- Отметь абсолютно беспристрастный, лишенный романтики и исключительно научный подход моей ассистентки, - сказал я Лорену, и он улыбнулся.
- К моему великому огорчению на этот раз я чувствую то же самое, - признал он.
- Да вы поумнели, голубчик, - ядовито откликнулась Салли.
* * *
Было уже два часа дня, когда мы добрались до восточного края котловины, откуда нам предстояло начать движение к холмам по компасу, и почти сразу стало ясно, что сегодня нам туда не добраться. Путь оказался трудным, песчаный вельд хватал машины за колеса и превратил нашу поездку в движение чуть не ползком. Много раз грузовики застревали в песке, и их приходилось вытягивать с помощью четырехколесной трансмиссии "лендровера". Каждый такой случай вызывал продолжительные извинения со стороны шофера и экипажа злосчастного грузовика.
Песок поглотил всякий след недавних дождей, но о них говорили свежая зелень, покрывшая колючие кусты и акации, и - еще более выразительно - буйство диких цветов, которые толстым ковром укрыли все поверхности.
Три долгих года засухи их семена и луковицы спали, ожидая пору изобилия, и теперь алые огоньки короля чаки сверкали среди полей незабудок наманква. Звездные лилии, эрики, золотые газании и десятки других цветов создавали царское зрелище и смягчали утомительность нашего черепашьего продвижения.
На каждой вынужденной остановке я оставлял Лорена ругаться и понукать работников и уходил с фотоаппаратом прочь от машин.
Заход солнца застал нас в пятнадцати милях от холмов, и, взобравшись на верхние ветви акации с плоской кроной, под которой мы разбили лагерь, на востоке у горизонта я увидел холмы. Озаренные последними лучами солнца, они казались оранжево-красными. Я сидел на развилке дерева и смотрел на них, пока солнце не зашло и они не слились с темным небом.
Странное чувство охватило меня, когда я смотрел на далекие холмы. Ожидание загадочной судьбы заполнило душу вялой истомой и меланхолией, вселило беспокойство и неуверенность.
Когда я спустился, Лорен один сидел у костра, глядя на пламя. Он пил виски.
- Где Салли? - спросил я.
- Пошла спать. В дурном настроении. Мы спорили о кровавом спорте и избиении черных. - Лорен взглянул на палатку, которая светилась изнутри.
Мы с Лореном ели жареную печень сернобыка, запивая теплым красным капским вином, а от костра слуг доносилось пение. Поев, мы какое-то время сидели молча, потом прикончили вино.
- Устал, - сказал наконец Лорен и поднялся. - Пойду позвоню Ларкину. Обещал связываться с ним каждый второй вечер. До завтра, Бен.
Я смотрел, как он идет к "лендроверу" и включает рацию. Сквозь шорохи и треск атмосферного электричества донесся пьяный голос Ларкина. Несколько минут, пока Лорен разговаривал, я прислушивался. Потом тоже встал и ушел от лагерного костра.
В темноте беспокойство и неуверенность вернулись. Туши сернобыков привлекли к лагерю стаю гиен, и из колючих зарослей долетал их хохот и визг. Поэтому далеко от лагеря я не отходил. Я подошел к палатке Салли, испытывая удовольствие от ее близости, потом пошел к костру слуг, беззвучно ступая по мягкому песку. Когда я подошел, говорил старик-подносчик. Остальные, сидя на корточках у низко горящего костра, внимательно слушали. Я ясно слышал его слова, и они пробудили мою память. Холодок пробежал по спине, призрачные пальцы коснулись рук и шеи, волосы встали дыбом.
- Зло на земле и в умах людей должно быть уничтожено навсегда.
Эти самые слова я слышал от Тимоти Магебы. Слова были те же, язык другой. Я зачарованно смотрел на источенные временем черты старого матабеле. Он как будто почувствовал мой взгляд, повернул голову и увидел меня.
И снова заговорил, предупреждая остальных: "Осторожнее, тут Паук". Они прозвали меня Пауком из-за маленького тела и длинных конечностей. Его слова как будто освободили слуг от заклятия, они зашевелились, закашляли, поглядывая на меня. Я повернулся и отошел, но слова старика матабеле продолжали звучать в памяти, усиливая беспокойство.
В палатке Салли было темно, у Лорена тоже. Я пошел к себе и долго лежал без сна, слушая лай гиен и гадая, что принесет завтра. Одно было несомненно: к полудню мы узнаем, природное или искусственное происхождение имеют линии на фотографии. С этой мыслью я наконец заснул.
На следующее утро в десять часов с переднего сиденья "лендровера" стали видны холмы. Над самыми высокими акациями, занимая весь горизонт, показались оранжево-красные вершины, высокие - прямо перед нами и уменьшающиеся - по сторонам.
Я вел машину, а Лорен, сверяясь с картой и фотографией, направлял меня к самому высокому месту. Мы увидели на фоне неба группу гигантских канделябров - деревья эуфорбии; эта группа хорошо просматривалась на фотографии.
Холмы достигали в высоту двухсот - двухсот пятидесяти футов, их обращенные к нам склоны, изборожденные складками, разрушенные ветром и дождями, восходили к вершинам почти отвесно. Позже я установил, что они сложены из разновидности затвердевшего песчаника, пропитанного минеральными окислами. Под крутыми откосами поднималась небольшая роща высоких деревьев; было ясно, что эти гиганты питаются из какого-то подземного источника. Их обнаженные корни змеясь ползли по склонам, как разъяренные питоны, а густая темно-зеленая листва представляла приятное разнообразие после тусклой зелени колючих кустарников и акаций. Полоска непосредственно перед холмами, примерно в полмили шириной, была относительно ровной и заросла редким кустарником и выгоревшей травой.
В тишине, которая становилась все более напряженной, я вел "лендровер" через кусты к холмам. Мы все ближе подъезжали к высоким красным утесам, и вот уже пришлось закидывать голову, чтобы увидеть их вершины.
Наконец Салли нарушила молчание, выразив общее разочарование и огорчение.
- Мы должны были бы уже находиться внутри большой главной стены, если она существует.
Мы затормозили у подножия утесов и выбрались из машины, подавленные, не глядя друг другу в глаза. Ни следа города, ни единого обтесанного камня, ни одного холмика, который можно было бы принять за след стены или здания. Девственный африканский буш, где не ступала нога человека.
- Вы уверены, что это то самое место? - спросила Салли, но мы не ответили. Подъехали и остановились грузовики. Слуги выбирались небольшими группами, поглядывая на холмы и переговариваясь приглушенными голосами.
- Ну ладно, - сказал Лорен - пока они устраивают лагерь, осмотрим местность. Я пойду вдоль холмов сюда, а вы вдвоем - в другую сторону. И, Бен, возьми с собой мой дробовик.
Мы пробирались вдоль подножия холмов, среди молчаливых деревьев. Один раз мы вспугнули на высоких ветвях небольшую группу зеленых мартышек, и они с негодующими криками убежали по вершинам. Их ужимки не вызвали улыбки ни у меня, ни у Салли. Временами мы останавливались и осматривались, но в наших усилиях было мало энтузиазма и надежды. В трех-четырех милях от лагеря мы остановились отдохнуть и сели на большой камень, упавший со склона.
- Плакать хочется, - сказала Салли.
- Я понимаю. Мне тоже.
- Но фотография! Черт возьми, на ней ведь явно что-то видно. Как ты думаешь, это не розыгрыш?
- Нет, - я покачал головой. - Ло так не поступил бы. Он не меньше нашего хочет отыскать город.
- Тогда откуда фотография?
- Не знаю. Очевидно, какая-то оптическая иллюзия, например, тень от утесов или облаков.
- Но ведь там рисунок, - возразила Салли. - Геометрический и симметричный.
- Свет может сыграть любую шутку, Сал, - сказал я. - Вспомни, фотография сделана в шесть вечера, почти на закате. Низкое солнце против облаков - можно получить почти любой эффект.
- Это самое большое разочарование в моей жизни. - Похоже, Салли действительно готова была расплакаться. Я смущенно подошел к ней и обнял за плечи.
- Прости, - сказал я. Она подняла лицо и подставила его для поцелуя.
- Уф, - сказала она наконец, - доктор Кейзин, вы несдержанны!
- Ты пока еще ничего не видела.
- Я видела достаточно. - Она мягко оторвалась от меня. - Пойдем, Бен. Вернемся в лагерь, подальше от холмов. Может, там есть что-нибудь.
Мы медленно брели по жаре. Тут было множество цветов. Я заметил пчел, которые торопливо заползали в цветки, их задние лапки пожелтели от пыльцы. Недавние дожди промыли целую рытвину, хотя никаких других следов присутствия влаги не осталось. Я забрался в рытвину и осмотрел обнажившиеся слои камня и почвы. На глубине в три фута от поверхности булыжники были закруглены и обточены водой.
- Хорошая догадка, Сал! - Я подобрал несколько булыжников и увидел в полусформировавшемся песчанике двустворчатую раковину моллюска. - Это доказывает некоторые положения нашей теории. Когда-то здесь было дно озера.
Салли, оживившись, спустилась ко мне.
- Что это?
- Разновидность Unionidae, пресноводный африканский моллюск.
- Я бы хотела найти что-нибудь более интересное, - сказала Салли и уронила древнюю раковину на песок.
- Да, - согласился я и выбрался из рытвины.
Единственное мое оправдание в том, что мою способность рассуждать затуманивали сильное разочарование и недавняя близость с Салли. Обычно я не обращаюсь с научными образцами так бесцеремонно. И никогда не пропускаю сразу четыре подсказки за час. Мы пошли дальше, не оглядываясь.
Лагерь уже был обустроен и исправно действовал, когда мы с Салли, пыльные и потные, притащились и сели завтракать консервированной ветчиной и виндхукским пивом.
- Нашли что-нибудь? - спросил Лорен, и мы одновременно помотали головами и поднесли к губам пивные кружки.
- Теплое! - с отвращением сказала Салли, отхлебнув.
- Повар включил холодильник. К вечеру будет холодное.
Мы ели молча. Наконец Лорен заговорил:
- Пока вас не было, я вызвал по радио Ларкина. Завтра он пришлет вертолет. Поищем еще раз с воздуха. Это раз и навсегда решит вопрос. Если тут делать нечего, я на нем улечу. В Йоханнесбурге назревают события, а в вертолете, к сожалению, только одно пассажирское место. Вам придется возвращаться на машинах.
Тут прибыла делегация во главе с Джозефом. Нам сообщили, что какой-то глупец оставил открытыми втулки всех четырех цистерн с водой. Теперь до конца пути у нас на семнадцать человек тридцать пять галлонов воды.
- Поэтому, - с очевидным удовольствием закончил Джозеф, - завтра утром нам нужно выехать и вернуться к ближайшему источнику воды на дороге в Маун.
Прозвучало несколько грозных замечаний по поводу этого нового неприкрытого саботажа, но никто из нас не мог сердиться по-настоящему.
- Ладно, Джозеф, - с покорностью согласился Лорен. - Завтра утром свертываем лагерь. Выедем до ленча.
Отношения нанимателей и нанимаемых немедленно улучшились. Я даже заметил несколько улыбок и услышал смех у кухонного костра.
- Не знаю, что вы двое собираетесь делать сегодня после обеда, - с этими словами Лорен закурил сигару, - но я заметил след слона, когда проводил утреннюю разведку. Возьму "лендровер" и подносчиков ружей. Не беспокойтесь, если к ночи мы не явимся: может, придется далеко идти по следу.
Салли подняла голову; на мгновение мне показалось, что она опять собирается высказаться по поводу кровавого спорта, но она только нахмурилась и занялась ветчиной. Я смотрел, как "лендровер" исчезает за поворотом утесов, потом предложил Салли:
- Хочу найти тропу на вершину. Пойдешь со мной?
- Нет уж, Бен, - ответила она. - Хочу порисовать.
Изо всех сил скрывая разочарование, я пошел вдоль подножия холмов и через полмили нашел тропу, ведущую в ущелье. Это ущелье поднималось по склону и сплошь заросло кустарником.
Подъем оказался крутым, солнце жгло спину и, отражаясь от скал, било прямо в лицо. Из трещин и щелей в камне за моими усилиями с живым интересом следила целая армия маленьких пушистых скальных кроликов. Сорок минут спустя, исцарапав руки о колючки, я поднялся на вершину. Моя рубашка насквозь промокла от пота.
На краю обрыва, в тени гигантской эуфорбии, я нашел хороший наблюдательный пункт и принялся с помощью бинокля выискивать хоть какие-нибудь признаки руин. Колючий кустарник у подножия холмов рос не густо, травы почти не было, и сразу стало ясно, что внизу нет ни следа человеческого пребывания или обработки почвы. Я, в сущности уже и не надеясь на удачу, тем не менее почувствовал разочарование. Справившись с ним, я направил бинокль на лагерь. Банту рубил дрова, и некоторое время я забавлялся, следя за ударами топора и слушая звук, доносившийся несколько секунд спустя. Потом в стороне от лагеря, на краю рощи, я заметил яркую розовую блузку Салли. Она, очевидно, отказалась от всякой надежды на большое открытие и - рассудительная девочка - решила извлечь из экспедиции максимум возможного. Я долго смотрел на нее, пытаясь решить, как продолжить кампанию, чтобы сделать эту девушку своей навсегда. Я провел с ней одну ночь и не настолько наивен, чтобы счесть это проявлением неумирающей страсти со стороны высокообразованной, очень умной современной барышни. Она ангел, но я совершенно уверен, что до того, как доктор Бен с его сияющими глазами оказался в ее постели, она играла в те же игры и с другими мужчинами. Весьма вероятно, что ее привлек мой ум, а не тело, что здесь сыграла свою роль жалость и, возможно, некое извращенное любопытство. Однако я был уверен и в том, что этот опыт не принес ей разочарования и мне нужно только постараться превратить уважение и жалость в более глубокое и прочное чувство.
Мир и спокойствие охватили меня, когда я сидел на краю крутого обрыва; я начал понимать, что это путешествие дало мне многое. Хотел бы я подольше задержаться на этих населенных призраками Кровавых холмах с их загадками и безмолвной красотой.
Краем глаза я уловил движение и медленно повернул голову: в шести футах от меня пил сок из цветка дикого алоэ нектарник, "птица солнца", его металлически-зеленая головка блестела, когда он погружал длинный изогнутый клюв в ярко-алый цветок. Я залюбовался им, а когда он, быстро взмахнув крыльями, улетел, испытал чувство утраты. Сожаление становилось все сильнее, я забеспокоился - где-то, на самом пороге сознания, что-то таилось, я только не мог понять, что именно. Я чувствовал лишь, что вот оно, рядом. Еще секунда, и я пойму, что это.
Но тут мое внимание привлекли два тяжелых удара. Полуденную тишину нарушили ружейные выстрелы. Я сидел, прислушиваясь. Секунд через тридцать грянул новый выстрел, и еще. Лорен нашел своего слона.
Я направил бинокль на Салли. Она тоже услышала, встала и смотрела в кусты. Встал и я - беспокойство вернулось - и начал спускаться в ущелье. Избавиться от этого ощущения не удавалось. Наоборот, оно становилось все сильнее. В этом было что-то странное и необъяснимое.
- Мы с вами счастливчики, друг мой, - сказал мне однажды Тимоти Магеба. - Мы отмечены духами и можем видеть то, чего не видят другие, слышим то, что для других только тишина.
В ущелье, в тени ветвей, стало прохладнее, но моя рубашка по-прежнему была мокра от пота. По коже у меня побежали мурашки, но не от прохлады. Я заторопился, желая побыстрее добраться до лагеря, до Салли.
Вечером мы ели жареное слоновье сердце, тонко нарезанное и приправленное острым перечным соусом, с картошкой, испеченной в кожуре. Пиво оказалось ледяным, как и обещал Лорен, а сам он был в хорошем настроении. Лорен прекрасно поохотился, и это скрасило ему другие разочарования. Рядом с костром лежало четыре длинных, изогнутых слоновьих бивня.
Когда Лорен старается очаровать кого-нибудь, он неотразим. И хотя вначале Салли пыталась показать свое неодобрение, скоро она поддалась его чарам и радостно засмеялась, когда Лорен произнес тост:
- За никогда не существовавший город и за сокровища, которых мы не нашли.
Я пошел спать слегка подшофе, и мне снились странные сны. Но утром я проснулся с ясной головой, возбужденный, с таким чувством, будто нас ожидает что-то очень хорошее.
Вертолет явился с юга за час до полудня, ориентируясь на столб черного дыма, валившего от промасленных тряпок. Он с шумом опустился рядом с лагерем, подняв целый водоворот пыли и мусора.
Последовал короткий разговор с темноволосым молодым пилотом, потом Лорен сел рядом с ним, и неуклюжий аппарат снова поднялся в воздух и зарыскал вдоль холмов, с каждым разом поднимаясь все выше, пока не превратился в точку на высоком голубом небе. Эти маневры ясно свидетельствовали о неудаче, и мы с Салли скоро утратили к нему интерес и устроились в тени палатки.
- Ну что ж, - сказала она, - вот и все, верно.
Я молча пошел к холодильнику и достал две банки виндхукского пива. Впервые за много дней прославленный мозг Кейзина заработал на полных оборотах.
"Тридцать галлонов воды на двоих означают галлон в день в течение двух недель. Вода? С водой у меня в сознании связано что-то еще. Салли и вода".
На окраине лагеря вертолет снова сел, и Лорен с пилотом подошли к палатке. Лорен покачал головой.
- Ничего. Перекусим и отправимся. Ты уж дома сам все объяснишь.
Я кивнул в знак согласия, во избежание споров не сообщая о своих планах.
- Ну, Бен, извини. Ничего не могу понять. - Лорен делал себе сэндвич из хлеба и холодного мяса сернобыка, смазывая его горчицей. - Что ж, это не последнее разочарование в нашей жизни.
Двадцать минут спустя весь багаж Лорена был уже в вертолете, и, пока пилот заводил мотор, мы попрощались.
- Увидимся в веселом Йо-бурге. Присмотри за моими бивнями.
- Доброго пути, Ло.
- До конца, партнер?
- До конца, Ло.
Он нырнул под вращающийся ротор и сел в пассажирское кресло вертолета. Вертолет поднялся, как толстый шмель, и полетел над вершинами деревьев.
"Шмель? Пчелы? Боже, вот что меня терзало. Пчелы, птицы и обезьяны!"
Я схватил Салли за руку, удивив ее своим возбужденным видом.
- Салли, мы остаемся!
- Что? - Она уставилась на меня.
- Мы кое-что упустили.
- Что именно?
- Птиц и пчел, - сказал я.
- Ах ты старый проныра, - сказала она.
Мы разделили воду на пятнадцать и двадцать галлонов. Это даст слугам половину галлона в день на каждого на два дня - достаточно, чтобы спокойно добраться до воды. У нас с Салли получалось по галлону в день на десять дней. Я оставил себе "лендровер", убедившись, что баки у него полны и есть еще двадцать пять галлонов в канистрах. Оставил радио, палатку, постели; набор инструментов, включая лопату, топор и кирку, веревку, газовые лампы и запасные цилиндры, фонарик с десятком батареек, консервы, дробовик Лорена и полдесятка коробок патронов и, конечно, все наше с Салли личное имущество. Остальное оборудование погрузили на грузовики, и, когда все слуги уже забрались на борт, я отвел в сторону старого матабеле.
- Мой почтенный отец, - заговорил я на синдебеле, - я слышал, ты говорил о великой загадке, которая живет в этих холмах. Прошу тебя, как сын и друг, расскажи мне об этом.
Потребовалось несколько секунд, чтобы он справился с изумлением. Тогда я повторил фразу, услышанную от Тимоти Магебы. Это был тайный код, знак того, что человек посвящен в величайшие тайны. Старик разинул рот. Теперь он не мог не ответить на мой вопрос.