Жара в Аномо - Коваленко Игорь Васильевич 14 стр.

- С таким пустяком беспокоить высокоофициаль­ных лиц? Если вы настаиваете, я откланяюсь с извине­ниями. - Нгоро разочарованно и недоуменно пожал плечами. - Я проезжал мимо и решил воспользовать­ся моментом, забежал на минуту с этой маленькой просьбой, даже не подозревая, что она вызовет у вас возражение. На стройку к Виктору Луковскому ехать значительно дальше. Что ж, извините за напрасное беспокойство. Хотелось бы только сказать на прощание, что идет следствие, которое пусть косвенно, но все же касается дружественного нам представительства, и нам хотелось бы скорее реабилитироваться в глазах друзей за известный вам инцидент. Хозяева всегда чувствуют ответственность за любые, даже случайные, неприятно­сти гостей. Поэтому, повторяю, озабоченные поисками преступника, иной раз мы вынуждены обращаться за помощью ко всем, кто может ее оказать.

- Хорошо, я передам вашу просьбу послу.

- Благодарю. Но лучше бы лично советнику Лу­ковскому. Прошу вас, не забудьте передать о половине десятого, если он будет звонить мне.

- Передам, не забуду, - пообещала Светлана, - разумеется, если он не задержится в Аномо. Виктор Иванович уже третий день в экспедиции, там, насколь­ко мне известно, приступают к бурению.

- О, приятные новости! - воскликнул Даги Нго­ро. - Пожелаем им успеха!

Они шли по длинному, залитому се атом коридору, то и дело прижимаясь к стене, чтобы пропустить коляс­ку с больным, санитаров с носилками или чрезвычайно сосредоточенную темнокожую сестрицу милосердия в хрустяще крахмальном белом халатике и кокетливо повязанной косынке с красным крестиком.

На пороге Светлана не утерпела и заметила:

-Еще недавно вы просили наших сотрудников быть предельно осторожными и внимательными на ули­цах, пока преступники не пойманы. Намекали на ве­роятность заговора врагов республики против экспеди­ции нефтяников. Даже посетили посла по этому поводу.

- Каюсь, грешен, - смиренно сложив ладони и воздев очи к безукоризненно выбеленному потолку, шутливо произнес старший инспектор, - но нет правил без исключений. Не волнуйтесь, это будет сущий пу­стяк, настолько крохотный пустячок, что я не стал, как видите, обременять вас подробными объяснениями.

- Все равно не могу разделить вашего радужного настроения.

- Вы заблуждаетесь, мемсаб, в полиции самые не­веселые люди. Нам слишком часто приходится сопри­касаться с печальными вещами. Так что форму поведе­ния не следует воспринимать как истину.

- Интересно, а как?

- Убежден, вам это тоже хорошо знакомо. Из гу­манных соображений врач обязан с ободряющей улыб­кой утешать даже заведомых покойников.

- Странная аналогия, - сказала Светлана.

- Не придавайте значения моей отвратительной способности иногда выражаться туманно.

- Одного не понимаю, зачем вам нужно лишний раз волновать Виктора Ивановича, зачем?

- Дело не в том, что огорчительно живучи вздор­ные слухи о его непосредственном отношении к выско­чившему якобы из ворот посольства автомобилю, - сказал Нгоро. - Дело в том, что убийц полицейского, а также нашего инженера и вашего друга необходимо поскорее найти. Печать уже начинает выступать с не­приятными для полиции публикациями. Найти, и немед­ленно, - вот первейшая обязанность.

- Обязанность соответствующих органов.

- Факты есть, а связать их пока не можем, - про­должал Нгоро. - Мы решили, признаюсь, выяснить одну, как нам кажется, важную деталь. Для этой цели подходит лучше всего европеец, но такой, который не­известен хозяевам и завсегдатаям всякого рода сомни­тельных заведений. Иными словами, требуется неболь­шая услуга разумного и смелого человека, каким нам представляется Виктор Луковский.

- Не скрою, - тихо сказала Светлана, - если это хоть в какой-то мере небезопасно для него, я вам не союзница.

- Абсолютно безвредно, - заверил Нгоро, - ока­зывая республике большую помощь в хозяйстве, ваш будущий супруг не откажет, надеюсь, в попутной ма­ленькой услуге на пользу покоя и благополучия мест­ных жителей.

- Супруг? Бог с вами! Виктор Иванович закорене­лый холостяк. Да и мне уж поздно замуж. С чего вы взяли?

- Отпираться бессмысленно, - этаким нарочитым "полицейским" тоном прорычал Даги Нгоро, затем дру­жески помахал рукой и ловко, точно шаловливый под­росток, сбежал по ступеням и быстро зашагал к скверу, где стоял его криво исполосованный зеленой и желтой красками "джип" с множеством трещин и заклеек на ветровом стекле.

Он поехал в главное управление, чтобы поделиться с окружным комиссаром своим планом действий.

Сами по себе новые идеи Нгоро не вызвали возра­жений со стороны высокого начальства, однако одно высказывание капитана обернулось для него строгим выговором. Комиссар отчитал его настолько сурово, что Нгоро тут же бросился к телефону.

- Говорит капитан Даги Нгоро. Покорнейше про­шу извинить за мой абсолютно ошибочный визит. За­будьте, прошу вас, и о нашем разговоре. Желаю успеха вам и вашим... нашим друзьям в Аномо.

- Спасибо. Но... странно... - недоуменно обронила Светлана.

- Все спокойно, просто у нас тут изменились неко­торые обстоятельства, так что забудьте о моей просьбе. Извините.

25

Грохот бурения потряс вековую дремоту пустыни. Панически мчалось, взрывая песок, стадо лосиных ан­тилоп.

За пультом бурильщика, заступив на первую вахту на новом месте, Борис Корин задавал темп, которому предстояло держаться много дней и ночей, ибо процесс бурения беспрерывен.

Вращался ротор. Азартно орудовали тяжелыми, как ручищи сказочных циклопов, буровыми ключами моло­дые и грациозные в движениях африканцы - помбуры, черные, переливающиеся влажными бликами, как сама нефть, желаннейшее из земных сокровищ моторизиро­ванного нашего века.

Четки, расчетливы действия верхового, ловко управ­ляющегося с крюком и канатом, удерживая "свечи", в своей люльке, что вознеслась в поднебесье на стальной вышке, подобно бочонку впередсмотрящего на гордой мачте плывущего в морском безбрежье корабля.

Песчаные волны застыли, поблекли под ногами ре­вущего чудища. Звонкое эхо могучей работы понеслось в неоглядную древнюю ширь вместе с запахом дыма и возгласами людей. Испуганно шарахались на лету пти­цы, раскололась, рассыпалась, сгинула прочь тишина.

Человек всемогущ, как время. Грохотал и звенел его труд, словно трубными звуками возвещал о начале грядущего в жарких и некогда проклятых этих краях.

Точно обезумевшие мчались антилопы.

26

Утренний поезд едва успел подойти к перрону, как тут же на крошечную привокзальную площадь влетели два "харлея", подняв пыль и потревожив крестьян, гнавших скот к товарным вагонам.

Мотоциклы были без глушителей, трещали так, что могли бы повергнуть в панику целое войско. В одном из прибывших на адских трещотках Ойбор узнал ста­рого приятеля Бвераму, капрала.

"Не нужно было мне оповещать этого сумасброда о своем приезде, - с досадой подумал Ойбор, - прика­тил с помпой, будто встречает президента, старый чу­дак, не хватает только петард и хорового пения".

Чтобы избежать шумной встречи, Ойбор, которому не хотелось афишировать свое появление в этом про­винциальном городишке, пробрался по вагонам в са­мый конец поезда, вышел, прячась за спинами, и по­спешил прочь.

Станцию и сам городок, в котором насчитывалось всего около трехсот домов, разделяли довольно обшир­ные плантации сизаля. Местной достопримечательно­стью как раз и была единственная фабрика-кормилица, на которой весьма кустарным способом из листьев ага­вы добывали волокно и не менее примитивно изготов­ляли из него грубые ткани и веревки.

После трех с половиной часов тряски в железнодо­рожной развалюхе Ойбор испытывал неодолимую уста­лость. Отправляясь сюда, сержант предполагал вернуться в столицу в тот же день двенадцатичасовым и заранее приобрел билет на обратный путь.

Между станцией и городком курсировал автобус, доставивший Ойбора к домику на горе, где жил недав­но овдовевший начальник местного полицейского отря­да, состоявшего из шести, но стоивших и шестидесяти бывалых молодцов, капрал Бвераму.

Киматаре Ойбор снова пожалел, что дал телеграм­му, что капрал с излишним шумом прикатил его встре­чать, да еще и напарника прихватил. Он очень об этом пожалел, потому что дверь жилища, в котором рассчи­тывал перевести дух после утомительной дороги, есте­ственно, была заперта - хозяин отсутствовал.

Ойбор уселся под деревом на мягкой траве, с удо­вольствием прислонясь к теплому стволу спиной и вы­тянув ноги.

Он вдруг почувствовал себя старым и слабым. На­столько, что не ощутил ни малейшего возбуждения от перемены места, ни малейшего интереса к новизне окру­жающего, ничего похожего на те чувства, какие сопут­ствовали ему в подобных случаях еще совсем недавно.

Внизу сгрудились пятнышки красных крыш, будто кто-то сгреб их лопатой к прокопченному корпусу фаб­рики. Над фабрикой поднимались дымки, в безветрен­ном небе они были строго вертикальные, прямые, как натянутые канаты, и от этого казалось, что фабрика и облепившие ее домишки подвешены к небу.

Серпантин серой грунтовой дороги опутывал гору, усыпанную такими же выгоревшими на солнце красно­ватыми крышами, как и внизу, у подножия горы доми­шек было погуще.

На склонах повыше, где пестрели растительностью естественные уступы, паслись домашние животные. Там, в редких впадинах, поблескивали зеркальца воды, сохранявшейся в каменистых "блюдцах" от дождя к дождю.

Мирно и тихо было вокруг. Настоящая идиллия, столь желанная к старости, жаждущей покоя.

Неужели и ему, Киматаре Ойбору, начинает прихо­дить мысль о покое, о тихих рассветах без спешки и бритья за завтраком, о прохожих на улицах, за кото­рых не надо прятаться, следя за чьей-то спиной, о га­зетах без его имени в уголовной хронике и удобном шезлонге в тени, о детях и внуках, которых нет, неуже­ли пришло время скорбеть об этом?

Что оставил он в прожитых годах? Юность, моло­дость, зрелость и силу.

Что дала ему жизнь? Десятки тяжелых ран, изуро­дованное предплечье, боли в сердце и бессонницу.

Он видел столько людской грязи, столько подлости, лжи и жестокости, столько алчности и лицемерия, глупости и бесчестия, что иному бы в пору свихнуться или потерять веру в подобных себе.

Но он верил и знал всегда и незыблемо: человек - это чудо, как жизнь, прекрасней которой нет ничего, не было и не будет. Потому он боролся со всем, что хо­тело испачкать прекрасное чудо жизни.

Да, он видел многое, он считал всех, кто избрал своим делом борьбу с пороком, лучшими из людей. Он так считал, старый служитель порядка, черно­рабочий этой благородной и часто неблагодарной службы.

Он был из тех блюстителей закона, чья совесть чиста, не запятнана несправедливостью или преступ­ным холуйством, и он спокойно оглядывал далеко не спокойные годы былого.

Он убивал? Да. Четырежды в своей жизни. Три ра­за, защищая собственную жизнь, и однажды, спасая чу­жую. Все четверо павших от его руки были не люди - звери в человеческом обличье.

И еще он прицельно стрелял, сражаясь на стороне восставшего народа. Сражаясь с теми, кто когда-то пришел на землю его предков, чтобы отнять у его на­рода свободу и свет, кто долго держал эту землю за горло, грабил ее, но кричал, что лелеет, и держал на цепи невежественных и обманутых аборигенов, беспо­мощных в своей слепоте.

Был ли он, Киматаре Ойбор, всегда таким зрячим, как ныне? Нет, не всегда. И юность и молодость были покорны казавшейся естественной и предначертанной богом судьбе чернокожих собратьев, не ведавших, как и он, познающего взора на мир за пределами собствен­ной обители.

Немало ранних лет его службы были ошибочными и наивными. Однако и тогда он сумел сохранить свою честь и совесть в чистоте.

Сидя под деревом и глядя на тихий и мирный горо­док у его ног, Киматаре Ойбор не думал о покое, вовсе нет. Уже немало дней его не оставляли тяжкие раз­думья лишь об одном, о том, что казалось невозмож­ным, чему не хотелось верить, как не верят в преда­тельство близких...

Послышались, стремительно нарастая, рев смертель­но раненных слонов, дикое рычание львов, беспорядоч­ная пальба и взрывы - это видавший виды "харлей" сообщал о своем приближении, неся в седле молодце­ватого капрала Бвераму.

Мотоцикл легко взял последний крутой подъем, раз­вернулся у дома и, лихорадочно вздрогнув, замер.

- Вот он где! - заорал Бвераму, завидев идущего к нему сержанта. - А мои ребята прочесывают окру­гу! Как это мы тебя прозевали? Ты что же, не поездом?

- Поездом, - рассмеялся Ойбор, - как увидел па­рад и салют в мою честь, панически бежал от тебя за­дами.

- Хоро-о-ош, ничего не скажешь! В кои века гость из столицы и, надо же, прячется от старых друзей, со­рвал мне радость встречи! Ну, дай обниму, дружище! Мы уж думали: забыли о нас! С облавой, поди, при­катил? Инспектировать?

- Тебя повидать, и только, - сказал Ойбор, следя, чтобы атакующий Бвераму не сломал его кости в объ­ятиях.

- Чудеса! Ай да молодчина наш Кими Ойбор! На­долго?

-Сегодня же двенадцатичасовым обратно.

Сияющее доселе лицо капрала мгновенно вытяну­лось, он отступил на шаг и пристально посмотрел в глаза Ойбора, но ничего в них не прочел.

- Что случилось? Я тебе нужен?

-Могу я на краю своих лет проведать любимого головореза? - снова рассмеялся Ойбор. - Я с трудом нахожу возможность хоть на пару часов заглянуть в его райский уголок, а он делает вид, будто случилось нечто ужасное.

От бурной радости Бвераму следа не осталось. Он лишь вежливо кивнул в ответ на явно натянутые смех и шутку Ойбора и сказал:

- Зайдем в дом, Кими, там есть что пожевать с до­роги, там и поговорим.

- У меня, к сожалению, осталось мало времени. Ни есть, ни пить уже не хочу. Давай-ка посидим под деревом, здесь у тебя хорошо.

- Не обижай меня, дружище, я готовился к нашей встрече и рад тебе, ты же знаешь.

-Я тоже рад тебя видеть после... дай-ка при­кину...

-Ровно шесть лет, - подсказал Бвераму.

- Да, ровно шесть. Ты уж прости, не настаивай. Посидим здесь, на воздухе. Хорошо у тебя... Жаль, но времени слишком мало. Долго ждал тебя.

- Мог вообще не дождаться. Я теперь редко заво­рачиваю домой, даже ночевать предпочитаю в дежур­ке. Одному, знаешь ли... А как у тебя?

- Моя старуха пока ничего, - сказал Ойбор, - правда, ноги уже подводят, сосуды, что ли. Велела пе­редать привет.

-Спасибо.

Они уселись под деревом, как хотелось гостю.

Легкий, горячий ветерок вдруг дохнул с далекого плато, прошуршал древесной листвой, и всколыхну­лись веревки дымов над фабрикой. Изогнувшись несме­ло, потянулись они оборванными концами от городка в сторону желтовато-зеленых плантаций, к приземи­стым круглостенным тукули, в которых ютились семьи пастухов и охранников сизаля всей общины.

- Что-нибудь серьезное? - спросил Бвераму.

- Да.

- Я действительно тебе не нужен?

- Уже нет. Все ясно.

- Я всегда не мог понять, что у тебя на уме. Ойбор сказал:

- Нужно было проверить кое-что, пот и заехал.

- Проверил?

- Да. Узнал, что требовалось.

- Когда же успел? От кого? Тебе известно, мы не приучены тянуть друг друга за язык, - сказал капрал укоризненно, - но и водить за нос своих же не пола­гается, Кими. Я тебя не забыл и вижу: худо тебе, как бы ты ни темнил.

- Поверь, мне очень приятно, что представился случай повидать тебя, расслабиться чуток на свежем воздухе. Я тоже тебя не забыл. Старых и верных дру­зей помню всегда, - искренне молвил Ойбор.

- Послушай, хоть мы и старые приятели, верно, но не для того легендарный сыч Ойбор-Гора проделал та­кой путь, чтобы наспех обнять какого-то заплесневев­шего в провинции Бвераму и тут же повернуть обратно. От хлеба моего отказался - ладно, от ночлега - то­же ладно, но с насмешкой над собой мириться совсем не желаю. Лучше бы вовсе молчал, если мне что-то не положено знать. Было бы гораздо лучше...

-Я узнал от тебя, что хотел, хотя сам ты об этом и не подозревал. И не стоит больше жевать эту тему.

-Бог с тобой.

Помолчали минуту-другую. Ойбор вдруг произнес:

- Та-ак, значит, заплесневел тут, говоришь... Ни единого преступления за шесть лет?

- Похоже, что именно так, - отозвался Бвера­му. - Один, правда, возник было с запретными таб­летками, но я его живо накрыл. Живем все в ладу. Да­же скучно от этою. Тихие, мирные, всеми забытые, и поговорить вдоволь не о чем и не с кем, все на ладони. Одно только и делаем, что гоняем по улочкам, сотря­саем воздух, играем в службу. Махнуть бы отсюда...

-Это хорошо, что играете, а не всерьез.

- Нет, тебя подменили. Или слишком выдохся. Пойдем-ка все же подкрепимся, старина, черт с ним, с поездом, двинешься вечерним.

- Не могу, - твердо молвил Киматаре Ойбор, под­нимаясь, - пора, вон и автобус.

- Я тебя сам отвезу, не лишай меня права хоть на это.

- Валяй, так и быть, рискну. Только поставь, будь любезен, глушитель на свой драндулет, если не хочешь, чтобы раскололась моя голова.

27

Когда отставной инспектор закрыл наконец пухлую папку, содержимое которой сосредоточенно изучал в те­чение почти двух с половиной часов, окружной комис­сар, сидевший за столом напротив, оторвался от своего занятия и поднял на него глаза.

-Есть еще вопросы?

Так точно, госпо... гражданин комиссар. Хоте­лось бы получить более подробную информацию о мо­ем, хм, новом патроне и его учебном логове. Затем, если можно, еще немного о деятельности пресловутого отдела Африки. Я ведь, признаться, слегка поотстал.

-Хорошо. В общих чертах, - кивнул комиссар и принялся рыться в стопке громоздившихся перед ним бумаг, доставленных в его кабинет накануне вечером из справочного сектора спецслужбы комиссариата, -детальную инструкцию получите от офицера, которому вас уже представили, инспектор.

-Простите, как вы меня назвали?

-Инспектор. А что?

-Во-первых, бывший, а во-вторых, Ли Джоунс Килдаллен, эсквайр, к вашим услугам! Я верно произ­нес свое новое имя?

-О да, конечно, мистер Килдаллен, - рассмеялся комиссар. - Браво, инспектор, уже в образе.

-Я вас слушаю.

-Да, да. Так... За три тысячи долларов Вер-Белл и его десять преподавателей за две недели обучают своих "студентов" двадцати с лишним способам убийств. - Комиссар вскинул на слушателя глаза. - Вы можете назвать двадцать способов, мистер Килдал­лен, которым обучаете тех грязных ублюдков?

-Думаю, соображу, если придется назвать. Слу­шаю вас.

-Их учат обращению с огнестрельным оружием, шпионской технике и другим дисциплинам, которые не проходят ни в одном учебном заведении Соединенных Штатов.

Далее новоявленный "мистер" узнал, что имение Вер-Белла "Кобрей", в котором он якобы провел не­сколько лет, находится неподалеку от Паудер-Спрингс в штате Джорджия.

По-английски слово "кобрей" производное от "коб­ры" и "угря".