Пока Белая Сова заботилась о том, чтобы мальчики не забывали своих туземных корней, Алехандро де ла Вега старался воспитать Диего настоящим идальго. Однажды из Европы прибыли подарки от Эулалии де Кальис. Педро Фахес скоропостижно скончался в Мехико, не выдержав очередной истерики своей жены. Он свалился, как мешок, к ее ногам, навсегда наградив супругу угрызениями совести. Лишь овдовев, Эулалия поняла, как сильно была привязана к покойному супругу. Никто не смог бы заменить ей покойного мужа, храброго воина, охотника на медведей, единственного человека, который не покорился ей. При жизни супруга Эулалия не питала к нему особой нежности, но, увидев его в гробу, ощутила острую боль, которая уже не отпускала ее, лишь немного притупляясь с годами. Наконец, устав плакать, она последовала совету друзей и духовника и вместе с сыном вернулась в Барселону, надеясь на поддержку своих могущественных родственников. Время от времени она писала своей бывшей подопечной Рехине письма на бумаге с вытесненным золотом фамильным гербом. В одном из писем Эулалия сообщила, что ее маленький сын умер во время эпидемии и она осталась совсем одна. Присланные подарки были довольно потрепаны, ведь им пришлось пересечь множество морей, прежде чем достигнуть Лос-Анхелеса. Рехина получила модные наряды, башмаки на каблуках, шляпы с перьями и украшения, которые она почти не носила. Алехандро де ла Веге предназначались черный плащ, подбитый шелком, с толедскими пуговицами из чеканного серебра, несколько бутылок лучшего испанского хереса, набор дуэльных пистолетов, инкрустированных перламутром, итальянский кинжал и "Трактат о фехтовании и справочник дуэлянта" маэстро Мануэля Эскаланте. Как объяснялось на первой странице, это было собрание "последних наставлений участникам поединков на шпагах и кинжалах".
Эулалия де Кальис не могла бы придумать лучшего подарка. Алехандро де ла Вега очень давно не практиковался в фехтовании, но благодаря учебнику мог освежить свои навыки и приступить к обучению сына. Для Диего заказали кинжал, стеганые доспехи и миниатюрную маску. Алехандро завел обычай тренироваться с ним по два часа в день. У мальчика обнаружились недюжинные способности к фехтованию, однако, к большому огорчению отца, он не воспринимал занятий всерьез, считая их новой увлекательной игрой. Алехандро беспокоила чрезмерная привязанность Диего к своему молочному брату, которая казалась ему проявлением слабости и неуместного мягкосердечия. Де ла Вега тепло относился к Бернардо, который родился у него на глазах, и выделял его среди других индейцев, но при этом не забывал о сословных и расовых различиях. Алькальд верил, что эти различия даны Богом, чтобы спасти землю от хаоса. Взять хотя бы Францию, в которой революция перевернула все вверх дном. В этой стране все различия стерлись, было непонятно, что к чему, и власть переходила из рук в руки, как монета. Алехандро молился, чтобы ничего подобного не произошло в Испании. Он понимал, что династия бездарных монархов неотвратимо толкает страну в пропасть, но никогда не ставил под сомнение божественную сущность монархии и не сомневался в абсолютном превосходстве своей расы, нации и веры. Де ла Вега полагал, что Бернардо и Диего не равны от рождения, и чем скорее они это поймут, тем лучше. Бернардо легко смирился с таким положением вещей, но Диего подобные разговоры доводили до слез. Рехина не собиралась покоряться мужу и продолжала привечать Бернардо как собственного сына. В ее племени один человек мог превзойти другого не происхождением, а лишь мудростью или храбростью, а говорить, кто из двух мальчишек отважней или умнее, было рано.
Диего и Бернардо расставались только на ночь, когда каждый из них укладывался спать рядом со своей матерью. Одна и та же собака покусала их, их жалили пчелы из одних и тех же ульев, они одновременно переболели корью. Когда одному из них случалось напроказить, никто не давал себе труда выявить виновного; обоих бок о бок раскладывали на лавке и прописывали одинаковое число розог, а они мужественно терпели справедливое наказание. Все, кроме Алехандро де ла Веги, считали мальчиков братьями: они не только были неразлучны, но и очень походили друг на друга. Солнце одинаково опалило их кожу, так что она стала смуглой, будто древесная кора, Ана шила им одинаковые льняные штаны, Рехина стригла их волосы на индейский манер. Нужно было присмотреться внимательнее, чтобы увидеть, что у Бернардо благородные черты индейца, а Диего - высокий и тонкий, с материнскими глазами цвета карамели. Братья учились фехтовать согласно указаниям маэстро Эскаланте, управляться с кнутом и лассо, висеть на карнизе вниз головой, зацепившись ступнями, словно летучие мыши. Индейцы научили их нырять на глубину, чтобы отрывать моллюсков от скал, подолгу выслеживать добычу, мастерить луки и стрелы, терпеть боль и усталость без всяких жалоб.
Алехандро де ла Вега брал мальчиков на родео, и они, вооружившись лассо, помогали ему клеймить скот. Это была единственная хозяйственная обязанность идальго, скорее забава, чем тяжелый труд. На родео собирались все окрестные помещики со своими детьми, колонисты-скотоводы и индейцы. Животных окружали, разделяли на группы и ставили на них клейма, которые затем регистрировали в книге, чтобы избежать неразберихи и воровства. Тогда же забивали скот, сдирали шкуры, солили мясо и заготавливали жир. Королями родео были нукеадоры, знаменитые наездники, способные на полном скаку убить быка ударом кулака в затылок. Контракт с ними заключали заблаговременно, на год вперед. Нукеадоры приезжали из Мехико и с американских пастбищ на специально обученных конях, вооруженные длинными обоюдоострыми кинжалами. Когда быки падали наземь, на них набрасывались обдирщики, способные за несколько минут целиком снять шкуру. Затем за дело принимались резчики мяса и напоследок индианки, которым предстояло собрать жир, перетопить его в огромных котлах и перелить в бурдюки из бычьих пузырей или кишок. Заодно женщины дубили кожи, стоя на коленях и выскребая их заостренными камнями. Животные бесились от запаха крови, и ни разу не обошлось без того, чтобы быки не выпотрошили нескольких коней или не подняли на рога какого-нибудь бедолагу. Вообразите огромные стада, вздымающие на бегу клубы пыли! Публика не спускала восхищенных глаз со скотоводов в белых шляпах, которые ловко сидели верхом на своих скакунах, над головами у них плясали лассо, а на поясах сверкали кинжалы; хрип поверженного скота сливался с восторженными криками и собачьим лаем; запах выступавшей на бычьих боках пены и пота скотоводов мешался с таинственным ароматом индианок, который навсегда лишал мужчин покоя.
Когда родео кончалось, в поселке на несколько дней воцарялось шумное веселье. Богачи и бедняки, индейцы и белые, молодежь и немногочисленные старики праздновали вместе. Еда и питье были в изобилии; пары танцевали, пока не падали от головокружения, под аккомпанемент выписанных из Мехико музыкантов; петушиные и собачьи бои сменялись схватками быков, медведей и людей. Иные за ночь проигрывали все, что заработали на родео. На третий день падре Мендоса служил мессу. Он хлыстом сгонял пьяниц в церковь и с мушкетом в руке заставлял соблазнителей жениться на обесчещенных девушках, чтобы спустя девять месяцев не возникало скандалов из-за детей неизвестных отцов.
После родео требовалось уничтожить дикие табуны, чтобы освободить пастбища для скота. Диего всегда сопровождал скотоводов, а Бернардо был с ними только раз и долго не мог опомниться от ужасного зрелища. Всадники окружали табун, пугали лошадей выстрелами и собачьим лаем и галопом гнали их к обрыву. Лошади сыпались с кручи сотнями, одни на других, сворачивая себе шеи или ломая ноги при падении. Те, кому повезло, погибали сразу, остальные агонизировали по нескольку дней в туче москитов и зловонии от разлагающегося мяса, привлекавшем медведей и стервятников.
Два раза в неделю Диего посещал миссию Сан-Габриэль, где падре Мендоса давал ему начатки образования. Бернардо неизменно сопровождал брата, и в конце концов падре Мендоса стал допускать его в класс, хотя считал, что знания индейцам не нужны и даже опасны. Образование могло подвигнуть их к бунту. Бернардо был не столь сообразителен, как Диего, но привык брать упорством и ночи напролет твердил уроки, рискуя сжечь себе ресницы в пламени свечи. Его сдержанный, спокойный нрав контрастировал с шумной веселостью Диего. Бернардо преданно следовал за другом во всех его сумасбродных проделках и со смирением принимал наказания. Окрепнув, он стал защищать молочного брата, которого считал особенным человеком, вроде героев сказаний Белой Совы.
Диего, для которого спокойно находиться в помещении было мукой, старался поскорее усвоить урок и вырваться из-под опеки падре Мендосы. Наука влетала ему в одно ухо, и мальчик старался затвердить знания, прежде чем они вылетят через другое. Он ловко скрывал свою рассеянность от падре Мендосы, но, помогая Бернардо, учился и сам. Диего был так же неутомим в играх и проказах, как его брат в учении. После долгих препирательств друзья пришли к соглашению, что Диего будет учить Бернардо, если тот станет тренироваться вместе с ним в обращении с лассо, кнутом и шпагой.
- Не понимаю, зачем учить вещи, которые никогда не пригодятся! - воскликнул Диего однажды, когда провел несколько часов, повторяя одни и те же сатирические куплеты на латыни.
- Все пригодится рано или поздно, - отвечал Бернардо. - Это как шпага. Наверняка я никогда не стану драгуном, но будет не лишним научиться владеть ею.
Мало кто в Верхней Калифорнии умел читать и писать. Миссионеры, по большей части люди крестьянского происхождения, грубоватые и недалекие, по крайней мере знали грамоту. Книг было мало, а в письмах обычно содержались дурные вести, так что никто не торопил священников с их чтением. Однако Алехандро де ла Вега отлично понимал пользу образования и вел отчаянную борьбу за то, чтобы выписать из Мехико учителей. Тогда Лос-Анхелес уже не был бы просто городишком о трех улицах; он превратился бы в настоящий торговый и культурный центр. Столица была слишком далеко, так что и многие административные вопросы решались в Лос-Анхелесе. За исключением военных и крупных помещиков, большинство населения поселка составляли метисы, и наличие образования позволило бы им хоть немного отличаться от индейцев. В поселке уже были арена для корриды и бордель, в котором трудились три метиски и одна пышнотелая мулатка из Панамы, которая брала с гостей вдвое больше, чем ее товарки. Ратуша одновременно служила зданием для судебных заседаний и театром, где обычно представлялись испанские оперетты, моралистические драмы и патриотические действа. На площади Армас, где по вечерам прогуливалась под присмотром матерей холостая молодежь - юноши с одной стороны, девушки с другой, - построили ротонду для оркестра. Гостиницы еще не было; до появления первого постоялого двора оставалось десять лет. Путешественники находили кров в богатых домах, хозяева которых никому не отказывали в своем гостеприимстве; чтобы упрочить торжество прогресса, Алехандро хотел основать еще и школу, но никто не разделял его рвения. Алькальду пришлось построить первую в провинции школу на собственные деньги.
Школа открылась как раз тогда, когда Диего исполнилось девять лет, и падре Мендоса объявил, что научил его всему, что знал сам, за исключением церковных обрядов и экзорцизма. Новая школа представляла собой темный и пыльный, словно карцер, барак, расположенный на углу главной площади. В классной комнате стояла дюжина железных скамеек. На почетном месте, у доски, висел хлыст с семью хвостами. Учитель оказался из тех ничтожных людишек, которых малейшая капля власти делает жестокими бестиями. Диего имел несчастье быть одним из его первых учеников, вместе с горсткой других мальчишек, отпрысков знатнейших семей поселка. Бернардо учиться не позволили, несмотря на мольбы Диего. Алехандро де ла Вегу восхищала тяга мальчика к знаниям, но учитель заявил, что тотчас же попросит расчет, если порог "приличного учебного заведения" перешагнет хоть один индеец. Диего учился прилежно, не из страха перед наказанием, а для того, чтобы передать полученные знания Бернардо.
Среди учеников был один по имени Гарсия, сын испанского солдата и хозяйки таверны, мальчик без особых способностей, жирный, с плоскими ступнями и глуповатой улыбкой, излюбленная жертва учителя и других учеников, которые мучили его непрерывно. Диего, не способный закрыть глаза на такую несправедливость, вступился за толстяка, чем заслужил его собачью преданность.
Из-за работы в поле и миссионерских обязанностей у падре Мендосы не доходили руки поправить поврежденный во время восстания потолок. Тогда индейцев остановил взрыв, который потряс здание до самого фундамента. Всякий раз, вознося гостию, чтобы пресуществить ее во время мессы, священник с тревогой глядел на шаткие балки и говорил себе, что их надо починить, пока не случилось беды, но тут же принимался за другие дела и забывал о своем намерении до следующей мессы. Тем временем термиты постепенно пожирали дерево, и наконец произошло то, чего боялся падре Мендоса. По счастью, большого количества жертв удалось избежать. Это случилось во время одного из многочисленных землетрясений, привычных для края, в котором даже главная река называлась Хесус-де-Лос-Темблорес. Потолок обрушился на одного только падре Альвеара, клирика, который приехал из Перу, чтобы побывать в миссии Сан-Габриэль. Прибежавшие на грохот неофиты тотчас же принялись раскапывать несчастного. Большая балка придавила священника, словно таракана. Перуанцу по всему полагалось отправиться на небеса, ведь он пробыл под обломками слишком долго и почти истек кровью. Однако Бог, по словам падре Мендосы, сотворил чудо, и, когда пострадавшего наконец извлекли из развалин, он все еще дышал. Падре Мендосе хватило одного взгляда, чтобы понять, что его скудные познания в медицине не помогут спасти раненого, даже при поддержке божественного провидения. Он немедленно отправил одного из жителей миссии на поиски Белой Совы. За эти годы падре не раз убеждался в том, что индейцы не зря почитают эту мудрую женщину.
На следующий день Диего и Бернардо прискакали в миссию на чистокровных скаковых конях, которых Алехандро де ла Вега прислал в подарок священнику. Неофиты не отходили от раненого, и мальчики, отведя коней в стойло, стали с любопытством наблюдать за небывалым зрелищем. Происходящее напоминало захватывающий спектакль. Вскоре в миссии появилась Белая Сова. Хотя ее лицо избороздили новые морщины и волосы еще сильней побелели, она очень мало изменилась, это была все та же сильная и вечно молодая женщина, которая десятью годами раньше появилась на гасиенде де ла Веги, чтобы спасти Рехину от смерти. В этот раз она снова несла мешок с целебными травами. Поскольку индианка отказывалась учить испанский, а запас индейских слов у падре Мендосы был очень скудным, Диего предложил себя в качестве переводчика. Раненого положили на стол из необструганных досок, а вокруг сгрудились все обитатели Сан-Габриэля. Белая Сова внимательно исследовала раны пострадавшего, перевязанные падре Мендосой, но не отважилась сшивать их, потому что кости были раздроблены.
Ощупав чуткими пальцами все тело несчастного, целительница огласила свой вердикт:
- Скажи белому, что все можно вылечить, кроме ступни, которая загноилась. Сначала я отрежу ее, затем займусь всем остальным.
Диего перевел, не понижая голоса, ведь падре Альвеара все считали почти покойником, но, услышав диагноз, умирающий широко раскрыл свои горящие глаза.
- Я предпочитаю умереть сразу, ведьма, - сказал он очень твердо.
Белая Сова не обратила на его слова никакого внимания. Падре Мендоса силой разжал больному рот, как делал с детьми, которые отказывались пить молоко, и вставил туда свою знаменитую воронку. Через нее влили пару ложек снадобья цвета ржавчины, которое Белая Сова извлекла из своего мешка. Пока мыли щелочью пилу и готовили тряпки, чтобы сделать перевязку, падре Альвеар погрузился в глубокий сон, от которого очнулся только через десять часов, когда культя уже перестала кровоточить. Белая Сова наложила на остальные раны дюжину швов, намазала больного таинственными мазями и обернула паутиной и бинтами. Падре Мендоса повелел, чтобы неофиты, сменяя друг друга, молились день и ночь без перерыва об исцелении раненого. Такой метод дал результаты. Наперекор всему падре Альвеар поправился достаточно быстро и спустя полтора месяца смог возвратиться на корабле в Перу.
Бернардо ампутация привела в ужас, а Диего куда больше занимало волшебное бабкино снадобье. С тех пор, оказываясь в индейской деревне, он умолял Белую Сову раскрыть ему секрет удивительного зелья, но она всегда отказывалась открывать тайну несмышленому мальчишке, который наверняка стал бы использовать его для каких-нибудь жестоких проделок. Не убоявшись наказания, Диего украл тыкву с сонным эликсиром, поклявшись себе, что не станет ампутировать ближним конечности и постарается использовать зелье для благих целей. Однако, как только в руках у мальчика оказалось сокровище, он тут же начал придумывать новые шалости. Случай опробовать снадобье представился в жаркий июньский полдень, когда братья возвращались домой после купания. Плавание было единственной забавой, в которой сильный, терпеливый и выносливый Бернардо превосходил своего друга. Пока Диего задыхался и изнурял себя, пытаясь плыть навстречу волнам, Бернардо часами поддерживал перемежающийся ритм своего дыхания и движений, отдавшись таинственным потокам с глубины моря. Если приплывали дельфины, они тотчас окружали Бернардо. Так же вели себя кони, даже дикие. Когда никто не отваживался приблизиться к разгорячившемуся жеребенку, к нему осторожно подходил Бернардо, обнимал его и шептал ему на ухо заветные слова, пока животное не успокаивалось. Во всем районе не было никого, кто усмирял бы коней быстрее и лучше, чем этот индейский мальчик. В тот вечер друзья услышали крики Гарсии, которого снова мучили школьные задиры. Их было пятеро, и руководил ими Карлос Алькасар, самый старший и вредный ученик в школе. Мозгов у Алькасара было не больше, чем у клопа, но их вполне хватало, чтобы выдумывать жестокие шалости. На этот раз мальчишки раздели Гарсию, привязали его к дереву и снизу доверху вымазали медом. Толстяк визжал как резаный, а пятеро палачей зачарованно наблюдали за тучей москитов и вереницей муравьев, готовых атаковать жертву. Оценив ситуацию, Диего и Бернардо поняли, что находятся в явном меньшинстве. Они не могли драться с Карлосом и его сторонниками, а позвать на помощь было бы трусостью. Диего, улыбаясь, подошел к одноклассникам, а за его спиной Бернардо стискивал зубы и кулаки.
- Что вы делаете? - спросил он, как если бы это не было очевидно.
- Ничего такого, что касалось бы тебя, идиот, если только не хочешь кончить так же, как Гарсия, - ответил Карлос. Раздался дружный хохот всей банды.
- Мне вообще-то все равно, но я думал использовать толстяка как приманку для медведя. Было бы жаль потратить столь прекрасный жир на муравьев, - сказал Диего безразлично.
- Медведя? - хрюкнул Карлос.
- Меняю Гарсию на медведя, - пообещал Диего с томным вздохом, ковыряя палочкой ногти.
- Где ты собираешься взять медведя? - спросил палач.