Он понимал, что по ту сторону ворот любое оружие принесет ему больше вреда, чем пользы.
Бийо было достаточно одного взгляда, чтобы заметить все: спокойное и почти угрожающее поведение коменданта, швейцарцев в караульнях, солдат инвалидной команды на площадках башен, молчаливую суету артиллеристов, укладывающих в зарядные ящики пороховые картузы.
Часовые держали ружья на изготовку, офицеры обнажили шпаги.
Комендант не двигался с места, и Бийо пришлось подойти к нему; решетка опустилась за спиной посланца народа с таким мрачным скрежетом, что, как ни отважен был фермер, его пробрала дрожь.
- Что вам еще угодно от меня? - спросил де Лонэ.
- Еще? - удивился Бийо. - Сдается мне, что мы видимся впервые в жизни, и посему у вас нет причин утверждать, что я докучаю вам просьбами.
- Но мне сказали, что вы пришли ко мне из ратуши.
- Это верно.
- А я только что принимал посланцев муниципалитета.
- Зачем же они приходили?
- Затем, чтобы попросить меня не открывать огонь.
- И вы обещали?
- Да. Еще они просили меня убрать пушки.
- И вы их убрали, я видел. Я был в эту минуту на площади.
- И, конечно, решили, что я испугался угроз этой толпы?
- Натурально, - согласился Бийо, - очень было на то похоже.
- Что я вам говорил, господа, - обратился де Лонэ к офицерам, - что я вам говорил: нас сочли способными на такую трусость!
Затем вновь обратился к Бийо:
- А от чьего имени пришли ко мне вы?
- От имени народа, - гордо ответил Бийо.
- Прекрасно, - улыбнулся де Лонэ, - но, полагаю, у вас, есть и какая-нибудь другая рекомендация, иначе вы не пересекли бы и первой линии часовых.
- Да, у меня есть охранная грамота от вашего друга господина де Флесселя.
- Флесселя! Вы назвали его моим другом, - живо подхватил де Лонэ, так пристально вглядываясь в лицо Бийо, словно ему хотелось прочесть все тайные мысли собеседника. - Откуда вы взяли, что господин де Флессель - мой друг?
- Мне так показалось.
- Показалось. Все дело в этом. Ладно, поглядим на охранную грамоту.
Бийо подал ему бумагу.
Де Лонэ прочел ее один раз, затем второй, развернул листок, дабы убедиться, что на обороте нет никакой приписки, поднес его ближе к свету, чтобы удостовериться, что в письме нет никакой тайнописи, скрытой между строк.
- И это все, что он мне сообщает? - спросил комендант.
- Да.
- Вы уверены?
- Совершенно уверен.
- И он ничего не велел передать на словах?
- Ничего.
- Странно! - произнес де Лонэ, бросив сквозь бойницу взгляд на площадь Бастилии.
- Но что же вы хотели от него услышать? - спросил Бийо.
Де Лонэ вздрогнул.
- В общем-то ничего особенного. Вернемся к вам; говорите, что вам нужно, но поскорее: я спешу.
- В двух словах: мне нужно, чтобы вы сдали нам Бастилию.
- Что, что? - переспросил, встрепенувшись, де Лонэ тоном человека, плохо расслышавшего слова собеседника. - Что вы сказали?
- Я сказал, что пришел к вам от имени народа с требованием сдать Бастилию.
Де Лонэ пожал плечами.
- По правде говоря, странная это тварь - народ, - сказал он.
Бийо в ответ только хмыкнул.
- И что же хочет сделать с Бастилией этот ваш народ?
- Он хочет ее разрушить.
- Какого черта далась ему Бастилия? Разве когда-нибудь хоть одного человека из народа сажали в Бастилию? Бастилия! Наоборот, народу следовало бы благословлять каждый ее камень. Кого сажают в Бастилию? Философов, ученых, аристократов, министров, принцев - одним словом, врагов народа.
- Ну что ж, значит, народ не такой себялюбец.
- Друг мой, - сказал де Лонэ с неким сочувствием, - сразу видно, что вы не солдат.
- Вы правы, я фермер.
- И что вы не парижанин.
- Вы правы, я из провинции.
- И что вы плохо знаете Бастилию.
- Совершенно верно, я знаю только то, что видел, то есть наружные стены.
- В таком случае пойдемте со мной, я покажу вам, что такое Бастилия.
"Ох-ох-ох! - подумал Бийо, - сейчас он спихнет меня в какой-нибудь каменный мешок, который внезапно разверзнется у меня под ногами, и тогда прощай, папаша Бийо".
Однако неустрашимый фермер ничем не выдал своих опасений и приготовился пойти следом за комендантом Бастилии.
- Для начала, - сказал де Лонэ, - усвойте, что в подвалах у меня достанет пороха, чтобы взорвать Бастилию, а с нею - половину Сент-Антуанского предместья.
- Это я знаю, - спокойно отвечал Бийо.
- Прекрасно. Теперь взгляните на эти четыре пушки.
- Я их вижу.
- Они, как нетрудно заметить, держат под прицелом всю галерею; путь к ней, кроме того, преграждают караулы, два рва, через которые можно перебраться только по подъемным мостам, и, наконец, опускная решетка.
- Да я ведь не говорю, что Бастилия плохо укреплена, - невозмутимо ответствовал Бийо, - я говорю, что мы будем ее хорошо атаковать.
- Пойдем дальше, - сказал де Лонэ.
Бийо кивнул.
- Вот потерна, выходящая в ров, - сказал комендант. - Убедитесь в толщине ее стен.
- Не меньше сорока футов.
- Да, внизу сорок, а сверху пятнадцать. Вы сами можете убедиться, что, какие бы острые когти ни имел народ, этот камень ему не своротить.
- Я и не говорил, что народ сначала разрушит Бастилию, а затем возьмет ее; я сказал, что он возьмет ее, а затем разрушит, - возразил Бийо.
- Поднимемся наверх, - предложил де Лонэ.
- Поднимемся, - согласился Бийо.
Они поднялись на три десятка ступеней.
Комендант остановился.
- Смотрите, - сказал он, - вот еще одна амбразура, откуда мы можем держать под обстрелом проход, которым вы собираетесь воспользоваться; конечно, из нее высовывается ствол не пушки, а всего лишь крепостного ружья, но у этого ружья недурная репутация. Знаете песенку:
Любимая волынка,
Как голос твой мне мил!
- Разумеется, знаю, - отвечал Бийо, - но, по моему разумению, сейчас не время ее петь.
- Погодите, я не договорил. Дело в том, что маршал Саксонский называл эти пушечки волынками, поскольку они лучше всех исполняли его любимую мелодию. Это так, историческая подробность.
- Ах вот что! - только и сказал Бийо.
- Поднимемся еще выше.
И они поднялись на орудийную площадку башни Конте.
- Ну и ну! - сказал Бийо.
- Что такое? - осведомился де Лонэ.
- Вы же не убрали пушки.
- Я приказал откатить их от бойниц, вот и все.
- Знайте, я скажу народу, что пушки еще здесь.
- Говорите.
- Вы, значит, не хотите их убрать?
- Нет.
- Решительно?
- Королевские пушки стоят здесь по приказу короля, сударь; следовательно, уберу я их тоже по приказу короля, и никак иначе.
- Господин де Лонэ, - сказал Бийо, чувствуя, как зреет в его уме величественная фраза, - истинный король, которому вам подлежит повиноваться, там, внизу, и я советую вам не забывать об этом.
С этими словами он указал коменданту на толпу: она казалась серой, но в ней кое-где алели окровавленные повязки участников вчерашних боев и сверкало на солнце оружие.
- Сударь, - отвечал де Лонэ, с надменным видом откинув назад голову, - быть может, вы подчиняетесь двум королям, но я, комендант Бастилии, признаю только одного: это Людовик, шестнадцатый король, носящий это имя, - король, поставивший свою подпись под моим назначением на эту должность, и его волей я командую этой крепостью и находящимися в ней людьми.
- Значит, вы не гражданин? - гневно воскликнул Бийо.
- Я французский дворянин, - отвечал комендант.
- Ах да, верно, вы солдат и говорите как солдат.
- Вы совершенно правы, сударь, - согласился де Лонэ, поклонившись, - я солдат и выполняю приказ.
- А я, сударь, - сказал Бийо, - я гражданин, и, поскольку мой долг гражданина противоречит приказу, который вы исполняете как солдат, одному из нас придется умереть - либо тому, кто будет исполнять приказ, либо тому, кто будет следовать долгу.
- Вполне вероятно, сударь.
- Итак, вы намерены стрелять в народ?
- Пока нет - до тех пор, пока он не начнет стрелять в меня. Я дал слово посланцам господина де Флесселя. Вы ведь видите, что пушки отодвинуты от амбразур. Однако после первого же выстрела, произведенного с площади по моей крепости…
- Что же произойдет после первого выстрела?
- Я подойду к одному из этих орудий, хотя бы вот к этому, я сам подкачу его к амбразуре, сам наведу и сам приставлю фитиль.
- Вы?
- Я.
- О, если бы я в это поверил, - воскликнул Бийо, - то прежде чем вы совершили бы подобное преступление…
- Я ведь вам сказал, сударь, что я солдат и повинуюсь только приказу.
- В таком случае, смотрите, - сказал Бийо, подводя де Лонэ к амбразуре и показывая пальцем сначала в сторону Сент-Антуанского предместья, а затем в сторону бульвара, - вот кто будет приказывать вам отныне.
Там, внизу, следуя изгибу бульваров, извивалась, подобно бесконечной змее, чей хвост терялся где-то вдали, черная, плотная, вопящая масса людей.
Гигантская эта змея была покрыта сверкающей чешуей.
Ее составляли два людских потока, два войска, которым Бийо назначил свидание на площади Бастилии: одно из них возглавлял Марат, другое - Гоншон.
Они текли к площади с двух сторон, потрясая оружием и испуская устрашающие крики.
Увидев все это, де Лонэ побледнел и, взмахнув тростью, скомандовал: "По местам!".
Затем, двинувшись к Бийо с угрожающим видом, он воскликнул:
- А вы, несчастный, вы явившийся сюда как парламентер, в то время как сообщники ваши идут на приступ, знаете ли вы, что заслуживаете смерти?
Бийо опередил коменданта и, быстрый, как молния, схватил де Лонэ за ворот и за пояс.
- А вы, - сказал он, приподняв его над землей, - вы заслуживаете, чтобы я швырнул вас через парапет и вы разбились бы о дно рва. Но, благодарение Богу, я расправлюсь с вами другим способом.
В эту минуту оглушительный вопль, который, казалось, испустила разом вся площадь, пронесся по воздуху как ураган, а на площадке показался плац-майор Бастилии г-н де Лом.
- Ради Бога, сударь, - обратился он к Бийо, - покажитесь толпе; эти люди думают, что с вами стряслась беда; они непременно хотят вас увидеть.
В самом деле, толпа выкрикивала имя Бийо, которое сообщил ей Питу.
Бийо отпустил коменданта, а тот убрал свою шпагу в ножны.
Снизу доносились угрожающие крики и призывы к мести; наверху три человека медлили, не зная, как поступить.
- Покажитесь же им, сударь, - сказал де Лонэ. - Не то чтобы эти крики меня смущали, но я не хочу прослыть бесчестным человеком.
Тогда Бийо высунул голову в бойницу и помахал рукой.
При виде его толпа разразилась рукоплесканиями. В лице этого человека из народа, первым властно ступившего на стены Бастилии, толпа, казалось, приветствовала воплощенную революцию.
- Теперь, сударь, - сказал де Лонэ, - мне больше не о чем говорить с вами, а вам больше нечего здесь делать. Вас ждут там, внизу; ступайте.
Бийо оценил этот благородный жест человека, в чьей власти он находился; он начал спускаться по той же лестнице; комендант шел за ним следом.
Что же до плац-майора, то он остался наверху: комендант тихонько отдал ему какие-то приказания.
Было очевидно, что г-ном де Лонэ владеет одно желание - чтобы присланный к нему парламентер как можно скорее возвратился в ряды его врагов.
Бийо молча пересек двор. Он увидел, что артиллеристы заняли места подле орудий. Фитили уже дымились.
Бийо остановился перед канонирами.
- Друзья! - сказал он. - Помните, что я приходил к вашему коменданту и просил его избежать кровопролития, но он отказал мне.
- Именем короля, сударь! - сказал де Лонэ, топнув ногой. - Уходите отсюда прочь!
- Берегитесь, - сказал Бийо, - вы гоните меня отсюда именем короля, но я вернусь именем народа.
Затем, обернувшись к караульным-швейцарцам, он спросил:
- А вы, на чьей вы стороне?
Швейцарцы молчали.
Де Лонэ указал ему пальцем на железные ворота.
Бийо решил предпринять последнюю попытку.
- Сударь! - сказал он коменданту. - Заклинаю вас именем нации! Именем ваших братьев!
- Моих братьев! Вы называете моими братьями тех, кто орет: "Долой Бастилию! Смерть коменданту!". Быть может, вам, сударь, эти люди - братья, но мне - увольте!
- В таком случае, заклинаю вас именем человечности!
- Именем человечности! Человечности, которая заставляет сто тысяч человек добиваться смерти сотни несчастных солдат, запертых в этих стенах!
- Вы имеете прекрасную возможность сохранить им жизнь, сдав Бастилию народу.
- И потеряв свою честь.
Бийо замолчал; эта логика солдата подавляла его; затем он снова обратился к швейцарцам и солдатам инвалидной команды.
- Сдайтесь, друзья мои! - вскричал он. - Сдайтесь, пока еще есть время. Через десять минут будет уже поздно.
- Если вы сию же минуту не выйдете отсюда, сударь, - вскричал в свою очередь де Лонэ, - я велю расстрелять вас, даю слово дворянина.
Бийо секунду помедлил, а затем, скрестив руки на груди в знак презрения и последний раз взглянув в глаза де Лонэ, покинул крепость.
XVII
БАСТИЛИЯ
Толпа, трепеща, хмелея, ждала под палящим июльским солнцем. Люди Гоншона смешивались с людьми Марата. Сент-Антуанское предместье узнавало и приветствовало своего брата - предместье Сен-Марсо.
Гоншон сам возглавлял свое войско, что же до Марата, то он исчез.
Смотреть на площадь было страшно.
При появлении Бийо крики усилились.
- Итак? - спросил Гоншон, подходя к фермеру.
- Итак, - отвечал Бийо, - этот человек не робкого десятка.
- Что ты хочешь сказать словами "не робкого десятка"? - спросил Гоншон.
- Я хочу сказать, что он упорствует.
- Он не хочет сдать Бастилию?
- Нет.
- Он уверен, что выдержит осаду?
- Да.
- И ты думаешь, что он будет держаться долго?
- До смерти.
- Значит, он умрет.
- Но сколько же человек мы погубим вместе с ним! - сказал Бийо, сомневаясь, по всей видимости, в том, что Господь дал ему, Бийо, то право, которое без колебаний присваивают себе генералы, короли, императоры, - право проливать людскую кровь.
- Ничего! - отвечал Гоншон. - Раз половине французов не хватает хлеба, значит, их народилось чересчур много. Правда, друзья? - обратился он к толпе.
- Правда, правда! - с возвышенным самоотвержением согласилась толпа.
- А ров? - спросил Бийо.
- Его нужно заполнить в каком-нибудь одном месте, - отвечал Гоншон. - Меж тем по моим подсчетам половины наших тел достанет, чтобы заполнить его целиком, правда, друзья?
- Правда, правда! - повторила толпа с тем же воодушевлением.
- Ну что ж! Да будет так, - сказал Бийо.
В этот момент на орудийной площадке в сопровождении плац-майора де Лома и двух-трех офицеров показался де Лонэ.
- Начинай! - крикнул Гоншон коменданту.
Тот молча повернулся к нему спиной.
Быть может, Гоншон снес бы угрозу, но пренебрежения он снести не мог; он быстро вскинул карабин - и один офицер из свиты коменданта упал.
Сотня, тысяча выстрелов прозвучали одновременно, словно люди только и дожидались этого сигнала. Серые стены Бастилии покрылись белыми отметинами.
Затем на несколько секунд воцарилась тишина, словно толпа сама испугалась содеянного.
И тут над одной из башен взметнулся в облаке дыма столб пламени; раздался залп, в толпе послышались жалобные стоны; пушка Бастилии сделала свой первый выстрел, пролилась первая кровь. Сражение началось.
То, что испытала толпа, мгновение назад казавшаяся столь грозной, было похоже на ужас. Бастилия, начавшая оборону, предстала перед ней во всей своей неприступности. Народ, должно быть, надеялся, что в пору, когда власти делают ему уступку за уступкой, штурм Бастилии также обойдется без кровопролития.
Народ ошибался. Пушечный залп показал парижанам всю трудность титанического дела, за которое они взялись.
Вслед за выстрелом пушки с площадки башни раздался прицельный ружейный залп.
Потом снова наступила тишина, прерываемая раздающимися в разных местах криками, стонами, жалобами.
Море народа подернулось зыбью: это парижане подбирали убитых и раненых.
Однако люди, собравшиеся на площади, и не думали бежать, а если бы у них и появилось такое желание, то, оглядевшись кругом, они бы его устыдились.
В самом деле, бульвары, улицу Сент-Антуан, Сент-Антуанское предместье затопило безбрежное человеческое море: у каждой волны было лицо, на каждом лице сверкали горящие глаза, угрожающе кривился рот.
В один миг в окнах всех близлежащих домов, даже тех, откуда вести огонь по Бастилии было невозможно, появились стрелки.
Если на площадках или в амбразурах крепости появлялся инвалид или сухонький швейцарец, сотня ружей брала его на мушку, и град пуль крошил камень, за которым укрывался солдат.
Но стрелять по бесчувственным стенам - скучно. Стрелки целились в живую плоть. От удара свинца они ожидали не взметнувшуюся пыль, а пролившуюся кровь.
Каждый в толпе давал советы, пытаясь перекричать соседей.
Люди собирались вокруг оратора, но, убедившись, что предложение его лишено смысла, расходились.
Какой-то каретник предложил построить катапульту наподобие древних римских машин и пробить брешь в крепостной стене.
Пожарные предлагали залить водой запальные устройства и фитили пушек, забывая, что самая мощная из их помп взметнет струю воды самое большее на две трети высоты крепостных стен.
Прославленнейший пивовар Сент-Антуанского предместья, получивший с тех пор иную, более зловещую известность, предложил поджечь крепость, бросая туда захваченное накануне маковое и лавандовое масло, воспламененное с помощью фосфора.
Бийо выслушал все эти предложения, а затем, выхватив из рук какого-то плотника топор, двинулся вперед под градом пуль, косивших вокруг него людей, стоящих так же тесно, как колосья на хлебном поле. Достигнув малой кордегардии, расположенной подле первого подъемного моста, он стал рубить цепи этого моста; картечь свистела кругом, била по крыше караульни, но Бийо не обращал на нее никакого внимания; наконец, через четверть часа, цепи подались и мост опустился.
Толпа затаив дыхание следила за действиями этого безумца: его мог свалить каждый новый залп. Забыв об опасности, которой подвергались они сами, парижане думали только о том, что грозило этому смельчаку. Когда же мост опустился, они с громким воплем ринулись в первый двор Бастилии.
Порыв толпы был так стремителен, так мощен, так сокрушителен, что никто даже не пытался ему противостоять.
Неистовые крики радости оповестили де Лонэ об этой первой победе народа.
Никто даже не заметил, что деревянная громада моста придавила какого-то человека.