Царь соскочил на землю перед возвышением, медленно поднялся по ступеням на площадку и под недоуменными взглядами собравшихся, от близких друзей до последнего солдата, повернулся в своем диковинном наряде лицом к македонскому войску, где плечом к плечу стояли ветераны и новобранцы. Даже выстроившиеся под помостом мальчики уставились на него, словно не веря своим глазам.
- Я хотел прийти лично, - начал Александр, - чтобы принять наших новых товарищей, которых прислал регент Антипатр, и встретить оруженосцев, которых отправили сюда знатные македоняне, чтобы на службе у своего царя они стали доблестными и верными воинами. Но я вижу изумление в ваших глазах, как будто перед вами явился призрак. Мне известна причина этого: все дело в моей одежде, этом кандисе, в этой тряпке у меня на голове. Я действительно надел персидский наряд поверх греческого военного хитона и хочу, чтобы вы знали: я сделал это преднамеренно, потому что я - царь не одних только македонян. Я также фараон Египта, царь вавилонский и Великий Царь персов. Дарий умер, а я женился на его дочери царевне Статире, и, стало быть, я его наследник. И потому претендую на власть над всей принадлежавшей ему державой. Я хочу упрочить эту власть, преследуя узурпатора Бесса, где бы он ни прятался. Мы схватим его и наложим на него наказание, которого он заслуживает. Сейчас я раздам подарки вновь прибывшим, и сегодня вечером все вы получите особый ужин и в изобилии доброго вина. Я хочу, чтобы вы повеселились и пришли в доброе расположение духа, так как скоро мы отправляемся в поход и не остановимся, пока не достигнем нашей цели!
Раздались жидкие аплодисменты, но Александр не сделал ничего, чтобы вызвать пыл и воодушевление. Он понимал, что испытывают солдаты и его товарищи и насколько ошеломлены только что прибывшие из Македонии мальчики-оруженосцы, для которых он был живой легендой. Перед ними стоял человек в наряде побежденных варваров, имевшем для греков и македонян характерные женские признаки. И это было еще не все: предстояло сказать нечто худшее.
Александр подождал, пока установится тишина, и начал:
- Предприятие, которое мы начинаем, так же трудно, как и все то, с чем мы встречались до сих пор. Свежих войск, только что прибывших из Македонии, не хватит. Нам придется сражаться против врагов, каких мы еще никогда не видели и с какими не сражались раньше. Нам понадобится оставлять гарнизоны в десятках городов и крепостей, воевать с войсками еще более многочисленными, чем те, что мы разбили при Иссе и Гавгамелах…
Теперь над лагерем повисла полная тишина. Солдаты не отрывали глаз от лица Александра, чтобы не пропустить ни единого слова.
- И потому я принял решение, которое может вам не понравиться. Оно абсолютно необходимо: мы не имеем права обескровливать нашу родину постоянными призывами, лишая ее защиты. Поэтому я постановил призвать тридцать тысяч персов и обучить их македонской боевой тактике. Обучение начнется немедленно - завтра же военные вожди всех провинций державы получат точные наставления.
Никто не зааплодировал, никто не попросил слова, никто не раскрыл рта. Царь остался в каменной тишине. Такого одиночества он не испытывал никогда раньше. Только Гефестион подошел и придержал за поводья Букефала, когда Александр вскакивал в седло. И царь галопом умчался прочь.
ГЛАВА 32
Евмен свернул свиток и посмотрел в лицо Каллисфену.
- Значит, таков для тебя Александр?
- Возможно, следовало бы сказать: "таким Александр должен быть", - ответил Каллисфен с замешательством в глазах.
- Задача историка состоит в том, чтобы изложить факты в точности так, как они разворачивались, засвидетельствовав их лично или получив от прямых и надежных свидетелей, - ответил секретарь, словно цитировал по памяти некую формулу.
- Ты полагаешь, я не знаю задачу историка? Но я также должен растолковывать душу и мысли Александра, делать их понятными для тех, кто будет читать мои труды. Я дал тебе прочитать то, что написал до сих пор, потому что мне нужна твоя поддержка, потому что ты ведешь дневник об этом походе, но главное - потому…
- Потому что Александр не умещается на твоих страницах! Потому что он выходит за рамки, в которые ты пытаешься втиснуть его своим произведением?
- Возможно.
- Ты должен признать, что Александр - уже не тот человек, которого мы знали. А возможно, никогда и не был таковым.
- Он поклялся перед всеми греками возглавить поход на Персию, их многовекового врага.
- Он сделал это. И победил. Первый и единственный из всех греков.
Каллисфен рывком встал и непримиримо проговорил:
- Да, но он сам стал одним из них. Он одевается, как они, он окружил себя евнухами и наложницами, он велел обучить персов нашей военной тактике. Говорят, что он берет уроки персидского; говорят, что вчера во время их варварского праздника он при всех целовал в губы этого… Багоаса.
- Он решил шокировать всех, кто думает подобно тебе, вот и все, - возразил Евмен. - Он дает вам понять, что мы дошли до точки, откуда нет пути назад. А что касается праздников, то я бы не сказал, что ваши оргии менее варварские. Нам следует смириться с тем, что было всегда, поверь мне, и забыть иллюзии, которые мы строили о нем в нашем безмятежном неведении.
- Безмятежном неведении?
- Да. Представь, что ты создал в своей "Истории" убедительный образ, который легко понять и полюбить образованному греку с довольно умеренными политическими взглядами. А реальный Александр вдруг оказывается совсем не таким.
- О, в этом нет сомнений, он каждый день не упускает случая напомнить нам об этом. Люди растеряны, сбиты с толку. Прибывшие из Македонии новобранцы и юные оруженосцы шокированы. Они ожидали увидеть героя, завоевателя, наследника Ахилла и Геракла, а вместо этого видят человека в женском платье, который ежедневно демонстрирует варварские наряды и постыдные и презренные обычаи.
- Обычаи, отличные от тех, к которым мы привыкли, Каллисфен. Он провел нас по территориям, где раньше не ступал ни один грек. Он шел под другим небом, пересек пустыни и плоскогорья. Он провел нас до Нила, до Тигра и Евфрата и теперь мечтает об Инде. Все не может оставаться, как прежде, как ты не понимаешь!
- Я понимаю, но никогда с этим не смирюсь.
- Ты говорил это ему?
- Конечно.
- И что он тебе ответил?
- Сказал: "Пиши, что хочешь, Каллисфен". Ему теперь все равно, ему на все наплевать.
Евмен ничего не добавил, поняв, что его собеседник слишком огорчен и ничто не сможет заставить его отказаться от прежних убеждений и сформировавшегося в голове образа. Час был уже поздний, и секретарь встал, собираясь уйти, но прежде, чем переступить порог, оглянулся, чувствуя, что должен сказать кое-что еще. Возможно, дать другу совет.
- Александр постоянно меняется, потому что его любознательность ненасытна, а жизненная сила неистощима. Он как альбатрос, который, говорят, за всю свою жизнь никогда не опускается на земную твердь и даже спит в полете, давая ветру носить себя. Если чувствуешь, что тебе не удержаться рядом с ним, уходи, Каллисфен, возвращайся на родину, пока не поздно.
Евмен вышел, а друг остался обдумать его слова и при свете лампы еще раз пробежал глазами по строкам своей "Истории похода Александра". Через некоторое время раздался голос слуги:
- Господин, тут какой-то человек. Прибыл вместе с новобранцами из Македонии. Он уже давно тебя ищет. Ему нужно поговорить с тобой.
- Пусть войдет, и налей нам чего-нибудь выпить. Человек вошел и представился. Его звали Эвоним, он родился в Византии, но жил неподалеку от Неаполиса во Фракии. Великий ученый из Стагиры передал ему послание, чтобы вручить Каллисфену, оплатил хлопоты и пообещал, что адресат заплатит еще.
- Я Каллисфен, - сказал историк, засунув руку в кошель, - вот тебе два новеньких статира за твою любезность. А теперь можно получить послание?
Человек протянул письмо, спрятал деньги, выпил кубок вина и ушел.
В письме говорилось:
Аристотель своему племяннику Каллисфену: здравствуй!
Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии. Я счастью, мучаюсь болями в плече, которые не дают передышки даже ночью. Не знаю, где тебя настигнет мое письмо и пребываешь ли ты в лучшем расположении духа. С некоторых пор ко мне приходит от Александра множество редких растений и животных для моей коллекции, из чего я заключаю, что вы все дальше углубляетесь в отдаленные, малоизведанные земли.
Что касается меня, то, когда не занят в Академии, я возвращаюсь в Македонию и Фракию, чтобы продолжать мое расследование. Человека, назвавшегося Никандром, соучастника Павсания в убийстве Филиппа, на самом деле зовут Евпит. Как я уже сообщал тебе в одном из моих прежних писем, у него есть дочь, которая укрывается в храме Артемиды во Фракии, в окрестностях Салмидесса. С помощью людей Антипатра я разыскал эту дочь и укрыл ее в надежном месте, где отец имел возможность увидеться с ней и убедиться, что должен заговорить, если хочет получить ее обратно.
Надеюсь, он рассказал нам все, что знал, то есть что Павсания убил один из эпирских стражников, бывший в действительности заодно с убийцами царя, и что ему, Евпиту, было поручено подыскать укрытие для этого стражника и помочь ему исчезнуть. Следы, похоже, опять ведут к царице-матери, но лучше рассуждать непредубежденно, пока все окончательно не прояснится.
Этот человек еще жив и скрывается в горной деревушке в Фокиде, неподалеку от Алиарта. Туда я и собираюсь отправиться, как только погода, в настоящее время прескверная, немного улучшится и боли в плече дадут мне передышку.
Береги себя.
Каллисфен свернул письмо, погасил лампу и улегся, стараясь думать о чем-нибудь навевающем сон.
Войско выступило через несколько дней, и вечером накануне отправления все товарищи Александра и командиры крупных частей фаланги и конницы гетайров получили от царя дары - серебряную конскую сбрую на персидский манер и пурпурные плащи. Никто не посмел отказаться, даже Клит Черный, но ни он, ни Филот не воспользовались подарками. Статиру с ее придворными дамами царь отправил в Экбатаны; оттуда она поехала в Персеполь навестить могилу своего отца. Александр с сожалением расстался с ней.
- Ты будешь думать обо мне? - спросила его царевна, пока служанки готовили ее к отъезду.
- Все время, даже в гуще битвы, даже когда окажусь так далеко, что наши созвездия будут видны над самым горизонтом. И ты тоже думай обо мне, моя нежнейшая жена.
- Ты возьмешь с собой Багоаса? - спросила Статира с едва заметной ноткой неприязни в голосе.
- Да, - ответил Александр. - Он развлекает меня и успокаивает, когда я отягощен думами и заботами. Он очаровательно поет и танцует.
- И к тому же он очень красив, - добавила Статира. - Такой стройный, что позавидует самая изящная девушка, и кожа у него мягкая и гладкая, как лепестки роз. А вообще-то ты можешь считать его моим подарком тебе, поскольку это я когда-то подарила его моему отцу.
Александр надолго сжал ее в объятиях, а потом помог сесть в повозку.
- Если почувствуешь, что забеременела, немедленно сообщи мне с самым быстрым гонцом в городе, где бы я ни находился. Я написал моему казначею Гарпалу, чтобы он находился в твоем распоряжении и предоставлял тебе все, что потребуется.
- Мне нужен ты, - ответила девушка, - но нельзя иметь все. Будь осторожен. Я не переживу твоей гибели.
Она снова поцеловала его в губы, а тем временем солнце уже поднялось над вершинами самых высоких гирканских гор.
Тут послышались гром тысяч копыт, крики погонщиков мулов и громкий скрип колес. Александр обернулся и увидел нескончаемый кортеж из повозок, очень напоминавший тот, на котором собиралась отбыть Статира. А в хвосте его шли последние отряды войска в сопровождении вооруженных персов.
- Но… кто это? - изумленно спросил царь у персидского командира, старшего над эскортом.
- Это твои наложницы, мой обожаемый муж, - ответила Статира, прежде чем тот успел открыть рот. - Триста шестьдесят пять, по числу дней в году, каждая с собственной свитой, естественно.
- Мои наложницы? Но я отправляюсь на войну, и…
- Ты не можешь оставить их. Каждая из них - дочь какого-нибудь союзного нам царя или могущественного вождя степных племен. Не хочешь же ты сделать их своими врагами и толкнуть на союз с Бессом?
- Нет, - подавленно ответил Александр. - Конечно, нет.
ГЛАВА 33
Наконец войско выступило и, направившись на восток, прошло по пересеченному, покрытому богатой растительностью плоскогорью. Вскоре среди всех отрядов распространился слух, что за войском следует весь персидский двор, кроме царевны Статиры. Это посеяло растерянность, вызвало сарказм и даже открытые насмешки. Гефестион не раз обнажал меч, чтобы защитить честь царя, но ехавшие рядом Птолемей и Селевк сразу гасили любые споры и стычки, способные вызвать более серьезные беспорядки.
После двадцати дней марша, когда проводники собирались повернуть на север, к Бактрии, куда бежал Бесс, пришло известие, что Сатибарзан и Барзаент, сатрапы провинций Ария и Арахозия, восстали и собирают войско, намереваясь ударить царю в тыл.
Александр немедленно собрал военный совет, куда явился в греческих доспехах, но ни от кого не ускользнуло, что кроме кольца со звездой Аргеадов на пальце у него был перстень с персидской печатью.
- Друзья, - начал он, - вы знаете, что нам придется изменить направление марша: нужно повернуть на юг, навстречу мятежникам Сатибарзану и Барзаенту. Вот что мы сделаем: пока Кратер идет с пехотой, я отправлюсь вперед с конницей. За мной пойдут Филот, Гефестион, Птолемей, Лисимах и Леоннат. Пердикка и Селевк останутся с Кратером. С максимальной быстротой мы обрушимся на мятежников, прежде чем они поймут, что мы изменили маршрут, и сметем их. Кратер, как только подойдет, поддержит нас, если в том будет нужда. Если у кого-то есть лучшие предложения, говорите свободно.
Все молчали, никто не улыбался и не шутил, не бахвалился, как обычно бывало в таких случаях. Царила гнетущая атмосфера недовольства и неловкости. Все знали, как царь обошелся с Клитом в Задракарте, когда тот позволил себе пройтись насчет его наряда. Все думали, не выражая мыслей вслух, каких хлопот и усилий стоит эскортировать огромную свиту из наложниц, слуг и евнухов, которые без толку замедляют движение войска. Все знали о постоянных раздорах между македонскими и персидскими частями.
Александр по очереди посмотрел каждому в лицо, ища понимания и поддержки, но все отводили глаза, едва ли не стыдясь проявить привязанность, которую питали к нему столько лет.
- Не вижу большого воодушевления, - заметил царь умышленно сдержанным тоном. - Может быть, я плохо с вами обращался? Разочаровал вас чем-то? Ну, говорите!
Заговорил Гефестион:
- У них не хватает мужества признаться тебе - они боятся. Посмотри на них! Теперь, разбогатев и надеясь насладиться жизнью, они боятся. Они попрекают тебя за слишком роскошные наряды, за то, что ты ведешь за собой персидских солдат и этих девок. А ведь сами хотели бы жить вот так! А еще лучше - расположиться со всеми удобствами в прекрасном дворце где-нибудь поближе к финикийскому побережью. Что, ребята, не так? Эй, может быть, не так? Ну, скажите же что-нибудь! Или вы все проглотили язык?
- Прекрати, Гефестион, - вмешался Кратер. - Я готов немедленно отдать жизнь за царя, как и все остальные. Вопрос не только в нарядах и наложницах. Людям нужно знать, когда закончится эта война. Назови конечную цель. Скажи, сколько времени понадобится для ее достижения. Они не могут выяснять в последний момент, что теперь предстоит еще один поход, а потом еще один, и еще - и так день за днем, все новые и новые. На север, юг - или, может быть, на запад? Они должны узнать тебя заново, Александр, понять, что ты навсегда останешься их царем. Они готовы идти за тобой, но не могут жить в постоянной неопределенности, проводить жизнь без надежды, без уверенности в чем-либо.
Александр молча кивнул, словно принимая к сведению ситуацию, которую всего месяц назад даже представить себе не мог.
Слово снова взял Гефестион:
- А вы-то, вы что скажете вашим солдатам? Ты, Филот, - ведь ты сейчас командующий всей конницей, - что ты скажешь своим гетайрам? По-прежнему будешь твердить, что у Александра ничего бы не вышло без тебя и твоего отца? Что он стал размазней? Что каждый вечер он только тем и занимается, что любуется вереницей своих голых наложниц, выбирая, какую удостоить своим членом? Что он больше не строит военных планов, не заботится ни о своих солдатах, ни о своем предназначении?
- Врешь! - не сдержавшись, закричал Филот. - Я никогда не говорил ничего подобного!
- Не знаю, не знаю, - отозвался Гефестион. - Во всяком случае, такие слухи ходили еще в Киликии после сражения при Иссе и в Египте - после нашего возвращения из оазиса Амона.
- Клевета! Ложь! Приведи мне того, кто говорил такие слова, найди хотя бы одного, кто подтвердит это мне в лицо, если найдет в себе достаточно мужества. Вчера пришло известие, что мой брат Никанор при Задракарте был тяжело ранен стрелой, находясь в дозоре в горах Гиркании, и ни один врач до сих пор не смог найти средства, чтобы помочь ему. Кто-нибудь побеспокоился узнать о его здоровье? Кто-нибудь подумал о моем отце, который уже потерял младшего сына, а теперь, возможно, потеряет второго? А я - может быть, я просил освободить меня и оставить в тылу, чтобы я мог позаботиться о нем?
- Ты командующий всей конницей, и эта должность достаточно тяжела, чтобы забыть про бедного Никанора, - с сарказмом возразил Гефестион.
Вскочив, Филот едва не бросился на него, но его остановил Птолемей, встав между спорщиками и взглянув прямо в глаза Гефестиону.
- Прекрати! - крикнул он. - Несправедливо так говорить с Филотом. Никанор умирает. Недавно я получил известие от гонца - незадолго до начала этого совета. Сейчас он, может быть, уже…
В шатре советов повисла могильная тишина, и несколько нескончаемых мгновений слышались лишь шум ветра над плоскогорьем - тревожный голос безграничного одиночества - да настойчивое хлопанье царского знамени на шесте. Филот закрыл лицо руками. Гефестион потупился, не зная, что сказать. Селевк и Птолемей обменялись беспокойными взглядами, тщетно пытаясь найти ответ в глазах друг друга и не понимая, как разрядить это невыносимое напряжение. Свернувшийся у ног Александра Перитас поднял морду и беспокойно заскулил, словно ощутив тяжесть, гнетущую душу его хозяина.
Александр погладил пса, а потом встал и проговорил:
- Мне искренне жаль Никанора, но я должен знать: могу я ли рассчитывать на вас?
Кратер посмотрел на своих товарищей, потом тоже встал и подошел к Александру.
- Как ты можешь сомневаться в этом? Разве мы не сражались, не жалея себя, не получали ран? Мы хотим лишь понять, чего ты добиваешься от нас, а особенно - от солдат, которые пришли сюда за тобой.
- Я просто хочу, чтобы меня понимали, - ответил Александр, - потому что я не изменился. Мое дело должно быть сделано.
- Можно сказать? - попросил слова Леоннат.
- Разумеется.
- Солдаты боятся, что ты хочешь стать таким же, как Великий Царь, что хочешь сделать их для себя персами, а персов - македонянами.