Проснулся Борейко, спрыгнул с полки. Поздоровался с Краснушкиным, сел рядом.
– Вы, наверное, Борис Дмитриевич, ждёте от меня новостей, – обратился к нему Краснушкин. – На этот раз сам ничего толком не знаю. Не взыщите. Давно не был в Питере и не видел товарищей. Но не горюйте, думаю, что обойдётся. Буду в Питере – всё разузнаю.
Эшелон медленно приближался к Варшаве. Куда он должен был следовать дальше, никто не знал, даже всезнающий Заяц.
Только что закончились напряжённые лодзинские бои, где русские и немцы понесли большие потери и теперь залечивали раны. Фронт временно стабилизировался на реках Бзуре и Равке. Наступала зима, шёл снег пополам с дождём, ночами уже сильно примораживало. В армии не хватало тёплой одежды. Только строевые части имели валенки и ватники.
Из тыла слали много тёплых вещей, но огромное большинство из них оседало в штабах, а на передовые позиции попадало мало. Это вызывало недовольство солдат и офицеров.
Приближаясь к Варшаве, все побрились, почистились, надели чистые воротнички, надушились. Посмеиваясь над своим генеральским чином, Краснушкин отгладил шинель на генеральской красной подкладке.
– Я так не люблю наших генералов, что для меня титулование «превосходительством» кажется бранью, – усмехнулся он.
– Ты, Иван Павлович, попроси тебя разжаловать в капитаны… посмеивался над свояком Звонарёв. – Как твоя генеральша, не очень-то нос дерёт?
– Катя-то? Вначале ей нравилось новое положение, а потом, когда с неё, как с генеральши, за всё стали брать вдвое дороже, постаралась забыть свой новый титул.
31
В Варшаву прибыли уже затемно. Зуев отправился к коменданту за получением дальнейших приказаний. Дежурил всё тот же Подгузников. Он сильно похудел, осунулся, охрип, но по-прежнему беспрерывно на кого-то кричал, кому-то угрожал, а затем в полном изнеможении садился за стол, пил большими глотками холодный чай и грустно говорил:
– Не жизнь, а каторга! Всюду полный развал, а ты за всех отвечай. Ты откуда? – не узнал комендант Зуева.
Вася почтительно доложил. Подгузников промолчал, выпил несколько глотков холодного чая и проговорил:
– Какого тяжёлого? Того самого, что был под Ломжей, а затем его отправили в Галицию?
– Того самого, Ваше высокоблагородие, – отчеканил Зуев.
– Ты остался таким же молодцом, как был! Хвалю. Воевать можно только с таким богатырём, как ты, то есть Вы. Вы ведь студент-технолог? Постепенно вспоминал Подгузников. – Значит, живы, здоровы, побывали в хороших переделках. Молодчина!
Затем комендант сообщил, что тяжёлый дивизион должен разгружаться и по выгрузке идти в предместье Волю, где и расположиться в казармах гвардейского полка.
Зуев поспешил к эшелону.
Вскоре батареи тяжёлого дивизиона одна за другой потянулись по шумным грязным улицам предместья Варшавы – Праги.
Краснушкин должен был пассажирским поездом выехать в Питер. Борейко оставил в помощь ему Блохина.
Район, отведённый для тяжёлого дивизиона, оказался занятым другими частями, которые на ночь глядя совсем не собирались уходить на другое место. Началась перебранка.
Решено было, что части, занявшие отведённые тяжёлому дивизиону помещения, потеснятся и половину казармы отдадут артиллеристам.
Солдаты вначале ни за что не хотели подчиниться распоряжению об уплотнении. Высокий, плечистый, уже немолодой, с проседью солдат явно верховодил всеми. Он подзуживал солдат не подчиняться распоряжению начальства и не уступать места вновь прибывшим артиллеристам. К нему подошёл Зуев и вдруг кинулся его обнимать.
– Софрон Тимофеевич, Вы ли это? Вот не ожидал встретить!
– А ты кто такой будешь? – удивлённо справился солдат. – Что-то я тебя не припомню!
Вася назвал себя и спросил:
– Может, теперь вспомнили? Правда, десять лет назад я был мальчишкой, а теперь малость подрос, – радостно проговорил он.
– Неужто ты Васятка с Артура? А где Сергей Владимирович? Где Блохин? – в свою очередь спросил солдат.
– Все в нашей геройской батарее. Командует ею сам Борейко, дядя Серёжа – старший офицер, Блохин командует взводом разведки, Заяц – за каптёра. Тебя только не хватает у нас, – радостно отвечал Зуев.
– Вот оно как дело обернулось, где пришлось встретиться! обрадовано проговорил Родионов. – Ребята, к нам подходит самая что ни на есть в русской армии геройская батарея. Там и командир, и все офицеры, и многие солдаты со мной ещё в Артуре горе горевали. Таких нельзя не пустить. Потеснимся маленько да их под крышей устроим, – скомандовал Родионов.
Солдаты без возражения стали располагаться потеснее, чтобы освободить помещение для артиллеристов. Родионов сразу подтянулся, голос у него стал властным, командирским. Он был несказанно рад, что встретился со своими старыми соратниками по Артуру.
Когда подошёл дивизион, Родионов зычным голосом скомандовал «смирно» и отрапортовал Борейко:
– В Ваше распоряжение прибыл!
Борейко сначала внимательно поглядел на Родионова, удивлённо спросил:
– Это ты, Софрон Тимофеевич?
– Так точно я, вашблагородие, извините, Ваше высокоблагородие, заикаясь от волнения, ответил солдат.
Борейко обнял и крепко расцеловал Родионова к великому изумлению стоявших вокруг солдат. Капитан тоже был сильно взволнован этой неожиданной встречей с одним из лучших своих артурских солдат.
– Серёжа, поди сюда! Погляди, кто нас тут встречает, – подозвал он Звонарёва.
Инженер тоже тепло расцеловался с Родионовым, с которым когда-то был под Кинчжоу.
– Значит, нашего артурского полку прибыло! – радостно проговорил Звонарёв.
Устроив людей, Борейко добрался до канцелярии. Здесь его уже ждала пачка пакетов из штаба.
– Позвать ко мне вольноопределяющегося Зуева, – громко приказал капитан.
Васю нашли не сразу.
– Где ты пропадаешь? – набросился на него Борейко. – Быстро собирайся. Тебя направляют на полугодичные курсы артиллерийских прапорщиков в Михайловское артиллерийское училище. Постарайся попасть в поезд вместе с Краснушкиным. Действуй.
Через полчаса Зуев был уже на вокзале. Он отыскал Краснушкина и рассказал ему о своём назначении. Иван Павлович очень обрадовался и они вместе отправились обменивать литер Зуева на проездной билет.
32
Ранним утром Краснушкин с Зуевым прибыли в Петроград.
Стояла поздняя петроградская осень, моросил дождь, по улицам шли укутанные в плащи и тёплые пальто хмурые, озабоченные люди. Война чувствовалась во всём, у лавок стояли длинные очереди, извозчик спросил с Краснушкина непомерно большую плату, жалуясь на дороговизну.
Краснушкину далеко не сразу отворили дверь. В квартире были только женщины и дети и поэтому опасались грабительских налётов. Тем радостнее была встреча, когда Катя убедилась, кто к ним приехал.
Вася поспешил домой. С волнением он подъезжал к дому, из которого так спешно удрал летом после жандармского обыска. Прошло всего пять месяцев, а как всё изменилось за это время! Пять месяцев войны наложили на него свой отпечаток. Вася, повидав не раз смерть в глаза, понял цену жизни и свободы, стал решительнее и твёрже. Сейчас это был уже не робкий юноша, а закалённый в боях солдат.
Взбежав по лестнице к себе, Зуев сперва хотел резко и сильно позвонить у парадной, но, вспомнив, что именно так звонили прибывшие с обыском жандармы, решил не пугать зря своих и осторожно дернул за ручку звонка, чуть звякнувшего за дверью. Тотчас послышался голос Надюши, спрашивающей, кто пришёл.
– Я, Вася! – отозвался Зуев.
– И неправда! – не поверила Надюша. – С войны никого не отпускают до её окончания. Всё это знают и меня Вы не проведёте.
– А ты взгляни в замочную скважину, авось узнаёшь меня, – посоветовал Зуев.
– На лестнице темно и ничего не видно, а дверь открывать я боюсь, отозвалась девочка.
– А ты открой дверь только на цепочку. Меня увидишь, а я зайти в дверь не смогу. Тётя Варя дома? – справился Вася.
– Мама очень устала и спит после работы, мы, дети, одни дома, ответила Надюша и, подумав, рискнула приоткрыть дверь на цепочку.
– И правда, Вася! – удивлённо проговорила она. – Как ты сюда попал? Убежал с войны? Ты дизентир?…
Увидев Васю в военной шинели до пят с белым поясом и шашкой на белой портупее через плечо, Надюшка взввизгнула от восторга и повисла у него на шее, за ней подбежали и две младшие сестры. На шум вышла из спальни Варя.
– Вася! – вскрикнула она в восторге, готовая, как Надюшка, броситься и расцеловать его. – Боже мой, вот радость! Вот неожиданность!
Увидев детей, облепивших Васю, Варя нахмурила брови.
– Не смей прикасаться к детям, глупый мальчишка! – строго сказала она ему. – Ты с дороги можешь занести любую инфекцию. Иди раздеваться в ванную, там помоешься, переоденешься и только тогда я позволю детям подойти к тебе.
Увидев детей, облепивших Васю, Варя нахмурила брови.
– Не смей прикасаться к детям, глупый мальчишка! – строго сказала она ему. – Ты с дороги можешь занести любую инфекцию. Иди раздеваться в ванную, там помоешься, переоденешься и только тогда я позволю детям подойти к тебе.
Когда наконец Вася, помывшись, попытался надеть на себя прежний студенческий костюм, то оказалось, что брюки стали ему коротки и узки, а студенческая куртка не сходилась на груди на добрую ладонь.
– Потолстел я, что ли, на войне от хороших хлебов? – иронически заметил Вася.
– Просто вырос и возмужал, раздался в плечах. Тебе война пока что пошла на пользу, – глядя на него с материнской нежностью, сказала Варя. Ишь какой богатырь выровнялся. Ну, пойдём к Сереже в комнату, буду тебя поить чаем, а ты рассказывай, рассказывай. Всё, всё.
В кармане Васиной шинели лежало письмо от Звонарёва. Вася догадывался, что оно не обрадует Варю. Он вспомнил смущённое, измученное сомнениями лицо Звоеарева, когда тот передавал ему письмо и слова: «Не знаю, посылать ли. Ты посмотри, как там она, если плохо – не отдавай. Может, увижусь в скорости – сам всё скажу». Легко сказать – «посмотри сам»…
Вот он видел – тётя Варя похудела, побледнела, глаза стали ещё больше, под ними залегли голубоватые тени усталости. Конечно, не сладко в тылу, голодно и забот хватает с такой семьёй. Обрадовалась, побежала на кухню, готовит чай.
Чувство любви и преданности наполнило Васино сердце. «Нет, я не огорчу тебя, не прибавлю забот. Подожду с письмом…».
В комнату вошла Варя с подносом, заставленным чашками, а за ней ворвались дети. Привычными движениями Варя расставляла на столе посуду.
– Самое главное, что Вы все живы и здоровы, – проговорила она, поблёскивая влажными глазами. – А всё остальное уже не имеет значения. Ешь, солдат, набирайся сил, отдыхай. Ты надолго домой?
С удовольствием прихлёбывая чай из тонкого домашнего стакана, Вася рассказал о своей командировке на артиллерийские курсы, об их солдатском житье-бытье, о Звонарёве, Борейко, Родионове, Блохине…
Варя молча слушала, сложив на коленях руки с коротко обстриженными ногтями. На столе стыла чашка крепкого чая, о которой Варя забыла…
– Ну, а как Вы здесь, тётя Варя? Какие новости в столице?
– Мы – что, мы в тылу, нам смерть не угрожает. Здоровы – значит, всё хорошо. Трудно немного… Вот, спасибо, Шура Блохина помогает. Из деревни муку привозила, картошку. Ей тоже нелегко, только здоровье и выручает семижильная.
Варя помолчала, будто впервые задумалась над своей нелёгкой жизнью, потом посмотрела на притихших девочек, на Васю, повеселела, глаза её потеплели, сказали будто: «Ничего, проживём, нечего унывать, вон какие Вы у меня славные!».
– Самая главная новость – это Ольгу Борейко освободили. Столько было волнений, ты и представить себе не можешь. Освободили заодно с другими работницами. А могло быть очень скверно, поймай её с поличным. Ведь в корзине с продуктами у неё были листовки. Только успела передать. Молодей всё-таки она! – Варя оживилась, глаза её вновь заблестели. – Бесстрашная, смелая. Не растерялась, на допросах держалась отлично. Ни разу себя не выдала. Сейчас вновь работает, большое дело делает…
Раздался звонок. Девочки с криком «Маня, Маня пришла» кинулись в прихожую. Вася слышал, как после предварительного опроса: «Кто там? Ты, Маня?» – щёлкнул замок и грудной, с лёгкими переливами молодой голос проговорил:
– Девочки, я с дежурства. Подождите, помоюсь, а то нас мама не похвалит…
Встретив вопросительный Васин взгляд, Варя сказала:
– Это длинная история, я тебе потом всё расскажу. А пока прошу – будь очень внимателен. Маня – легко ранимый человек. Она много натерпелась, особенно от Вашего брата, мужчин. Мы с ней вместе сидели в тюрьме, в одной камере. И я ей очень многим обязана… Работает в детской больнице, пока живёт у меня, возится с ребятами. Милая, чудесная девушка, скромная, несмотря на своё нескромное прошлое.
Заслышав в коридоре лёгкие шаги, Вася повернул голову к двери. На пороге показалась высокая стройная девушка в сером, облегавшем фигуру платье. Светло-русые гладкие волосы были собраны на затылке в тяжёлый узел, открыто и смело смотрели большие, чуть скошенные к вискам, серые глаза. Увидев незнакомого мужчину, Маня в нерешительности остановилась.
– Проходи, Маня, и познакомься. Это наш Вася… Неожиданно с фронта приехал.
Вася поднялся навстречу девушке и пожал протянутую ему руку.
– Очень рад, – проговорил он.
Под откровенно восторженным взглядом молодого человека Маня потупилась. Длинные светлые ресницы легли на вспыхнувшие ярким румянцем щёки. Но девушка быстро справилась со своим смущением и, подняв на Васю спокойные глаза, с достоинством сказала:
– Я тоже. – Повернувшись к Варе, добавила: – Я принесла кое-что из продуктов, посмотрите, Варвара Васильевна.
– Попей чаю, Маня, потом посмотрим.
– Нет, спасибо. Я позавтракала в больнице. Я лучше пойду, а Вы поговорите…
Девушка вышла. Вася сидел за столом, помешивая ложечкой в стакане и всеми силами старался не выдать вдруг охватившего его волнения. Он продолжал разговаривать с Варей, слушать её, отвечать на вопросы, но всё его внутреннее внимание было приковано к тому, что делалось за дверью этой комнаты. Вот простучали каблучки по коридору, вот тихий голос позвал: «Надюша»! Он почувствовал, как постепенно, непонятно почему, грудь его наполняет ликование, чувство светлой радости и счастья. Он вдруг со всей полнотой и отчётливостью понял, что он дома, сидит за столом, знакомым с детства, пьют чай из любимого стакана, перед ним сидит тётя Варя, милая, родная тётя Варя… «Как всё это хорошо, как чудесно всё вокруг! – сказал себе Вася. – И как я счастлив! А почему мне вдруг стало так хорошо? Неужели всё это оттого, что я заглянул в серьёзные, смелые серые глаза? Неужели оттого, что я слышу её голос, её шаги, мне хочется смеяться, громко говорить, дурачиться? Что это? Разве может быть так, сразу?… Не знаю и знать не хочу, – ответил сам себе Вася. – Пусть будет так, как есть…».
33
Высокий, подтянутый, с хорошей выправкой, Зуев привлёк внимание начальства училища. Большое впечатление произвели его два солдатских креста. Васю назначили старшим в отделении и заместителем фельдфебеля батареи. Через месяц-два он должен был сам стать фельдфебелем. Но в отпуск его пока что не пускали.
– Я полгода пробыл на войне, участвовал в десятке сражений, отличился. А тут быть рядом с домом и не видеться с родными, – возмущался Вася.
Он несколько раз звонил по телефону Звонарёвым, надеясь услышать Манин голос. Но напрасно: подходила или Надя, или Варя. Вася тосковал. Он не мог забыть девушку, которая так неожиданно вошла в его жизнь. Не только не мог, но и не хотел забывать. Больше того, он всё время думал о ней, вспоминая то внимательный, искоса брошенный на него взгляд её серых глаз, то грудной, с переливами смех, то её полные, в красивом изгибе, чувственные губы. Болью в сердце отдавалась мысль о её прошлом. Нет, не ревность, не горечь и обида, а огромная жалость к ней горячей волной заливала грудь, перехватывала дыхание. Ему хотелось обнять её, приголубить, доказать, что он не такой, как те, другие. Он любит её… Да, да, любит! Он понял это сразу, как только увидел её. А сейчас и подавно он погибает от тоски, от желания видеть её. Иногда Васе казалось, что стоит ему выйти на улицу, как он увидит её. Она где-нибудь стоит рядом и ждёт его. Ведь не может же она не чувствовать, как он зовёт её, как умоляет прийти. В такие минуты ему хотелось бросить всё, бежать из училища, хоть на край света, только бы видеть её.
Однажды, не выдержав, Вася позвонил по телефону, решив заранее умолять тётю Варю позвать Маню.
– Кого Вам угодно? – услышал он знакомый голос, от которого у него упало сердце. Он сразу забыл все слова, которые приготовил сказать. А тут ещё дежурный торчит, что скажешь при нём?
– Маня, – срывающимся от волнения голосом проговорил он, – это я, Вася.
Теперь на том конце провода наступило томительное молчание. И затем робкое:
– Я слушаю Вас…
– Манечка, я всё время думаю о Вас… Я просто с ума схожу. Я хочу Вас видеть…
Молчание.
– Мария, почему Вы молчите? Вам неприятно слушать меня? Я не то говорю? Ну скажите что-нибудь, ради бога!
– Я тоже думаю о Вас…
– Правда, Мария? Неужели это правда? – закричал Вася громовым голосом. – Умоляю Вас – придите хоть на минутку. Нас не пускают из училища, а я умру, если не увижу Вас.
И снова молчание. «Боже мой, что я говорю, я же испугаю её, она бросит трубку. Надо говорить что-то другое, нельзя так сразу. Вот она молчит. А как говорить другое?».
– Вы обиделись на меня, Маня? Ну, не молчите же…
Вася ошалело посмотрел вокруг, махнул рукой и вновь закричал в трубку:
– Вы слышите меня, Мария?