В то же время лорд преспокойно проживал в своем доме, занимался хозяйством, поддерживал знакомство с близкими и симпатичными ему людьми и не обращал ни малейшего внимания на толки по поводу его брата, ходившие по городу. Он полнел, имел очень довольный вид, и даже сильная жара, длившаяся крайне долго, не тяготила его. Его жена, несмотря на неприятности, которые ей причиняли толки по поводу ремесла, избранного себе братом ее мужа, каждый день благодарила Бога за тот земной рай, в котором она жила и который остался у нее по наследству от ее отца. На сцену, происходившую в день приезда мастера Баллантрэ между ее мужем и его братом, она смотрела из окна и слышала все, что они говорили. По-видимому, она осталась довольна тем, как поступил ее муж.
Я не могу сказать, чтобы я остался вполне доволен поведением милорда ни во время вышеупомянутой сцены, ни впоследствии. Несмотря на то, что он казался чрезвычайно довольным и счастливым, в его поведении было что-то странное, чего я иногда не понимал. Что он был счастлив, это было видно, но мне казалось, как будто он скрывал причину своего великого счастья от семьи. Он как будто находил особенное счастье в мыслях, которые его занимали, но о которых он никому не говорил. У меня, к стыду моему будь сказано, закралась даже мысль, не завел ли он себе тайком от жены даму сердца и не мечтает ли он постоянно о ней.
Но он очень редко выходил из дому и много занимался хозяйственными делами, поэтому я положительно недоумевал, каким образом он мог завести любовную интригу. Рано поутру, впрочем, был один час, в который лорд никакими делами не занимался и в которой он обыкновенно уходил из дому.
Я уже говорил раньше, что мне много раз приходила в голову мысль, что лорд Генри не в полном своем рассудке. Теперь, когда я знал, что враг его жил в одном городе с ним, я очень опасался, чтобы между братьями не произошло чего-нибудь ужасного, и поэтому был постоянно настороже. Заметив, что милорд каждый день рано поутру, в определенный час уходил из дому, я решил разузнать, куда он уходит. Так как час, в который уходил милорд, совпадал с тем часом, в который я давал урок математики маленькому Александру, то я выдумал предлог, давший мне возможность назначить урок в другой час, а сам отправился следом за лордом Генри.
В это утро он, как обыкновенно, взял свою палку с золотым набалдашником, надел назад шляпу, - по всей вероятности, ему было слишком жарко, когда он надевал ее на лоб, и поэтому он надевал ее на затылок, - и отправился, как он говорил, "делать обход".
Сначала он пошел по дороге, по бокам которой росли зеленые тенистые деревья, и, дойдя до кладбища, уселся там на скамеечку и погрузился в думы. Отдохнув немного, он снова отправился дальше в путь. Он спустился теперь вниз и пошел по берегу залива, по дорожке, ведшей мимо гавани и мимо хижины, в которой жил мастер Баллантрэ. Неподалеку от хижины лорд пошел медленнее, как бы наслаждаясь видом, который ему особенно нравился, и затем, дойдя почти до самой хижины, он остановился и, облокотившись на свою палку, стал смотреть в окно "конуры", у которого как раз в это время сидел мастер Баллантрэ и шил.
Оба брата обменялись злым, враждебным взглядом, после чего милорд, самодовольно улыбаясь, повернулся и пошел обратно домой.
Два раза я изображал роль шпиона, и оба раза я был свидетелем той же самой сцены.
Теперь мне было известно, куда милорд совершал свои прогулки, а также и чему он внутренне так радуется и что составляет его счастье. Вот где жила "дама" его сердца, но только к этой "даме" его влекла не любовь, а ненависть. Быть может, кто-нибудь другой, находясь на моем месте, обрадовался бы открытию, которое я сделал, и был бы доволен тем, что лорд не завел себе никакой дамы сердца, я же, наоборот, был страшно опечален тем, что увидел. Эти возмутительные отношения между двумя братьями не только возбуждали в душе моей отвращение, а мне делалось даже страшно за них: я боялся, чтобы их вражда не привела к преступлению с одной или другой стороны, и я твердо решил следить каждый раз за лордом, когда он совершает прогулку, и издали наблюдать за тем, что между ними происходит, чтобы на всякий случай быть наготове, если это потребуется.
Один раз как-то я опоздал явиться на то место, где я заставал каждое утро милорда, и пришел туда, когда он находился уже на своем посту. И что же я увидел? Новую декорацию.
Как раз напротив лачужки мастера Баллантрэ стояла скамейка, на которой, по всей вероятности, покупатели в прежнее время сидели и торговались с купцом, державшим в лачужке свои товары, и вот на этой самой скамейке сидел милорд и, играя палкой, с удовольствием поглядывал на залив.
На расстоянии не более трех шагов от него сидел мастер Баллантрэ и шил. Никто из них не говорил ни слова, но время от времени милорд посматривал на своего врага взглядом, в котором ясно выражалось торжество. Близкое присутствие мастера Баллантрэ, разумеется, не могло доставить милорду удовольствия, а если он наслаждался чем-нибудь, так только сознанием видеть своего врага в таком бедственном положении.
Как только лорд отправился в обратный путь, я вышел из своей засады, за которой я скрывался, и прямо обратился к нему с упреком:
- Милорд, милорд, - сказал я, - что вы делаете? Разве можно вести себя таким образом, как вы себя ведете?
- Плевать я хочу на ваши нравоучения, - ответил он таким тоном, который показался мне обиднее, чем слова, которые он произнес.
- Я считаю долгом предупредить вас, милорд, что вы играете в плохую игру, - сказал я, - и я не знаю, что от этого больше может пострадать, - ваша душа или ваш разум, но, по моему мнению, вы губите и то, и другое.
- Вы не можете понять меня, - сказал милорд, - вы никогда не чувствовали к кому-нибудь той ненависти, какую испытываю я.
- Если вы будете продолжать действовать таким образом, - сказал я снова, - то вы, наверно, доведете вашего врага до того, что он решится на какой-нибудь отчаянный поступок.
- Напротив, действуя так, я надеюсь сломить его гордость, - сказал милорд.
В продолжение целой недели изо дня в день милорд садился на скамейку против хижины мастера Баллантрэ и смотрел то на залив, то на него. Место, где была эта скамейка, было очень живописное. Она стояла под густыми акациями, и, сидя на ней, можно было наслаждаться чудным видом на залив, любоваться плывшими по нему кораблями и слушать пение матросов, работавших в гавани. Тут оба брата сидели и молчали, и мастер Баллантрэ то делал несколько стежков, то откусывал нитку, но, одним словом, делал вид, что он работает, и тут же, неподалеку от них, занял свою позицию и я.
Когда кто-нибудь из знакомых милорда проходил неподалеку от того места, где он сидел, он подзывал их и говорил, что сидит здесь у брата, чтобы давать ему добрые советы, и что благодаря этим советам брат его, к его, милорда, великому удовольствию, начал прилежно заниматься своим делом.
Удивительно, что даже на эти слова милорда мастер Баллантрэ ничего не возражал, а сидел спокойно и работал; что он при этом думал, только одному Богу известно.
В один из летних дней той поры лета, которую в Нью-Йорке называют "индейским летом", когда листья деревьев делаются золотистыми, розоватыми и ярко-красными, мастер Баллантрэ вдруг совершенно неожиданно прервал молчание и, отложив работу в сторону, начал восторгаться чудной природой. По всей вероятности, он уже раньше обдумал план своих действий и заговорил с братом, потому что счел необходимым это сделать; но, во всяком случае, его неожиданное обращение к милорду показалось мне чрезвычайно подозрительным.
- Генри, - сказал он спустя некоторое время после того, как он начал говорить, - я сделал в первый раз в жизни неверный шаг, сделал промах, и ты тотчас воспользовался моей оплошностью. С нынешнего дня комедия, которую я играл, изображая портного, кончается; ты достаточно насладился этой комедией, будет с тебя. Мне надоело играть эту роль и доставлять тебе удовольствие в то время, как ты показываешь себя с самой неприятной стороны.
Милорд не ответил ни слова, он сделал вид, будто он даже и не слышит, что мастер Баллантрэ говорит.
- Ну, послушай, перестань дуться, это тебе не идет, - сказал мастер Баллантрэ. - Ты можешь быть теперь любезнее со мной, так как я не имею ни малейшего намерения причинять тебе неприятности. Дело в том, что у меня явилась новая мысль. Сначала я надеялся было своим портняжным ремеслом заработать себе столько, сколько мне нужно для исполнения задуманной мною цели, но, я признаюсь тебе откровенно, у меня не хватило на это терпения и усидчивости. Ты, без сомнения, желаешь, чтобы я уехал из того города, в котором ты живешь, и так как мне также желательно уехать отсюда, то желания наши в этом отношении сходятся. И вот я хотел сделать тебе следующее предложение или, вернее, желаю обратиться к "вашей милости" с покорнейшей просьбой.
- Обращайся с ней ко мне, сделай одолжение, - ответил лорд.
- Ты, по всей вероятности, слышал о том, что у меня были немалые сокровища, - начал мастер Баллантрэ, - которые я зарыл в то время, как странствовал по дремучим лесам Америки. Все равно, каким образом я добыл их, но факт тот, что они принадлежат мне. И вот, так как я заметил место, куда я схоронил свой клад, то я желал бы теперь отправиться туда и вырыть его. Это мои собственные сокровища, надеюсь, что ты не завидуешь мне, что я завладел ими?
- Я ничему решительно не завидую, - сказал милорд. - Ступай и отыскивай свои богатства, я тебе не мешаю.
- Так-то оно так. Но чтобы отыскать их, мне необходимо нанять экипаж и нанять людей, - сказал мастер Баллантрэ. - Дорога туда длинна и очень опасна, лес полон диких индейцев. Одолжи мне, пожалуйста, только столько денег, сколько потребуется, чтобы совершить это путешествие. Если ты желаешь, то ты можешь вычесть эти деньги из той суммы, которую ты выдаешь мне помесячно, или же дай мне эти деньги просто взаймы, и я верну их тебе, когда найду свой клад. Если ты исполнишь мою просьбу, то я обещаю тебе уехать отсюда навсегда и вообще никогда больше не тревожить тебя своим присутствием.
Милорд некоторое время смотрел на него в упор каким-то напряженным взглядом, а затем улыбнулся своей холодной улыбкой, но не ответил ни слова.
- Генри, - сказал мастер Баллантрэ спокойным тоном, но глядя на брата грозным взглядом, - Генри, я имел честь обратиться к тебе.
- Пойдемте домой, - сказал милорд, обращаясь ко мне, сидевшему рядом с ним, и с этими словами он встал, потянулся, надел шляпу и, не ответив мастеру Баллантрэ ни слова, пошел обратно домой по берегу залива.
Я минуту стоял в нерешительности, глядя то на одного, то на другого брата, так как боялся какой-нибудь серьезной выходки со стороны мастера Баллантрэ, но тот, как будто ничего не произошло, взял снова в руки работу и, нагнувшись над ней, продолжал шить. Увидев это, я решил последовать за милордом.
- Что это вы, с ума сошли, что ли? - спросил я, догнав его. - И вы упускаете такой удобный случай освободиться от вашего врага?
- Быть может, вы верите тому, что он говорит, - ответил милорд, ехидно улыбаясь, - но я не верю.
- Я желаю, чтобы он уехал из этого города! - закричал я. - Я желаю, чтобы он уехал куда бы то ни было, но только убрался бы отсюда!
- Я сказал свое мнение, а вы ваше, - ответил милорд, - и, следовательно, разговаривать больше не о чем.
Но я на этом не успокоился. Я во что бы то ни стало желал, чтобы мастер Баллантрэ уехал, и эта мысль не давала мне покоя. Мое воображение ясно рисовало мне образ мастера Баллантрэ, сидящего над работой и занятого мрачными мыслями. Лорд Генри всячески старался за это время унизить его; а настолько-то я изучил характер мастера Баллантрэ, чтобы быть уверенным, что он не станет долго терпеть, когда его унижают. Я понимал, что дело двигалось к развязке, и к весьма серьезной развязке, и я дал себе слово сделать со своей стороны все, что от меня зависит, чтобы не дать разыграться кровавой драме.
В тот же день я, мучимый мыслью о том, чтобы между братьями Дьюри не произошло чего-нибудь ужасного, вошел в рабочий кабинет милорда и видя, что он занят не серьезным делом, начал с ним разговор.
- Милорд, у меня есть случай употребить мой маленький капитал на весьма выгодное предприятие, - сказал я, - но он хранится в Шотландии, а между тем дело не терпит, и мне деньги нужны теперь же, как можно скорее. Я выдам вам расписку в том, что я взял у вас известную сумму денег, которую я вам обязательно возвращу, как только получу свои деньги.
Он взглянул на меня проницательным взглядом и сказал:
- Я никогда не вмешивался в ваши денежные дела, Маккеллар, но скажу вам одно: на то предприятие, на которое вы требуете у меня денег, я вам не выдам ни одного пенни.
- Я столько лет служу в вашем доме, милорд, - сказал я, - и никогда еще не просил у вас никакой милости; сегодня я в первый раз во все время своей долголетней службы осмеливаюсь обратиться к вам с денежной просьбой, и вы…
- Да, и я вам отказываю. А для кого вы просите эти деньги? Для мастера Баллантрэ… чтобы отдать их ему. Что вы воображаете, что я дурак, что ли, что я этого не пойму? Знайте раз и навсегда, что с этим животным я сам справлюсь, и что я не боюсь его и не стану избегать встречи с ним. А что касается вас, так вам трудно меня обмануть; для того, чтобы обмануть меня, надо быть более хитрым человеком, чем вы. От вас я ничего не требую, как только исполнения ваших обязанностей, точного исполнения ваших обязанностей, и вовсе не желаю, чтобы бы разоряли меня, или за моей спиной, словно вор, отдавали мои деньги моему врагу.
- Милорд, как вы выражаетесь! - воскликнул я.
- Подумайте о том, что я сказал, и вы убедитесь, что я прав, - ответил милорд. - По моему мнению, непростительно с вашей стороны, что вы под каким-то выдуманным предлогом задались целью обмануть меня. Ну, признайтесь, если вы можете, что вы просили у меня денег, чтобы действовать противоположно тому, как я решил, и я готов просить у вас прощения за то, что я вас обидел. Если вы сделали ошибку, то вы должны иметь терпение выслушать, когда вас бранят и когда ваш поступок называют его настоящим именем.
- Но ведь я желал только спасти вас… - начал было я.
- О, мой дорогой, старый друг, - перебил он меня, - это я отлично понимаю. Вот, примите мою руку и вместе с ней мое сердце, но денег я не дам вам ни одного шиллинга.
Получив отказ милорда, я отправился к себе в комнату, написал письмо и побежал с этим письмом в гавань, так как знал, что в этот день в Шотландию отправляется корабль, а затем оттуда поспешил к мастеру Баллантрэ.
Сумерки еще не настали, когда я, не постучавшись даже в дверь, вошел к нему в хижину. Он сидел со своим индейцем за столом и обедал. Обед его состоял из одного кушанья, и весьма простого: из похлебки, сваренной из маиса и молока. Хижина была внутри хотя и бедно, но чисто убрана. На висевшей на стене полке стояло несколько книг, а в углу стояла маленькая скамейка Секундры.
- Мистер Балли, - сказал я, входя в хижину, - у меня есть капитал в пятьсот фунтов, маленькое сбережение, которое я сделал в течение двадцати лет, деньги, которые я нажил тяжелым трудом. Капитал этот хранится в Шотландии. Я написал письмо, чтобы мне выслали его оттуда, и корабль, с которым я отправил письмо, уже вышел из гавани. Имейте терпение подождать, пока мне вышлют деньги, и как только я их получу, я одолжу их вам для того, чтобы вы могли исполнить намерение, о котором вы говорили сегодня милорду.
Он встал, подошел ко мне, взял меня за плечи и, улыбаясь, сказал:
- И это предложение вы делаете мне, несмотря на то, что вы отлично знаете цену деньгам? Я вижу, что хотя вы и любите деньги, вы любите моего брата гораздо больше.
- Я люблю деньги только по той причине, что когда я буду стар и не буду в силах работать, я, имея их, буду иметь возможность существовать, - ответил я, - это единственная причина, почему я люблю их.
- Ну и отлично! Любите их по какой бы то ни было причине, мне все равно, - сказал он. - Что об этом спорить? Дело в том, что вы любите их, а между тем готовы их отдать. О, Маккеллар, Маккеллар, как бы я был счастлив, если бы жертву, на которую вы решаетесь, вы готовы были принести из любви ко мне!
- Если хотите, то отчасти я приношу эту жертву и для вас, - сказал я сердитым тоном. - Я должен сознаться, что мне больно видеть, в каком положении вы находитесь, я не могу относиться равнодушно к тому, что вы живете в такой бедной обстановке. Я не скажу, чтобы я только с той целью предлагал вам деньги, чтобы помочь вам выйти из вашего бедственного положения, но не могу также и отрицать, что был бы чрезвычайно рад, если бы это случилось. Я не предлагаю вам деньги из особенной любви к вам, о, нет, этого я не скажу, но, к моему великому удивлению, мною руководит отнюдь не ненависть к вам. О, нет, Бог свидетель, ненависти я к вам никакой не чувствую!
- Ага, - сказал он, ласково поглядывая на меня и, взяв меня за плечи, нежно покачивая меня из стороны в сторону, - ага, вы любите меня больше, чем вы сами думаете, а так как я вижу, что вы честный человек, то, к моему великому удивлению, - передразнил он, употребляя мои слова и стараясь говорить моим голосом, - я имею намерение пощадить вас.
- Пощадить меня? - воскликнул я.