Через пять часов мы были на месте, нормально пришвартовались, и, перекинув трап, я следом за бойцами, которые пугали единственных обитателей островка, птиц, осмотрел остров. Никаких растений здесь, кроме мха, не было, чистый камень. Островок крохотный, триста на четыреста метров, но главное – на нём имелась защищённая со всех сторон широкая впадина, где уместятся все трофеи. Там их не зальёт волнами во время шторма. Разве что ливень, но был сток, поэтому впадину и не затопляло. Вот и началась разгрузка. Тяжело пришлось. Сначала на берег, а потом на самодельных салазках нужно утаскивать всё к впадине. Однако ничего, до полуночи работали, но половину разгрузили, плотники сбили из запаса досок небольшой домик с нарами на десяток человек, даже печку сложили и угля пару ящиков принесли. Окна сделали из иллюминаторов британского крейсера, даже их мы забрали. Тут же оставили запас продовольствия и бочонки с водой. Перетаскивали всё, мины Уайтхеда, все четыре пусковых аппарата, но кроме того, плавающие мины. Крейсер ещё и минным заградителем был, и вместе с механизмом сброса, он уцелел, нами было обнаружено двадцать две мины в полной комплектации. Пушки, боезапас, всё здесь. Также и три снятых пулемёта. Я оставил и с десяток "винчестеров" под русский патрон и несколько "мадсенов". Всё это имущество на будущее, в войне всё пригодится, так что закладка на то время, когда с припасами будет проблема. Фактически тут была оснастка для двух вспомогательных крейсеров, подгоняй к острову и вооружай. Вот для этого всё и приготовил. О том, что об островке с запасами нужно молчать, я всех предупредил. Все выявленные мной соглядатаи от наших остались на "Днепре". Со мной были самые надёжные.
Закончили к полудню следующего дня, все запасы брезента извели, чтобы закрыть штабели ящиков, пушки и сложенные кучками снаряды.
Мы вернулись к месту ожидания "Щуки", "Днепра" и миноносца и направились в сторону Владивостока. Хватит своевольничать, пора, пора вставать на флотское обеспечение. Ох какие у меня были планы! Реализую их, и японцам резко поплохеет.
Вёл нас Саламатин, а я всю дорогу до Владивостока пропадал в своей оружейной мастерской, а по вечерам занимался бумажной работой, составлял подробный рапорт на имя командующего Владивостокским отрядом крейсеров по действиям "Щуки" под моим командованием, а после захвата миноносца по атаке японский эскадры, описывая последствия. Написал представления на награды всех участников, некоторых посмертно. Также составил бумаги, что передаю все четыре судна в состав флота. Трофей и три на роль вспомогательных крейсеров. Весь груз из пулемётов должен пойти в полки, стоявшие под Порт-Артуром, для их усиления. Мои солдаты, которые теперь эти машинки знали от "а" до "я", могут быть инструкторами. Хорошо представил и остальных своих офицеров…
Когда на следующий день появились берега и мы вышли к Владивостоку, держа связь с портом, к нам уже выходил "Богатырь" и небольшой паровой катер на роль лоцмана. Пока они к нам двигались, я созвал на борт "Оки" всех участников рейда и атаки японского флагмана. Ожидая местных, все три судна и "истребитель" лежали в дрейфе. Все раненые были на борту "Оки", их вынесли на палубу. Василевский по моему приказу выстроил экипаж. Осмотрев людей, я кивнул Ену, вытянувшемуся у одного из четырёх стоявших в линейку ящиков.
– Мичман Василевский, выйти из строя! – громко скомандовал я.
Тот чётким шагом покинул строй, вскинул руку к фуражке и доложился.
– Мичман Василевский, за участие в операции по атаке японской эскадры, потоплении двух броненосцев, включая флагман и лёгкий крейсер, вам вручается личное оружие с дарственной табличкой.
Ен протянул мне деревянную кобуру с "маузером", и я вручил его, отдав честь, немного растерявшемуся мичману. Тот повесил оружие на плечо на длинном ремне и вернулся в строй. Именно для этого я в основном и держал "маузеры", не раздавая их экипажу. Пока мы шли к Владивостоку, вырезал в оружейной мастерской дарственные таблички, они у меня были заранее заготовлены. Особо мудрить не стал, данные владельцев разные, остальное схоже, как под копирку. "Мичману Василевскому А. Т. Участнику операции по уничтожению флагмана японского флота "Микаса". От Максима Ларина. 27 января 1904 года". И людей похвалил, благодаря за участие в боевом походе, и себя порекламировал.
– Тимофей Запашный, выйти из строя! – приказал я следующему участнику рейда.
Он тоже заслужил награду, как и все участники. Когда мы проходили мимо броненосцев, сразу после пуска первой торпеды открыли пулемётный огонь по японским матросам, которые нас рассматривали. Я видел, как среди них выбивались прорехи. Хорошо постреляли из пулемётов, это они молодцы.
Все собравшиеся, включая экипаж, после первого награждения уже знали, что будет дальше, так что смотрели с интересом. А награждённые, получая тяжёлую кобуру с "маузером", возвращались в строй. Потом и до раненых дошло, вручил всем. Ох как я намаялся на более чем пятьдесят человек подготавливать эти наградные пистолеты! Полночи не спал, да и в световой день в рубке не появлялся, без меня вели корабль, но вижу, что угодил людям. Ещё как угодил! Когда вручил последний пистолет своему Ену, я, отдав команду "Вольно!", разрешил разойтись. И меня подхватили на руки и стали качать. Чуть не убили, паразиты. Ладно, вернули на палубу в целости. Такое проявление чувств не было распространено, это я завёл на судах. У нас были дни рождения, праздновали, и вот в одно такое празднество я и крикнул: "Качай его, ребята!" С тех пор и повелось.
К этому моменту подошли крейсер и лоцманский катер. На все наши суда, включая трофейный миноносец, на мачте которого над японским флагом развивался наш российский, были высажены группки вооружённых матросов под командованием офицеров. Выяснив, кто тут старший, молодой лейтенант попросил меня пройти к ним в лодку. Прихватив все свои документы и рапорты на имя коменданта города, я спустился в паровой катер, и тот достаточно ходко пошёл в порт. А чуть позже уже наши суда, вытянувшись в линию, тоже медленно входили в порт, двигаясь по фарватеру. На военной пристани народу было мало, только встречающие. Мои сопровождающие со мной разговаривать отказались, так что пришлось ждать, что будет дальше.
Удивили и ошарашили. Вместо приветственных поздравлений – арест, и я был отконвоирован в крепостную тюрьму. Комендант, когда у меня забирали документы и снимали оружие, пояснил: приказ из Санкт-Петербурга. Когда после повторного обыска за моей спиной закрылась дверь карцера, я остался наедине со своими мыслями, и, надо сказать, они меня не радовали. Похоже, англичане сделали свой ход. Хотя, возможно, они тут ни при чём, у нас своих инициативных идиотов хватает. Да и задержание объяснили странными словами: за пиратские действия в боевой зоне.
Сказать, что я был зол, – значит ничего не сказать. Час ходил от стены к стене в камере. И, свирепо выдохнув, буркнул сам себе:
– Не хотите, чтобы я с вами был, пусть будет по-вашему.
Сняв форму прапорщика по адмиралтейству, я аккуратно, с некоторой педантичностью сложил её на нарах, чтобы на виду была, сверху положил фуражку. Сапоги снимать не стал. На мне осталось утеплённое нательное бельё. Подойдя к двери, я постучался в неё. Пришлось долго стучать, даже замёрзнуть успел, в камере было холодно. Когда послышались шаги снаружи, я подготовился.
– Чего тебе? – открыв смотровое окошко, спросил охранник.
– В туалет хочу. Тут у вас удобств нет.
– Сейчас принесу, жди.
Тот закрыл окошечко и куда-то утопал. Вернулся минут через десять, я тут чуть не окоченел, реально холодно. Открыв дверь, он спокойно вошёл в камеру. Вот это он зря, удар в горло и обездвиживающий по шее. Убедившись, что охранник без сознания, убивать его не хотелось, я быстро обыскал его, прибрал немного мелочи и выскользнул в коридор. С охранника форму брать не хотелось, тем более по комплекции он был выше на голову и имел солидное пузо. Я вихрем ворвался в комнату охраны, в прыжке ударив коленом в живот одного, стоявшего с кружкой в руке охранника и добавил локтём по затылку, когда тот согнулся. Второй и последний из охранников, сидевший на скамейке рядом с печкой, куда подкидывал деревяшки, дёрнулся, оборачиваясь, пытаясь дотянуться до винтовки в стойке, но футбольным ударом ногой в голову я его вырубил. Так-то я боксёр, но больно уж тот подставился под удар.
Обыскав обоих, я стал обладателем суммы в шесть рублей двенадцать копеек. Оружие я не брал, служебное, попасть им может, но снял с одного связку ключей с пояса. Когда меня уже здесь обыскивали и забрали белый шарф, входящий в комплект моей офицерской формы, я приметил, что её убрали за какую-то дверь, и стал подозревать, что за ней же можно найти много интересного. Один из ключей подошёл, и я быстро осмотрел стеллажи, на свой шарф даже не обратил внимания, без надобности. В основном там было разное тряпьё, но я нашёл отличную шинель железнодорожника, хорошо сшитую. Накинул, пытаясь согреться, и стал копаться дальше. Потом нашёл по размеру штаны, обычные, гражданские, меховую шапку, тёплую рубаху и куртку на меху с меховым же воротником. Шинель положил на место, вернулся уже одетый в каморку охранника и прицепил ключи на место, чтобы охрана не поняла, где я одежду нашёл. Покинуть здание тюрьмы, а потом направиться прочь от квартала военных тоже труда не составило, я не привлекал внимания.
Заметив, что за мной кто-то бежит, я насторожился, но это оказался радостно скалящийся Ен.
– А я вас освобождать шёл. Как нас с "Оки" свезли, как узнал, что вас арестовали, так и побежал выручать.
– Молодец, – невольно улыбнулся я. – Идём на ту сторону порта. Там, похоже, основная часть города и жилые кварталы расположены. Сейчас какой-нибудь трактир найдём, поедим. А то кишка кишкой играет.
Мы вошли в ближайшую простенькую ресторацию. Я заказал щи, кашу с подливой и компот, Ен сделал себе заказ. Пока мы шли, он описал, какой шок получила команда, когда они узнали, что я арестован. В ярости были все. Особенно Василевский кричал, назвал коменданта Владивостока подлецом. Да ещё во всеуслышанье. Это он зря, хотя я с ним и согласен. К моему удивлению, тот был титульным дворянином и особо последствий не боялся, называя вещи своими именами.
Ен поинтересовался моими планами. Высказав свою позицию по поводу ареста, в основном в матерном выражении, я сказал, что теперь буду воевать с захватчиками в одиночку, российская сторона потеряла моё к ней уважение. Навсегда. Я уже серьёзно думал, что зря принял гражданство Российской империи. Ен, естественно, собрался со мной, но тут я его обломал: дальше только сам. Были у меня планы, и свидетелей иметь не хотелось.
Когда я закончил со вторым блюдом, то, сыто откинувшись на спинку стула и делая глоток очень неплохого компота, сказал:
– Ен, наша договорённость расторгнута. Ты можешь заниматься всем, чем пожелаешь, советую по железной дороге вернуться в Питер. Более того, дарю тебе свою новообретённую квартиру в столице, я туда уже не вернусь. Подданство я собираюсь расторгнуть. Сейчас сходим к нотариусу и всё оформим. Правда, я без личных документов, отобрали при аресте, но думаю, смогу договориться с нотариусом. Будешь её сдавать и на арендную плату жить. Тебе вполне хватит, можешь семью завести, как хотел. Тебе ведь двадцать пять всего.
– Я хотел бы остаться, – тихо ответил Ен. – Я русский подданный и буду воевать с нашим врагом. А квартиру мне не надо, вы и так много сделали для меня, Максим Евгеньевич.
– У тебя свои счёты с японцами, – проявил я проницательность. – Ты мне так и не рассказал, почему покинул Корею, но догадаться нетрудно. Особенно когда ты из пулемёта срезал зевак на борту "Хацусе". Пятнадцать среди них точно твои. Очень уж у тебя лицо было мстительно-счастливым. Не спутаешь… Хм, вот что, если ты хочешь тут повоевать, то тебе представляется прекрасная возможность убить очень много японцев. Служба пулемётчиком даёт такой шанс, а тебя довольно профессионально обучили этой специальности. Ты и "максимы", и "мадсены" отлично знаешь. Ещё могу подсказать тебе тактику летучих пулемётных команд. О тачанках слышал?
– Нет, не доводилось.
– О-о-о, это такие звери, что страшнее только утро без возможности опохмелиться.
Ен ухмыльнулся: что это такое, он узнал уже только в России.
В это время на улице стало заметно оживлённее, народ забегал, некоторые были в форме. Обернувшись, Ен едко отметил:
– Ваш побег обнаружили. Ищут.
– Да пусть их. Давай я лучше тебе о тачанках расскажу, может, сможешь использовать идею.
Мы ещё часа два просидели в этом заведении, где я достаточно подробно объяснил тактику летучих отрядов. Нас не беспокоили, патрулям даже в голову не пришло искать меня в ресторанчике, фактически стоявшем открыто. Три-четыре тачанки, группа кавалеристов в два десятка при трёх "мадсенах" могут наскоками серьёзно проредить наступающие войска или полностью остановят снабжение японской армии. Ен имел неплохую память и слушал очень внимательно, будто впитывал то, что я ему говорю. Оплатил ужин он и оставил мне "мелиор", зализанную и уменьшенную копию моего любимого "браунинга", пару магазинов к нему и сорок семь рублей наличностью. Всё, что было у него на руках. Сняв с судов, экипажи поселили в пустующих казармах, его вещи были там, на мои же вещи был наложен арест, их забрали, когда людей перевозили на берег. Кстати, наградные "маузеры" отобрать у людей не посмели.
Перед прощанием Ен, немного смущаясь, поинтересовался:
– Если меня будут спрашивать о вас, что говорить?
– Да особо ничего не скрывай, даже нашу встречу сейчас. Ничего плохого я в этом не вижу… Ладно, счастливо.
– Счастливо.
Мы расстались, так как меня могут опознать, чего бы не хотелось, а Ена подставлять я не желал. Кореец направился в казармы. Он уже решил идти в пулемётчики, опыт применения у него действительно имелся, и не думаю, что в армии откажутся от опытного специалиста. А я, проводив его взглядом, тоже покинул ресторацию и направился в сторону железнодорожного вокзала. Нужно узнать, когда будет ближайший поезд на Порт-Артур. Напрямую поезда не ходили, нужно было отправляться до Харбина по Транссибирской магистрали и пересесть на поезд, идущий по Южно-Маньчжурской железной дороге до Порт-Артура.
Билет покупать я не стал, да даже к вокзалу подходить не подумал. Наверняка там есть кому приглядывать за охочими покинуть город. Но пока гулял, узнал от местных, что поезд уходит поздно ночью, почти в полночь. Дождавшись, едва не замёрзнув, я разогрелся, когда догонял один из вагонов выходившего из города поезда и, заскочив на подножку, открыл дверь и прошёл внутрь. Почти все сидячие места были заняты, но мне удалось найти свободное. Вагон напоминал те, что в электричках, никаких купе, открыт глазам от начала до конца с рядами сидений. Спрятав всё ценное в сапоги, убрав оружие за пояс сзади, я привалился к одному из пассажиров и заснул. Брать особо у меня нечего, всё ценное забрали, когда обыскивали. Наручные часы и перстень из прошлой жизни я не носил, они остались в банковской ячейке банка в Париже.
Как мы ни телепали, но на второй день к обеду всё же добрались до Харбина. Одну ошибку я совершил, когда готовился покинуть Владивосток: не запасся продовольствием. Хорошо, добрые люди поделились со мной, подкормили. Потом, когда останавливались на очередной станции залить воду и пополнить запасы дров в тендере паровоза, прикупил, что нужно. При подъезде, по оживлению пассажиров, узнал, что скоро будет нужный город, и якобы отошёл на площадку. Там, открыв дверь, встал на подножку и, оттолкнувшись, кубарем полетел под откос, поднимая облака нанесённого снега и гася скорость. Когда поезд прошёл – вроде на меня не обратили внимания, хотя нет, на задней площадке в шинели мёрз часовой, он мне кулаком погрозил, – я отряхнулся и направился к городу. Чуть в стороне была дорога, так что, хрустя снегом, я вышел на неё и побежал. Куртка у меня была тёплая, спасала, да и шапка тоже, но брюки тоненькие, это чувствовалось, и сапоги летние с тонкими портянками. Вот и пришлось побегать. Похоже, аномальная погода была, минус пятнадцать, не меньше. Мороз пощипывал щёки, и ветер выдувал тепло из-под куртки. Реально чуть не замёрз.
Добравшись до окраинных домов, вид которых был непривычным, я стал углубляться в сторону центра. По пути мне попался небольшой магазин, торгующий всякой всячиной, включая одежду. Можно сказать, лавка разнообразного колониального товара. Там я приобрёл заплечный мешок, достаточно крепкий, хорошие утеплённые брюки, сразу их надел, тёплые портянки, полуботинки на толстой подошве, тоже их надел, пару тёплых рубах и свитер крупной вязки с высоким воротником. Последними взял вязаные перчатки. Переодевшись, перешёл к другим вещам. Купил глубокую тарелку, вилку с ложкой, вполне неплохой перочинный ножик и охотничий нож с ножнами. Взял кружку, флягу, залил водой тут же, двухлитровый котелок и двухлитровый чайник. Кстати, забавно, как и в прошлом времени Советского Союза, у меня был похожий. Пробкой затыкался носик. Всё это я убрал в мешок. Вот продовольствия тут не было. Место в мешке ещё оставалось, поэтому купил полотенце, несколько коробков спичек и брусок мыла. Вот для гигиены полости рта ничего не нашёл, печально, мой дорогой несессер остался среди конфискованных вещей. Подумав, купил ещё шерстяное одеяло, его увязал скаткой сверху.
Покинув вещевой магазин, дошёл до продовольственного. Взял шесть лепёшек, если засохнут, получатся вполне приличные сухари. Консервов не было, но продавец мне продал полтора килограмма вяленой подсоленной конины, нарезанной тонкой соломкой. Попробовал и был удивлён, очень вкусно. Соли взял, перца, круп разных. Затарился хорошо, теперь можно и путешествовать. Добравшись до вокзала, в буфете купил кусок пирога, несколько бутылок воды, пирожки. Для путешествия хватит. Поездов пассажирских сегодня к Порт-Артуру не шло, только товарняк, но мне всё равно, и он подойдёт.
Счастливо избежав патрулей, я выбрался на окраину и пошёл вдоль железной дороги. Когда появился дым паровоза, я уже был готов. В этом месте был поворот, эшелон наверняка сбросит скорость, что позволит мне вскочить на подножку. Так и оказалось. За паровозом было несколько грузовых вагонов, потом открытые площадки с какими-то трубами и с пяток теплушек. Вот на подножку первой теплушки я и вскочил.
Часовые, кстати, на грузовых площадках были, причём двое точно видели, как я запрыгнул на площадку теплушки, с интересом наблюдая мои акробатические трюки. Я добрался до двери теплушки и, откинув щеколду, отодвинул дверь. Внутри было много соломы и восемь коняшек. Забравшись в эту конюшню, я прикрыл дверь и, набив в углу соломы, завалился на неё, подложив под голову мешок. Разворачивать одеяло не стал, тут более-менее тепло. И задремал. Ну а индифферентность охраны меня не удивила: на ближайшей остановке они доложат, кому нужно, и меня возьмут под белы рученьки. Видимо, здесь так, как я, многие путешествуют, опыт у охраны имелся. Ничего, отбрехаюсь.
Вырвал меня из сна близкий выстрел, вроде до этого ещё несколько было, но этот совсем рядом треснул. Дёрнувшись, я сел и прислушался. Мы стояли, это без сомнений. Где-то недалеко пыхал паром паровоз и раздавались голоса. Даже крики были. Вдруг началась заполошная стрельба, которая быстро стихла. Вообще всё стихло.