Часы бьют двенадцать раз. Роберт поднимается и уходит. Он идет на вокзал, берет билет на ближайший поезд и уезжает на край света…
Кондуктор стучит в дверь его купе, сообщает о том, что поезд прибыл на конечную станцию. Роберт выходит на перрон. Ему не важно, как называется место, куда он прибыл. Для него это – край света. Здесь его никто не знает, и это прекрасно, потому что ему необходимо побыть одному.
Роберт идет к горизонту, не разбирая дороги. Кто-то окликает его. Он оборачивается медленно, нехотя, спрашивает не очень учтиво:
– Что? Что вам угодно?
– Привет, – говорит крестьянин, протягивая ему тонкую женскую руку.
Роберт пожимает ее, а потом смотрит в лицо незнакомца. Из-под соломенной шляпы выглядывают смеющиеся глаза.
– Вы? – восклицает Роберт.
– Я! – отвечает незнакомец, подбрасывает вверх свою шляпу, отбегает в сторону и звонко смеется голосом Лианы – Джулианы.
– Что вы здесь делаете? – удивляется Роберт.
– Путешествую, – отвечает она, подхватив свою шляпу. – Я наряжаюсь в крестьянские одежды, хожу пешком, ночую под открытым небом, пью с лепестков росу.
– Зачем вам это?
– Это мне нужно для того, чтобы написать правдивую книгу путешествий, – ответила она нараспев. – А вас, что привело сюда?
– Мне хотелось отыскать край света, – признался он.
– Вы на верном пути, Роберт. Пойдемте, я вам его покажу, – сказала она и пошла вперед.
– Мистика какая-то, – подумал Роберт. – Несколько минут назад я вспоминал о том, что не пришел на свидание с этой барышней, что забыл о ней, о Тильде и вот… – явление в крестьянском наряде. Не скрою, видеть ее мне очень приятно.
– Роберт, идите скорее сюда, – крикнула Джулиана. Он улыбнулся, пошел на ее зов.
– Вот смотрите! – победоносно воскликнула она, когда он подошел.
Они стояли на вершине холма, с которого открывался фантастический вид. Внизу лежала долина, поросшая ковылем. В лучах закатного солнца она казалась розово-фиолетовой. Трава волновалась на ветру и была похожа на морские волны.
– Вы слышите песню ковыля, Роберт? – спросила Джулиана, глядя вдаль.
– Нет, – признался он. – Пока не слышу.
– Ковыль поет колыбельную солнцу. Он его провожает и готовится к встрече с луной, – сказала Джулиана, усевшись на траву. Посмотрела на Роберта. – Не стойте памятником скорби, присаживайтесь. Я знаю про все, что с вами приключилось.
– Откуда? – спросил он, усевшись рядом.
– Тильда была на панихиде, а вы ее даже не заметили, – ответила Джулиана. – Мне жаль, что ваша мама ушла, – вздохнула. – Но это, к сожалению, неизбежно. Все мы когда-нибудь уйдем туда, – она запрокинула голову к небу, повторила:
– Ту-у-у-да… – посмотрела на Роберта. – Не грустите слишком долго.
– Не буду, – пообещал он.
Джулиана распласталась на траве, закинула руки за голову, спросила:
– Что вы собираетесь делать, Роберт?
– Не знаю, – ответил он.
– Ложитесь рядом, – предложила она. – Сейчас появятся звезды, будем их считать.
Он улегся на траву, закинул руки за голову, улыбнулся:
– Вы удивительная девушка, Джулиана. Вас мне послало провидение.
– Я – вовсе не приведение, – проговорила она, приподнявшись над ним. – Я – похитительница человеческих душ. Я…
Он не дал ей договорить, обнял, поцеловал в губы. Она вскочила, задохнулась от возмущения:
– Вы, вы… Что это вы себе позволяете?
– А вы? – он поднялся с травы, сделал шаг. Джулиана попятилась и чуть было не свалилась вниз. Роберт удержал ее, ухватив за широкую льняную рубаху.
– Милая вы моя, Джулиана, – сказал он нежно, притянув ее к себе. – Будьте кем угодно, приведением, похитительницей, укротительницей, только не исчезайте из моей жизни. Живите, дышите, смейтесь, плачьте, любите, злитесь, делайте, что угодно, только будьте рядом, умоляю вас.
– Ах, Роберт, – она прижалась к нему всем телом. – Милый мой Роберт, как мне хотелось услышать эти слова. Именно эти, а не какие-то другие. Но я не была уверена, что кто-то произнесет их, а вы взяли и произнесли, да так, словно выкрали их из моей головы. Выходит, это вы – похититель, а не я, – она подняла голову, посмотрела на него, попросила:
– Поцелуйте меня, пожалуйста.
Он прикоснулся губами к ее губам.
– Роберт, вы – чудо, – проговорила она, уткнувшись в его грудь.
– Джулиана, вы – неземное создание, – проговорил он, коснувшись губами ее волос.
– Мы ведь с вами встретились не случайно, – сказала Джулиана, когда они снова уселись на траву.
– Я это понял с первой минуты, – сказал он.
Она крепко сжала его руку, сказала:
– Я говорю о нашей сегодняшней встрече. Я за вами следила. Я этот наряд надела, чтобы вы меня не узнали. А вы вообще никого не видели. Шли, как лунатик. А я за вами шла. Глупо, да?
– Нет, – ответил он, с интересом на нее посмотрев. – Не перестаю удивляться вам, моя дорогая. Я бы ни за что не додумался, идти за кем-то следом. Хотя… – он улегся на траву, закинул руки за голову. – Какое красивое звездное небо. Какие крупные звезды. Интересно, почему они падают?
– Чтобы влюбленные могли загадывать желания и мечтать, – ответила она, распластавшись на траве. – Давайте помечтаем, Роберт.
– Давайте, Джулиана, – согласился он. – Помечтаем о том, как здорово было бы провести ночь на краю земли, глядя на море и звезды.
– Это не мечта, а реальность, Роберт, – сказала Джулиана. – Мы с вами проводим ночь на краю земли. Внизу волнуется море ковыля, а над нашими головами сияют звезды.
– Ты не боишься замерзнуть? – спросил он, неожиданно для себя, перейдя на "ты".
– Нет, – ответила она. – Мы же не будем лежать на земле всю ночь. Мы отправимся на постоялый двор, – приподнялась, посмотрела на Роберта.
– Ты этого хочешь? – спросил он растерянно.
– Нет, – она замотала головой. – Нет, нет, нет. Я хочу, чтобы в целом мире никого кроме нас не было. Ни-ко-го. Не зря же мы примчались на край света.
– Не зря, – подтвердил Роберт.
– Останемся здесь до утра, – сказала она, прижавшись к нему. – А утром отправимся в обратный путь.
– В обратный путь, – повторил он…
Утром они уехали назад первым поездом. Сидели друг против друга, смотрели в окно и молчали. Колеса стучали:
– Туда-туда-туда…
– Бе-да, бе-да, бе-да…
– Знаешь что, – воскликнули Роберт и Джулиана одновременно. Рассмеялись.
– Говори, – сказала она.
– Нам нужно пожениться, иначе я не смогу тебя взять с собой в миндальную долину, – Роберт крепко сжал ее руку. – Только вначале мне нужно завершить одно важное дело.
– Хорошо, – она кивнула. – Встретимся у Тильды завтра в полдень.
– Завтра в полдень, – он поцеловал кончики ее пальцев, вышел из вагона первым. Взял извозчика, поехал домой.
Распахнул дверь, прошел в гостиную, остановился перед старинными часами. Их мерное тиканье подействовало на него успокаивающе. Он улыбнулся, сказал:
– Привет!
– Привет. Я знала, что ты вернешься.
В простенке между часами и окном стояла Робин. Роберт ее сразу не заметил и теперь растерялся. Ему не хотелось видеть никого из домашних. Он обрадовался, что в доме никого нет, что ему никто не помешает, но…
– Привет, – еще раз сказала Робин и широко улыбнулась.
Она шагнула вперед, намереваясь обнять его. Роберт от объятий уклонился. Он встал на то место, где только что стояла Робин, открыл дверцу часов, протянул руку к маятнику.
– Что ты делаешь? – взвизгнула Робин.
– Забираю свои часы, – ответил он, отсоединяя маятник. Это оказалось совершенно не сложным делом. Маятник словно ждал, что его вот-вот снимут. Едва Роберт дотронулся до него, он отвалился от крепления, а Роберту осталось лишь подхватить его. Что он и сделал.
– Ты не имеешь права это делать, – Робин схватила его за рукав. – Отец еще жив.
– Я знаю, поэтому забираю только маятник, – сказал Роберт спокойным голосом.
Лицо Робин побагровело и от этого стало ужасно некрасивым. Глаза налились кровью, губы задрожали. Она выкрикнула:
– Это низко, подло, гадко! Ты вор, вор, вор!
– Ты права, – сказал он, улыбнувшись. – Я украл из вашего дома зло. Ваша задача заполнить образовавшуюся пустоту нежностью, добротой, любовью, радостью. Перестань злиться, Робин, зло уродует тебя, – отодвинул сестру, пошел к выходу.
В дверях Роберт обернулся, сказал:
– Ра-дуй-ся, сестра, ра-дуй-ся, и тогда судьба преподнесет тебе много-много удивительных подарков. Прощай.
Он ушел. А она схватилась за сердце, плюхнулась в кресло, простонала:
– За что, Господи?
Брызнувшие из глаз слезы рассердили Робин. Она вскочила, помчалась в свою комнату, чтобы никто не увидел ее заплаканных глаз. В комнате она дала волю своим эмоциям. Она колотила кулачками по подушке и кричала:
– За что? За что? За что?
– За все хорошее, – сказала Рахиль с изрядной долей сарказма. Она проходила мимо комнаты сестры и по-привычке задержалась у двери. Она не стала, как обычно, прикладывать ухо к замочной скважине, все было и так прекрасно слышно.
– Плачь, плачь, железная Робин. Так тебе и надо, – Рахиль скрестила на груди руки, усмехнулась. – Наконец-то ты поймешь, что такое горечь обиды. Наконец-то ты почувствуешь, как больно, когда тебя обижают близкие люди, которые должны тебя поддерживать, жалеть, оберегать, любить, – вздохнула. – Жаль, что ты никого никогда не любила, Робин. Жаль…
Робин не слышала ее слов. Она рыдала от боли и отчаяния. Это были ее первые настоящие слезы. Само слово "настоящие" ее пугало, потому что в самой Робин не было ничего настоящего. Она вся была соткана из лжи, лукавства, лицемерия и ненависти. С детства она усвоила одно простое правило: ее любой каприз будет выполнен, едва отец увидит слезы. Робин манипулировала родителями, издевалась над сестрой и братом. Ей доставляло удовольствие смотреть на страдания других. А теперь она сама оказалась в их положении. Она льет слезы, стонет и не знает, как успокоиться. Мысли сменяют одна другую, но от них становится еще больнее, еще обиднее, еще жальче себя.
– Неужели, Роберт прав, и я действительно сама себя разрушаю? Если это, в самом деле, так, то мне необходимо спасать себя. Спасать, как можно скорее. Но я не знаю, как это сделать. Может, попробовать чему-нибудь порадоваться. Но чему? Тому, что Роберт утащил маятник? Нет, я не желаю думать про этого негодяя, из-за которого со мной происходит такое безобразие…
Робин поднялась, подошла к зеркалу, ударила себя ладонью по одной, потом по другой щеке, сказала строго:
– Хватит ныть. Не забывай, что ты – железная Робин.
Слезы закончились. Робин несколько раз глубоко вздохнула, процедила сквозь зубы:
– Не смей распускаться. Ты теперь в доме главная. Отец будет делать все, что ты захочешь. Поводов для слез нет. Нет и быть не может…
На крыльце Роберт столкнулся с братом.
– Привет, рад тебя видеть! – воскликнул Риф, обняв его. – Рад, что ты вернулся и…
– Вынужден огорчить тебя, Риф, я не вернулся, – сказал Роберт. – Я заходил за маятником. И уже убегаю.
– Но ты ведь вернешься? – спросил Риф с надеждой.
– Нет, – ответил Роберт. – Я никогда больше не вернусь в этот дом.
– Нет, это жестоко, – Риф схватил его за рукав. – Не уходи, не бросай меня сейчас, когда все так прекрасно. Прости, я говорю что-то не то, потому что ужасно расстроился из-за того, что ты сказал. А я так радовался, что у меня будет возможность с тобой поговорить о жизни.
– Возможность у тебя будет, – Роберт улыбнулся. – Я сказал, что никогда больше не приду в этот дом, но мы ведь с тобой можем встречаться в любом другом месте. Приходи к моей няне Тильде. Приходи тогда, когда захочешь. Я буду ждать тебя, – Роберт обнял его. – Буду рад тебя вновь увидеть.
– Правда? – Риф с надеждой посмотрел на Роберта.
– Правда, – ответил тот и пошел прочь.
– Спасибо, брат. Счастливого тебе пути, – крикнул ему в спину Риф.
Роберт махнул ему рукой, оборачиваться не стал. Он и так пробыл в родительском доме больше, чем хотел.
Воодушевленный встречей с братом Риф вошел в дом, напевая веселую песенку.
– Не обольщайся на его счет, сынок, – прервал его веселье голос отца. – Роберт не такой уж прекрасный парень, каким показался тебе. Ты сам скоро во всем разберешься, все поймешь. Иди, посмотри, что он тут натворил.
Риф вошел в гостиную. Замер. Вид часов, лишенных маятника, его напугал.
– Зачем Роберт забрал маятник? – спросил он, уставившись на часы.
Отец, сидящий в своем любимом кресле, ответил не сразу.
– Твой любимый Роберт решил не дожидаться, пока вы с сестрами поймете, что маятник – самый ценный элемент в этих часах.
– Что ценного в медном маятнике? – спросил Риф с усмешкой.
– То, что он вовсе не медный, а золотой, – ответил старик, пробуравив его колючим взглядом.
– Не может быть, – Риф покачал головой. – Нет, это – выдумка, миф.
– Маятник золотой, поверь мне, сынок, – сказал старик. – За него можно получить много-много денег, гораздо больше, чем достанется вам в наследство.
– Вот это новость! – воскликнул Риф. – Надеюсь, сестрицы об этом еще не знают?
– Пока нет, – старик посмотрел на Рифа испытующе, стукнул ладонью по подлокотнику, поднялся. – Это тайна, о которой знаем лишь мы с тобой.
– Вот и прекрасно, отец, – Риф обнял его. – Как твое самочувствие?
– Терпимо, – ответил тот, закашлялся. – Терпимо.
Риф усадил его в кресло, подал воды, погладил по спине, проговорил нежно:
– Береги себя, папа.
– Спасибо за заботу, сынок, – сказал тот, крепко сжав его руку. – Надеюсь на тебя.
Риф пошел к себе, размышляя над словами отца о маятнике. Решил, что старик выживает из ума. Эта мысль его огорчила, но следом пришла новая мысль, которая показалась более разумной.
– Старик хочет нас с Робертом поссорить. Он специально рассказал мне сказку про золотой маятник, чтобы возбудить во мне зависть. Но мой дорогой папенька не учел одного, я – не алчный человек. Я не стану гоняться за мифическим золотым маятником, потому что у меня есть дела поважнее.
Риф достал из стола конверт, прижал его к губам, проговорил нараспев:
– Наша встреча произойдет сегодня.
Мысли о юной барышне по имени Авигея увели его в мир грез. Мечтать о будущем было приятнее, чем думать о мести и поисках несуществующих сокровищ.
Риф был весьма романтичным юношей, верящим в добро, справедливость и победу любви. Он был готов отдать все свои сокровища ради сохранения мира. Ему надоели вечные перебранки, которые устраивали сестры. Наблюдая за ними он понял, что "худой мир лучше доброй ссоры", потому что ссоры добрыми не бывают. Ссоры это всегда – зло. Они заставляют людей говорить и делать что-то плохое. Ссоры похожи на стремительный горный поток, смывающий все на своем пути. Риф считал, что лучше предотвратить ссору, чем участвовать в ней. Лучше промолчать, чем ответить обидчику и полететь вниз в бездну зла.
Делая ставку на Рифа, старик просчитался.
Он плохо знал своего сына.
Он надеялся, что тот помчится отнимать золотой маятник у Роберта, что из-за этой вещицы братья станут злейшими врагами.
Он не предполагал, что Риф не поверит его словам, сочтет их выдумкой, не придаст им значения. А ведь маятник, в самом деле, сделан из чистого золота…
Роберт вошел в дом Тильды положил на стол маятник, сел на стул, закинул ногу на ногу, обхватил колено руками. Тильда, сидевшая за столом, вскочила, уронила стул, воскликнула:
– Зачем, ты притащил его в мой дом?
– Я устал. Напои меня, пожалуйста, чаем, – сказал Роберт, глядя перед собой.
Она побежала на кухню, вернулась с большой чашкой. Поставила ее на стол, тронула Роберта за плечо, спросила участливо:
– Что-то случилось, сынок?
– Да, – ответил он, продолжая смотреть перед собой.
Тильда подняла свой стул, села напротив Роберта, положила руки на стол, спросила:
– Как ты узнал?
– Догадался, – ответил он, посмотрев на нее осуждающе.
Тильда выдержала этот взгляд. Она знала, что рано или поздно Роберт узнает правду.
– Пей чай, – сказала Тильда. Роберт сделал несколько больших глотков, похвалил:
– Отменный чай. Ты добавила что-то особенное?
– Да, – она улыбнулась. – Цветы подсолнуха дают такой особенный вкус. Налить еще?
– Пока нет, – ответил он, рассматривая рисунок на чашке. Ему хотелось швырнуть эту чашку в угол так, чтобы в разные стороны брызнули осколки стекла, но здравомыслие подсказало не делать этого. Роберт поставил чашку на стол, посмотрел на Тильду.
– Ты научился управлять своими эмоциями, Роберт, это прекрасно, – сказала она.
– Ты тоже, – сказал он, скрестив на груди руки, чтобы унять дрожь. Он был вне себя. Все внутри клокотало и готовилось вырваться наружу разрушительной вулканической силой. Роберт еле сдерживался, чтобы не наброситься на Тильду с кулаками. Он ждал, когда она начнет говорить, когда расскажет ему свою историю.
– Утром прибегала Джулиана, – сказала Тильда, убрав руки со стола. – Она…
– Не то, – сказал Роберт, пробуравив ее взглядом.
– Не то, – согласилась Тильда. – Ты прав.
Она встала, облокотилась на спинку стула, сказала с вызовом:
– Ты не имеешь права осуждать меня. Ты…
– Я тебя не осуждаю, – проговорил Роберт, подавшись вперед. – Я желаю услышать правду. Правду, нянюшка.
Она села на стул, уронила лицо в ладони, всхлипнула:
– О, Роберт, если бы ты знал, как тяжело мне вспоминать об этом. Как больно…
– Боль уйдет лишь тогда, когда ты захочешь от нее избавиться, – сказал Роберт. Тильда убрала руки от лица, сказала решительно:
– Да. Носить это в себе становится просто невыносимо. Я чувствую, как эта чернота разрастается внутри меня, поглощая все хорошее и доброе, что еще осталось. Я умираю, Роберт.
– Все мы когда-нибудь умрем, – проговорил он задумчиво. – Кто-то раньше, кто-то позже, – посмотрел на Тильду. – Но пока мы живы, у нас есть шанс все изменить. Останови свой маятник, Тильда.
– Да будь он проклят, этот маятник, – воскликнула она, вскочила, стукнула по маятнику кулаком, принялась тереть ушибленное место.
Роберт, наблюдавший за ней, расхохотался, а потом разрыдался. Тильда, прижала его голову к своей груди, заговорила нежно, по-матерински:
– Милый мой мальчик, успокойся. Все будет хорошо. Все пройдет. Боль утихнет. Ты еще будешь самым счастливым. Ты найдешь любовь, получишь вознаграждение за все свои страдания. Не плачь, сынок. Не плачь…
Роберт обнял ее и не выпускал из своих объятий до тех пор, пока не высохли слезы. Тильда погладила его по голове, спросила:
– Хочешь чаю?
– Да.
Она принесла новую чашку, поставила перед Робертом, сказала:
– Я хотела забрать этот маятник, потому что считала его своим, – усмехнулась. – Я считала его своим, потому что мы с твоим отцом родственники.
– Вот так новость! – Роберт посмотрел на нее с любопытством.