__________
…Река со стоявшей на якоре яхтой, которая лениво разворачивалась на волнах отлива, погрузилась во мрак. Шла четвертая ночь после обернувшегося драмой прибытия капитана Бессребреника и его молодой супруги в Индию.
Было около десяти часов. Боцман лежал в темноте на своей койке у приоткрытой двери каюты, размышляя о затянувшемся отсутствии капитана и ото всего сердца проклиная свое бессилие, как вдруг услышал тихую поступь босых ног и чье-то прерывистое дыхание. Приподнявшись, он вместо того, чтобы спросить: "Кто идет?" - сказал по-провансальски:
- Кесако? - что означало примерно то же самое.
И услышал в ответ тихий шепот:
- Френд!
Введенный в обман английской речью, боцман скаламбурил:
- Э, приятель, мое имя вовсе не Фред, а Мариус! Слысис? Мариус!..
- Т-с-с! Тихо!..
- Знаешь, браток, я секретов не люблю!..
- Включи свет, пожалуйста!
- В сем дело, сорт побери?! - возмутился Мариус, но кнопку нажал. Каюту залил яркий белый свет.
Хотя боцман и славился своей провансальской выдержкой, но вид стоявшего перед ним в одной набедренной повязке индуса, с которого ручьями стекала вода, ошарашил его. Тот же слепо хлопал глазами, как попавшая на солнце сова.
Бродяга Мариус, немало повидавший за двадцать пять лет своей службы и на море, и на суше, мог с любым поговорить, на каком бы языке тот ни изъяснялся.
- Откуда, сорт тебя подери, ты взялся? - спросил он на невообразимом, но вполне понятном английском.
Индус молча ткнул своим сухим и черным как смоль пальцем в сторону реки.
- Нисего себе, прогулоску соверсил! - молвил Мариус. - Кто же ты?
- Искренний и преданный друг…
- А, из тех, кого сють не слопали кокодрилы?
- Да.
- И сто тебе нузно?
- Как можно быстрее поговорить с женой сахиба… капитана Бессребреника…
- Но, приятель, сейсас не осень подходясее для визитов время.
- Пойми, я не явился бы сюда, рискуя погибнуть в пасти гавиала или от английской пули, не будь в том особой необходимости.
- Я не против… Но мадам, возможно, спит… Придется разбудить горнисную, пусть узнает.
- Жена сахиба не спит. Сердце ее разрывается от горя. Она оплакивает того, кого любит… Пойдем же! Мои слова утешат ее… Пошли! - решительно заявил индус.
Провансалец погасил свет и в сопровождении индуса бесшумно направился к корме, где размещалась хозяйская каюта. Так как выставить караул у жилых помещений судна англичане все же постеснялись, их никто не заметил.
Подойдя к каюте миссис Клавдии, боцман тихо спросил по-французски:
- Мадам, вы меня слысите? Это я, Мариус.
- Да, друг мой, что случилось?
- Здесь один индус… Из тех, кого мы тогда спасли… Он хочет сообщить о капитане.
Молодая женщина радостно воскликнула:
- Входите же скорее, Мариус! Ведите его!
Открыв дверь, боцман разглядел, несмотря на мрак, супругу капитана, спешившую им навстречу. Оставив на всякий случай провансальца снаружи, она провела индуса в салон, опустила ставни и драпировки и, удостоверившись, что не осталось ни единой щелочки, включила свет.
Лицо этой прелестной женщины побледнело, под глазами залегли темные тени. Но и теперь на нее нельзя было смотреть без восхищения.
Сраженный красотой, индус почтительно поклонился и опустился на колени. Он не пытался скрыть своих чувств. Взгляд его сверкающих глаз стал мягок, выражение лица уже не было столь свирепым, а гортанный голос приобрел чуть ли не нежное звучание.
- Я раб твой, о женщина, обликом своим подобная рожденной в цветке лотоса богине Шри! И ты не только прекрасна, но и отважна, а рука твоя тверда и сильна, словно длань бога войны Сканды - сына всемогущего Шивы.
Индиец взирал на нее со страстным благоговением фанатика, готового на все ради своего кумира.
- Мы всегда рады видеть тебя, друг мой, - проговорила Клавдия. - Но ты ведь пришел не просто так, а с какой-то вестью?
- Да, конечно. Дело в следующем: англичане обвиняют твоего мужа в том, что он спас нас и будто бы подстрекает индусов к бунту…
- Какая низость!
О, это отъявленные мерзавцы! Но ты ничего не бойся. Десять тысяч индусов дали клятву, что освободят его. А завтра нас будет уже сто тысяч. И если понадобится, то поднимется вся Индия, чтобы только вырвать капитана из тюрьмы и вернуть тебе, его нежной супруге!
- Но и англичане не станут сидеть сложа руки!
- Не волнуйся! Мы обещали богине Кали, что наш благодетель, жив и невредим, будет на свободе - и не позже чем через три ночи!
- Да сбудутся твои слова, отважный пандит!
- Я не удостоен чести быть пандитом, посвященным в сокровенные тайны, я простой факир. Пандиты - наш разум, мы же - руки. Они приказывают, мы выполняем. На всей земле не найти правителей, которым бы так повиновались, как им!.. Помни же, что бы ни случилось, что бы ни говорили тебе, ничему не верь и ничего не бойся. Даже если услышишь, что капитан Бессребреник болен… что он умер… Даже если сама увидишь его остановившиеся глаза, бездыханные губы, холодное и окоченевшее тело… Никогда не думай о смерти и не сомневайся в том, что он жив.
- Ты пугаешь меня!
- Еще раз повторяю, ничего не бойся. И пусть сердце твое всегда будет преисполнено надеждой, даже если она и покажется тебе беспочвенной. А без этого нам не спасти капитана.
- Я поступлю так, как ты сказал, - твердо произнесла бесстрашная американка.
- А теперь мне пора, - сказал факир. - Напиши мужу несколько нежных слов, ведь он больше всего страдает от разлуки с тобой. Он вне себя будет от радости, когда завтра утром получит записку.
Миссис Клавдию глубоко тронула такая забота о них обоих. Сев за письменный стол, она написала короткую, в несколько строк, трогательную записку и вручила факиру.
Тот почтительно принял ее, свернул в трубочку, отвинтил навершие рукоятки кинжала, висевшего на запястье левой руки, вложил послание в открывшуюся полость и затем привел рукоятку в прежний вид.
- Прощай, госпожа, я ухожу! - промолвил индус и, не дожидаясь ответа, покинул каюту.
- Будь осторознее! Похозе, эти сельмецы в красных мундирах сто-то подозревают, - предостерег его Мариус, все это время стоявший на страже.
Факир пожал плечами.
- Англичане мне не страшны… Они для меня то же, что нечистые свиньи!
- Спасибо, приятель, и счастливого пути! - сказал Мариус.
Пожав ему руку, факир пробрался к борту и исчез в ночи - да так ловко, что даже не было слышно всплеска воды.
- Ух ты, сорт, ну и лапа! - произнес Мариус, потирая свою огромную ручищу после пожатия этого тщедушного на вид человека. - Лихой парень, англисанам не легко будет таких одолеть!
- Кто там? - вдруг раздался грозный оклик часового, и вслед за вспышкой грянул выстрел. Но цели своей он не достиг, о чем свидетельствовала беспорядочная пальба, которую тотчас открыли английские солдаты.
ГЛАВА 8
Заместитель председателя верховного суда. - В тюрьме. - Бессребреник в цепях. - Письмо от миссис Клавдии. - Нежность. - В театре "Сан-Суси". - Задушенный. - Калькутта в страхе. - Ужасные угрозы. - Пятьсот заложников. - Смерть капитана Бессребреника.
Судя по всему, индусы были полны решимости довести борьбу за освобождение капитана Бессребреника до победного конца. Однако и английское правосудие сдаваться не собиралось.
Обязанности трагически погибшего председателя верховного суда Тейлора взял на себя его заместитель Арчибальд Нортон. Он, как и его предшественник, отличался высоким профессионализмом, обладал обостренным чувством собственного достоинства, не боялся угроз и с презрением относился к смерти.
Едва он занял новый пост, как получил от пандитов такой же точно ультиматум, какой был отвергнут судьей Тейлором, и в той же самой форме. Несомненно, служба слежки и информации действовала у них безупречно!
Судья Нортон, настроенный по-боевому, приказал в ответ выставить в своей гостиной записку, кинжал и шарф, обнаруженные утром у изголовья его кровати, и со смехом, словно некие забавные вещицы, показывал их слугам. Чтобы лишний раз продемонстрировать таинственным и грозным противникам, что не боится их, он распорядился перевести Бессребреника в карцер и заковать.
Узника приковали к стене каземата сразу двумя цепями: одна шла к железному кольцу на ноге, другая - к стальному поясу. Ходить по камере было нельзя: длины цепей - около четырех метров - едва хватало на пару шагов. Бессребреник отнесся к варварской акции с деланным безразличием. Но в душе у него все кипело, он люто ненавидел своих обидчиков и твердо решил отомстить им.
Сидя в полумраке, так как свет в карцер проникал лишь через узкое зарешеченное окошко, он и не подозревал, какой радостный сюрприз ожидает его. А между тем не прошло и двух часов после водворения пленника сюда, как дверь отворилась и вошли тюремщик-европеец и слуга-индус с чашкой риса и мясом, уже нарезанным на мелкие куски, - с тем чтобы заключенный мог обойтись одной деревянной ложкой. По знаку тюремщика, строившего из себя важного белого господина и не допускавшего и мысли о том, что смог бы и сам принести все это, слуга положил еду на пол, после чего оба, как всегда не сказав ни слова, удалились.
Оставшись один, Бессребреник уселся поудобнее, поджав под себя ноги, как это делают не только на Востоке, но и в Европе - правда, в последнем случае лишь портные. Стараясь не обращать внимания на стеснявшие его движения цепи и успокаивая себя тем, что на войне как на войне, он зачерпнул ложкой рис, аппетитный на вид и приготовленный, в чем тотчас убедился, довольно вкусно, и, как человек, которому некуда спешить, стал есть чинно и не спеша, пытаясь продлить удовольствие.
Внезапно ложка наткнулась на что-то. Капитан, прервав пиршество, запустил в приправленный острым соусом рис пальцы и с удивлением извлек оттуда кусок бамбука - небольшую, размером с сигарету, трубочку.
Для заключенного любая вещь приобретает особое значение, и капитан внимательно осмотрел находку. Один конец у трубочки был залеплен воском, другой заткнут пробкой - тоже из бамбука. В голову пришла дерзкая мысль: а вдруг там письмо со словами ободрения или план побега? Безумная надежда овладела всем его существом. Бежать, бежать отсюда - из карцера, от этих оков!
Ножа у него не было, но имелись зубы. Он расщепил ими бамбук и вытащил аккуратно свернутый листок бумаги. Сердце бешено забилось. Трясущимися руками развернул он записку, и на глаза навернулись слезы: то был почерк жены!
Бессребреник быстро пробежал глазами наспех написанные строчки:
"Милый Жорж, мой дорогой, мой любимый супруг! Пишет вам ваша Клавдия. Я нахожусь на яхте. Меня отсюда не выпускают. Я здорова. Обо мне заботятся. Единственное, что заставляет меня страдать, - разлука с вами. Сейчас десять часов. Рядом со мной индус. Из тех, кого мы спасли. Пренебрегая опасностью, он пробрался сюда, чтобы дать мне надежду, а заодно и вернуть меня к жизни, пообещав, что вас освободят. Он сказал, что эта записка дойдет до вас, и я положилась на него. Любимый мой, какие бы сомнения, какое бы отчаяние ни терзали вас, не теряйте надежды! Да-да, надейтесь, несмотря ни на что! Пусть моя вера укрепит ваш дух и смягчит нашу боль.
Не сомневайтесь в моей любви, и скоро мы будем вместе!
Ваша Клавдия".
Затем пленник еще раз, уже неторопливо, перечитал письмо. Перед его глазами стоял обожаемый образ отважной подруги, чья преданность не знала преград. Его милая Клавдия - все та же мужественная и энергичная женщина, добрая и прекрасная, как богиня! Цепи падут, рухнут каменные стены, и сердца двух любящих людей вновь воссоединятся!
Капитан отдался сладким мечтам и в мыслях своих был далеко от этого мрачного застенка.
В то время как Клавдия тосковала по мужу, а тот, в цепях, томился в заточении, пандиты и их помощники факиры действовали весьма активно и не стесняясь в средствах.
В Калькутте, насчитывавшей вместе с пригородами и Хаурой миллион двести тысяч жителей, было много театров. Но самым фешенебельным, рассчитанным на избранных, был все же театр со странным названием "Сан-Суси", куда каждый старался попасть и где высший свет имел свои ложи. В тот вечер там шла пьеса Шекспира, и зал был полон. Присутствовал на представлении и судья Нортон, вместе с многочисленной семьей, восседавшей на видном месте - в первом ряду ложи рядом со сценой.
Первые два акта были сыграны под бурные аплодисменты, на которые англичане не скупятся, когда ставится Шекспир - их гордость и слава. Но третьего акта судье досмотреть не удалось. Только поднялся занавес, как к ним в ложу тихо вошел посыльный из верховного суда в богатой униформе и при оружии. Дождавшись, когда судья оглянется, он почтительно поклонился и протянул письмо.
Судья сердито отложил бинокль, взял конверт и распечатал. Видимо, в нем содержалось нечто важное, потому что он тотчас встал и сказал супруге:
- К сожалению, дорогая, мне придется на пять минут покинуть вас… Начальник полиции просит меня срочно выяснить одну вещь.
- Но будьте осторожны, друг мой!
- Что вы, не волнуйтесь! Я буду здесь, в фойе.
Прикрыв за собой дверь в ложу, судья спросил посыльного:
- С кем должен я встретиться?
- С инспектором местного отделения полиции, ваша честь!
- Хорошо. А ты теперь передай своему начальнику, чтобы ждал моих распоряжений.
Слуга вышел с поклоном, судья же направился к фойе.
Прошло четверть часа, затем полчаса, показавшиеся жене судьи вечностью. Муж сказал, что выйдет минут на пять, а его все нет!
Помня об ужасных угрозах в адрес супруга, она ощущала в сердце своем все растущую тревогу и, наконец, не выдержав, вышла в фойе. Сначала, ослепленная ярким светом, она никого не заметила, но не прошло и нескольких мгновений, как из груди ее вырвался дикий, душераздирающий крик. На ковре, упав навзничь, лежал муж - с налитыми кровью глазами, со ртом, искаженным предсмертной судорогой. Вокруг шеи черный шарф, зловещий знак секты душителей. Потолок закружился, дыхание перехватило, и она, пошатнувшись, рухнула рядом с неподвижным телом.
Крик достиг зрительного зала. Поднялась паника, представление прекратили. Зрители, полицейские, пожарники, актеры - все ринулись в фойе.
Подоспевший врач, пробившись сквозь толпу, первым делом занялся судьей. Разрезал шарф, скрывавший фиолетовый след на шее. Пощупал пульс, послушал сердце. Никаких признаков жизни! Но он не сдавался: попытался пустить кровь, сделать искусственное дыхание. Однако безрезультатно: судья Нортон мертв!
Чтобы все знали, чьих рук это новое преступление, к стене, над головой покойного, опять была прикреплена кинжалом точно такая же записка, что и в прошлый раз.
"К смерти приговорен пандитами. Убит мною. Берар".
Из ближайшей больницы принесли двое носилок. На одни положили тело судьи, на другие - несчастную вдову, издававшую в беспамятстве короткие бессмысленные восклицания.
Весть о третьем убийстве молниеносно облетела весь город. Журналисты, падкие до сенсаций, спешили к телефону, чтобы первыми сообщить новость. Столица Британской Индии бурлила. Из уст в уста передавались новости, одна тревожнее другой. Англичане возмущались: таинственный и грозный орган судит и приговаривает к смерти высших сановников империи, а власти бездействуют!
В ту же ночь пятьсот самых известных и уважаемых жителей Калькутты - представители военной, административной и судебной аристократии, крупные торговцы, финансисты и промышленники - получили послание, повергнувшее их в ужас, хотя некоторые и пытались поначалу представить его как злую шутку. В нем говорилось:
"Мы, избранные от пяти каст, собравшись вместе, заявляем, что капитан Бессребреник ни в чем не повинен. Он незнаком ни с пандитами, ни с факирами, ни с кем-либо еще из местных жителей. Клянемся в этом на крови!
Во имя высшей справедливости мы требовали его освобождения. Нам отказали. И тогда мы жестоко покарали лиц, повинных в этой несправедливости.
Он будет освобожден, ибо такова наша воля!
Однако жизнь капитана Бессребреника находится в опасности, так как судьи, которым никак не удается собрать улики против узника, способны устранить его в стремлении скрыть свой позор.
Мы требуем, чтобы ему была дарована жизнь, и он будет жить!
Гарантия его жизни - вы, наши заложники.
Если он погибнет, погибнете и вы. Это наше решение, и ничто не спасет вас.
Ваши дома, заводы, магазины и склады будут уничтожены.
И в довершение на город будет напущена чума, ибо так решили всемогущие, требуя справедливости.
Трепещите и повинуйтесь!"
На каждом послании, там, где обычно ставится печать, были изображены четыре ладони, а между ними - лотос.
Положение заложников было незавидным. Авторы грозного предупреждения уже доказали, что без колебаний карают самых влиятельных лиц и при выполнении своих решений не останавливаются ни перед чем. Никто не знал, что это за люди, обладающие подобным могуществом, кто их сообщники, откуда черпают они информацию, и неизвестность лишь усиливала страх.
Заложники понимали, что их судьба отныне связана с судьбой капитана Бессребреника, богатого оригинала-янки. Опасаясь за его жизнь, от которой зависела их собственная, они устраивали совещания для выработки совместных действий, послали телеграмму вице-королю, наслаждавшемуся жизнью в своем царственном дворце, направили ему петицию, содержавшую, как и телеграмма, просьбу об освобождении Бессребреника из тюремного заключения, и даже собрали по подписке огромную сумму в миллион фунтов стерлингов, чтобы умилостивить власти.
О, какую трогательную заботу об узнике проявляли теперь все они, эти до мозга костей эгоисты, утопавшие в богатстве и роскоши! Заложники опасались всего: казни Бессребреника без суда, бесследного исчезновения его из тюрьмы, как это часто случалось с лицами, попавшими в категорию государственных преступников, и даже просто болезни, вплоть до насморка. Как им хотелось, чтобы он поскорее вернулся на яхту и навсегда покинул Индию!