- Здравствуйте, здравствуйте, дети мои!.. - говорил монах не совсем твердым языком. - Знал, что вас встречу: видение мне было такое сонное!.. Все, что нужно человеку для счастья - все для вас в этих мешках захватил!.. - Он похлопал рукой по плотно набитым сумам и стал развязывать одну из них; оттуда появились разные грошовые мелочи - кольца, маленькие статуэтки, грубо изображавшие каких–то страшил, людей, животных и т. п.
- Самые сильные на свете амулеты!.. - возглашал монах, подымая над головой нанизанные на веревочки, звякавшие вещицы. - Все с ноготок, а сильнее быка! Вот освященные погремушки для ослов!.. - он потряс и зазвенел ими. - С ними ни зверь не тронет, ни нечистая сила никуда не заведет, цена - серебряный солид! Вот кольца удивительные: кто на правой руке носит - верность удара приобретает, цена два солида! Корешки крестовой травы с
Голгофы - в пути шествующих оберегают! Кто их на груди носит - спи спокойно! ни в какую беду не попадешь, пять солидов!.. Покупайте скорей, добрые люди - в последний раз эти замечательные вещи видите: все еще в святой земле расхватаны богомольцами!.. дешевле репы отдаю - обет такой на себя наложил: только на пользу людей стараюсь!..
Густая толпа обступила монаха, не перестававшего нараспев выхвалять свои товары; среди нее находился и Марк; такое обилие волшебных вещей поразило его и он с почтением и искренней верой разглядывал их; желание приобрести как можно больше всего стало разгораться в нем; кругом шел шумный торг, звенели деньги, ссыпаясь на широкую жирную ладонь монаха, а с нее в бездну кармана его рясы.
Один из кнехтов купил перстень с вырезанным на нем трехголовым зверем, предохраняющий от падений. Не успел кнехт отойти со своим чудодейственным приобретением и полусотни шагов, как споткнулся о камень и смаху грохнулся носом о колесо повозки; из расшибленного места ручьем полилась кровь.
Кнехт сначала ошалел, затем рассвирепел, вскочил на ноги и, расталкивая толпу, бросился к монаху.
- Ты что же это, толстый дьявол, продаешь?! - завопил он, тыча растопыренными пальцами одной руки чуть не в самое лицо монаху, а другою держась за нос. - Это так твое паршивое кольцо от падений охраняет?!
- Не кричи, не кричи, дубина! - невозмутимо ответил монах. - Подай сперва сюда свою лапищу… покажи, как ты надел его - в этом вся суть!
Кнехт протянул руку; монах мельком взглянул на нее.
- Ну я же знал, что ты болван! - заявил. - Как еще ты жив остался, не понимаю! Где у тебя апокалипсическая голова, остолоп, - снаружи? А она внутри ладони должна быть! Когда она внутри - предохраняет от падений, а когда снаружи - на землю бросает: так только тем, кого погубить хотят, дают надеть! А ты, ни шиша не зная, орешь, осел, на духовное лицо!.. - да простит тебе Господь за глупость это прегрешение!..
Объяснение, данное не допускающим возражения голосом, заставило пострадавшего сразу умолкнуть; он с сугубым почтением повернул на пальце кольцо, потом осторожно потрогал раздувшийся нос и пошел обмывать лицо.
Марк, наконец, сделал выбор и взял три талисмана: один от всяких болезней, другой - приносивший удачу в поисках и третий - от козней нечистой силы.
- Владей на счастье, сын мой!.. - сказал монах, принимая порядочное количество денег, бережно отсчитанных Марком. - Ты, вижу, хороший человек, а потому дам тебе добрый совет - купи еще вот это! - Он указал на изогнутый плоский медный крючок–пряжку для пояса с изображенными на ней какими–то фигурами и щелкнул языком. - Это, брат, уж такая вещь, что сто дураков поумнеют, пока найдут вторую! Кто ей владеет, тот всех приворожит к себе; богачом в конце концов сделается… Дорого, но хорошо! Тебе за треть цены отдам!
Марк преодолел соблазн.
- Мне не нужно!.. - ответил.
К магическому крючку протянулась рука высокого кнехта; в него же вцепился другой, ростом пониже; началась перебранка и первый кнехт, ворча, должен был уступить.
За обедом лагерь шумел, как горный поток: все хвастались покупками; каждому казалось, что он сделался значительней и сильнее, чем был до приобретения талисмана; Марк тоже переживал это радостное, бодрящее чувство.
Монах кончил торг и присоседился к мейстеру Иоган- сону; из второй сумы появилась большая фляга с вином и монах деятельно стал прикладываться к ней сам и потчевал мейстера; тот угощал его обедом.
Марк проведал своего больного и навесил ему на шнурке на шею талисман от болезней; Ян был уже в сознании и Марк накормил и напоил его.
Не больше как через час раздался сигнал к выступлению: город был недалеко, и мейстер хотел попасть в него засветло.
ГЛАВА VIII
Зеленые стены леса опять обступили караван; передовые то и дело вспугивали зайцев и шумно взлетавших тетеревов; на одном из поворотов из большой лужи на середине дороги вдруг поднялся и сел громадный дикий кабан; два желтых клыка словно серпы торчали по бокам его морды. Он хрюкнул утробой, очутился на четырех ногах и метнулся, ломая кусты, в сторону.
Марк несколько раз заговаривал с Яном и узнал, что он ювелирный подмастерье из Богемии и направляется в Орлеан для усовершенствования в своем ремесле.
Спрошенный Яном о цели его путешествия, Марк ответил не сразу.
- Тоже учиться иду: живописец я!.. - сказал он, опасаясь посвятить кого–нибудь в свою тайну.
- И тоже во Францию?
- Не знаю… говорят, есть такая страна, Италия; там будто бы лучше всего учиться…
- Слыхал и я, путь туда очень трудный!.. - больной умолк.
Дорога начала понемногу подыматься в гору, с перевала открылась всхолмленная равнина, ее мутною полосою рассекала широкая река, середину занимал длинный остров; на нем подымались каменные стены, башни, церкви и красные крыши строений еще далекого города; с острова на оба берега перекидывалось по горбатому мосту; вдали в синем тумане теснились горы.
Сперва в оцепенении, затем с глубоким волнением, не отрываясь, смотрел Марк на впервые представившееся ему виденье; освещенный алыми лучами заката город стоял как бы весь в пламени, казался чем–то сказочным, огромным, загадочным. И, находясь на высоте над беспредельным простором и этим виденьем, Марк вдруг осознал свое одиночество и полное ничтожество в мире…
Начался спуск более крутой, чем подъем; животные с трудом пробирались по водным промоинам и рытвинам;
вьюки наезжали им на плечи и кнехтам то и дело приходилось поправлять их и подтягивать подпруги; Марк заботливо оберегал Яна и поддерживал плечом то и дело накренявшуюся повозку.
Караван спустился, наконец, с перевала и зазмеился по ровному приволью лугов. Все повеселели: город делался все ближе, здания его рисовались отчетливей; можно стало распознать скалы, на которых высились стены; доносился звон.
Мост охраняла четырехугольная башня с узкими, черными отверстиями бойниц; верхняя, кирпичная часть ее была, видимо, доделана позже к более древней, сложенной из крупных валунов; такая же вторая башня - высокая и круглая, замыкала мост с стороны острова; на верхних площадках обеих, на брусах с перекладиной, висело по колоколу.
Завидев приближавшийся неизвестный отряд, на передней башне зазвонили тревогу; подъемный мост через ров медленно поднялся на цепях и, как щитом, плотно прикрыл входные ворота; между зубцами башни заблестело железо шлемов и наплечий стражи; в бойницах показались люди с луками и колчанами.
Замостная башня откликнулась тремя басистыми ударами. Караван приблизился на два полета стрелы и остановился; мейстер Иогансон с двумя спутниками подъехали к неширокому рву, отделявшему башню от берега и зама- хаи пучками травы в знак своих мирных намерений. Загремели, заскрежетали цепи и блоки, и мост стал опускаться на прежнее место; из ворот появились несколько человек для опознания прибывших; разрешения на остановку у города и проезд в него были даны быстро и копыта лошадей мейстера и одного из его спутников гулко застучали по настилу моста. Другой вернулся к каравану, и часть товаров, принадлежавшая местным купцам, потянулась в город; остальной обоз растекся по лугу по направлению к трем двухэтажным каменным постоялым дворам, серевшим вразброс неподалеку от предмостной башни; каждый из них являлся крепостцой с небольшим прямоугольным двором внутри; окна имелись лишь в верхней части стен; нижний этаж служил навесом для грузов, мулов и лошадей. Со стороны двора во втором ярусе тянулись открытые деревянные галереи; ряд невысоких дверей вел из них в общие помещения и отдельные номера для проезжих; галереи опирались на толстые дубовые столбы, отесанные с четырех сторон.
Говор, движенье, шум разом наполнили все закоулки и лестницы. Марку пояснили, что за поздним временем найти приют в городе трудно и переночевать надо в трактире. Тем временем опять завизжали блоки, и мост поднялся снова: с наступлением сумерек в город никто не допускался.
За небольшую плату Марку отвели каморку с двумя некрашеными деревянными кроватями, соломенными тюфяками и такими же подушками; при помощи дорожных товарищей он внес в нее больного и свое и его имущество, потом захватил со стола небольшую масляную лампу - глиняную плошку с ручкой - и отправился в кухню: вход туда вел из проезда ворот. Во дворе распрягали животных и разводили их к общим яслям; в дальние, безопасные углы сносили и складывали вьюки.
Громадную кухню на три четверти занимали тяжелые дубовые столы и скамьи; в ней шла суета - доставали из погреба провизию, спешно готовили ужин для многочисленных прибывших гостей. Почернелый камин был таких обычных в те времена размеров, что люди, носившие дрова, входили в него, не сгибаясь, а зимой по бокам огня в нем ставились стулья и замерзшие путешественники по пятеро и больше человек сразу могли греться, как в гроте у костра.
Кухня заполнилась людом; запылал огонь; над ним висели цепи для котла и крюки для жаркого; слева от камина, за стойкой, на двух подставках с вырезом, темнел десятиведерный бочонок с деревянным краном; две миловидные служанки в белых чепчиках и зеленых платьях с красными оборками разносили чудовищные глиняные кружки с пенившимся пивом; толстяк–хозяин в синем колпаке, свисавшем ему на ухо, раздув красные пышки–щеки, надевал на крюки цельного барана и четверть телятины.
Марк осведомился о стоимости съестного, зажег угольком свою лампочку и, заказав скромный ужин себе и товарищу, отправился обратно.
Было уже поздно; ворота запирали; на длинном железном пруте над ними, знаменуя гостиницу, замерцал большой слюдяной фонарь; под сводом проезда, освещая часть двора и деревянные ступени лестницы, дымно горел факел. В галерее было темно; словно заплаты на стене светлели двери; густо пахло конским потом, на небе не виднелось ни звездочки.
Марк отыскал свою дверь и вошел в номер; его встретил пристальный взгляд Яна.
- Сейчас поужинаем!.. - сказал Марк. - Ты проголодался?
- Нет… - отозвался больной. - Пить хочется!
- И пить принесут, я заказал пива!
- У меня денег нет!.. - проговорил Ян.
- Ничего, у меня есть!.. - ответил Марк. - Я уже заплатил!
Ян промолчал. Через некоторое время на галерее послышались проворные шаги; в дверь стукнули, и на пороге с полотенцем на плече появилась служанка; в руках она держала деревянный поднос с парой кружек с пивом; между ними на двух оловянных тарелках лежали куски хлеба и дымившегося мяса.
- Кушайте на здоровье!.. - приветливо произнесла девушка, поставила поднос, положила на него же полотенце и поспешила назад.
Марк передвинул стол к изголовью Яна, сел на табурет и достал нож: вилки в те времена были еще неизвестны.
Ян припал губами к кружке.
- Ну–ка, попробуй теперь мясца?.. - предложил Марк и протянул товарищу нож с наткнутым на конце его жирным куском; Ян взял, но руки плохо повиновались ему; Марк заметил это и нарезал мясо на мелкие части.
Ян проглотил несколько кусочков и отстранился.
- Спасибо… - проговорил. - Не в силах больше!..
Марк один принялся за уничтожение ужина.
Лампочка давала слабый желтый свет; от огонька вилась вверх струйка копоти; на одной стене черным бугром рисовалась тень Марка, на другой Яна - длинная, походившая на гроб с мертвецом.
- А кто твои родители? - вдруг спросил Ян.
- Не знаю… А твои кто?
- Отец серебряных дел мастером был, да я его не помню!.. Захудали мы очень, мать меня отцовскому делу учиться отдала!..
- Жива она?
- Нет! Лет пятнадцать мне было, когда померла!
- А сестры и братья есть?
- Нет никого…
Замолчали; Ян задумался.
- Так в Италию пойдешь?.. - вымолвил опять, немного погодя.
- Да!
Марк покончил с мясом, вытер руки о полотенце и взялся за свою кружку.
- Когда идти думаешь?.. - спросил Ян.
Марк понял мысль, беспокоившую его нового приятеля.
- Не бойся, не брошу тебя!.. - ответил он. - Покуда ты не поправишься - не уйду!
В карих глазах больного затеплилась ласка.
- Спасибо!.. - тихо уронил он.
В полночь Марк, как ополоумевший, сорвался с постели: ему приснилось, будто он в дремучем лесу и сотни медведей, встав на дыбы, окружили его. Неистовый, страшный рев продолжал раздаваться и в действительности.
- Что такое?! - в испуге проговорил Марк, не зная, за что схватиться и от кого обороняться впотьмах.
- Да нет ничего!.. - успокоительно отозвался Ян. - мулы это и ослы ревут! Разве ты не слыхивал их?
Марк плюнул в сердцах.
- Вот голоса!.. - сказал. - Страшней медвежьих!.. У нас два маленьких ослика было, они так не кричали!
В комнате было душно: он распахнул дверь и вышел на галерею: охватила свежесть; небо усыпали звезды.
Рев внизу стал стихать и только один из ослов никак не мог кончить рулады и со скрипом и свистом выводил свое отчаянное и-а…
- Да уймите этого сатану!!. - заорал внизу чей–то голос, немногим лучше ослиного. - Потяните его за хвост!!
Совет, очевидно, был исполнен: рев прекратился сразу. Наступила опять тишина: алмазная россыпь на небе сверкала и переливалась разноцветными огнями.
ГЛАВА IX
Марк проснулся еще до зари; в каморке стояли сумерки; Ян крепко спал, подложив руку под щеку.
Марк вышел наружу. В разных местах двора беспрерывной чередой пели заревые петухи; со стороны степи на востоке небо было зеленое и прозрачное; у самой земли его рассекала ярко–желтая полоса. И люди, и животные еще спали; под навесами, между столбами, виднелись лежавшие мулы; некоторые стояли, понурив головы и опустив уши.
Марк захватил полотенце и сошел вниз; в углу за кухней отыскалось несколько пестрых глиняных рукомойников, висевших на веревочках.
Марк умылся, почистил пуком соломы платье и башмаки и, когда он снова появился на галерее, внизу, зевая и потягиваясь, стали показываться и переговариваться люди.
С восходом солнца началось оживление; ворота распахнулись: повели на водопой животных. Марк вышел на луг и опять приковался взглядом к городу.
Острые шпили церквей с медными петухами на них стремились к небу; их обливал румянец; кругом золотом сияли вершины цепи гор, - низы их окутывал густой туман.
Мост был уже опущен.
Желание поскорей попасть в никогда еще не виданный город было так сильно, что Марку не хотелось ни есть, ни пить; тем не менее, он выждал пробуждение Яна, принес ему воды, хлеба и ветчины и лишь тогда зашагал к башне.
День был базарный; к мосту с разных сторон тянулись вереницы крестьян с серыми и черными осликами, исчезавшими под огромными корзинами с овощами, дровами, молоком и прочими продуктами.
У ворот, опираясь на длинные алебарды, стояли двое стражей в кольчугах и в черных, круглых шлемах.
Оба обратили внимание на высокого, плечистого Марка, скромно пробиравшегося среди кучек крестьян.
- Эй, молодец?.. - окликнул один. - Куда путь держишь?
Марк оглянулся и остановился.
- В город; работу ищу!..
- Плюнь! Иди лучше к нам, у нас веселее!..
Марк отрицательно качнул головой.
- Нет, у меня свое дело имеется!.. - и он поспешил дальше.
Под мостом бурлила и неслась река; Марк миновал гулкий проход под второй башней и очутился как бы в извилистом ущелье между двумя сплошными рядами двух– и трехэтажных домов; над улицей протягивались веревки с сушившимся бельем; дома были все узкие, с одним, много двумя окнами в каждом этаже; внизу они были заделаны толстыми железными решетками; входы казались черными пещерами.
То с одной, то с другой стороны из них выходили женщины с ведрами помоев или ящиками с мусором и вытряхивали и вываливали содержимое их тут же у стен; над головой Марка беседовали, высунувшись из окон, обыватели; один передавал другому через улицу какой–то предмет.
Марк шел медленно; его то и дело обгоняли ослики, прохожие, торговки с плетушками и лотками на головах; шум, выкрики и движение казались Марку оглушительными. Улица вывела на большую площадь, окруженную с четырех сторон, более высокими и обширными домами; число окон в этажах доходило до трех. Марк завернул за угол и приковался к месту в немом изумлении; глаза его встретили снежно–белую громаду собора; вся она была покрыта каменными кружевами, многочисленными стрельчатыми башенками; с раззолоченного портала, с каждого выступа стен, глядели раскрашенные статуи святых; сверху свисали желоба водосточных труб, имевшие вид разинувших пасти драконов и диковинных зверей. А перед этим чудом гудел и шумел рынок; его заполняли клетки с домашней птицей, груды тетеревов, диких гусей, уток, целых кабанов и оленей; толпа двигалась между ними как бы по узким проулочкам; раздавался немолчный говор, споры, крики.
Марк пробрался к собору и вошел под арки портала; как из–под земли росли ряды многочисленных стройных колонн; в вышине и сумерках на них упирались острые своды; словно сучья от стволов деревьев, разветвлялись жилы граней; между ними голубело небо, золотились звезды; всюду виднелись статуи; окна достигали почти до сводов; их покрывали многоцветные картины, рисованные на стекле.
Храм был еще пуст; Марка охватила торжественная тишина. Он преклонил колено перед алтарем, помолился и, весь проникнутый благоговением, стал рассматривать живопись. Ничего особенного не отыскалось и Марк, вдоволь надивившись гению строителя, вышел на паперть.
Базарный гомон опять охватил его. Марк вдруг приметил середи площади какое–то странное сооружение: над толпой слегка возвышался помост с двумя черными столбами, соединенными перекладиной; снизу в нее были ввинчены три больших крюка. Марк догадался, что то была виселица.
Он стал огибать площадь, и на углу одной из улиц услыхал хохот и крики; он протеснился ближе и, благодаря своему высокому росту, увидал изумившее его зрелище: две разъяренные, растрепанные женские головы в сбитых на сторону чепцах стояли на гладильной доске, показывали друг другу руками носы и неистово ругались и плевались; Марк распознал, что доска раздвижная и лежит на плечах двух женщин; на обоих концах доски висело по замку и имелось по вырезу для шеи; посередине, в четырех меньших отверстиях, были заключены руки у кисти; владелицы их, которым не хватало уже бранных слов и слюны, пытались лягнуть друг друга ногами, но это не удавалось и со стороны казалось, что обе женщины пляшут.
- Что такое?!.. - с удивлением вслух подумал Марк, глядя на бесноватых.