-Благодарю, все нормально со здоровьем, - ответил Киматаре Ойбор, преданно пожирая глазами руководителя.
-До пенсии осталось меньше года, вы говорите?
-Так точно. Надеюсь на ваше покровительство при ходатайстве о продлении срока службы.
-У вас достаточно высоких покровителей.
-Впервые слышу, с вашего позволения, для меня это новость.
Даги Нгоро вплотную подошел к Ойбору, который тотчас же встал со стула и вытянул руки по швам.
-Вы интересный человек, - сказал Нгоро, - на редкость интересный человек. Хотите что-нибудь добавить?
-Да, если не возражаете. Я хочу попросить у вас прощения за своего непосредственного подчиненного. Это просто недопустимо, чтобы каждый, кому только вздумается, звонил в кабинет начальника управления и болтал всякий вздор про жару и купание. Обещаю строго взыскать с него за эту глупость.
-Хорошо, накажите его сами.
-Разрешите идти?
-Идите. И не забудьте, что я вам советовал в начале нашего разговора. Особенно о новых инструкциях для работы в экспедиции. И обязательно выясните, зачем понадобилось русскому уверять меня, будто девушка (он назвал ее личностью), не успев прибыть на место, сразу же выехала обратно в город.
-Слушаюсь. Ойбор вышел.
Нгоро долго задумчиво расхаживал по кабинету, прежде чем набрать две цифры по внутреннему телефону и приказать:
-Давайте мне внешнюю связь.
Что-то случилось с застежкой на правой сандалии у Киматаре Ойбора, когда он прикрыл за собой дверь. Он провозился с застежкой не меньше двух минут.
Потом он вышел из здания, сел на велосипед и поехал к кинотеатру "Колоссеум", к задней стене которого примыкала куполообразная громада закрытого плавательного бассейна.
Небольшой газон со спиральной песчаной дорожкой, расходившейся от скамьи, на которой сидел Самбонанга, находился перед входом в кинотеатр, но отсюда хорошо просматривался и вход в бассейн.
Самбонанга покинул скамью и зашагал по тротуару, не теряя из виду велосипед Киматаре Ойбора.
"Дед слишком осторожен, излишне предусмотрителен", - недовольно подумал молодой полицейский, он остался без обеда, проторчав целый день с мальчишкой на базаре и просидев около получаса на скамье у "Ко-лоссеума" в ожидании сержанта.
Когда Ойбор наконец остановился и Самбонанга побежал к нему, сержант стал выговаривать помощнику:
-Меня чуть удар не хватил. Шутка ли, рядовой полицейский запросто, как девице, звонит в кабинет старшего инспектора и лепечет ему в уши несусветную чушь. Чем ты думал, пустая твоя голова? Захотелось неприятностей и тупика в службе? Я обещал ему, что сдеру с тебя шкуру.
-Вы приказали разыскать вас хоть под землей, если появится перекупщик или тот человек из банковского контроля. Я звонил в управление, мне сказали, что вы у капитана, - оправдывался Самбонанга. - Что же мне оставалось делать? А все же здорово я придумал насчет купания, чтобы дать вам знать, где я нахожусь!
-Ребенок! Ты и меня бы подвел под взыскание, если бы капитан догадался, что я самовольно подменил тебя на посту! Мы и так с ним не очень ладим.
-Но вы приказали немедленно сообщить.
-Ты бы еще сам туда ворвался, - проворчал Ойбор, остывая, - тоже придумал, умник, звонить начальнику управления, словно какому-нибудь дружку. Вот он и заявляет на всех совещаниях, что я вас разлагаю. И факты на его стороне. Думать нужно.
-Буду думать, - потупясь, буркнул Самбонанга.- Старался... не обедал...
-Марш на пост. Я сам поеду к разносчику.
-Так и не доложил, - виновато встрепенулся Самбонанга, - ехать к мальчишке не нужно, перекупщика снова не было. Я вас вызвал по поводу вашего знакомого, того, из контроля. Он велел встретить его, когда выйдет из бассейна. Я наблюдал, они отправились туда почти одновременно. Перед самым моим звонком. Чуть больше получаса. Наверно, уже пора. Мне вернуться?
-Отправляйся на пост, - сказал Ойбор, вскакивая на велосипед, - я сам. Вечером жду тебя дома.
Спустя три минуты Ойбор уже сидел на скамье, которую незадолго до этого покинул его помощник.
Еще через пятнадцать минут из-под высокой арки, предворявшей серебристый купол крытого бассейна, вместе с группой купальщиков вышел респектабельного вида мужчина с солидной сумкой для купальных принадлежностей.
С невеселой миной на лице он подошел к платной автостоянке, раздраженно сунул служителю жетон, сел в бежевый "плимут" и укатил, нисколько не интересуясь внимательно рассматривавшим его со скамьи в центре газона сержантом уголовной полиции.
Киматаре Ойбор продолжал смотреть в ту сторону, куда умчался автомобиль, даже тогда, когда к нему подошел пожилой европеец в черном костюме и, улыбаясь, сел рядом.
-Да, это он, - сказал пришедший, - очень расстроился.
-Все в порядке? - спросил Ойбор.
-Да, - сказал отставной инспектор, - если не считать, что бедняга, должно быть, на целые сутки запрется дома, и весь их независимый банк на сутки лишится почтенного главы. - С этими словами он положил на ладонь сержанта сложенный лист бумаги, который тот сразу же развернул и прочел всего одну строчку, коряво писанную от руки.
-Шесть тысяч двести восемьдесят девятый "Маг-да-Луиза", - вслух повторил прочитанное Киматаре Ойбор, поднося к листку пламя спички.
-Весьма банальный девиз, - смеясь, заметил бывший инспектор, - определенно имя любовницы.
-Или матери, - сказал Ойбор, - убийцы нередко сентиментальны.
-Нет, ты не меняешься, старина!
-А ты, сансей, молодеешь и молодеешь, - сказал Ойбор почти нежно. - Много пришлось потрудиться?
-Еще бы! Заставил меня пустить в ход всю тяжелую артиллерию. Каюсь, припугнул и недозволенными приемами, даже нёбо окаменело от страшных речей. А место какое выбрал для атаки! Оцени!
-Надеюсь, ты не слишком попрал закон в своем усердии.
-Не слишком, Кими.
-Он не станет трубить на всех перекрестках о превышении в действиях полиции? Есть у него основания?
-Нет, - заверил сержанта ослепительно улыбающийся "Человек в черном костюме". - Не думаю. Это не в его интересах. К тому же я уже не полиция и не рэкетир. Все было деликатно. В известной степени. - Он слегка склонил голову набок и развел руки, растопырив крепкие, узловатые пальцы. - Бог свидетель, все было деликатно, никакого криминала. Но он будет нем как рыба, это уж точно.
Что же, неплохо.
-Ты мог бы с большей похвалой отозваться о старом товарище, сумевшем порадовать вас обоих, - с нарочитой назидательностью проворчал "Человек в черном костюме".
-Обоих?
-Конечно. Оправившись от шока, он должен, просто обязан возрадоваться своему невольному жесту на благо справедливости и правосудия в стране, которая, согласись, нисколько не ущемила его нейтральный бизнес.
-Пока не ущемила его сомнительно нейтральный бизнес, - поправил Ойбор.
-Согласен. Но главное - во мне обнаружились задатки перевоспитателя заблудших финансовых тузов. Ты ведь не станешь отрицать этого, великий сыщик, а? Молчишь? И это после того, как я, растрачивая талант и храбрость, добыл для тебя бумажку с таким чудесным женским именем и целым ворохом симпатичных цифр!
-Не знаю, как тебя благодарить.
-Пустое...
-Больше ничего не удалось вытянуть?
-Ты меня знаешь, только исчерпывающая информация. Деньги поступили сегодня утром. Ровно двадцать тысяч. И что любопытно - в фунтах.
-Он не дурак, все предусмотрено, - сказал Ойбор, - предусмотрено с самого начала. В сущности, тот единственный промах, на котором он позволил мне зацепиться, был случайным, вынужденным, наверно.
-Да, не следовало ему оставлять труп в будке, - уже серьезным тоном произнес отставной инспектор. - Но не будем об этом, не омрачай мне праздник победы над неподкупным хранителем тайны вклада.
-Просто не знаю, как и благодарить тебя.
-Я ухожу, будь здоров, Киматаре, всегда рассчитывай на помощь старого товарища. Сочтемся на небе. - И, уже отойдя на несколько шагов, вдруг обернулся и добавил: - Ты не прав, он все же дурак, если рискнул воспользоваться услугами этого идиотского банка.
21
Мертвые, серые, упругие пески чередовались с каменистыми гаммада, местами покрытыми лишайниковой манной. Блекло-коричневая масса колючедревья осталась далеко позади, за горизонтом, откуда тянулся вырытый гусеницами и полозьями рваный, глубокий след.
Обожженное, однообразное пространство оживляли только редкие наземные клубни дискореи с побегами, напоминающими скорее колючую проволоку, нежели живые ростки привычного для этих мест растения.
Пустыня хитра, безжизненный облик ее обманчив. Стоит пролиться дождю, и, как по мановению волшебной палочки, возникают бесчисленные эфемеры, некоторые из них, например нежные белые цветы ретамы, долго радуют глаз путника, утверждая неумирающую силу жизни.
В течение долгого, слишком долгого времени небо не обронило ни капли дождя в провинции Аномо. Пятьдесят градусов по Цельсию в тени.
Вышка доставлена. Для этого понадобились огромные усилия людей и техники, на это ушло без малого три дня, всего на несколько часов больше, чем предсказывал Борис Корин после своих расчетов.
Авторитет старшего бурильщика, уважение к нему стали еще более глубокими, поскольку, откровенно говоря, мало кто в душе верил, что удастся перетащить такую громадину даже за неделю.
Шли неизбежные после транспортировки буровой установки монтажные доработки. Необходимо было как можно скорее обустроить и лагерь на новом месте. Все без исключения трудились до седьмого пота.
Борис Корин и Ник Матье были среди тех, кто монтировал насосный блок. Работая, они переговаривались. Речь заходила о самых разных вещах, порой неожиданных даже для них самих.
Нельзя сказать, что темы разговора непосредственно касались их профессий, однако оба бурильщика таким образом как бы старались получше "прощупать" друг друга, познакомиться ближе, получить более полное представление о напарнике.
Оба прекрасно понимали это обоюдное стремление и охотно, хотя и немногословно, рассказали о себе. Правда, Матье не выходил за пределы воспоминаний лишь о нефтепромыслах и знакомой ему буровой технике, о качестве и достоинствах нефти и газа в тех или иных краях.
Узнав, откуда он родом, Корин заметил: -
- Фамилия у тебя французская. Когда нам о тебе сказали впервые, я, признаться, подумал: привезут этакого развеселенького франта. Хотя имя явно не с Сены.
- В Штатах винегрет, а не нация, - вдруг недобро буркнул Матье. И сразу же перевел разговор, спросив с какой-то странной подозрительностью:
- У вас тоже, я слышал, живут вместе самые разные, это так?
- У нас союз разных национальных республик, тебе не говорили в школе?
- Школа? Ты бы еще вспомнил эмбриональный период.
-Что же ты сердишься, чудак-человек?
- Ты мне скажи, - Ник прищурился, - ты русский, всю жизнь в своей России, а язык знаешь почему? Оч-чень, знаешь ли, забавно получается. Кувалду не проведешь, приятель, россказнями про всю жизнь в России. Я стреляный, сразу прикинул, что к чему.
- Что же ты прикинул? - сдерживая смех, спросил Борис.
-А то, что мой русский шеф знает в чужом языке столько слов, сколько и сам я не знаю, и складывает их так, будто профессор в колледже. Акцент не имеет значения, я, случалась необходимость, тоже шалил акцентом. И еще я прикинул, что второй русский знает слов поменьше, зато швыряется ими легко и почти без акцента. Нет, Ника Матье не проведешь. Но запомни, меня это не касается, ничего я такого не говорил и не собираюсь копаться в этом. Мне - мое. Будь спокоен. У меня кредо - лишнего не болтать, о чем бы ни сообразил, чего бы ни пронюхал. Не совать нос, если не бьют по мне.
Борис даже ключ уронил, так рассмеялся.
Он смеялся так искренне и заразительно, что все, кто находился поблизости, оборачивались на него и невольно улыбались, хотя и не понимали, чем мог развеселить новенький обычно собранного и серьезного во время работы обермастера.
Откровенный, безыскусный смех Корина озадачил, смутил Ника Матье, который был уверен, что тот отнюдь не развеселился от его доверительного высказывания.
Но Матье не хотел разочаровываться в своих каких-то таинственных и многозначительных предположениях. Он не сдавался, спросил, подавляя ярость:
- Так как же насчет языка?
- Очень просто, - все еще смеясь, ответил Корин. - Сергей Гринюк живет и работает здесь уже четыре года. Он у нас с золотыми руками, строил и больницу, и электростанцию реконструировал, теперь, как видишь, с нами, на дизелях.
- Я о тебе.
- Ну а я, представь, школу и заочный горный помню с благодарностью. Да и перед отъездом сюда, конечно, пришлось заново поштудировать. До профессора очень далеко, но за комплимент все-таки спасибо!
- Нет, я стреляный, - не слишком уверенно буркнул Ник. И спустя время: - Вы что же, не вернетесь домой?
- Почему? Поможем им добраться до пласта и скорее домой. Домой тянет, только и мечтаем с Серегой. - Борис помолчал немного, задумавшись. - Как можно не хотеть домой, брат; дом - он родней родного, единственный...
-Это точно, - сказал Матье и тоже подумал о чем-то своем, мрачный, поникший, будто услышал только что печальную весть.
С полчаса они не разговаривали, только пыхтели-покрякивали, устанавливали "ребра" насосного блока. Изогнутые трубы были горячие, как песок под ногами, голой рукой не возьмешь.
Наконец Ник сказал:
- Ничего не знаю гнусней пустыни, пожевал я песка на своем веку.
- Однажды мне попалась на глаза интересная статья в каком-то журнале, - отозвался Корин, - об эксперименте в пустыне. Довольно подробная, живо написанная корреспонденция из Дамаска. С комментариями и фотоснимками.
-Я был в Дамаске, ни черта особенного.
- Погоди. Ученые предложили для сохранения влаги в почве на юге Аравийского полуострова уложить на глубине около метра трехмиллиметровый слой асфальта.
- Пустая трата бешеных денег, - сказал Ник и сплюнул.
- Опыт пока проводят на небольшой площади. Представь, если он даст обнадеживающие результаты, многие тысячи гектаров бесплодной почвы можно будет превратить в зеленые пастбища.
-Пустыня сожрет кого хочешь вместе со всеми экспериментами. Меня воротит от всех этих бредовых затей.
-Напрасно, - сказал Борис, - когда-то и мечту о полете в космос кое-кто считал бредовой. Космос, не плешинка песка на махонькой нашей планете.
Ник махнул рукой, полез в нагрудный карман, вынул горсть костяшек и протянул Корину со словами:
-Пока они не превратили наше пекло в цветущий оазис, будем бороться с пустыней старым, испытанным средством бывалых людей.
-Что это?
-Персиковые косточки. Держи во рту, спасает от жары и жажды.
-Впервые слышу. Ты не шугишь?
-Нисколько.
- Похвальная предусмотрительность. Спасибо.
- Старая привычка, - улыбнулся Ник, - приучили в "Тексако Галф". Там были ребята стреляные куда больше, чем Матье.
- Слыхали, - сказал Борис, - консорциум известный.
- Нефтяная банда первый сорт.
- Ты работал на них?
- Вроде этого.
- Ну и как?
- Да уж поднабрался кой-чего, - Ник снова ухмыльнулся, - вот косточками могу притупить жажду, чтобы не пить без конца. Лишняя вода в такую погодку - большой вред, верно?
- И много у тебя припасено?
- Как только услыхал, что подадимся в Аномо, мигом слетал за ними в город. Помнишь?
Ты из лагеря, а к тебе гость на "джипе". Жалел, что не застал твою замечательную личность.
- А, меньше б их видеть, благодетелей.
- Значит, ездил в город за гостинцем, не по важному делу. Сачок ты, братец, ситцевый.
- То есть? Не понял, кто?
- Объяснить сложно. Это титул такой. Почетный. Для тех, кто ловит сачком бабочек, чтобы другим нескучно было пупы надрывать.
- Ты, шеф, злопамятный.
- Да нет, - сказал Борис., - просто не люблю сачков.
- Хороша благодарность за спасение от жажды.
-Ладно, проверим твое средство, - примирительно молвил Борис, отправляя косточку за щеку. - Много добыл?
-Нам с тобой хватит. С Матье не пропадешь.
- Ты хотел сказать - всем, верно?
Ник посмотрел на Бориса и разразился смехом не менее громким, чем недавний смех Корина в разговоре о знании иностранного языка.
22
Даги Нгоро распорядился, чтобы башмачника с площади Освобождения доставили в управление немедленно и без лишнего шума.
О своем внезапном решении лично встретиться со стариком Нгоро не предупредил Киматаре Ойбора, и это было в известной мере нарушением профессиональной этики, хотя, разумеется, старший инспектор уголовной полиции, капитан, глава управления крупной столичной зоны волен поступать как считает нужным.
Никто не придал этому факту особого значения. Тем более что следователь отсутствовал по каким-то причинам.
Надо сказать, дело об убийстве полицейского и специалиста нефтяной геологии до сих пор оставалось главной темой кабинетных и коридорных толков сотрудников. Исход розыска, который, по мнению большинства, ветеран Ойбор вел слишком замкнуто и вяло, интересовал каждого, кто дорожил честью мундира.
Поэтому все более и более активное вмешательство капитана в ход расследования даже вызывало молчаливое одобрение, особенно офицеров, которые уже решили, что их хваленый кавалер трех золотых лент, вероятно, не в силах справиться с головоломкой и начинает в ней "проваливаться".
Итак, вопреки былой просьбе сержанта и в его отсутствие Даги Нгоро приказал доставить к нему старика.
Привезли башмачника не скоро, что понятно, если взять во внимание его своенравие и строптивость.
Нгоро встретил его радушно. Усадил, поднес стопочку казенного коньяка, от которого, правда, тот наотрез отказался, ругаясь при этом, как торговка, которой наступили на ногу.
Старший инспектор терпеливо выжидал, пока стихнут возмущенные вопли старика, и со всей теплотой, на какую только был способен, сказал:
- Наш человек доложил, что вы беретесь опознать машину, если ее вам покажут. Вы не станете этого отрицать, уважаемый?
- Ваш осел, а не человек! - взвизгнул башмачник. - Он поклялся, что меня оставят в покое! И что же? Меня тащат в полицию через весь город, как преступника! Где его клятва?
- Он не виноват. Он не знает, что вас побеспокоили, так же как я не знал о его обещании вам.
- Везите обратно!
- Непременно, уважаемый, но, поскольку вы уже здесь, давайте побеседуем немного.
- Не желаю я беседовать! Меня заказчики ждут! Кто мне возместит убытки? Везите обратно! Не жалеете старого человека! У меня все больное!
- Жаль, что вы не хотите услужить нам в последний раз, - сказал Нгоро, - я слышал о вас как о мудром и ученом патриоте. Несмотря на свой, прямо скажем, преклонный возраст, вы известны стране как один из наиболее образованных и всезнающих граждан. Поверьте в мою искренность. Мне даже кажется, что мы где-то встречались.
- А мне не кажется, - несколько мягче отозвался старик, на которого, по всей вероятности, произвела некоторое впечатление новость о его широкой известности.