Правда, среди гостей были и женщины, но те, как правило, уже не нуждались в покровителе и с деланной беспечностью смотрели на соблазнительные танцы девушек. Наблюдать со стороны поведение присутствующих дам, таких же баядерок, только на разных уровнях, оказалось для меня занятием более чем любопытным.
Тут-то я понял, что такое истинно сексуальный танец, который с экрана телевизора или с театральной сцены влияет на человека так же, как северный полюс на африканского слона. А здесь было нечто другое. Танцовщицы скользили рядом в нескольких метрах, до любой из них можно было дотронуться, ощутить тепло, скользящий по вашей фигуре взгляд блестящих глаз, запах женского тела и тут же… нет. Это, пожалуй, уже лишнее. На секунду толпа баядерок, продолжая кружиться в ритме, молниеносно скучковалась, потом распалась, разлетелась в стороны, оставив в центре тех же пятерых, за которыми ещё пряталась та – самая последняя танцовщица.
Толпа зрителей раздвинулась и от ворот скального замка к площади двое мужчин в чёрных как смоль длинных балахонах и красных тюрбанах повели белого жеребца. За красными кушаками у мужчин торчали ятаганы с золотыми рукоятями, инкрустированными драгоценными камнями. Они подвели коня к ожидавшим в центре площади девушкам, и узду приняла та толстенькая, что до сих пор пряталась в самом центре за спинами своих подруг. На голове у неё сверкала золотая диадема, украшенная не только каменьями, но и живыми розами. Новая волна мускусного запаха прокатилась над площадью.
Конь заржал, хотел, видимо, встать на дыбы, показать норов, только почему-то передумал и позволил взять себя под узду толстой танцовщице. Переступая с ноги на ногу, конь всё-таки издавал встревоженный храп, потому как не привык к близкому соседству женщин, тем более, к неожиданному запаху женских тел. А эта танцовщица схватила узду мощной рукой, так что такой силе мог бы позавидовать любой присутствующий мужчина.
Газо-розовый шлейф, покрывавший плечи красавицы, упал под ноги коня, обнажив её упитанное тело, больше почти ничем не прикрытое. Женщина что-то говорила скакуну прямо в ухо. Он, ещё недоверчиво косил на даму кровавым глазом, но уже не храпел так встревожено, хотя по напряжённому крупу у него иногда проскакивала мелкая дрожь, видная невооружённым глазом.
Четыре помощницы, подступившие с разных сторон, неожиданно накинулись на скакуна и голыми руками начали впиваться в конячью шкуру. Вероятно, у каждого животного на земле имеются нервные болевые точки: конь задёргался, встал, наконец, на дыбы, заржал, вернее, захрипел каким-то испуганным предсмертным ржанием, надеясь, что женщины сжалятся над ним. Но обычно женщины, почуяв запах добычи, не выпускают эту добычу из рук, как бы она ни билась, ни умоляла о пощаде, на то они и женщины. Недаром руки девушек умело мелькают в воздухе, как взмахи лебединых крыльев!
Девицы действительно знали своё дело, и буквально через несколько секунд жеребец упал сначала на колени, потом завалился набок и забился в предсмертных судорогах, успев ещё раз подать голос напоследок. Но это был уже не голос коня, а хрип обессиленного животного.
С губ его сорвался крупный клочок кровавой пены и попал обнажённой толстушке как раз пониже живота. Толпа восторженно завопила, ведь такое откровение можно увидеть лишь однажды, а мясистая мощнецкая дама принялась растирать между ног конскую слюну.
– Сейчас ожидается незабываемое представление, – невозмутимо произнёс проявившийся рядом Сабациус.
Надо же, он ещё здесь и никуда исчезать не собирался, а я, глазея на баядерок, чуть не забыл про своего спутника. Во всяком случае, он обещался до темноты быть со мной. Мало ли что. И вообще, как я обойдусь без экскурсовода в неизвестном мне царстве, да ещё на мистическом празднике любви? Здесь, конечно, интересно, но навряд ли я останусь на ночь. Хорошенького понемножку.
Тем временем девицы совсем по-деловому завалили уморённого коня на спину, вогнав по бокам в землю деревянные подпорки, и принялись свеженькому покойничку массировать живот.
– Боже! Они же!..
– Правильно, – откликнулся тут же пока ещё не исчезнувший никуда Сабациус. – Они обнажают конский фаллос.
– Но зачем? – чуть не поперхнулся я. – Не собираются же они отрезать достопримечательность коня на шашлык?
– Может быть, кто знает, – в голосе моего спутника просочилась ядовитая усмешка. – Когда женщина свирепеет от запаха дичи, она способна на очень многое.
– Хочешь сказать, "коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт"? – подсказал я.
– Именно так, – кивнул Сабациус. – Мне ли не знать повадки женщин! Но во всех странах и во все века встречается одно и то же.
А девушки старались вовсю, более того, трудились со знанием дела. Конский фаллос обнажился в довольно-таки эррекционном состоянии, поскольку жизненные реликтовые силы ещё оставались в лошадином теле.
– Женщина, державшая до сих пор жеребца за узду, бросила её и, поддерживаемая под локти подругами, принялась взбираться на вершину фаллоса.
– Она некрофилка что ли? – фыркнул я. – Всё равно ничего не получится, не тот размер.
– Не получится? – хохотнул Сабациус. – Ещё как получится! Это наша королева. Королева сексуальной любви! Варги!! – заорал он что есть силы.
– Варги!! – повторила за ним толпа.
И под народные ободряющие возгласы королева занялась сексом… с мёртвым конём. Я в растерянности стоял, не зная даже как реагировать и надо ли? Просто происходящее пока не укладывалось в голове! Видок у меня, видимо, был ещё тот, потому что Сабациус весело ткнул меня кулаком в бок:
– Согласись, нигде такого не увидишь!
– Ага. И не услышишь, – кисло улыбнулся я. – Неужели мне нечего было показать здесь, кроме этого занимательного циркового номера? Но такое, ни в каком цирке, пожалуй, не увидишь. Это уж точно.
– Вот и неправда, – хохотнул Сабациус. – Подобные мистерии по сегодняшний день случаются во многих странах, тем более в Индии. Только об этом не вопят риторики с глашатайских трибун и не трубят герольды на перекрёстках дорог. А этот монастырь всё-таки одно из давнишних мистических пятен земли. Нам по воле Божьей отступать некуда.
– Так уж и по воле Божьей? – опять скуксился я. – Любая любовь: физическая, платоническая, моральная, сексуальная – это Божье Таинство, о котором не следует вопить любому и каждому, то есть, не мечите бисер перед свиньями, иначе сами в свинью превратитесь. Если я не прав, то покажите мне хотя бы одного вопящего о любви, который станет утверждать, что познал любовь! Нет таких и не будет, потому что "…о любви лишь думают украдкой, а глаза, как яхонты горят". И это сказал человек, до глубины испробовавший всяческих любовных страстей, а за одно и ненависти людской.
Сабациус на мой выпад отвечать не стал, а, может быть, ему просто нечего было ответить, кто знает.
Меж тем королева, надсадно и сладострастно охая, закончила публичное представление. Баядерки унесли её на руках в замок. В центре площади остались только четыре исполнительницы предсмертного танца белого жеребца. К барабанному бою присоединилось пронзительные звуки флейт и несколько аккордов на струнных инструментах, что придавало музыке непередаваемую пикантность.
Танцевальный девичий квартет разошёлся вовсю, не позволяя остынуть уважаемой публике. Одна из баядерок оказалась рядом и ловко накинула мне на шею кисейный голубой шарфик. Я интуитивно дёрнулся, предчувствуя последствия настигшие бедного жеребца, но Сабациус тут же разъяснил ситуацию. Его голос звучал восторженно, даже торжественно:
– Вы действительно любимец Всевышнего. Вас выбрала Иштар – настоящая богиня любви. Никогда бы не сказал, что выберут именно вас! Только делайте всё, как надо.
– А как надо?
– Скидывайте немедленно своё тряпьё, – принялся командовать мой спутник. – Оставьте только шарфик, накинутый вам на шею. При его помощи вы должны взобраться на один из каменных фаллосов. Это дорога к одному из самых любопытных испытаний, через которые каждый человек проходит лишь раз в жизни. Вам просто повезло, что я рядом!
Так вот. В состязании участвуют четверо. Если выбран будет кто-то из ваших конкурентов, по верёвке спуститесь вниз, получите миртовый венок, знак благодарности, почёт, уважение и всё. Но если попадёте в избранники, – с этими словами Сабациус вознёс ладони к небу и сладострастно причмокнул, – если попадёте в избранники, тогда перед вами откроется дорога стать настоящим защитником.
– Чьим?
– Молчи и слушай, – огрызнулся Сабациус. – Иштар недаром считается богиней любви. Это целое искусство. Ему в храмах обучаются гетеры с самых, что ни на есть юных лет, и девочка, овладевшая сексуальным, а заодно и любовным искусством виртуозно, получает власть, существенную власть в этом мире. Да и не только в этом, уж поверьте мне.
А богиня на то и богиня, чтобы не быть ученицей. Она сможет привлечь ваше внимание совсем незначительным касанием пальчиков, мимолётным взглядом, вызвать, наконец, жуткую удушающую ревность. Но что все эти непомерные чувства? Принесут ли они душе успокоение?
– При чём здесь моя душа? – я также огрызнулся, поскольку мой гид иногда затрагивал вещи недопустимые, по крайней мере, для его профессии.
– При том, что я напрямую с ней разговариваю, – парировал Сабациус. – В вашем мире очень мало знают о любви, а в западных странах – и подавно. Это чувство может стать необъяснимой мукой, дурью, сумасшествием – чем угодно, если замыкается только на физиологических ощущениях, если духовное начало ваше бездействует, а также бездействует внутренний орган любви. Вы никогда, повторяю, никогда не слушайте холодного разума в момент общения с богиней, иначе будете жалеть потом всю оставшуюся жизнь. Слушайте только интуицию. Это чувство не подводило ещё ни одного сапиенса.
– Но что я должен чувствовать к незнакомой девчонке? Пусть она хоть трижды красива и обаятельна, но не сможет заставить меня валяться у ног просто оттого, что она, какая-то ваша богиня! К тому же у меня есть уже богиня в человеческом облике и это место попросту занято. Вопросы есть? Не примется же ваша богиня укрощать меня по примеру здешних баядерок?! Или такие любовные страсти у вас в порядке вещей?
– Послушай! – повысил голос Сабациус. – Делай пока, что говорят, рассуждать сейчас, нет времени! Нет, понимаешь?! Все нужные и не очень соображения будут потом, если захочешь. А сейчас ты просто должен, даже обязан послушаться и выполнить то, что услышишь. Мужчина ты или сарафанная спорщица из дискуссионного клуба суфражисток в конце-то концов?
Сабациус говорил о будущем моём поведении тоном, не требующим возражений. Как будто я в жизни только тем и занимался, что по фаллосам шастал, поэтому у меня возникло естественное скромное возражение:
– Я вообще-то не обезьяна. Может быть, для обезьяны легко взобраться хоть на пальму, хоть на фаллос, только я ещё не хвостатый, то есть уже не хвостатый.
– Как знаешь. Тебе выбирать, – пожал плечами мой гид. – Не забудь только, что девушки, эти монастырские вакханки, за несколько секунд умертвили коня. Без оружия. Одними ласковыми пальчиками!
– Ага. Бабы только на это и способны. Этим хочешь запугать? – проворчал я. – И здесь, похоже, процветает добровольно-принудительная совдепия полным ходом: не можешь – научим, не хочешь – заставим!
– Всё, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдёшь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости, – так сказал Екклесиаст.
– Что?! И здесь он?
– А как же, – хмыкнул Сабациус. – Нет у мудрости границ, она будет жить с нами от века и до века.
– Ну, хорошо, – засомневался я. – Только как же мне взобраться на эту каменную глыбу? Высота тут похлеще любого московского билдинга будет – этажей тридцать, если не больше. Причём, альпинизмом, к сожалению, никогда не занимался, хотя случалось забираться по отвесным стенам.
Я подошёл к базальтовому изваянию, прикоснулся ладонью к его шершавой поверхности. Камень был горячий! Возникло чувство, будто я потрогал что-то живое, но не своё. А, может, ошибаюсь? Вдруг в Багдадской глубинке мне уже воздвигли памятник, то есть не совсем мне, а только определённой части моего тела?! Ведь королева любви именно эту часть моего тела возжаждала получить. Над этим будет время поразмыслить.
– Счастье не достигается просто так, – заметил Сабациус. – Для этого и потрудиться не грех. Тем более, выбор никогда не падает на какого-то недостойного, хоть это учти. Не знаю, правда, какими путями отбираются особи нашей части человечества, но, думаю, в таких делах женщины лучше разбираются, чем мужчины. Вон кто-то из избранных уже полез. Делай и ты так же, – мой собеседник показал на один из соседних исторических памятников.
На каменный высоченный фаллос уже принялся забираться обнажённый негр. Что говорить, спортивная мускулистая фигура выращена негром не за один год упорной гимнастики. Недаром он был одним из избранных! Может быть, даже киношный Шварценеггер этому шоколадному претенденту на любовь Иштар в подмётки не годился.
Крепким кисейным шарфиком он охватил каменную толщину фаллоса и с помощью доски, служившей опорой между телом мужчины и камнем, стал подниматься вверх. Зрелище было занятное, особенно стоило обратить внимание на то, как он пользовался доской-подпоркой.
Я не слишком долго наблюдал за своими партнёрами, то есть противниками. Да и некогда было. Сопровождаемый экскурсоводом, я подошёл к каменному колосу, которому предстояло стать либо моей победой, либо беспамятным поражением в фаллическом многоборье. А что, звучит! Может быть, мне предстоит стать основоположником международных соревнований по взбирательству на фаллос?!
Сабациус упомянул вскользь, что не всем и не каждому бывает предоставлен такой выбор, но человек всегда должен решать сам, способен ли он?! А если я погибну здесь, как же я – физический, оставшийся там, в православном храме, – буду существовать в своём мире? Без души что ли?
Глава 7
Как бы ни объяснили этот факт, но духи, как правило, выступают в животной форме, – вспомнилось чьё-то философствование. Волна уныния на миг захлестнула, подкатила к горлу. К счастью, удалось быстренько от неё избавиться. Что мне терять? Ведь я по Зодиаку – Лев! И всегда жил львиным законом: либо всё – либо ничего. Так за чем же дело стало? Возможно, и в фаллических соревнованиях есть свой сакральный смысл. Иначе во всех Азиях давно перестали бы поклоняться этому каменному изваянию.
– Слушай, Сабациус. А эта Иштар из нас четверых одного выберет или только на каменный фаллос взобраться необходимо, чтобы очередь занять в спальню? – спросил я.
– Ты, похоже, в очередях стоять не привык и на групповуху не согласен? – нахально усмехнулся мой собеседник. – Будь уверен, богиня своим вниманием никого не оставит.
– Видишь ли, – во мне забурлило и запузырилось брезгливое возражение. – Я, между прочим, – Лев по Зодиаку. Так вот, Львы объедками не питаются. Огрызки только шакалы подбирают.
Сабациус опять усмехнулся, но уважительно, как показалось, взглянул на меня, идущего на смерть и постарался объяснить мне дальнейшую программу мистерии любви:
– Из вас четверых выбран будет один. Дорога откроется только одному, ты увидишь эту дорогу. Тогда выбранный должен ударить в гонг, висящий наверху. А царице обязательно надо сказать: "Я тот, кого Инана, царица неба и земли, выбрала в возлюбленные супруги". Не забудь это! И молитву наверху произнести не забудь.
– Какую?
– Вот ещё, – уколол он меня. – Ты, любезный, совсем забыл тропарь Богородице: "Царице моя, Преблагая, Надеждо моя, Богородице…"?
– Я-то не забыл, но откуда…
– От верблюда, – снова перебил меня Сабациус.
Потом он обошёл вокруг фаллоса, таща за собой кисейную петлю, уже привязанную к кисти моей левой руки. Когда он привязал тонкую удавку к правой руке, путь назад был отрезан напрочь. Между моей грудью и камнем он воткнул такую же, как у негра, деревянную дощечку.
Естественно, у меня ничего поначалу не получилось. Но после короткого инструктажа всё, вроде бы, пошло как по маслу. Почему как? – спросите вы. Потому что и сейчас не знаю, КАК это получилось. Ведь я – профессиональная неумеха лазанья по фаллосам – сумел всё же вскарабкаться на вершину. Здесь дул тёплый ветерок, бриз, можно сказать, если бы рядом была хоть какая-нибудь лужа поавторитетнее реки, протекающей снизу.
С высоты народ, собравшийся в долине, казался термитным стадом, копошащимся где-то там, далеко, чужим и смешным. Надо же, точно стадо! Все ползали, шевелились, иногда останавливались, скучивались в кучки, глазели на нас и, видимо, разыгрывали меж собой малоазийскую "тотошку" или же перемывали кости каждому из четверых участников.
Три моих конкурента молились каждый на свой лад, а что мне, православному, делать? В этом царстве молятся совсем не тем богам и не так, как в православных царствах, здесь даже о христианстве, наверное, ещё не слыхали. Тут же я вспомнил напутствие своего гида, который в отличие от меня, такого хорошего, верного и православного, не забыл напомнить об обязательной молитве Богородице. Он молится неизвестно кому, то есть язычник, но помнит о моей обязательной молитве, а я, такой праведный, совсем забыл! Конечно же, наверху я ударил в гонг и прочитал тропарь Богородице. Ведь недаром говорится там: "… зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми, яко немощну, окорми мя, яко странна…".
Это просьба к Богородице Одигитрии, чтобы научила дурака: что делать и как, потому что самому из этого зазеркального мира мне навряд ли удастся выбраться.
Но тут образ моей давнишней избранницы, моей нежной неженки, моей ненаглядной и единственной возник пред затуманенным взором. Причём, образ так ясно проступил на скальных кручах, обступивших монастырскую долину, что мне стало жутко.
Что ж это я? К кому в женихи ломлюсь, когда есть уже невеста?! Зачем лез сюда, козёл вонючий? Я ругал себя последними словами, но дело сделано. Всё же, как говорится в одной еврейской пословице: из каждого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода. Эх, где наша не пропадала!
– Господи! Любовь – сильнее смерти! Да будет воля Твоя! – вот и вся молитва, получившаяся у меня.
Эту, сочинённую наспех молитву, я выкрикнул с таким апломбом, что копошащийся внизу народ услышал. Многие почему-то стали тыкать в мою сторону указующими перстами, мол, поглядите-ка! Почему же люди внизу показывают на меня пальцами?
И словно ответ откуда-то, в голове пронеслось: ВЫБОР! ЭТО ТВОЙ ВЫБОР!
Вдруг все восемь этажей ступенчатой башни, стоящей на вершине замкового утёса, вспыхнули ярким светом. Это тем более стало заметно, потому что день уже клонился к вечеру. Из последнего восьмого этажа в сторону в сторону фаллоской площади протянулась светящаяся дорожка. Эта дорожка всё сильнее проявлялась в сгущающихся сумерках, то есть на глазах материализовывалась, и – о Боже! – пробежала над головами празднующих прямо к моему каменному пьедесталу.
В том мире, где я до этого жил, мне такого подножия к памятнику только и не хватало!
– Да будет воля Твоя! – ещё раз подстраховался я и ступил на дорожку. Толпа внизу дружно взвыла:
– Варги! Варги! Иак’хус! Иак’хус! – раздались крики менад и вакханок.
Великолепный праздник жизни!