Забравшись в раскоп и лишь изредка высовывая оттуда голову, он оглядывал окрестности. Нет, никакого преследования пока не было.
Сидя на обломке какой-то древней мраморной колонны, еще не до конца освобожденной от земли, Юра горестно обдумывал свое положение. Для того чтобы попасть домой в Александро-Михайловку, ему надо сквозняком пройти через весь город и переправиться на противоположную сторону Южной бухты. Но не исключено, что на ноги поставлена уже вся севастопольская полиция. Всем шпикам роздано описание его примет: Микки его хорошо разглядел. И теперь его, конечно же, разыскивают на трамвайных остановках, проверяют все проезжающие пролетки, присматривают за пристанями…
Ну, а если все же как-то пробраться к Наташе и у нее переждать несколько дней, пока все уляжется? Дождаться, скажем, ночи, полукругом обойти город глухими окраинами, выйти к Южной бухте, пройти вдоль трамвайных путей к вокзалу, а оттуда – узкими улочками до Хрулевского спуска?
Нет-нет, все это не то. Появляться ему в городе – днем ли, ночью – крайне опасно. Положение, как показалось Юре, было практически безвыходным.
Откуда-то из соседнего раскопа тянуло добрым древесным дымком, к тому же попахивало свежеиспеченным хлебом. Юра уже давно ощущал усталость, а сейчас к ней добавилось еще и чувство голода.
Выбравшись из раскопа, прячась на всякий случай между нагромождениями мраморных обломков, он прошел по узкой, петляющей тропке к следующему раскопу. Заглянув в него, он увидел человек пять мальчишек в живописных лохмотьях. Они со всех сторон обсели неяркий костерок и, нанизав на тонкие ивовые прутики ломти хлеба, обжаривали их на огне. Юра даже сглотнул слюну, когда представил себе кусочек теплого, подрумяненного, пахнущего дымком хлеба!
Сзади вдруг послышалось какое-то шевеление, Юра испуганно обернулся и глаза в глаза встретился с оборванным рослым пареньком с вымазанным сажей лицом. Беспризорник с вызовом смотрел на Юру.
– Мы давно за тобой наблюдаем, еще когда ты только сюда пришел, – сказал он. – Шпионишь?
– Ни за кем я не шпионю, – оскорбился Юра, его вовсе не испугал грозный вид мальчишки. – Просто пришел… Я, может, тут гуляю!
– Ха! Он гуляет! – возмутился явной ложью беспризорник. – Сидел в яме, выглядывал…
– А вам, собственно, какое дело! Где хочу, там и гуляю!..
– А может, тебе за нами поручено следить! – И беспризорник громко, в четыре пальца, как умеют только голубятники, свистнул.
И тотчас окружающая костерок ватага сорвалась с места, рванула из раскопа, обступила Юру.
– Вот! Брешет: гуляю тут! – доложил беспризорник своим товарищам. – А сам за нами зырит!
– Ни за кем я не зырю, – оказавшись в таком опасном окружении, стал оправдываться Юра. – Я, может, сам от шпиков спасаюсь. Меня, может, тоже сейчас…
– Три ха-ха! Кому ты нужен! – Беспризорник опять обратился к товарищам: – Опять, гад, брешет!
– А может, и не брешет! – раздался за спиной Юры чей-то спасительный голос. – Это наш пацан!
Юра обернулся, взглянул на своего защитника и даже не поверил своим глазам: перед ним стоял Ленька Турман, все в таких же развевающихся клешах, только еще более похудевший, с погрубевшим лицом и наголо остриженный.
– Леня! – обрадовался Юра и даже как-то подался к нему, чтобы поздороваться за руку и этим показать остальным, что они с Ленькой Турманом не какие-то там случайные знакомые, а очень даже хорошие приятели, может, даже друзья.
Но Ленька не ответил на этот порыв, не протянул руки, лишь критически осмотрел его с ног до головы и с легким презрением в голосе сказал:
– Совсем обуржуазился! – и, вспомнив их предыдущую встречу, спросил: – Что, нашел все-таки свою теху?
– Нашел! Только я тогда, Леня, все тебе выдумал – ну что тетю ищу. То есть я знал, что у меня где-то есть тетя, мамина сестра, только не знал, где ее искать. А оказалось, она живет здесь, под Севастополем…
– Во, Турман, видишь! Сам сознался, что и тебе набрехал!..
– Тихо! – остановил базар Ленька и вновь строго спросил Юру, совсем как на допросе: – Ну давай! Трави дальше про тетку! Мы любим байки про теток слушать!
– Но я же правду! Мамина сестра. Только не здесь, в Севастополе, а в Александро-Михайловке. И еще муж у нее – летчик.
– Белый?
– Он инструктор. Ну учит на летчиков.
– А еще у тебя был другой дядька, помнишь? Который в крепости сидел…
– Это не дядька. Это Кольцов. Мой друг Павел Андреевич Кольцов. Его как-то выпустили. Или сбежал, не знаю точно. – Юра объяснял непоследовательно, сбивчиво, но по мере его рассказа лицо Леньки Турмана становилось менее агрессивным, разглаживалось, добрело.
– Про Кольцова весь Севастополь знает, – сказал Ленька. – Я еще тогда, когда заговорили, что адъютанта Кольцова то ли по ошибке, то ли как, из крепости выпустили, о тебе подумал. Вроде все сходилось, что и ты рассказывал… Это, значит, Кольцов и был твоим знакомым?
– Да.
Ленька посмотрел на своих товарищей и, указав глазами на Юру, вновь повторил:
– Я ж сказал, наш пацан!
Юра тоже в подробностях вспомнил их последнюю встречу, сеновал, где он гостил у Леньки.
– Леня, а помните, был у вас мальчишка, он мне еще свои ботинки подарил?
– Кляча, что ли?
– Да-да, Кляча! Он еще говорил, что скоро умрет.
– Живой! Его тоже какие-то сродственники нашли. В Бахчисарае живет, колбасу с салом жрет… А я чуть было не откинул коньки. Тиф. Уже было закапывать повезли, а я – раз! – и ожил. – И Ленька захохотал.
Потом Юра сидел с беспризорниками у костра, уминал поджаренный на огне хлеб и в подробностях, откровенно рассказывал Леньке и всем остальным о своих сегодняшних мытарствах. При этом он с ужасом представлял себе, как отнесутся родные в Александро-Михайловке к его исчезновению, что будет с тетей, у которой и так нездоровое сердце. Конечно, они бросятся в Севастополь его искать. Но где? Ходить по городу и спрашивать о нем прохожих глупо и бессмысленно. Нет, скорее всего, они поедут на маяк…
Маяк! Это слово вспыхнуло в его голове, словно огонь в ночи. Конечно, это, пожалуй, самый лучший выход из его бедственного положения. До маяка отсюда хода – сущий пустяк, верст восемь, может, чуть больше. Федор Петрович Одинцов – верный друг и старший товарищ – подскажет, как незаметно вернуться к тете. А скорее всего, он просто переправит его в Александро-Михайловку морем, на шаланде. Этот путь гораздо короче, чем по суше. И во много раз безопасней.
Юра торопливо засобирался, попрощался со своими новыми товарищами. Пообещал, что как-нибудь их проведает. Они в ответ показали ему здесь же, на территории Херсонеса, свое тайное убежище – небольшую не то пещеру, не то заброшенный подвал с полузаваленным всяким раскопочным мусором входом. Внутри было уютно, пол выстлан душистым сеном, полынью и чабрецом.
Ленька не захотел расставаться с Юрой, увязался его провожать. Они пошли по "Новой Земле" – участку, отделяющему Херсонес от маяка.
– Ты теперь всегда будешь у этих родичей жить? – вышагивая босыми ногами по галечнику, спросил Ленька.
– А больше у меня никого, – ответил Юра.
– А та, киевская, тетка?
– Ее убили. Только эта осталась. Еще Лизавета, двоюродная сестра, и дядя…
– Который летун?
– Ну да! Он меня обучает. Может, и я когда-нибудь летчиком стану, – похвастался Юра.
– А потом полетишь красных бомбить! – жестко сказал Ленька.
– К тому времени война закончится. А летчики все равно нужны. Потому что люди теперь всегда будут летать.
– Везучий ты, Юрка! Все тебе – в карман. А мне – так наоборот. То тиф, то холера, то отлупят, то с голоду пухнешь, – грустно сказал Ленька. – Знаешь, я решил перебиться тут до холодов, а потом – в Африку. Там завсегда лето, никакой одежки не надо. И жратвы от пуза. Эти вот, которые с рябчиками едят ананасы. Сытная, говорят, фрукта, свободно кусок мяса заменяет. И растут они там не то что в садах, а даже прямо на улицах: подходи и рви, никто слова не скажет. И еще хлебное дерево есть. Булку или там бублик можешь прямо с ветки сымать. Мне про это один знакомый морячок рассказывал, он туда плавал, все самолично видал. Обещал поспособствовать…
Они прошли мимо огромных керосиновых баков и складов Нобеля на западном берегу Стрелецкой бухты, миновали новенькие дачные поселки, тянущиеся до самой "Электры". А за "Электрой" сразу же Херсонесский маяк.
В последний момент вспомнив о строжайшем наказе – чужих на маяк не приводить, Юра сказал Леньке:
– Ты со мной туда не ходи, ладно? Подожди здесь, я скоро! – И он побежал по дороге. Обернулся. – Если меня на шаланде в Александро-Михайловку повезут, я все равно прибегу тебе сказать! Ты жди!
– Ладно! – крикнул вдогонку Юре Ленька Турман. Он присел на обочине дороги, стал подбирать небольшие, обглоданные морскими волнами камешки и метать их в цель. Целью была брошенная на дороге разорванная корзина…
Не знал Юра, что Федора Петровича Одинцова уже нет на маяке. Контрразведка арестовала его вскоре после того, как Юра ушел к тете. Вместо Одинцова смотрителем маяка стал свой в контрразведке человек, а в домике с мансардой поселились несколько агентов и солдат, дожидающихся "улова".
Юра бодро и весело шел прямо в поставленную Татищевым мышеловку…
Ленька довольно долго ждал возвращения Юры. Он придумал себе новое развлечение: скрутил в комок найденную тут же тряпку и стал гонять по дороге этот неуклюжий и нескладный, самодельный мяч.
По дороге от маяка довольно бодро, прыгая на ухабах, ехала тачанка. Ленька отступил в сторону, пропуская ее, и увидел сидящего на козлах солдата, рядом с ним – какого-то нахохлившегося господина в котелке, а сзади – тесно сжатого с двух сторон вооруженными винтовками солдатами Юрку. Их взгляды на мгновение встретились, и он тут же отвернулся. Ленька понял: Юра боялся вовлечь его в этот опасный круг.
Глава двенадцатая
В квартире Лоренцев в этот день до позднего вечера царило тревожное ожидание: Юра уже давным-давно должен был вернуться, а его все не было.
Когда совсем стемнело, Ольге Павловне изменила ее обычная невозмутимость, она заметалась из комнаты в комнату, не зная, что предпринять.
Позвонил дежурный, сказал, что в проходной сидит парнишка, просит, чтобы к нему вышел кто-нибудь из родственников Юрия Львова.
– Да-да! Я сейчас! – заторопился Константин Янович и своей четкой, военной походкой отправился к проходной. Следом за отцом увязалась и Лиза. Константин Янович уже догадался, что их ждет какое-то неприятное известие.
В проходной навстречу Лоренцу поднялся тощий стриженый парнишка – Ленька Турман.
– Здравствуйте! Вы, вероятно, привезли какое-то известие от Юрия? – нетерпеливо и нервно, не теряя понапрасну времени, спросил Константин Янович.
– Вы его дядя?
– Да, я его дядя.
– Летчик?
– Разве это имеет какое-то значение?
– Для меня – имеет.
– Да, я летчик. Фамилия моя Лоренц. Я дядя Юрия, – раздраженно сказал Константин Янович. – Говорите же, что у вас там!
– Лучше бы без посторонних. – Ленька указал взглядом на дежурного.
Они вышли из проходной на улицу. Было темно. Лиза жалась к отцу. Но Ленька сказал ей:
– Вы, барышня, тоже отойдите! У меня, может, секретное известие!
Лиза обиделась и нехотя, но с независимым видом отошла. Лишь после этого Ленька, понизив голос чуть ли не до шепота, сказал:
– Такое дело. Юрку замела контрразведка.
– Что вы такое говорите! – даже возмутился Лоренц. – Откуда у вас такие сведения?
– Я сам видел.
– Но почему вы думаете, что контрразведка?
– Я их знаю как облупленных.
И Ленька подробно рассказал Константину Яновичу все: и как Юра прятался в развалинах Херсонеса, и как потом отправился на маяк, и как его увезли с маяка в окружении стражников.
Лоренц опасался, что с его племянником может случиться нечто подобное. Прошлое никогда не покидает человека, даже если тот думает, что навсегда распрощался с ним.
– Я благодарю вас, – сказал Лоренц, когда Ленька закончил свое невеселое повествование, и тут же торопливо пошел к проходной. Пропустив впереди себя Лизу, скрылся за дверью сам. Но через короткое время вновь вышел на крыльцо, позвал уже скрывающегося в темноте юношу: – Молодой человек! Вернитесь, пожалуйста!
Ленька обернулся: чего еще хочет от него этот чудноватый дядька? Но все же вернулся.
– Я забыл вас спросить: вы что же, товарищ Юрия?
– Ну вроде того. Три чи четыре раза встречались. То в Киеве, а потом здесь, в Севастополе.
– И приехали лишь затем, чтобы сообщить о беде, в которую попал Юрий?
– Не, не приехал. Извозчики, знаете, сильно дерут.
– Тем более… И куда вы сейчас?
– Известно, обратно.
– В Севастополь? Но ведь ночь. Куда вы сейчас пойдете! Может, переночуете здесь, а утром… тогда уж…
– Не, я пойду, – упрямо сказал Ленька. – У меня там пацаны. Будут думать, куда я пропал.
– Тогда, пожалуйста… Вот! – Лоренц протянул Леньке несколько денежных купюр. – Это вам на извозчика.
– Не надо.
– Нет-нет! Пожалуйста! Вы настоящий товарищ! Я очень рад, что у Юрия такие друзья!
Ленька спрятал деньги в карман.
– Ну так я пошел, – сказал он. – До свиданьица! Может, еще когда и свидимся!
– Да-да! Будет время, приезжайте посмотреть на полеты! Увлекательное зрелище! И кланяйтесь родителям!
– Это уж спасибо… поклонюсь, – сказал Ленька с легкой насмешкой и торопливо скользнул в темноту.
Лоренц вернулся в проходную, взял Лизу за руку, и они пошли по темной улице домой.
– Что-то с Юрой? – спросила Лиза, пытаясь угнаться за быстро вышагивающим отцом. – Я же слышала, вы говорили о Юре. А если бы ты меня отпустил с ним, ничего такого бы не случилось.
– Хорошо, что не отпустил.
– Так что с ним?
– Его арестовали.
Лиза заплакала.
Потом плакала Ольга Павловна. И все трое ходили по квартире как потерянные. Наконец Лоренц подошел к жене и решительно сказал:
– Значит, так! Попрошу тебя к утру погладить и почистить мой парадный костюм! Завтра я отправлюсь вызволять мальчика.
Сказав это, он немедленно отправился чистить свои многочисленные награды и отличительные знаки, которые заработал за всю летную жизнь. Это занятие успокоило Лоренца и позволило ему привести в порядок свои мысли.
Отправляться в сухопутную и морскую контрразведку, начиная, как положено, с запроса дежурному, было делом гиблым. Те, конечно, начнут крутить и финтить, обещать проверить и так далее, а тем временем будут мальчишку допрашивать… Нет, бить его, сына полковника Львова, конечно, не посмеют, но у них там есть уйма всяких других приемов, которые могут сломать мальчика, оставить след на всю жизнь.
К кому же пойти? Кто правильно поймет и не будет мучить его излишними подозрениями? И тут память услужливо предложила ему воспоминания не слишком давнего времени.
Евгений Константинович Климович, начальник Особого отдела в штабе главнокомандующего Русской армией Врангеля, в годы Великой войны выполнял различные служебные задания на фронте и довольно часто вылетал в воинские части вместе с пилотом Лоренцем. Климович выделил Лоренца из всех других летчиков и бесстрашно занимал в его самолете свое пассажирское место. Его не смущало даже то, что Лоренц летал на "ньюпоре" – аппарате с чрезвычайно сложным управлением, хотя на аэродроме были и другие, более совершенные машины.
Когда Константин Янович впервые откозырял тогда еще полковнику Климовичу, тот не мог не увидеть на лице летчика холодного и полупрезрительного выражения. Военные, а уж тем более фронтовые летуны всегда недолюбливали полицейских и жандармов. Климович, конечно, мог бы отреагировать ответной холодностью и начальственным высокомерием, но вместо этого он молча обошел "ньюпор" и сказал, будто курсант, отвечающий на вопрос инструктора:
– Так. "Ньюпор-четыре". Моноплан. Пятьдесят процентов всех авиационных аварий в России приходится на долю именно этого аппарата. Сам конструктор Эдуард Ньюпор погиб во Франции в одиннадцатом году при испытаниях точно такого же аэроплана. В тринадцатом на таком же "ньюпоре" разбился и брат Эдуарда Шарль.
– Виноват! – сказал Лоренц, прикладывая руку к шлему и как бы извиняясь и за свое отношение к знатоку авиации, и заодно за сам аппарат.
– Это не вы виноваты, поручик, – сказал тогда Климович. – Виноваты наши головотяпы, которые закупили лицензию на заведомо плохую машину. Только сейчас перестали выпускать… Думаю, что здесь не только головотяпство, а кое-что похуже. Вот и получается, что семнадцать авиаотрядов русского военно-воздушного флота из тридцати девяти снабжены именно такими колымагами. Против новейших "таубе" и "альбатросов". Или вы думаете, что меня не трогает этот вопрос?
Лоренц ожидал, что после такого выступления полковник откажется от его машины и попросит другого пилота. Но Климович улыбнулся.
– Но зато мне хорошо известно, что летает на этой балалайке знаток своего дела. Лучше мастер на плохом аппарате, чем неумеха – на хорошем… Так что полетели, Константин Янович!
То, что жандармский полковник разбирается в авиационных проблемах и, главное, помнит его имя-отчество, расположило Лоренца в пользу "котелка" – так называли полицейских армейские офицеры. Они потом часто летали вместе, и Лоренцу не раз приходилось убеждаться в храбрости, благородстве и высоком интеллекте Климовича. Однажды они даже провели несколько часов у костра: когда Лоренц вдруг увидел, что уровень масла в контрольном стекле стал быстро падать, а мотор начал постепенно сдавать, перегреваясь. Он усмотрел среди двинских лесов небольшую поляну, круто спланировал и сумел, ломая молодые елочки, сыгравшие роль амортизаторов, посадить "ньюпор" буквально на пятачок.
Пока их отыскивали, они грелись у огня и разговаривали. Это была осень шестнадцатого. Настроение у Климовича, к тому времени уже ставшего генералом, было неважное. Он прямо говорил, что в верхах полный разлад, что Ставка подчинена Царскому Селу, иначе говоря – императрице Александре Федоровне, и что страну ждет катастрофа. Климович, похоже, полностью доверял Лоренцу. Более того, они сдружились. Увы, вскоре после этого их полета Климовича, как человека излишне самостоятельного и строптивого, по указанию Царского Села уволили с его высокой должности.
С тех пор они не встречались. Климович затерялся где-то среди отставников, хотя был достаточно молод. Лишь Врангель с его острым командным взглядом отыскал Климовича и доверил ему важнейший пост.
Да, Лоренц пойдет к генералу Климовичу! Он хоть и профессиональный жандарм, но человек глубоко порядочный, прямой и честный. А это немало. Это главное!
Рано утром Лоренц вышел из проходной во всем параде. Погоны его украшали серебряные двуглавые орлы с вензелем Николая Второго – символ принадлежности к военно-воздушному флоту, высочайше утвержденные еще императором. Эти орлы, держащие в лапах похожие на лопасти пропеллера скрещенные мечи, своей величиной подавляли скромные капитанские звездочки и смахивали на генеральские знаки отличия.