XI
Но не природа Конраду дала
Вести злодеев, быть орудьем зла;
Он изменился раньше, чем порок
С людьми и небом в бой его вовлек.
Он средь людей тягчайшую из школ
Путь разочарования - прошел;
Для сделок горд и для уступок тверд,
Тем самым он пред ложью был простерт
И беззащитен. Проклял честность он,
А не бесчестных, кем был обольщен.
Не верил он, что лучше люди есть
И что отрадно им добро принесть.
Оттолкнут, оклеветан с юных дней,
Безумно ненавидел он людей.
Священный гнев звучал в нем как призыв
Отмстить немногим, миру отомстив.
Себя он мнил преступником, других
Такими же, каким он был для них,
А лучших - лицемерами, чей грех
Трусливо ими спрятан ото всех.
Он знал их ненависть, но знал и то,
Что не дрожать пред ним не мог никто.
Его - хоть был он дик и одинок
Ни сожалеть, ни презирать не мог
Никто. Страшило имя, странность дел;
Всяк трепетал, но пренебречь не смел:
Червя отбросит всякий, но навряд
Змеи коснется, затаившей яд.
Червь отползет: он повредить не мог;
Она ж издохнет, сплетясь вкруг ног.
Но жало все ж она вонзит свое,
Несчастному не скрыться от нее!
XII
Нет злых вполне. И он в душе таил
Живого чувства уцелевший пыл;
Не раз язвил он страстные сердца
Влюбленного безумца иль юнца,
Теперь же сам свою смирял он кровь,
Где (даже в нем!) жила не страсть - любовь.
Да, то была любовь, и отдана
Была одной, всегда одной она.
Прекрасных пленниц он видал порой,
Но проходил холодный и чужой;
Красавиц много плакало в плену,
Он не увлек в покой свой ни одну.
Да, то была любовь, всегда нежна,
Тверда в соблазнах, в горестях верна,
Все та ж в разлуке и под вихрем бед
И - о, венец! - нетленна в смене лет.
Что крах надежд ему, что боль обид,
Когда она с улыбкою глядит?
Стихал мгновенно ярый гнев при ней,
И стон смолкал, - пусть раны жгли сильней.
Ждал жадно встреч он, твердо ждал разлук,
Стараясь лишь не уделить ей мук.
Та страсть была все та ж, всегда и вновь,
И если есть любовь - то вот любовь.
XIII
Он был преступен - мы его клеймим!
Но чистой был любовью он палим;
Ее одну, последний дар, не мог,
В душе холодной заглушить порок!..
Он подождал, пока за поворот
Последний из пиратов не уйдет.
"Вот странно… Мне опасность не страшна,
Что ж кажется последнею она?
Нет, прочь предчувствия! Не мне вдохнуть
В моих людей смущение и жуть!
Идти навстречу? Да… ведь смертный час
Иначе здесь, в ловушке, встретит нас.
План есть; лишь брось фортуна добрый взор
Оплачут погребальный ваш костер!
Спи, враг! Прекрасных снов! Тебя заря
Будила ли, таким огнем горя,
Как ночь борьбы (лишь ветер мчись быстрей!)
Что вдохновляет мстителей морей?
Теперь к Медоре. Камень лег на грудь;
Когда б она могла легко вздохнуть!..
Ведь я был храбр. Но храбры все порой:
Пчела, и та за улей мстит родной;
И мы и зверь отвагою полны,
Когда отчаяньем принуждены,
Заслуга ль в ней? Моя ж мечта была,
Чтоб горсть бойцов - всех пред собой гнала.
Не ради крови мною предводим
Отряд мой, - мы умрем иль победим!
Меня страшит не смерть моя, а то,
Что не вернется, может быть, никто:
Я к смерти равнодушен с давних пор,
Но очутиться в западне - позор!
Моя ль то хитрость, мой ли верный путь
Последней ставкой власть и жизнь метнуть?
О рок!.. Вини порыв свой, а не рок:
Он, может быть, поможет в должный срок!"
XIV
Так думал он, покуда не достиг
Старинной башни, увенчавшей пик.
В тени портала он замедлил вдруг,
Заслышав нежный, вечно сладкий звук;
Сквозь жалюзи высокого окна
Прекрасной птицы песнь была слышна:
"В моей душе, куда ни глянет свет,
Я тайну нежную храню давно.
Лишь редко сердце, твоему в ответ,
Забьется - и опять молчит оно.
Там, в глубине, лампады гробовой
Горит огонь, незрим, бессмертен, жгуч;
Отчаянье над ним сгустилось тьмой,
Но все он светит - бесполезный луч.
О, вспомни обо мне, о, не забудь
Мой бедный гроб, мой прах не обходи!
Одну лишь боль моя не стерпит грудь
Узнать, что нет меня в твоей груди.
Скорбеть о мертвых и бойцу не стыд;
И я надежду робкую таю,
Что вдруг ко мне слеза твоя слетит
Единый дар за всю любовь мою!"
Он в комнату прошел вдоль галерей,
Когда уже умолкла песня в ней.
"Медора! Что за песню ты нашла?"
"Без Конрада и я невесела.
Тебя все нет, мне не с кем говорить,
И надо в песне душу мне излить.
Пусть в звуках нежность прозвучит моя.
Ведь сердце то ж, хоть все безмолвна я.
О, сколько раз, в ночи, во тьме, одной,
Мне чудилось, что бури слышен вой;
В том бризе, что ласкает паруса,
Мне урагана мнились голоса;
Он погребальной жалобой звучал,
Когда твой бриг - я знала - пенил вал.
Бежала я маяк разжечь скорей,
Погасший у небрежных сторожей;
Спать не могла я, и вставал рассвет,
И гасли звезды - а тебя все нет.
О, как меня под ветром бил озноб,
И взору день был темен, точно гроб;
Глядишь-глядишь, а бриг, как ни зови,
Все не летит на стон моей любви.
Жду; полдень; наконец - вдали бушприт!
О счастье! Но, увы, он прочь скользит.
Вот новый! Боже! Дождалась я - твой!
Когда ж конец тревогам?.. Конрад мой,
Ужель совсем тебе не мил покой?
Ты так богат: ужель мы не найдем
В краю, прекрасней этого, свой дом?
Ты знаешь, мне не страшен целый свет,
Но я дрожу, когда тебя здесь нет,
За жизнь дрожу - не за мою - твою,
Что ласк бежит и жаждет быть в бою.
Как странно: сердце, нежное со мной,
Идет на мир и на себя - войной!"
"Да, странно. Но, растоптано давно,
Как жалкий червь, мстит, как змея, оно!
К нему не снидет благость неба вновь,
В нем нет надежд, одна твоя любовь.
А твой упрек… знай, я вдвойне палим:
Любовь к тебе есть ненависть к другим.
Связь эту разорви, и, полюбя
Других людей, - я разлюблю тебя.
Но не страшись. Былое - вот залог,
Что и в грядущем ты мой светлый рок.
Теперь же, о Медора, твердой будь:
Сейчас пора мне - ненадолго - в путь".
"В путь! Сердце точно чуяло во сне,
Что вновь солжет мечта о счастье мне!
Сейчас? Но как же? Ведь едва ли миг,
Как подошел и кинул якорь бриг;
Второго нет еще, и отдохнуть
Им надо, прежде чем пуститься в путь.
Нет, шутишь ты; иль хочешь укрепить
Мой дух заране, порешив отплыть?
Не мучь меня. Пойми: в игре такой
Отчаянье родится, не покой.
Молчи, любимый! Поспеши со мной
За скудный стол, что с радостью живой
Сбирала я, чтоб быть тебе слугой.
Гляди, что за плоды я собрала!
Ища, перебирая все, рвала
Я лучшие. За ледяным ключом
Я трижды гору обошла кругом.
Да, ночью свежим будет твой шербет:
Как блещет он в сосуде, в снег одет!
Сок пьяных лоз тебя не веселит,
К вину суровей ты, чем исламит;
Я - рада, хоть воздержанность твою
Все принимают за эпитимью.
Идем; фонарь серебряный зажжен,
Сирокко злого не боится он;
Идем; тебя моих служанок рой
Потешит пляской, песней иль игрой,
Иль я сама, гитару взяв мою,
Любимой песней душу напою,
Иль Ариосто мы рассказ вдвоем
О брошенной Олимпии прочтем.
А ты бы хуже был, уйдя теперь,
Чем тот, забывший клятву, злобный зверь,
Изменник… Твой блеснул улыбкой взор,
Когда я сквозь безоблачный простор
Брег Ариадны показала с гор,
Когда шутила, с болью пополам,
Что воплотиться горестным мечтам,
Что так же море Конрад предпочтет…
И Конрад обманул: он - здесь, он - вот!"
"Да, здесь я, здесь и буду здесь опять,
Пока надеждам суждено сиять
И жизни цвесть. Но мигов быстрый лет,
Неудержим, разлуку нам несет.
Что толковать, в какой плыву я край?
Всему конец в мучительном "прощай".
Я все б открыл, но некогда. Итак
Не бойся: ждет нас неопасный враг,
А здесь на страже опытный отряд,
Что не боится никаких осад;
И без меня ты будешь не одна,
Толпою жен и дев окружена;
И помни, что опять нам быть с тобой,
Нас безопасный, сладкий ждет покой.
Чу! Рог! Жуан зовет. Пора идти.
Дай губы. И еще! Еще! Прости!"
Взвилась, метнулась вновь к нему на грудь,
Что тяжко силится передохнуть,
И он не смеет ей взглянуть в глаза,
Где спряталась бесслезная гроза;
В его руках прекрасных кос волна
Плеснула, дикой прелести полна;
Любовью переполнено сверх сил,
Чуть билось сердце то, где он царил!
О! выстрел пушки грянул в небосклон:
Закат; и солнце проклинает он.
Безумно стан он обнял дорогой;
Вновь льнет она с безмолвною мольбой!
Ее на ложе снес он, жарких глаз
Не отводя, как бы в последний раз;
Он знал: в ней все, что в мире он обрел.
Устами жаркими коснулся лба. - Ушел?
XV
"Ушел?" - как часто страшный тот вопрос
Тут прозвучит средь одиноких слез!
"Лишь миг назад здесь был он!.." На утес
Она спешит через портал и там
Дает свободу хлынувшим слезам.
Течет струя их, так светла, чиста,
Но не хотят сказать "прощай" уста:
Как мы ни верим, ни хотим, ни ждем
Отчаянье в том слове роковом.
На все черты прозрачного лица
Легла печаль; не будет ей конца;
Заледенел лазурный кроткий взор
И неподвижно устремлен в простор
Вдруг вдалеке встает как призрак он,
И меркнет взор, слезами затемнен.
Из-за ресниц они плывут росой
И так им часто литься в час ночной.
"Ушел!" - и к сердцу руки поднесла,
Потом их к небу кротко подняла;
Взглянула: пену океан клубил
И парус мчал; глядеть не стало сил;
Через портал пошла назад она:
"Нет, то не сон; я брошена одна!"
XVI
Поспешно вдоль утесистых громад
Шел Конрад вниз, не поглядев назад:
Боялся, огибая поворот,
Увидеть он с тропы, что вниз ведет,
Тот одинокий, живописный дом,
Что слал привет ему в пути морском,
А в нем - она, печальная звезда,
Чей нежный свет ему сиял всегда;
Нельзя глядеть, да и мечтать нельзя:
Покой манит, но - гибелью грозя.
Все ж замер он на миг, желанья полн
Не жертвовать покоем ради волн.
Но нет - нельзя! Пусть льется слезный дождь
Сдержав волненье, не отступит вождь!
Он слышит бриз попутный, видит бриг;
Все силы духа он собрал в тот миг,
Ускорив шаг. Когда ж его ушей
Коснулся шум погрузки, скрип снастей,
Все звуки суеты береговой,
Слова команды, весел плеск живой;
Когда на мачту юнга влез пред ним,
И вздулся парус выгибом тугим,
И каждый с побережья замахал
Платками тем, кто будут пенить вал,
И взмыл кровавый флаг, - как хладно он
Был слабостью недавней удивлен!
С огнем в глазах и с сердцем ледяным,
Он чувствует, что стал собой самим;
Летит он, мчится - и замедлить смог
Лишь там, где скалы сходят на песок,
Безумный шаг; но не затем, чтоб грудь
Могла вольней прохладный бриз вдохнуть,
А чтоб вернуть медлительную стать
И пред толпой смятенным не предстать:
Он знал искусство покорять сердца
Надменной маской хладного лица;
Он сух и замкнут - и нескромный взгляд
Его черты отводят иль страшат:
Его движенья, непреклонный взор
Всегда учтивы, но таят отпор;
И всякий знал: не слушаться нельзя.
Когда ж хотел он чаровать, - скользя
В сердца людей той музыкою слов,
Что шла от сердца, - всякий был готов
Ему внимать, бессилен и смущен,
Дарами доброты обворожен.
Но к этому он редко снисходил:
Он не пленять - повелевать любил.
Дурным страстям предавшись, с юных дней
Ценил он страх, а не любил людей.
XVII
Его конвой уже стоит в рядах,
С Жуаном во главе. "Все на местах?"
"Все; погрузились; лишь один баркас
Ждет атамана".
"Плащ и меч". - "Тотчас".
И в перевязь он продевает меч,
Скрепив ее, и плащ струится с плеч.
"Позвать мне Педро". Тот пришел. Быстрей,
С учтивостью, хранимой для друзей,
Раскланялся с ним Конрад, "Вот листок,
Где несколько доверья полных строк;
Прочти. Удвой охрану. Как придет
Ансельмо в гавань, пусть и он прочтет.
Три дня (при ветре) - и закончим путь,
Здесь жди нас на заре; спокоен будь!"
Пожав пирату руку, он идет
И горделиво прыгает в вельбот;
Плеснули волны, вмиг окружены
Мерцаньем фосфорящейся волны;
Достигли судна; он взошел на ют;
Свисток залился: все к снастям бегут;
Он видит, как послушен бриг; он прыть
Своих людей снисходит похвалить.
На юного Гонзальво он глядит
Но что он вздрогнул? Что печален вид?
Увы! Он видит замок над хребтом,
И снова ожил миг разлуки в нем:
А видно ли Медоре судно их?
Ее вдвойне любил он в этот миг!
Но до утра ему немало дел,
Сдержался он и больше не глядел,
Сошел в каюту и с Гонзальво там
Дал волю планам, замыслам, мечтам;
Приборы взял, опору моряка,
И карту развернул у ночника;
До полночи они беседу длят,
Но на часы не смотрит зоркий взгляд.
Меж тем свежеет ветер, и вперед
Корабль, как сокол, свой стремит полет.
Скользят хребты вдоль пенной полосы,
Земля близка, и дороги часы;
И вдруг в трубу замечен узкий вход
В залив, где скрыт Паши галерный флот;
Все сочтено; огней дозорных стан
Чуть светит у беспечных мусульман.
Бриг проскользнул, невидим вдалеке,
И стал в засаде, как бы в тайнике,
Среди крутых и прихотливых скал,
Чей резкий очерк небо пронизал.
Без сна все, за работу: близко цель;
Все рвутся в бой - на суше, на воде ль.
Склонясь над зыбью, атаман их вновь
Спокойно речь ведет, и речь - про кровь!
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Conosceste i dubiosi desiri?
Dante. Inferno, v. 120.
I
В порту Корони шхун проворных рой;
В домах огни за ставнею резной:
Сеид-паша устроил пир ночной.
Ведь он в цепях пиратов привезет
И празднует победу наперед;
Султанскому фирману верный, в чем
Поклялся он Аллахом и мечом,
Весь флот, все войско он готовит в бой:
Бахвалятся бойцы наперебой,
Считают пленных, делят горы благ,
Хотя еще не побежден их враг.
Лишь в путь, а завтра (каждый убежден)
Пиратов - в цепи, в пламя - их притон!
Пока ж дозор пусть дремлет, коль готов
И наяву, как в грезах, бить врагов,
Кто мог, тот на прибрежье поспешил
Воинственный излить на греков пыл:
Пристало чалмоносным храбрецам
Грозить блестящей саблею рабам!
Врываются в дома - но без резни,
И потому столь благостны они,
Что все разрешено им в эти дни!
Лишь иногда обрушится удар
Для практики: бой завтра будет яр.
Всю ночь гульба; кто жизнью дорожит,
Обязан тот хранить веселый вид
И потчевать непрошеных гостей,
Проклятия тая до лучших дней.
II
Повит чалмой, высоко сел Сеид;
Толпа вождей вокруг него сидит.
Плов съеден, и посуда убрана;
Сеид велел себе подать вина,
Хоть на вино у мусульман запрет;
Гостям подносят ягодный шербет;
Дым чубуков клубится меж гостей;
Под дикий бубен пляшет рой алмей;
Вожди лишь утром сядут на суда:
Во мраке ведь коварнее вода,
А после пира сладостней покой
Здесь, на шелках, чем там - над глубиной.
Пируем же, пока не пробил час,
А там коран помчит к победе нас!
Но все ж те орды, что собрал паша,
Опорой мнит хвастливая душа.
III
Робея, в зал тревожно раб идет,
Что сторожить обязан у ворот;
Склонясь, земли коснулся он на миг
И лишь тогда смел развязать язык.
"К нам от пиратов убежал дервиш;
Он хочет все тебе открыть. Велишь?"
Паша взглянул; согласье раб прочел
И молча беглеца святого ввел.
Темно-зеленый запахнув халат,
Тот еле шел, уставя скорбный взгляд;
Постом он - не годами - изнурен,
От голода - не страха - бледен он.
Под острой шапкой черная волна
Его кудрей - Алле посвящена;
Широкая одежда облекла
Грудь, что лишь горьких радостей ждала;
Смирен, но тверд, спокойно он взирал
На возбужденный любопытством зал,
Что замер весь, предугадать спеша
Все, что позволит рассказать паша.
IV
"Откуда ты?"
"Взял в плен меня пират,
Но я бежал".
"Когда и где ты взят?"
"От Скалановы плыл в Хиос саик;
Но отвратил от нас Алла свой лик:
Груз, что турецких ожидал купцов,
Разбойник отнял, дав нам - гнет оков.
Я смерти не боялся: я богат
Был только тем, что путь свой наугад
Мог направлять, куда хочу… челнок
Свободу эту мне вернуть помог.
Я выбрал ночь, бежал - и вот я здесь,
А близ тебя мне мир не страшен весь!"
"Ну, как злодеи? Сильно ль укреплен,
С награбленным богатством, их притон?
Известно ль им, что мы пришли сюда
С огнем для скорпионьего гнезда?"