне приближались к изгороди Кабукодзи уже на рассвете.
Выйдя из леса, они попали на извилистую искусственную дорожку из плоских каменных плит, в конце её высились красные тории, врата мира мёртвых, а за ними - ограда и ворота юдоли живых.
Окинув взглядом широкий простор комплекса храмовых построек, обсаженных кустами и плодовыми деревьями, за которыми уместилась даже небольшая сосновая роща, Суа озадаченно проговорила:
- Пришли.
- Хе-хе, - кивнул Асахара.
В кронах карликовых слив светились яркие фонарики, озаряя вход в гостевые покои главного корпуса. В середине деревянной стены, огораживавшей храмовый комплекс, имелись большие ворота с аркой, под ней топтались два сохэя с нагинатами. Вокруг каждого из малых храмов - отдельная изгородь с хорошо укреплённым охраняемым входом.
"Нищий" Асахара бочком-бочком на кривых ногах просеменил к воротам, задержался около тории, чтобы поклониться и что-то там положил - наверное, подношение ками. "Благочестив", - одобрительно подумал сохэй. Попрошайка же спокойно направился к воротам, с явным намерением войти. "Пусть войдёт", решил монах-воин, и посторонился. Асахара, поклонившись ему, шмыгнул в калитку ворот. Спустя четверть часа к воротам Кабукодзи подошёл небольшой отряд дворцовой охраны императора Нинтоку Тоды, впереди - девица высокого роста, на коне, одетая как знатная дама-воин: в утеплённый кожаный самурайский доспех, в чёрном плаще поверх него. Капюшон скрывал лицо - наверное, очень знатная госпожа, быть может, даже императорской фамилии!
- Отворите ворота и падите ниц перед Её светлостью Нинтоку Суа! - звонко воскликнул юный ёдзимбо, грудью напирая на сохэев.
Монахи-воины переглянулись.
- Госпожа, нам строжайше запрещено впускать на территорию храма вооружённых людей. Прошу Вас, оставьте оружие с одним из Ваших слуг здесь, под нашей охраной.
Юный паж рассвирепел:
- Не сметь рассуждать!!! Немедленно - на землю!
- Госпожа, - сохэй оказался не из пугливых, - под защитой храма находится важная персона, и никому не позволено приближаться к этому человеку с оружием. Я подниму тревогу, пусть даже это будет стоить мне жизни.
- Как тебя зовут, монах? - в голосе Суа одобрение, - Ты отважен и достоин чести служить мне. Я принимаю тебя на службу!
- Но…
Из калитки за спинами вооружённых длинными мечами охранников вынырнула малорослая тень. Два коротких тычка - два покойничка.
- Сендэй на третьем этаже, очень слаб, лежит без сознания, - сказал Асахара. - Я не смог к нему войти, там полно самураев из Каи.
Вход - чист. От старинной крытой черепицей арки тропинка, тянувшаяся вдоль крохотного озера, вела к трёхъярусному храму Кабукодзи.
- Вы, двое, осторожнее, - предупредила Суа, приказав наёмникам спрятать тела в кустах поодаль. - Пока что у нас есть преимущество неожиданности. Перебьём их поодиночке и доберёмся до Сендэя.
Асахара отдёрнул Каори за плечо, она готовилась протиснуться в калитку. - Туда не так-то просто войти. Если буддийский монах отрешён от мирской жизни, не значит, что охрана - такая же.
Предвкушая кровопролитие, Асахара криво улыбнулся, Каори приготовила кинжал для метания.