У Энтони ломило голову - он давно уже догадался что всякий раз, когда фея собирается покинуть подземелье, по ее сигналу его усыпляют каким-то газообразным дурманом, лишенным запаха. Его смущало лишь то, что красавица, находясь в этот момент с ним в одном помещении, избегает действия невидимого снотворного.
- Мне снилось, что мой отец - океан.
- Океан?
- Да, и что я плыву в его могучих волнах и мне так хорошо, легко и спокойно.
Энтони говорил первое, что приходило ему в голову, и при этом внимательно наблюдал за красавицей, стараясь уловить в ее мимике или телодвижениях что-то, что дало бы хоть какую-то зацепку.
- Ты говоришь, океан? - спросила она, приблизившись и сев рядом с ним на его ложе. - Может быть, точнее было бы сказать - вода? Прозрачная, ласковая и спокойная, и тебе хочется нырнуть в нее и навсегда остаться в ее глубине?
Ее глаза были совсем близко, от нее исходило обволакивающее дуновение страсти.
- Нет, нет, - отстранялся Энтони, - именно океан. Мощный, величественный.
Он встал и начал расхаживать по подземелью, размахивая руками.
- Я плыву по нему, я не боюсь его, я испытываю к нему родственное чувство. Но…
Энтони остановился. Черные глаза, наблюдавшие за ним, сузились.
- Но я не знаю, как меня зовут. Это чувство мучит меня даже во сне.
Фея заметно помрачнела.
- Ты говорил мне, что тебе здесь хорошо, что ты рад расстаться с прошлой жизнью.
- Наяву - да, но не во сне, во сне мы не принадлежим себе. Во сне я мучаюсь, меня гнетет эта странная пустота в душе. Имя! Имя! Имя!
- Я не могу его тебе сказать.
- Почему, но почему же?!
- Сказать его тебе - это все равно что убить тебя. Не для этого я тебя выкупала.
Лейтенант сел в кресло и усиленно потер лоб, словно стараясь таким способом снять напластования беспамятства.
- Но я ничего не смогу с собой поделать. Даже в твоем присутствии, даже разговаривая с тобой, я продолжаю поиски ответа на этот вопрос - кто я?
- Разве тебе плохо здесь?
- Мне хорошо здесь, я благодарен тебе за спасение, но… но, даже говоря эти слова, я думаю о том, кто я.
Он вдруг оторвал руку ото лба и радостно посмотрел на свою собеседницу.
- Вот здесь, пощупай, шероховатая полоса пересекает мой лоб.
Он встал перед ней на колени, и она с удовольствием пощупала. Энтони сжал ее пальцы в своей ладони так неожиданно сильно, что она невольно вскрикнула.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросила она.
- Ведь я молод, да?
- Да.
- Я хорошо сложен.
- Да. - Она нежно провела ладонью по его плечу.
- Нет, - вскочил Энтони с колен, - я не о том. Я хотел сказать, что у меня военная выправка. А это… - Он провел пальцами по лбу. - Это след от постоянного ношения треуголки.
- К чему ты клонишь?
- Я действительно сын океана - я моряк.
- Ну и что?
- И вероятнее всего, военный.
- Ну, ну.
- Судя по возрасту - молодой офицер.
- С чего ты решил, что ты именно офицер, может быть, ты простой рыбак? - раздраженно бросила фея.
- Нет, если бы я был простой матрос, у меня были бы огромные янтарные мозоли вот здесь. - Он потыкал пальцем правой руки в ладонь левой. - От постоянного общения с канатами. А если бы я был рыбак, руки у меня были бы в мелких порезах.
Белокурая красавица встала и приложила к лицу платок.
- Ты плачешь, почему?
- Нет, я не плачу.
- Ну скажи мне, как меня зовут, скажи. Я не требую, чтобы ты назвала свое собственное имя, если хочешь, храни его в тайне, но открой мне мое, мое!
Она медленно покачала головой из стороны в сторону, не отрывая платка от губ.
- Ведь я все узнаю сам, ведь и так уже о многом догадался. Я молодой английский офицер, по имени, по имени…
Тут Энтони стал медленно клониться на свою подушку и через несколько секунд уже мирно спал.
- Не может быть, не может быть, - тихо, сквозь мелкие быстрые слезы бормотала Аранта.
- Ты не веришь мне?
- Нет, Элен, я верю, верю!
- Тогда почему ты плачешь?
- Именно потому, что верю.
Элен обняла ее за плечи.
- Да, ты действительно очень любишь своего брата.
Аранта попыталась перестать плакать.
- Он всегда был у нас в семье самым лучшим, и мама, пока не умерла, и папа, и я, конечно, - все мы не могли на него нарадоваться. Он был красивый…
- И остался.
- И умный.
- Конечно.
- И великодушный.
- Тут мне нечего сказать.
- Он как ангел был, Элен. Там, в поместье, даже крестьянки приходили на него посмотреть и молились за него. Что с ним могло произойти?!
Сабина беспокойно завозилась на своем ложе.
- Любовь, - сказала Элен, вздыхая, - это огромная сила, и человек никогда не знает, какой она окажется для него - доброй или злой.
Аранта всхлипнула.
- Что же теперь делать?
- Не знаю, Аранта, не знаю. Я не могу полюбить твоего брата, хотя и сознаю, что я являюсь причиной его мучений. И не прошу тебя, чтобы ты пошла против него и помогла мне. Я рассказала тебе все, а ты поступай как знаешь.
- Я помолюсь святой Терезе, она вразумит меня.
Девушки поцеловались.
- А дон Франсиско? - осторожно спросила Элен.
- Он действительно очень плох, на него сильно подействовали твои слова.
- Это меня сильно огорчает.
- Я попытаюсь, я попытаюсь, Элен, рассказать ему все, но не знаю, перенесет ли он это.
- Я ни на чем не настаиваю. И даже не прошу, - грустно сказала Элен, - я так сама несчастна, что не желаю быть причиной чьих бы то ни было несчастий.
Аранта ушла, всхлипывая, грустно улыбнувшись пленнице на прощание.
Целый день прошел в томительном для Элен ожидании. Но даже это ожидание было лучше прежней безысходности. Она не притворялась, говоря, что ей жаль отца Аранты, она мысленно ставила себя на место маленькой испанки и лишь тяжело вздыхала. К столу она не выходила, сказавшись больной.
К вечеру следующего дня к ней в комнату вошел дон Мануэль. Он был в черном бархатном, шитом золотой нитью мундире алькальда. Сняв шляпу, он церемонно поклонился своей гостье-пленнице. Сабина суетилась, придвигая кресло господину. Он проигнорировал ее усилия и уселся на банкетку, на которой совсем недавно происходили взаимные излияния двух девушек.
- Чему обязана? - спросила Элен.
Дон Мануэль усмехнулся.
- Вы сегодня выглядите значительно менее уверенной, чем за вчерашним обедом.
- Боюсь еще одним неловким движением нанести душевную травму вашему отцу.
- Похвальна, очень похвальна ваша забота о моих родственниках.
- Ваш тон настолько ехиден…
- Еще бы, мисс! Вы доводите до припадка моего престарелого и больного батюшку, до слез и истерики - мою недалекую и богобоязненную сестру и при этом говорите о каких-то своих сожалениях.
- Но вспомните, кто был виновником моего появления здесь и всей этой ситуации, в которой мне приходится поступать подобным образом?
Дон Мануэль помолчал, разглаживая красно-синие перья на своей шляпе.
- И тем не менее, мисс, я рассматриваю это как объявление войны. Вами - мне. Хочу вам сказать, что затеяли вы ее без всяких шансов на успех. Ваши родственники не знают и никогда не узнают, где вы находитесь. Сестра моя - союзник слабый и непостоянный. После разговора с вами она на вашей стороне, после беседы со мной - на моей. Отец? Он скоро умрет. К сожалению. Но и без этого власть в городе принадлежит мне. Причем на совершенно законных основаниях. Я был специально прислан сюда из Мадрида, чтобы сделаться местным алькальдом. У вас нет ни одного шанса возобладать надо мной.
- То есть победа у вас уже в кармане?
- Почти, - улыбнулся дон Мануэль, - это теперь только вопрос времени.
Элен повернула к нему голову и внимательно посмотрела ему в глаза.
- И какою вам представляется победа в этой войне?
Дон Мануэль продолжал ласкать свою шляпу, словно породистое домашнее животное.
- Когда вы признаете свое поражение, вы сами попросите меня, чтобы я взял вас в жены.
- Но ведь я не люблю вас.
- За это будет вторая война.
Дон Мануэль встал, надел шляпу и, не торопясь, вышел из комнаты.
- Лавинии Биверсток нет в Порт-Ройяле?
- Точно так, милорд, - кивнул лейтенант Уэсли, длинный, худой, унылый валлиец. Ему было поручено наблюдать за домом юной плантаторши.
- А где же она?
Уэсли развел руками.
- Дайте мне поручение, я попробую узнать.
Губернатор сидел за столом вместе с лордом Ленгли, который никак не мог понять, почему столько внимания уделяется этой самой мисс Биверсток, и поэтому делал максимально значительное лицо.
- А как вы узнали, что ее нет, Уэсли?
- Проговорился помощник садовника, мои парни угостили его в "Красном льве", и он…
- Понятно, Уэсли. Можете идти. Да… знаете, когда вам нужно будет в следующий раз тратить казенные деньги, используйте "Золотой якорь".
Лейтенант козырнул и удалился.
- О чем мы говорили с вами, сэр? - обратился губернатор к лорду Ленгли.
- О фортификации.
- Так вот, сегодня мы больше говорить о ней не будем.
- Сэр!
- Не сердитесь, лорд Ленгли, просто наступил момент, когда я должен предпринять несколько решительных шагов.
Сэр Фаренгейт надел сначала шпагу, потом шляпу. Лондонский инспектор догадался, что его выпроваживают, и даже, кажется, не очень вежливо. Он, надувшись, встал.
- Вы так спешите на свидание с привлекательной девушкой, что это вас до известной степени извиняет.
- Обещаю вам, вернувшись, все объяснить. - С этими словами губернатор вышел из своего кабинета, и уже в коридоре прозвучал его приказ: - Бенджамен, карету! И пусть догонят Уэсли, он мне понадобится.
- Может быть, нам стоит взять небольшую охрану? - поинтересовался валлиец, когда вернулся.
- Даже чуть побольше, чем небольшую, - усмехнулся губернатор. - Очень может статься, что нам понадобятся люди.
Четверо церемониальных негров с пиками выросли как из-под земли. Видимо, по команде Бенджамена.
- Ну, только вас мне сейчас не хватало. - Губернатор обернулся к дворецкому. - Сейчас как раз удобный случай решить с ними. Бенджамен, найдите им какую-нибудь работу по дому.
- Слушаюсь, милорд.
Через десять минут карета губернатора, сопровождаемая двумя десятками драгун, проследовала на север от Порт-Ройяла по направлению к Бриджфорду.
- Так мы едем к этому таинственному особнячку? - спросил Уэсли.
- Я убежден - все, что происходит на острове в последние месяцы, так или иначе связано с этим мрачным строением.
- Мы будем его обыскивать, милорд? …..
- По крайней мере сделаем такую попытку.
- А почему вы убеждены, что если мисс Лавинии нет в Порт-Ройяле, то она именно там? Могла она, например, отправиться попутешествовать?
- Мне трудно это объяснить, но я уверен, что она не уехала путешествовать.
Вскоре они уже стучались в темные, полукруглые сверху, обитые темными металлическими полосами ворота. Ворота эти несли на себе заметные следы недавнего взламывания, но починены были качественно.
- Однако в этом доме не спешат отпирать двери, - сказал сэр Фаренгейт, когда прошло несколько минут после того, как был нанесен первый удар. - Неужели я ошибся?
- Придется лезть через забор? - спросил Уэсли.
- Весьма возможно.
Но этого делать не пришлось, послышались шаги во внутреннем дворике, и чей-то скрипучий голос спросил, кто это ломится в дом в такую рань.
- Его высокопревосходительство губернатор Ямайки, - громко объявил сэр Фаренгейт, он не любил козырять своим полным титулом, но в этой ситуации это было необходимо.
Дверь для начала приподняла веко смотрового глазка, а потом уж отворилась. Вслед за губернатором во внутренний двор, где происходили события того самого "итальянского" вечера, вошли, гремя шпорами, десятеро драгун.
- Смотрите повнимательнее, ребята, и не очень стесняйтесь, - напутствовал их Уэсли.
Сэр Фаренгейт подошел к чаше фонтана и похлопал ладонью по зеркалу воды.
- Однако где же хозяйка? - громко спросил он, оглядываясь.
- Я здесь, - раздался голос Лавинии. Она стояла на верхней галерее, на том же самом месте, с которого наблюдала появление в доме людей дона Диего. Она была в странного вида платье, и волосы у нее были выкрашены в белый цвет. - Чему обязана, милорд? И что это за шум? - Она указала в сторону решительно разбредающихся по первому этажу солдат. - Я подумала, что это снова испанский налет.
Сэр Фаренгейт улыбнулся настолько дружелюбно, насколько смог, и начал, не торопясь, подниматься вверх по лестнице.
- Одну голову не могут оторвать дважды - была у нас такая грубая солдатская шуточка.
- Корсарская, - ехидно уточнила Лавиния.
- Корсарская, - не стал спорить губернатор, - а к вам я прибыл по надобности совершенно частной.
- К вашим услугам.
Сэр Фаренгейт был уже на верхней ступеньке, рядом с хозяйкой.
- Покойный мистер Биверсток, ваш батюшка, помнится, неоднократно зазывал меня посмотреть свое собрание старинных испанских книг. Вы же знаете эту мою слабость.
- Но государственные дела сдерживали вас до сих пор?
- Вот именно, мисс.
- Должна вас разочаровать, господин губернатор. Мне ничего не известно об этом отцовском собрании.
- Еще бы! - воскликнул сэр Фаренгейт. - Разве девичье это дело - рыться в старых, пыльных, заплесневелых пергаментах? Ваше дело - следить за собой и нравиться мужчинам.
Лавиния выслушала эту речь с каменным выражением лица.
- И тем не менее, сэр, я продолжаю настаивать на том, что никаких бумаг и карт в моем доме нет.
Губернатор не стал продолжать спор, он просто прошел мимо хозяйки, вслед за ним проследовал Уэсли.
- Чтобы не затруднять вас, мы пороемся сами. Простите мне мое стариковское упорство.
Сопровождаемые разъяренно молчащей хозяйкой, они подробно осмотрели вместе с солдатами дом и все постройки на территории усадьбы. Никого, кроме трех-четырех крепко спящих слуг в угловой комнате на первом этаже, не было. Когда их разбудили, они стали болтать какие-то сонные, не относящиеся к делу глупости. Особенно тщательно был осмотрен кабинет старика Биверстока. Несколько раз в процессе этого осмотра сэр Фаренгейт опирался локтем на ту самую каминную полку, при помощи которой отворялся ход в подземелье. Лавиния слегка бледнела в эти моменты, но в целом держалась твердо и не дала повода заподозрить ее в том, что она чрезмерно волнуется.
Уже в самом конце осмотра было действительно отыскано на дне старинного бристольского сундука несколько испанских книг в потрепанных переплетах. Это было совсем не то, что искал сэр Фаренгейт. С трудом сдерживая понятное раздражение, он вдруг спросил у хозяйки, имея в виду ее волосы:
- А для чего или, вернее, для кого вы так преобразились?
Лавиния была готова к этому вопросу и поэтому ответила, не задумываясь:
- Если бы вы хоть немного знали женщин, то вам было бы известно, что женщина прежде всего хочет нравиться себе самой, а потом уж какому-то мужчине.
- Ну что ж, я уеду от вас не с пустыми руками. Во-первых, эта тонкая мысль о женском нраве, а потом еще и это… - Сэр Фаренгейт взвесил на руке тяжелый испанский фолиант, - Отчего вы так не хотели, чтобы я с ним ознакомился?
- Мне очень стыдно, милорд, - притворно потупилась Лавиния.
Сидя в карете, сэр Фаренгейт сказал трудяге Уэсли:
- Признаться, я думал, что улов будет побогаче.
- Мы перерыли все, сэр. Ничего подозрительного, только какой-то запах странный мне почудился в левом крыле дома.
- Запах - слишком неуловимая улика.
Сэр Фаренгейт набил трубку.
- У меня такое ощущение, что мы были в двух шагах от Энтони.
- Мы перерыли все, сэр, - извиняющимся тоном произнес Уэсли.
Губернатор похлопал его по колену - ладно, мол.
- А книжка-то хоть стоящая? - поинтересовался лейтенант.
- Как это ни смешно, очень, ради нее одной стоило съездить в Бриджфорд.
Глава 17
ПЛАТОК И ОТСТАВКА!
Энтони догадался, каким образом этой красотке с белыми волосами удается оставаться бодрствующей, когда его смаривает необоримый сон. Все дело было в платке. Всякий раз, когда она прикладывала его к носу, начинался для пленника полет Морфея. Наверняка он был пропитан составом, смягчающим действие снотворного дурмана.
Ну что ж, решил молодой английский офицер, если это так, то этим необходимо воспользоваться. Он составил простой и, как ему казалось, эффективный план. Суть его заключалась в том, что действие снотворного газа было не мгновенным, а растягивалось все же на несколько секунд. За это время нужно было успеть добежать до красавицы и завладеть платком, закрыть нос и рот себе. Подозрительная фея заснет, и дальше - Энтони был в этом уверен - станет ясно, что делать. Он не знал, сколько продолжается этот искусственный сон, но это было и неважно. Скорее всего, после того как наступало действие газа, открывалась какая-нибудь потайная дверь, через которую и удалялась владычица подземелья. Вот этим путем и решил воспользоваться беспамятный узник. Он долго обдумывал свой план, взвешивал, прикидывал. Была, конечно, вероятность того, что он ошибается, но другого выхода у него не было, никаких иных шансов на спасение он для себя не видел. Главное - стремительность в решительный момент. Сумеет ли он отнять платок? Трудно было себе представить, чтобы хрупкая девушка могла даже несколько мгновений сопротивляться натиску морского офицера.
Когда Энтони в очередной раз проснулся, Лавиния уже сидела в своем кресле. Они поприветствовали друг друга. Энтони подумал, что даже столь романтическая ситуация с исчезновением и возникновением феи в мрачном подземелье может с течением времени сделаться чем-то обыденным.
- Что произошло? - спросила Лавиния.
Энтони удивленно вскинулся на подушках.
- Такое впечатление, что с тобой что-то случилось, что-то важное. Ты сегодня не такой, как всегда.
"Не проговорился ли я во сне о своем плане?" - тревожно подумал лейтенант.
- Это все мои сны, я почти никогда не видел их на воле, а здесь они одолевают меня.
- На воле? Ты по-прежнему считаешь, что здесь ты в плену?
- Мой плен - не только эти стены.
- Ты опять о своем? - почти сердито сказала Лавиния.
Энтони удивленно посмотрел на нее.
- Мне тоже хочется тебя спросить - не случилось ли чего-нибудь? Ты явно чем-то озабочена.
Лавиния уже взяла себя в руки.
- Ничего особенного.
- Может быть, мои недоброжелатели подобрались слишком близко к этому каменному убежищу? - Энтони не скрывал иронии.
- Ты даже не представляешь себе, насколько ты проницателен, - сказала Лавиния с усмешкой, которая не слишком шла к облику феи.
- Но тебе удалось направить их по ложному следу?
- Примерно так.
Энтони накинул халат и прошелся по залу, привычным, почти рефлекторным движением постукивая ладонью по валунам.