Он никому не хотел ничего говорить, а тут его как прорвало, и он рассказал, что вчера, во время рождественского банкета, на котором присутствовали и Константин Родзаевский, и все его главные соратники, один из них, здорово выпив, стал рассказывать, как пять лет назад "стоял на шухере" и охранял дом на окраине города, где держали заложника. Заложником был талантливый пианист Семён Каспэ, сын еврейского харбинского богача Ёзефа Каспэ, мецената и владельца красивейшего здания в Харбине – гостиницы "Модерн" на Китайской и, между прочим, гражданина Франции. У соратника, когда он об этом рассказывал, налились сжатые кулаки, глаза глядели в одну точку; он был сильно пьян, но рассказывал уверенно; и Сашик поверил, что, если бы "этот жидёнок" снова попался ему в руки, он бы снова резал ему уши, рубил пальцы и посылал бы всё это "его вонючему папаше наложным платежом", а японская полиция, "прикрывая нас, молотила бы какую-нибудь чушь". Сашик счёл этот разговор пьяным бредом, но, когда непьющий Константин подтвердил всё, что рассказал соратник, и обосновал тем, что партии нужны были деньги, Сашик попытался возразить, а Родзаевский просто взбесился и громко кричал, что в белых перчатках не борются, мол, вспомни своего отца. Дошло до того, что Константин стал укорять Сашика тем, что он – "сын героя Белого движения, царского офицера и начальника разведки Верховного", хотя Александр Петрович был заместителем начальника разведки Колчака, но это было не важно. Всё произошло очень неожиданно, и эмоции Родзаевского Сашику показались излишними. "Политика политикой, – подумал он, – а просто так резать людей… – Сашик вспомнил рассказ Тельнова про казаков, – нельзя!" В конце концов Родзаевский договорился до того, что "все, кто не с нами, – те являются прямыми врагами нашей Родины". Сашик врагом себя не ощущал, он не выдержал и ушёл домой.
– Так и назвал – врагом? – сощурившись в дыму, спросил тогда Лапищев.
В голове у Сашика зазвучала какая-то тяжёлая нота, и он, глядя прямо в глаза Лапищеву, промолчал.
– Понятно! Значит, для вас это важно, что не какие-то бандиты или хунхузы, а именно фашисты Константина Родзаевского выкрали и убили Семёна Каспэ! А почему? Он же жид!!! Вполне соответствует программным установкам фашистов!
– А мне, Сергей Петрович, – ответил Сашик, – это всё равно, кто жид, а кто нет! Я дружу со всеми, если это нормальные люди!
– Правильно, я тоже так считаю!
На той встрече Лапищев вдруг рассказал о том, что японцы создали в Маньчжурии две секретные лаборатории: "Отряд 100" и "Отряд 731"; в них на китайцах и арестованных жандармерией коммунистических подпольщиках и просто схваченных на улице людях они проводят опыты по прививке смертельных заразных болезней и после их изучают, и подытожил:
– Родзаевский и его фашисты являются самыми близкими помощниками японских военных, разведки и жандармерии!
После этого он ещё коротко объяснил, что ни одна политическая партия сама денег не производит.
Именно тогда, после пьяных откровений соратника и подтверждения трезвого Родзаевского, Сашик начал думать: а можно ли хорошее дело делать грязными руками убийц талантливых музыкантов любой национальности? За прошедшие после этого две недели он ни с кем из них и даже со своим другом Гогой не встретился.
– Вы точно знаете, что фашистская партия существует на деньги японцев? – спросил он у Лапищева, вспомнив слова отца о том, что если "у них забрать деньги или не платить им, то от партии ничего не останется".
– Точно! – коротко ответил Лапищев, и Сашик ему поверил. Всё же его простота и крепкое рукопожатие подкупали Сашика. После этого он подтвердил, что хочет получить советское гражданство. Лапищев, как и год назад при их знакомстве, предложил ему пока никому об этом не говорить, даже "папаше и мамаше", и только что, неожиданно поменяв тему разговора, спросил: – А как бы ваш папаша отнёсся к этому вашему желанию – принять советское гражданство? Ему об этом ничего не известно? – Он опять завил ногу за ногу и, ссутулясь в прямом китайском резном стуле, стал над коленями разминать папиросу.
– Ему это будет непонятно.
– Могу поверить – он боролся с нами, большевиками, а любимый и единственный сын норовит стать советским гражданином. А мамаша?
– С матушкой проще – она ни с кем не боролась, она из России уехала давно, ещё до семнадцатого года, и просто испугается.
– Да! Ну и тут понять несложно! А как, кстати, поживает ваш иконописец?
– Тельнов?
– Да!
– Кузьма Ильич? Ему бы в Москву, поближе к Тверской, к его любимому университету. Поругивает вас. Не может чего-то простить, всё вспоминает сибирских казаков, как он говорит, – "пострелянных" красными партизанами.
– А вы как относитесь к этим его рассказам?
– Плохо. Я думаю, что люди всё-таки должны жить и радоваться жизни.
– Тут, Александр, я с вами согласен. Люди действительно должны жить и радоваться жизни. Кстати, а как у вас на личном фронте?
Снова перемена темы была неожиданной, и Сашик поднял удивлённые глаза:
– На "личном фронте"? Что это?
– Ну-у! – усмехнулся Лапищев. – Теперь я за вас спокоен. Если бы сейчас вас взялись вербовать японцы, толку от этого всё равно бы не было.
– Почему? – спросил Сашик.
– Вас удивило, что они стали бы вас вербовать или что от этого не было бы толку?
Сашик немного подумал и ответил:
– И то и другое!
– Ну что ж, отвечу и на "то", и на "другое"! – Лапищев смотрел на своего молодого собеседника с хитрой прищуренной улыбкой. – "То"! – значительно произнёс он и поднял палец. – Фашиста, да из такой семьи, не завербовать – грех! Ваша семья слишком авторитетна в Харбине! "Другое"! В этом городе вы как в консервной банке! Совершенно не знаете современного русского языка. Если в СССР вы будете так вскидывать глаза на простые фразы, которые у нас давно уже стали обычными, мои коллеги из контрразведки быстро вами заинтересуются – чужих у нас не любят.
Сегодняшняя беседа проходила как-то странно, и Сашик вытащил из кармана пачку "Жэтана"; крепкий дым толстых французских сигарет быстро перебил запах лапищевских папирос. Ответ Лапищева был ему непонятен.
– "Личный фронт" – это, наверное, личная жизнь? – переспросил он.
Сергей Петрович согласно кивнул и улыбнулся.
– На "личном фронте"? – Сашик повторил вопрос Лапищева. – Крупных событий не происходит. Фронт стоит на месте!
– Может быть, оно и к лучшему. Но это я так, для затравки.
Сергей Петрович сделал последнюю, очень дымную затяжку и вмял остатки папиросы в пепельницу. Сашик уже давно заметил, что его движения часто бывали резкими и даже грубыми. Это напоминало ему манеры рабочих мастеров из железнодорожных мастерских; они были простыми людьми, но в постоянном общении с инженерами, особенно из старых, обладавших хорошими манерами и с образованием, русскими интеллигентами многое перенимали, иногда очень комично. Чувствовалось, что Сергей Петрович провёл своё детство и юность не за гимназической партой или около университетской кафедры, а, вероятнее всего, в рабочей, мастеровой среде. Однако дипломатическая работа оставила свой след – он хорошо говорил, грамотно писал, иногда цитировал известных русских поэтов и писателей, однако окурки своей серой, грубой и сильной рукой растаптывал в пепельнице всмятку и выражения вроде "для затравки" были для него естественными.
– Александр Александрович, я хочу, чтобы вы ответили на один вопрос!.. – опять закурив, сказал он. – Однако, прежде чем ответить, подумайте!
Сашик смотрел на собеседника не отрываясь, ему казалось, что он догадывается, о чём тот его сейчас спросит.
– У вас есть много вариантов, но мы рассмотрим только два! Вы меня внимательно слушаете? Я могу продолжать?
Сашик кивнул.
– Тогда вариант первый – вы выбираете свой жизненный путь, если хотите, остаётесь с фашистами, но тогда мы сейчас расстанемся и будем считать, что вы от нас, а мы от вас свободны, и, если случайно встретимся в городе, можете со мною не здороваться, я не обижусь…
Сашик пошевелился…
– Погодите, Александр, не торопитесь, вы можете ответить сейчас, можете позже, однако выслушайте вариант номер два!
Сашик кивнул.
– Вариант номер два – мы работаем вместе на пользу вашей и моей родины – России. Сейчас она называется Советский Союз. – Лапищев секунду помолчал. – Если нужно время, чтобы обдумать ваше решение, оно у вас есть…
Езда из Фуцзядяня на Пристань получилась долгой и утомительной. Рикша, молодой китаец в войлочной шапке и ватной куртке, бежал хотя и резво, но всё-таки медленно, и Сашик снова успел замерзнуть.
Он сошёл у кондитерской в самом начале Китайской улицы.
"Хорошо, что Лапищев назначает встречи не утром и не вечером, – все места свободны, можно спокойно посидеть и подумать".
В зале кондитерской было всего несколько человек; почти все столики были свободны. Мысль зайти именно в кондитерскую пришла ему в голову по дороге, и не только потому, что на улице стояла стужа с пронизывающим ветром, он был хорошо, добротно одет: крытая шуба и бобровая шапка уберегали от холода и ветра. Выйдя из маленькой китайской гостиницы и перебирая в голове только что закончившийся разговор с Сергеем Петровичем, он понял, что всё, что он сейчас услышал, надо обдумать в тишине и уединении. Дома ему этого сделать не дадут: матушка и Тельнов будут отвлекать разговорами, да и время неурочное – середина дня – по идее он сейчас должен быть на службе, не станешь же, будучи очевидно здоровым, объясняться перед домашними, что в конторе он сказался простывшим и отпросился.
Сашик оглядел зал. В этой кондитерской он ещё ни разу не был. Он хорошо знал Харбин, все приличные места, где можно было провести вечер, хорошо поесть – русского, или китайского, или французского. Знал все кофейни и кондитерские, а об этой, судя по всему недавно открывшейся, не знал.
Зал был высокий, просторный. В центре потолка висела большая изящная электрическая люстра, от неё лился свет, который мягко отражался от окрашенных в цвет кофе с молоком стен. Понизу стены были закрыты полированными чуть выше столов деревянными панелями. Вся мебель – столы, стулья, бар были сделаны из красного дерева. Почти под самым потолком висели, как это ни странно, узкие книжные полки, в которых стояли старые книги.
"Как в библиотеке! Как уютно и как тихо!"
Он огляделся и увидел, что возле громадных зеркальных окон стояли высокие, как в баре, столешницы, а рядом с ними были стулья на высоких ножках. Если сесть на такой стул, то можно, опершись на столешницу локтями, смотреть из тёплого зала на бегущих по морозу закутавшихся людей, у которых не было пяти минут для того, чтобы зайти сюда и отогреться чашкой кофе.
В зале вкусно пахло – мололи, поджаривали зерна и варили кофе тут же.
– Чего изволите? – услышал он тихий голос за спиной и обернулся. Рядом с ним стояла и улыбалась миниатюрная кельнерша в белой наколке на скромно уложенных волосах, в руках она держала большую, обтянутую коричневой кожей книгу меню.
Сашик молча взял его и раскрыл.
– Если вы один, не пожелаете ли присесть к окну? – спросила кельнерша.
"О! – подумал он. – Тут мысли читают!" Он уселся на стул, положил локти на столешницу и посмотрел в окно: "Стужа! Бр-р-р!"
Меню приятно удивило – кроме обычного, довольно богатого выбора кофе, чая и полагающихся в таких заведениях пирожных в меню были холодные и горячие закуски, коньяки, водки и вина, и это несколько озадачило: "А что? С мороза не помешает!"
Через несколько минут перед ним стояла рюмка арманьяка, тарелочка с солеными орешками, чашка кофе и большой кусок наполеона. Ещё через несколько минут, когда тело начало согреваться от пригубленного коньяка, в голову пришла мысль: "А хорошо бы сюда – с Соней. Бьюсь об заклад – она об этом заведении ещё ничего не знает".
Пока он сюда ехал, то по дороге обдумывал только что закончившийся разговор.
С первого дня знакомства с Лапищевым он полагал, что стал советским разведчиком. Его, правда, удивляло, что он ещё не получил ни одного серьёзного задания. На встречах Лапищев рассказывал о жизни в СССР, объяснялся на политические темы, это было интересно, но совсем не интригующе. До знакомства с Родзаевским Сашик горел совершить что-то такое, что в его понимании было бы настоящим поступком настоящего разведчика, однако дальше обсуждения общеполитических вопросов и некоторых ситуаций харбинской городской жизни дело не шло. А когда сорок минут назад он сказал, что принимает второй вариант, Лапищев, как ему показалось, погрустнел и молча выкурил две папиросы подряд.
– Тогда вот какое дело, Александр! – задумчиво отмахивая рукою дым, сказал он. – Наши японские "друзья" сейчас решают одну очень важную для себя задачу.
Сашик напрягся, разговор в такой тональности за год их общения был впервые.
– Им нужны свежие люди. И здесь, и там! Из наших, из русских.
"…Из наших, из русских…" Сашик вспоминал слова Лапище – ва, вытащил из кармана и положил перед собой пачку "Жэтана".
– Месье! – услышал он за спиной. Он обернулся, у спинки его стула стояла та же кельнерша и держала в руках зажжённую спичку.
– Спасибо! – Сашик прикурил и выпил глоток коньяку. "Интересно, а в СССР есть такие кондитерские? Надо спросить!"
Сегодняшний разговор с Лапищевым был не похож на предыдущие.
"…Из наших, из русских…"
Только уже к концу он понял, что весь год их общения Лапищев к нему присматривался, только сейчас до Сашика стал доходить смысл некоторых отрывочных фраз, которые обронил Лапищев в последнем разговоре, а разговор свёлся вот к чему.
– …Им нужны свежие люди, – сказал Сергей Петрович. – И здесь, и там! Из наших, из русских. Дело в том, что полковник Асакуса и его подчинённые усиленно подыскивают среди вас, харбинцев, людей, у которых есть родственники в Хабаровске. Именно в Хабаровске. Опрашивают многих, стараются делать это очень конспиративно, однако попадают и на наших людей.
Когда Сашик услышал финал последней фразы, он удивлённо вскинул глаза.
– Подробности я пока опущу, Александр! Сами понимаете!
Сашик мало что понял, но кивнул.
– Мы пока не знаем, зачем им это надо! – Сергей Петрович окутался клубами дыма, и Сашик стал догадываться, что, скорее всего, они обо всём знают, но, видимо, для него это пока секрет. – Уж очень усиленно они повели этот поиск! Многие семьи харбинцев, как вы знаете, "располовинены" – остались родственники и друзья и в Питере, то есть в Ленинграде, и в Москве, и в Париже, и здесь, на Дальнем Востоке, только по ту сторону Амура. Но им нужен именно Хабаровск.
– А в Хабаровске что?
Сергей Петрович немного помолчал.
– В Хабаровске штаб Дальневосточной армии, новые заводы, новое оборонное строительство! Соображаете?
Сашик кивнул, теперь он начал понимать.
– Вы рассказывали о ваших друзьях и знакомых…
Сашик снова кивнул.
– …так вот, среди ваших знакомых наверняка есть люди или человек, которые очень могут пригодиться японцам.
Сашик смотрел на Лапищева.
– Софья Ларсен! – сказал, как отрубил, Лапищев и впился глазами в Сашика, тот похолодел!
"Зачем? А Соня им зачем?"
– Сама Софья нам ни к чему, – сказал, как будто читал мысли, Лапищев, – и японцам, она, скорее всего, тоже ни к чему. А вот её родная тетка, которая работает секретарём-машинисткой на одной из больших пригородных железнодорожных станций под Хабаровском, им бы очень подошла. И нам тоже.
Сашик смотрел на Лапищева не отрывая глаз и молчал.
– Мы предполагаем, что им нужен или человек, способный кого-то опознать, или человек для организации канала связи, не вызывающий подозрений у нашей контрразведки, а раз она работает на железной дороге, значит, по мысли японцев, она не должна вызывать у НКВД особых подозрений. Пусть даже её близкая родственница, к примеру сказать, мамаша Софьи, живёт в эмиграции! Не все же в этом виноваты, в конце концов!
Говоря это скороговоркой, Лапищев даже покраснел, он забыл про папиросу и обжёгся.
– Фу, чёрт! – Он бросил её и помахал пальцами. – Ну! Теперь понятно?
Сашик окаменело смотрел на него.
– А в чём будет состоять моя задача?
– Ну, слава богу. – Лапищева как будто отпустило, он распрямился и, глядя на Сашика с мягким прищуром, произнёс: – Ваша, Александр, задача – простая. Ваша задача, как человека близкого к её семье, не пропустить, если к ней кто-нибудь обратится с просьбой вспомнить о тётке в Хабаровске! Засечь нам надо этот момент и того человека, который… вы понимаете меня!
В течение наступившей паузы Сашик подумал: "…Японцы могут найти… могут найти кого угодно, могут и Соню… Могут и Соню! Если они найдут Соню… в смысле…"
– Я понял! – неуверенно сказал он.
– Ну вот и хорошо. А о желании вашем по поводу гражданства никому ничего не говорите. И папаше с мамашей тоже! Ни к чему! Это нам может только помешать! Этот вопрос мы с вами решим позже. Да, кстати! – без всякого перехода вдруг сказал Лапищев. – Я хочу подвесить вам одну задачу. На первый взгляд она может показаться несерьёзной, но результаты могут нам очень помочь, поэтому то, что я вам скажу, примите как боевое задание!
Сашик смотрел на часы, занятый своими мыслями, он просидел в кафе уже час. Было ещё светло, и он решил пока никуда не торопиться.
Уже в самом конце разговора, как только Лапищев упомянул Хабаровск, он вспомнил свою позавчерашнюю встречу с Соней, и его обожгло. После кафе "Марс" Сашик проводил её домой, Соня жила недалеко, около кинотеатра "Америкэн", и на автобусе поехал к себе. Настроение испортилось, ему не хотелось объясняться по поводу своих разочарований в фашистах, а кроме того, в автобусе было так холодно, что он моментально забыл, что только что сидел с Соней в тёплом кафе, вместо этого было ощущение, что весь вечер он простоял на морозе.
Тогда он ехал один, сейчас один сидел – и вспоминал и сопоставлял позавчерашний разговор с Соней и сегодняшний с Лапищевым.
"Черт побери! Все всё знают, – думал он. – Только до меня всё доходит последним. А кстати, как она могла получить "весточку", – вспомнил он, – то есть её мать? Из Советского Союза? Переписки-то нет!"
Это было не совсем так, однако японцы старались контролировать всё, что касалось контактов эмигрантов с СССР, по крайней мере так думали все русские, жившие в Харбине.
"Если пришло письмо по почте, даже пусть кружным путём, то японцы наверняка его прочитали. Значит, они могут проследить связь Сониной мамы с сестрой в Хабаровске. И наверное, это то, что они ищут, если верить Лапищеву. Кстати, Лапищев! Он тоже этого ищет, то есть хочет перехватить то, что нужно японцам! Вот это загадка! Или отгадка? Или "зацепка" – как он выражается! Если они её зацепят… – тут мысль Сашика прервалась, – то что я смогу сделать?"
Чем больше он об этом думал, тем яснее понимал, что сам он ничего сделать не сможет.
"А если она уедет в Шанхай? Тогда они возьмутся за мать, и у меня не будет возможности что-то выяснить. Нет, это не подходит. Помочь им уехать вместе? Это потребует денег, да и кто их устроит в Шанхае? Мало ли, что там родственники! Многие хотят уехать, но пока мы все здесь! Да и что я им смогу объяснить, что мне что-то подсказал сотрудник советского консульства?"
Мысль Сашика запнулась.