На сигнальных фалах затрепетали позывные фрегата "Рафаил", следом рявкнула пушка, выражая недовольство флагмана действиями капитана.
На палубе "Рафаила" забегали люди, отдавая шкоты одного борта, перебрасывая паруса на другой.
Широко расставив ноги у грот-мачты, молча следил за движениями подчиненных матросов помощник вахтенного начальника мичман Василий Головнин. Разнос флагмана за дурной маневр он принимал и на свой счет… За полгода совместной службы матросы научились понимать молодого мичмана с полуслова и действовали лихо, стараясь не подвести своего начальника. В отличие от многих офицеров он ни разу не поднял руку на матросов, да и бранился только по делу, как-то добродушно, вроде "Эк ты, увалень неотесанный" или "будто тюфяк размякший"…
В Зунде к русской эскадре присоединились датчане и недавние противники, корабли шведов. Вместе, под флагом Ханыкова, прибыли на рейд порта Доунс. Как положено, после обмена салютами, Ханыков нанес визит адмиралу Адаму Дункану, в распоряжение которого поступила русская эскадра.
Дункан встретил союзников с приветливой улыбкой, за которой явно проглядывала озабоченность англичанина. После обычных церемоний он пригласил Ханыкова к разложенной на столе карте.
- Ваша эскадра пришла как раз вовремя. Я знаю, что вас две недели держали противные ветры в проливах, что поделаешь.
Не зря Ханыкова послали командующим. Он понимал все, что говорил адмирал, и вполне сносно владел английским.
- Ваша цель, - Дункан очертил на карте карандашом круг, - блокировать голландский флот у острова Тексель. Вы знаете, что мы опасаемся соединения их флота с французами. Они мечтают высадить войска на нашем острове. - Дункан криво улыбнулся. Быть может, он вспомнил, как в начале века нидерландский штатгальтер Вильгельм победным маршем прошел по Темзе и овладел английской короной. А может, ему на ум пришло тяжкое поражение у острова Текселя от голландского адмирала Рюйтера…
Исполняя долг, русская эскадра плотным кольцом блокировала голландский флот. Вскоре отличился фрегат "Михаил", пленил в Немецком море и привел к англичанам голландское судно.
В Немецком море начались затяжные, жестокие осенние штормы, которые следовали один за другим и не прекращались целый месяц. Для русских кораблей, привыкших к непродолжительным плаваниям на Балтике, начались суровые испытания. Через неделю-другую на кораблях открылась течь. Сменившиеся с вахты матросы стояли у помп, работающих без перерыва. "Чуть буря - полвахты у помп; все скрипит, все расходится".
Спустя две недели командир "Рафаила" запросился в ремонт, течь одолела-таки; едва задраенные артиллерийские порты черпали воду во время сильной качки.
Головнин одним из первых узнал, что фрегат отправляется на починку к устью реки Медвее.
В тот же день постучал в каюту командира.
- Дозвольте, господин капитан-лейтенант с просьбой, - не торопясь начал мичман. Командир только что спустился со шканцев. Наверху шел проливной дождь, промок до нитки, снял всю одежду до нижней рубашки. Мичмана Головнина он уважал. У него все ладилось, дело знает отменно, решает все самостоятельно и грамотно. Вахту правит исправно, без замечаний. И еще одно подметил командир: свободно на равных общается с англичанами, языком их владеет неплохо.
- Ну, выкладывай, - закуривая трубку, сказал Игнатьев.
- Нынче мы к ремонту назначены, - командир недоуменно поднял брови, - так позвольте мне переписаться на "Пимен".
- Плавать исхотелось?
Головнин, улыбаясь, молча кивнул головой.
- А почему именно на "Пимен"?
- Дружок там мой обретается, мичман Петр Рикорд. Игнатьев пососал затухшую трубку. "После эдаких штормов да непогоды заново в море просится, - подумал командир, - и не рисуется, видать, к морю прикипел. Добрый капитан станет".
- Пожалуй, я не против, сегодня-завтра доложу флагману, благо он собирается в Лондон укатить.
Вице-адмирал Ханыков согласился с мнением командира, и Головнин ступил на палубу семидесятичетырехпушечного линкора "Пимен".
Прежде чем попасть в каюту капитана, он очутился в объятиях мичмана Рикорда. Обычно в море каждая шлюпка у трапа - это целое событие, которое быстро разносится по кораблю, значит или привезли почту, или на борту появилось какое-то новое лицо, а с ним и последние известия с берега.
- Надолго к нам, Василь Михалыч?
- Покуда "Рафаил" в ремонте.
- Так мы скоро домой.
- Сие бабушка надвое сказала, Петр Иваныч, - усмехнулся Головнин, - адмирал нынче в Лондон отправляется, к послу нашему приглашен.
Разместился Головнин в мичманской каюте, вместе с . Рикордом, третье место пустовало. Рикорд представил соседа, мичмана.
- Коростовцев Григорий, мой добрый приятель и вообще компанейский товарищ.
Не успели поделиться последними новостями, а на корабле их всегда уйма, засвистели боцманские дудки. "Пимен" снимался с дрейфа и отправлялся в заданный район. Блокада Текселя продолжалась, а с нею текли и корабельные будни. Верхняя вахта, бодрствующая подвахта, готовая в любой момент прийти на помощь. Корабль крейсирует в заданном квадрате, меняя галсы, сторожит неприятеля. Как только засвистят боцманские дудки "Всех наверх!", значит корабль меняет галс. Матросы разбирают шкоты, брасы, булини , карабкаются по вантам, разбегаются по реям. Перекидывают паруса, при развороте на обратный галс корабль обычно сильно кренится. Матросы на пертах обхватывают реи, прижимаясь к ним.
Обычно Головнин и Рикорд старались стоять вахту в одну смену. Переговаривались, глядя на снующих матросов.
- Аглицкие-то матросики проворнее наших управляются с парусами, - огорчался Головнин.
- Сие верно, Василь Михалыч, да и корабли у них не чета нашим, добротнее. Но глядя на англичан, и наши матросы сноровистее работают, стараются вытянуть свою честь, подтягиваются.
В затишье на море капитан отдыхал, иногда вахтенный начальник из лейтенантов уходил попить чайку. Кто-то из мичманов оставался полновластным хозяином судна. Стоя рядом с рулевым и посматривая на волны за бортом, следил за ветром по вымпелу, не спуская глаз с парусов. Махина - судно, полсотни сажен длиной, тысячу тонн водоизмещением, подчинялось его воле… Но такие моменты выпадали редко. Осенние штормы изо дня в день беспрерывно трепали корабли.
Наступила пора идти зимовать к родным берегам. Но в Лондоне Ханыкова огорчил неожиданным известием посол граф Семен Воронцов:
- Лорд Адмиралтейства, Петр Иванович, передает настоятельно просьбу его королевского величества, дабы наша эскадра не покидала на зиму берегов Британии.
За десять лет пребывания в Англии, несмотря на неприязнь Екатерины II, граф пользовался в Петербурге заслуженным авторитетом, как тонкий политик.
- Но я, граф, имею инструкцию Адмиралтейств-коллегии и предписание ее величества возвернуться к нашим портам на зимовку.
- Моя депеша уже пошла к матушке-государыне, господин адмирал. Крайняя нужда здешних правителей нам на руку. Авторитет государыни нашей возрастет. Наверняка ее величество удовлетворит просьбу короля, в том нет сомнения, - твердо настаивал посол, - так что повремените покуда. Тем паче матросики королевского флота пошаливать почали, зараза бунтарская и сюда исподволь проникает…
Вскоре поступило распоряжение из Петербурга - эскадре задержаться в Англии. Корабли эскадры на зиму ушли в порты Ширнесс, Диль, Ярмут. "Рафаил", куда опять перебрался Головнин, ушел на ремонт и стоянку в шотландский порт Литт. Английское Адмиралтейство успокоенно вздохнуло. Как-никак десятки лишних вымпелов.
Вице-адмирал Ханыков получил от лордов Адмиралтейства искреннюю признательность и восхищение мужеством русских моряков. Но они что-то недоговаривали. При очередной встрече Воронцов был откровенен:
- Здешние адмиралы удивляются, Петр Иванович, сколь храбры наши офицеры, плавая по морю в жесточайшие бури на наших худых судах. Они все клянутся, что ни один из них не взялся бы командовать столь гнилыми и рассыпающимися кораблями…
Ханыков слушал, посмеиваясь про себя.
- Наши русские, граф, ко всему приучены…
Из всеподданнейшего донесения императрице вице-адмирал Ханыкова:
"… лорд Спенсер, лорд Гренвиль, Адмиралтейство, ссылаясь на донесение адмирала Дункана, изъявляют свою благодарность за крейсирование…
При сем должен я признаться, что соединение наше с англичанами было нам полезно, ибо люди наши, ревнуя проворству и расторопности англичан и стараясь им не уступать в том, как то взятие рифов, в прибавке и убавке парусов…. столько изощрялись, что то, что у нас делалось прежде в 10 или 12 минут, ныне делают оное в 3 или 4 минуты".
В следующую кампанию русские корабли продолжали нести дозоры у голландского побережья, вдоль бухт у острова Тексель.
Временами английское Адмиралтейство посылало дозоры к берегам Норвегии. Вдоль них иногда кружным путем, рискуя, пробирались голландские купеческие суда с товарами из французских колоний.
Да и голландский флот не проявлял активности, отстаиваясь в бухтах за островом Тексель. К этому у голландцев отсутствовал резон. Голландские купцы принадлежали к числу крупнейших ростовщиков Европы, но французские "республиканские комиссары высасывали из Голландии все жизненные соки, как пиявки, и в то же время источникам ее богатства - колониям и торговле - сильно угрожала британская морская сила" не без помощи русских.
В отсутствие схваток на море Ханыков частенько гостил на званых обедах у английских адмиралов, наезжал временами в Лондон.
Фрегат "Рафаил" заходил то в Ширнесс, то в Диль. Молодого мичмана, свободно изъяснявшегося с английскими офицерами, как-то увидел Ханыков, взял Головнина с собой в Лондон. Столица выглядела заманчиво не только своими увеселительными заведениями. Головнина привлекли музеи, книжные лавки, театр. Публика на улицах выглядела по сравнению с Петербургом раскованнее, лондонцы довольно открыто выражали симпатии к событиям в соседней Франции.
Поскольку в отношениях англичан с голландцами "заштилело", русская эскадра в конце июля распрощалась с британскими берегами.
Как всегда, противные ветры держали корабли у берегов Дании в проливах. Кронштадтский рейд огласился взаимными салютами эскадры и крепости глубокой осенью, как раз в день Покрова. Потрепанные корабли с уставшими экипажами еще втягивались один за другим в Военную гавань, когда из Петербурга курьер доставил морем эстафету: "Государыня императрица скончалась"…
Венценосный цесаревич, нелюбимый сын императрицы, без сомнения с нетерпением поджидал известия о кончине своей матушки. Долго и затаенно ждал, более двадцати лет. При первой вести о ее близкой смерти, словно застоявшаяся лошадь, рванулся к власти.
Екатерина II еще не испустила дух, а гатчинские батальоны заняли все входы и выходы в Зимний дворец.
Не успели царедворцы присягнуть на верность новому императору, а во все концы полетели указы. От двора были удалены все любимцы императрицы, на других пролился "дождь и даже ливень милостей" Павла I.
Первым делом останки своего усопшего отца Петра III захоронил вместе с гробом Екатерины II в Петропавловской крепости. Принялся сразу же за государственные дела, со стороны были виднее прорехи в порядках, заведенных его августейшей матушкой. Старался подражать Петру, себя не жалел, силился во все вникать. Начались реформы в армии. Были благие намерения - пресечь злоупотребления, но все делать по прусскому образцу.
Флот не остался без внимания. Новый император, Президент Адмиралтейств-коллегии, генерал-адмирал заявил во всеуслышание:
"С восшествием нашим на прародительский престол приняли мы флоты в таком ветхом состоянии, что корабли, составляющие оные, большей частью оказались по гнилости своей на службе неспособными". В этом Павел I верно смотрел в корень бедствия флота.
В первом же приказе он объявил о своей приверженности флоту: "Его императорское величество сохраняет за собой звание генерал-адмирала". Первым делом принялся наводить порядок в кораблестроении. По примеру Петра I на всех верфях завел главных мастеров-строителей, которые отвечали за качество кораблей, расход материалов и денег, открыл в Петербурге и Николаеве училища кораблестроителей. Тут же возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в Петербург. Решил создать четкую организацию флотов, сколько, каких кораблей, для каких целей иметь на Балтике, на Черном море. Начал сам составлять новый Морской устав, задуманный еще в Гатчине. Такие меры шли на пользу флоту.
Но проявились и чудачества. К примеру, объявили повсеместно "запрещение танцевать вальс" и "чтоб кучера и форейторы, ехавши, не кричали…"
В Кронштадте, вслед за известием о восшествии на престол, появился и первый указ императора: "Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил во флотах шитых мундиров не носить, а быть всем навсегда в вицмундирах". То-то прибавилось сразу забот у портных. Во всех швальнях Кронштадта и Петербурга работали день и ночь.
Павел I запретил появляться во дворце в старых мундирах, камзолах, кафтанах, расшитых золотом.
Но вслед за упомянутым нововведением в Адмиралтейств-коллегию поступило высочайшее повеление: "Государь император изволил указать, дабы коллегия немедленно вошла в рассмотрение:
1. Сколько теперь годных и надежных кораблей к службе и старалась бы теперь привести их в штатное положение".
Восходящая морская "звезда", фаворит Павла I, генерал-адъютант, контр-адмирал Григорий Кушелев конфиденциально сообщил адмиралу Голенищеву-Кутузову, который замещал заболевшего Чернышева:
- Государь намеревается предстоящую кампанию кораблям Кронштадской эскадры смотр произвести…
Всю зиму в Кронштадте приводили в порядок корабли. Из Ораниенбаума тянулись обозы с новым рангоутом, парусиной, канатами. Чиновники почувствовали: если где-то обнаружится непорядок, Павел I докопается до виновника. А виноватых в Кронштадтском порту было пруд пруди. Воровали всюду, наживались на поставках флоту. Отпускали разную гниль, а добротное продавали на сторону…
Где-то на окраине Кронштадта, в небольшой комнатушке, друг перед другом примеряли и хвалились обновкой, новеньким вицмундиром, потряхивали фалдами, смеялись, вытягивали носок в белых панталонах навыпуск мичмана Головнин и Рикорд.
- Ныне мы с тобой, Василий, опять разлучаемся, - грустно проговорил Рикорд, вспомнив визит в контору порта.
Только что они получили новые назначения. Головнин на линкор "Константин", Рикорд на катер "Диспатч".
- Одно повезло мне, братец Петр, - успокоил друга Головнин, - капитаном, сказывают, на "Константине" Гревенс Карл Ильич, который у тебя на "Пимене" командирствовал, добрый малый.
- Он, между прочим, собирался с Муловским вояжировать на Камчатку, - вспомнил Рикорд.
- Ты-то откуда ведаешь?
- Он сам как-то проговорился невзначай. Я вахту тогда правил.
Весна на Балтике выдалась ранняя и теплая. В конце апреля весь залив до горизонта очистился от льда. Солнце припекало, подсушивало отсыревшие за зиму палубы кораблей. Повсюду на палубах стучали деревянными молотками - мушкелями, конопатчики заделывали наспех щели. Эскадра Круза вот-вот должна была выходить на рейд, готовиться к императорскому смотру.
Командир Кронштадтского порта вице-адмирал Пущин пребывал в расстройстве. Он уже прослышал о суровом нраве Павла I, особенно по отношению к мошенникам и казнокрадам, а в Кронштадте их было в избытке. Снаряжение и содержание кораблей стоило больших денег, казна все отпускала, но, проходя через руки подрядчиков и купцов, добрая половина средств оседала в их карманах. А корабли снабжались из рук вон плохо. Сырой и сучковатой древесиной, гнилой, лежалой парусиной, изопревшей пенькой… Потому-то и на кораблях, и 5 на берегу старались навести хотя бы внешний лоск. Благо, по слухам, дальнего плавания не предвиделось.
На улицах города ловили всех офицеров в старых мундирах и отводили на гауптвахту, строго проверяли, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не нацепил ордена Георгия и Владимира, полученные в царствование Екатерины II.
В середине июня эскадра адмирала Круза вытянулась на Большой Кронштадтский рейд. Начались репетиции по встрече государя. Все понимали, что первая встреча с императором может быть и последней по службе…
Спустя две недели Круз произвел репетицию торжественной встречи царя и смотр кораблей эскадры. Некоторым командирам досталось:
- Черт-ти што! Борта не покрашены, медяшка не играет, на якорных канатах сопли висят!
Капитаны разводили руками:
- Краска кончилась, на верхний дек едва хватает.
- Знать не знаю. Доставайте, где хотите. Государь порядок любит. Ваша и моя карьера зависят от какой-то г… й краски. В конце концов покрасьте хотя бы один борт, тот, который к фронту глядит…
На другой день борта всех кораблей, обращенные к линии парада, опоясались спущенными беседками с матросами.
Вечером на баке матросы шутили:
- Что полукавишь, то и поживешь.
- Знамо, правдою не обуешься-то. Правда по миру ходит…
Неугомонный адмирал Круз не давал покоя командирам, каждый день обходил на шлюпке парадный строй кораблей, стараясь подойти незаметно.
- Шлюпка под адмиральским флагом, - доложил Гревенсу вахтенный начальник мичман Головнин и, откозыряв, бегом направился к трапу.
Гревенс, едва успев застегнуть пуговицы вицмундира, представился Крузу по всей форме. Следом отрапортовал, как положено, Головнин.
Круз, взглянув на мичмана, хитро сощурился:
- Резво бегаешь, на других кораблях капитаны в халатах меня встречают.
На щеках Головнина сквозь загар проступил румянец. Как раз пробили склянки, и он вдруг посмотрел поверх головы Круза.
- Дозвольте доложить, ваше превосходительство: сигнал по флоту "Произвести молебное песнопение".
Круз сначала крякнул, потом вспомнив о чем-то, спросил:
- Откуда знаешь? На твоих фалах пусто.
- На соседнем корабле сигнал отрепетован, ваше превосходительство.
Адмирал оглянулся, на кораблях реяли сигналами флаги.
- Наизусть сигналы ведаешь?
Бегло осмотрев палубу, Круз похвалил Гревенса и распорядился:
- Пущай проспится твой мичман Головнин после вахты, завтра поутру пришлешь ко мне. Флаг-офицер мне нужен толковый. А я вижу, он уже и кушелевскую галиматью наизусть знает…
В самом деле, фаворит Павла I, подметил историк, Кушелев "дела морского дальше изобретенных им сложных сигналов не знал".
А Круз не ошибся в новом флаг-офицере. Спустя два дня он первым обнаружил долгожданных царственных гостей и доложил Крузу:
- От Петергофской пристани отчалили гребные суда под императорским штандартом!