Все же я не считал себя пропащим. Граф Монте-Кристо послал ко мне Бертуччо и приказал добиться для меня некоторых послаблений. Поэтому я был твердо уверен, что именно граф является моим отцом. Но потом Бертуччо открыл мне всю правду. Я узнал, что тот самый королевский прокурор, который должен быть моим обвинителем, - мой отец. Поскольку он в свое время собирался убить меня сразу после моего появления на свет, я, скажу откровенно, считал, что мне нечего щадить его самого. Вы помните, мамочка, как я заявил ему прямо в лицо, что он - мой отец, а я - плод его незаконной связи.
Благодаря этому я оказался в большом выигрыше. Процесс отложили. У меня появилась надежда бежать и восстановить свою репутацию. Между тем единственный свидетель, который мог выступить против меня, - граф Монте-Кристо - уехал из Парижа. Теперь я решительно отрицал все то, в чем прежде признавался, так как верил, что граф - мой отец и в любом случае спасет меня. Я отрицал убийство Кадрусса, и собрать улик против меня не смогли. Режим моего заключения был смягчен. Я получил четыре тысячи франков (подозреваю, что от вас, мамочка) и с их помощью без труда подкупил охрану и бежал. Я снова стал свободен.
Клянусь вам, сударыня, сейчас я вознамерился вести честную жизнь. Как видите, я изменил свой внешний облик и решил переделать внутренний. Я бережно расходую деньги, принял имя барона де Лупера и довольствуюсь спекуляциями на бирже и игрой - двумя занятиями, которыми живут многие порядочные люди. Вот каков я на сегодняшний день!
А теперь самое главное! После того как я узнал, что господин де Вильфор был моим отцом, у меня в памяти всплыла сцена, которую граф Монте-Кристо разыграл тогда с вами в спальне и в саду купленного им дома в Отейле. Я вспомнил ваше волнение; впоследствии, когда я уже стал бароном де Лупером, я слышал, что тогда на судебном заседании вы упали в обморок, - так вот, я навел справки в Отейле и узнал, что в злополучном доме жила в то время дама, которая теперь носит титул баронессы Данглар. Мне стало ясно, что моей матерью не мог быть никто, кроме вас! Как глубоко обрадовало и тронуло меня это открытие! Женщина, покинутая своим мужем и своей дочерью! Ах, мамочка, разве нет Божьего промысла в том, что вы нашли меня именно в тот момент, когда лишились супруга и дочери?!
Вновь наступила прочувствованная пауза, вновь Лупер поднес к глазам платок, а госпожа Данглар продолжала сидеть в полной неподвижности и смотрела на сына как на призрака.
- Вы спросите меня, почему я не прислушался к голосу своего сердца и не разыскал вас раньше? - продолжал барон. - Я охотно сделал бы это. Но вначале я не был уверен в истинности того, что узнал, потом вы уезжали, и я не успел до конца навести справки в Отейле. Кроме того, мне хотелось предстать перед вами порядочным, честным человеком. Вы не можете не понять это чувство. Однако больше я не в силах был противиться велению сердца. Я должен был вас разыскать, должен был вас видеть. А вы, вы не скажете мне ни слова?
Ни слова! Госпожа Данглар не покидала своего кресла, рядом с которым находился небольшой стол. Казалось, она вот-вот упадет. Баронесса ухватилась рукой за столик, удержалась и наконец подперла свою тяжелую голову правой рукой, а левой схватилась за сердце. Лупер сделал попытку поддержать ее, но она так повелительно вытянула левую руку, как бы отстраняя его, что он в замешательстве вынужден был вновь опуститься на свое место.
Повисло долгое молчание. Кто знает, какая борьба происходила в эту минуту в душе госпожи Данглар, кто в силах описать эту борьбу? Столик, на который она опиралась, и свеча, стоявшая на нем, дрожали.
- Сударь, - промолвила она наконец еле слышно, не поднимая глаз на Лупера, - вы сами признаете, что стали разбойником и убийцей. Не требуйте, чтобы я признала в вас сына - ни перед людьми, ни в своем сердце! Мое сердце переполнено не любовью, а отвращением к вам! Но я скажу вам только одно, я обязана сказать.
Одно время вы считали графа Монте-Кристо своим благодетелем, даже своим отцом. Вы верили, что обязаны ему своим спасением. Может быть! Но вы были не чем иным, как игрушкой в его руках. Я не знаю, каким образом этот ужасный, этот загадочный человек проник во все наши тайны. Но он узнал их, он воспользовался ими, чтобы отомстить моему мужу, Данглару, которому он поклялся отплатить злом, и одновременно нанести удар ненавистному де Вильфору. Поэтому он выбрал галерного каторжника и сделал его князем, поэтому он ввел вас в наше семейство, околдовал моего мужа, положение которого знал, а в алчности уже убедился, - и все это лишь для того, чтобы скомпрометировать нас в глазах всего общества, опозорить навсегда имя Данглара. Именно он - в этом я больше не сомневаюсь, - именно он предал вас, донес на вас в полицию, причем так удачно выбрал время, что полицейские власти явились прямо к нам в салон, в поисках вас им пришлось пробираться сквозь толпу собравшихся гостей. Графу вы не обязаны ничем! Все, что он сделал для вас, он сделал для осуществления своей мести, а вас избрал ее орудием. Знал он и то, что вы убили Кадрусса, - в этом нет никаких сомнений!
- Дьявольщина! - вскричал Лупер. - Что, если это правда! Об этом я как-то не подумал! Но что, черт побери, граф имеет против господина Данглара и моего отца?
- Я узнала об этом позже, по слухам, и мне пришлось самой доискиваться до сути дела, - ответила госпожа Данглар также едва слышно. - В свое время, в Марселе, де Вильфор по доносу моего мужа отправил графа в тюрьму. Тогда граф был еще простым моряком, и Данглар примерно тем же - лучше бы ему оставаться таким на веки вечные!
- Значит, именно ненависть к Данглару, ненависть к господину де Вильфору, моему отцу, побудила графа…
- …превратить вас из каторжника вначале в князя, а потом из князя снова в преступника, - чуть ли не шепотом закончила баронесса. - Ослепление моего мужа и финансовые затруднения, которые он уже тогда испытывал и из которых рассчитывал выбраться с помощью вашего мнимого состояния, благоприятствовали плану графа. Иначе до такого никогда, пожалуй, не дошло бы!
- Этот Монте-Кристо - черт побери! - я считал его своим добрым другом! - воскликнул барон, возвращаясь к прежним своим мыслям. - Но если дело обстоит так, я поговорил бы с ним по-своему! Черт возьми! - вскричал он, вскакивая с кресла. - Если встречу графа, ему не поздоровится!
Госпожа Данглар бросила на него испуганный взгляд, потом, дрожа, вновь отвела глаза.
- Оставьте графа! - тихо сказала она. - Кто знает, где он теперь, может быть, его месть была справедливой. Скажите лучше, зачем вы пришли. Знаю, ко мне вас привела не сыновняя любовь!
- В самом деле? - удивился Лупер. - Впрочем, вы, пожалуй, правы, мамочка! Если это и не любовь, то, во всяком случае, доверие, какое сын должен питать к своей матери. Я пришел излить вам душу. Видите ли, мамочка, это чертовски трудно - честно прожить жизнь, даже если спекулируешь на бирже и играешь по-крупному. Сегодня вечером случай свел меня с несколькими господами, настоящими аристократами, и я проиграл все, что имел. У Шато-Рено и Дебрэ хватило бесстыдства отказать мне в ссуде! Ладно, они еще пожалеют об этом!
При упоминании имени Дебрэ госпожа Данглар вздрогнула.
- Теперь ума не приложу, что будет со мной завтра, - продолжал Лупер. - Кроме того, завтра я должен оплатить свою долю в партии акций, и если я не сделаю этого, то потеряю кредит на бирже. Разумеется, в этом отчаянном положении я подумал о вас. Но только крайность заставила меня - даю вам слово, - а также сыновняя любовь, тоска, желание…
- Значит, вы явились взять у меня денег?
- Да, что-то в этом роде! - ответил сын. - Мне хватит небольшой суммы, на первый раз…
Госпожа Данглар попыталась подняться с кресла. Несмотря на то, что она опиралась на столик, это ей не удалось. Тогда на ее лице появилась непреклонная, почти сверхчеловеческая решимость, она сделала над собой огромное усилие, встала и вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась, протянула барону пачку банкнотов и тут же рухнула в кресло. Силы ее были исчерпаны.
Лупер с нескрываемой радостью взял деньги и тут же судорожно их пересчитал.
- Пятьдесят тысяч франков, - довольно уныло подвел он итог. - Благодарю вас, мамочка! Говорят, вы богатая женщина. При том безденежье, в каком я сейчас нахожусь, мне, скорее, подошла бы сумма вдвое больше.
- В другой раз! - с трудом промолвила госпожа Данглар. - В доме у меня больше нет наличных денег. Оставьте мне свой адрес, я вышлю вам недостающую сумму. Но не злоупотребляйте моей добротой, сударь! Никогда, никогда между нами не может быть и речи о родственных чувствах. То, что я делаю сейчас - поймите меня правильно, - я делаю только с целью купить ваше молчание. К несчастью, я слишком дорожу мнением света и не хочу, чтобы меня считали матерью такого сына. Не злоупотребляйте этим! Ведь господин де Вильфор сошел с ума, а граф Монте-Кристо исчез, так что вам, пожалуй, будет нелегко выступить против меня с вашими собственными показаниями, а в моем сердце, не буду скрывать, не шевельнется никакого другого чувства, кроме отвращения к галерному каторжнику и убийце!
Лупер закусил губы и сердито сунул деньги в карман.
- Ну, мамочка, - сказал он, вставая, - вам не придется сетовать на меня. Вы увидите, я хороший сын. Мой адрес - на визитной карточке. Не заставляйте меня слишком долго ждать!
- Ступайте прямо, в соседней комнате горит свет! - крикнула баронесса как могла громко. - Горничная проводит вас. Никогда больше не приходите ко мне, пока я не велю вас позвать!
- Пожалуй, вам еще придется сделать это! - мрачно, со злостью пробормотал Лупер.
Очутившись на улице, барон долго расхаживал взад и вперед. Он был взволнован, насколько позволяло ему врожденное хладнокровие. Его сердила холодность баронессы. Он размышлял над ее словами. Пожалуй, она права. Он не мог открыто выступить против нее, а чтобы каким-то иным способом подтвердить, что она его мать, у него недостает доказательств, ими располагали только де Вильфор, Монте-Кристо и Бертуччо. Даже самообвинение Вильфора - ведь на том судебном заседании он признался, что является отцом обвиняемого, - не играло решающей роли, поскольку вслед за тем он сошел с ума и, следовательно, мог еще раньше не отдавать себе отчета в своих словах. Его признание также могло быть сделано в состоянии безумия. Лупер чувствовал, что баронесса не полностью в его руках, и это его раздражало.
Наконец все его мысли обратились к графу Монте-Кристо. Он еще раз все обдумал и пришел к выводу, что баронесса сказала правду: он был всего лишь орудием в руках графа. Это привело Лупера в безграничную ярость. Он уже не вспоминал о том, что прежде и так был разбойником и убийцей, галерным каторжником, - он думал лишь о том, кем бы мог стать, если бы граф его не выдал. Как всякий преступник, он снимал всю вину с себя и взваливал ее на графа. Он поклялся отомстить Монте-Кристо. Да, ему доставляло удовольствие, своего рода утешение знать, что теперь он снова может кого-то ненавидеть, что он вправе вынашивать мысли о мести и убийстве: ведь ему так долго пришлось вести скучную и по-своему даже честную жизнь. Он отыщет графа, разоблачит его и уничтожит.
Принятое решение успокоило его. Кроме того, в кармане лежало пятьдесят тысяч франков. Остальные пятьдесят тысяч он сможет получить в ближайшее время. На первый раз этих денег достаточно. И он, удовлетворенный, отправился домой.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I. ТЮРЬМА
В ту ночь - такую памятную для дона Лотарио и госпожи Данглар - Моррель, скрестив руки и нахмурившись, неспешными шагами расхаживал по своей тесной камере.
Он был погружен в раздумья о графе Монте-Кристо, о том, что рассказывал ему граф, когда они вместе покидали Париж, о своих собственных страданиях в каземате замка Иф. Теперь Моррель понял то, чего не понять никому, кто не испытал это на себе, - он понял все отчаяние человека, который разлучен со своими близкими и не знает, когда вновь свидится с ними и свидится ли вообще!
А ведь его камера выглядела настоящим дворцом по сравнению с тем мрачным и сырым узилищем, где томился некогда Эдмон Дантес. Она, скорее, напоминала жилую комнату. Там стояли кровать, стол, стул. Дневной свет проникал через забранное решеткой окно. Теперь, ночью, камера Морреля скудно освещалась висящим на стене фонарем. Днем окно открывали, и в камеру врывался свежий воздух. Моррель получал книги, бумагу, перья - короче говоря, он пользовался льготами, способными смягчить суровость тогдашнего заключения графа, будь они ему доступны.
Но об этом Моррель не задумывался, и его можно было простить. Он раздумывал лишь о тяготах своего положения. Уже несколько недель он не видел ни Валентины, ни маленького Эдмона. Несколько недель не слышал ничьих голосов, если не считать голоса надзирателя, впрочем, довольно приветливого человека.
Почему Монте-Кристо не предпринимал ничего, чтобы освободить его или хотя бы добиться для него свидания с женой? Этот вопрос больше всего волновал капитана. Однако ни разу ему не пришло в голову упрекать графа. Даже в самых потаенных уголках души он никогда не винил Монте-Кристо: его уважение к этому человеку, чувство благодарности, которое он к нему испытывал, были слишком велики.
Шум у дверей отвлек капитана от невеселых мыслей. Может быть, это дежурный офицер, пришедший проверять посты. Его появление сулило своего рода нарушение привычного уже однообразия, и Моррель обрадовался.
В замке повернулся ключ, и на пороге выросла чья-то темная фигура. Потом дверь захлопнулась.
Моррель с удивлением уставился на посетителя. На вошедшем не было мундира, значит, он не надзиратель и не солдат. Он был закутан в длинный плащ, а в руке держал шляпу.
- Добрый вечер, господин капитан! - приветствовал он узника. - Как ваши дела? Надеюсь, не слишком плохо?
Моррель внимательнее вгляделся в неожиданного посетителя, ибо тусклый фонарь давал мало света.
- О, это вы, сударь! Слава Богу! - воскликнул он. - Я часто о вас думал!
Он узнал того самого человека, который однажды приходил к нему от графа с поручением доставить в Лондон некую сумму денег. Моррель действительно не раз думал об этом неизвестном ему человеке - тот, по-видимому, был близок графу Монте-Кристо.
- Охотно верю, - сказал незнакомец, распахивая свой плащ. - Вашему положению не позавидуешь.
Моррель пододвинул гостю единственный стул и предложил присесть. Он увидел перед собой мужчину средних лет, одетого просто и совсем неприметно. Гость был высок ростом, худощав, с выразительным лицом. С первого взгляда определить его возраст оказалось нелегко. Длинные, слегка тронутые сединой темные волосы почти достигали плеч, оставляя открытым высокий бледный лоб. У него были большие красивые глаза, нос с легкой горбинкой и рот, свидетельствующий об энергии и настойчивости.
- Чему тут завидовать? Меня мучают самым недостойным и несправедливым образом! - воскликнул Моррель. - Если бы все шло в соответствии с законом, меня уже приговорили бы к определенному наказанию и по крайней мере разрешили бы иногда видеться с женой и сыном.
- Как вы можете ждать здесь справедливости! - вскричал неизвестный. - Впрочем, поговорим об этом в другой раз. Сейчас речь о вашем собственном деле. Вы, конечно же, упрекаете меня и графа. Ведь мы до сего времени ничего не сделали для вашего освобождения. Но это не наша вина. Вас стерегут с такой строгостью, что мне стоило огромных трудов добиться хотя бы этого разговора. Разумеется, пришлось подкупить охрану.
- Каждое ваше слово служит мне утешением, - сказал Моррель, в сердце которого вновь затеплилась надежда.
Тут они услышали, как в замке снова заскрипел ключ.
- Что это? - удивленно спросил незнакомец. - Ведь надзиратель обещал не беспокоить нас с вами два часа!
Дверь между тем отворилась, пропустив человека, закутанного в длинный плащ, и опять закрылась. Правда, на этот раз засов не был задвинут. Незнакомец в недоумении поднялся со стула.
- Здравствуйте, господа! - сказал вошедший с саркастической улыбкой. - Извините, если я помешал, и позвольте мне присоединиться к вам.
- Кто вы такой, сударь, что осмеливаетесь вторгаться сюда? - опять спросил незнакомец, еще не оправившийся от удивления.
- Моя фамилия - Фран-Карре, я прокурор Его Величества короля, - ответил вновь пришедший. - А доступ в эту тюрьму мне открыт, вероятно, так же, как любому другому.
- Здесь пахнет предательством! - воскликнул первый из пришедших. - Каналья надзиратель выдал меня!
- Этот человек просто исполнил свой долг. Он сообщил мне, что кто-то стремится тайно побеседовать с капитаном Моррелем, и я поручил ему устроить такие переговоры, но указать мне время. Мне было необходимо познакомиться с вами, сударь!
- Весьма обязан! - заметил незнакомец, теперь уже вполне овладевший собой. - Но, как вы догадываетесь, мне требовалось поговорить с господином Моррелем с глазу на глаз. А поскольку я не вправе требовать, чтобы вы покинули нас, господин королевский прокурор, моя миссия на этом окончена. Честь имею кланяться!
- Позвольте! - сказал королевский прокурор, когда незнакомец, взяв шляпу, направился к двери. - Я ведь сказал, что пришел познакомиться с вами, а эта цель еще не достигнута. Кроме того, далеко вам не уйти - я, разумеется, приказал задержать вас, как только вы перешагнете порог этой камеры. Так что вам лучше остаться. Для нас обоих удобнее побеседовать именно здесь. Вы согласны, не правда ли?
- Не совсем, - ответил неизвестный. - Но раз уж вы предупредили, что меня задержат, придется, пожалуй, остаться. Что же привело вас сюда, господин королевский прокурор?
Последняя фраза была сказана таким повелительным тоном, а выражение лица говорившего было таким спокойным и решительным, что казалось, должностное лицо здесь - незнакомец, а Фран-Карре - допрашиваемый. Прокурор вначале в самом деле оторопел, но быстро взял себя в руки.
- Что привело, сударь? Странный вопрос! - засмеялся он. - Вы ведь уже знаете. Я хотел познакомиться с господином, проявившим столь большой интерес к капитану Моррелю.
- Допустим, вы узнаете мое имя или ближе познакомитесь со мной, что дальше? - поинтересовался неизвестный.
- Дальше я буду просить вас в интересах государства и господина Морреля дать мне те самые разъяснения, которые по сей день отказывается дать капитан, - ответил Фран-Карре. - Как видите, я с вами откровенен.
- Откровенны - как бывает откровенен королевский прокурор! - учтиво сказал незнакомец, переходя на непринужденный тон. - Ну что же! Мне известно, какого рода разъяснений вы ждете. Я сам просил моего друга Морреля дать их вам.
- В самом деле? - обрадованно воскликнул Фран-Карре. - Так что же вы медлите, господин капитан?
- Я по-прежнему отказываюсь давать показания, - упорствовал Моррель, который все это время был внимательным, но безмолвным слушателем. - От меня вы этого имени не узнаете - ни в коем случае!
- Какое упрямство! - вскричал королевский прокурор и обратился к незнакомцу: - Тогда положите конец делу, сударь, и назовите мне этого человека в Лондоне, потому что не знать его вы не можете!