- Превосходно, - отвечал Хорнблоуэр. Только несколько минут спустя он снова ощутил тупую боль. Этот ветер вернее приблизит его к роковой минуте. К середине дня пассат выкинул очередную летнюю причуду. Он затихал, затихал и перешел в слабые порывы, так что временами "Краб" лениво поворачивался на синей морской глади - "считал румбы". Смола в пазах плавилась под отвесными солнечными лучами. Летучие рыбки оставляли мимолетные темные борозды на эмалевой поверхности вод. Никто на них не смотрел - все пристально вглядывались в горизонт, ожидая следующего порыва. Быть может, не так далеко в переменчивом Карибском море идет под всеми парусами "Дерзкий". День прошел, за ним ночь, а пассат так и не задул; лишь редкий порыв ветра немного приближал "Краба" к цели. Солнце пекло. Воды выдавали по две пинты в день, и всем постоянно, непрерывно хотелось пить. Они встретили всего два корабля, и оба без всякого толка. Островная шхуна на пути в Белиз. Голландец на обратном пути из Курасао. Ни тому, ни другому шкиперу нельзя было доверить письмо. И ни одного корабля эскадры - это было почти за гранью возможного. Оставалось ждать, ждать с тоскливым, мрачным терпением. Наконец капризный ветер снова задул, на этот раз с оста. Вновь поставили марсели и двинулись нужным курсом, час за часом делая по шесть узлов. Ближе к Антилам корабли стали попадаться чаще, но то были купеческие шлюпы, курсирующие между Подветренными островами и Тринидадом. Всех переполошил возникший на горизонте парус, но то оказался не "Дерзкий". На мачте развевался красно-золотой флаг - испанский фрегат спешил к побережью Венесуэлы, вероятно, усмирять повстанцев. Путешествие близилось к концу: Хорнблоуэр услышал "земля!", и через секунду в каюту зашел Джерард.
- Видно Гренаду, милорд.
- Очень хорошо.
Они в тех водах, где особенно вероятно встретиться с "Дерзким"; теперь почти все решает направление ветра. Сейчас он дул с северо-востока; это хорошо. Исключается и без того слабая возможность, что "Дерзкий" пройдет не между Тобаго и Тринидадом, а севернее Тобаго.
- "Дерзкий" пойдет проливом Тобаго, милорд, - сказал Джерард, - и постарается сделать это днем.
- По крайней мере мы можем на это надеяться, - сказал Хорнблоуэр. Вероятно, с "Дерзкого" землю видели так же давно, как и с "Краба", и капитан будет осторожничать, памятую про переменчивый ветер и непредсказуемые карибские течения.
- Полагаю, мистер Харкорт, - сказал Хорнблоуэр, - мы можем спокойно двигаться к мысу Галера.
- Есть, милорд.
Теперь предстояло худшее - ждать, гадая, не сваляли ли они дурака с этой затеей, нести дозор, идти в бейдевинд к Тринидаду, поворачивать оверштаг и возвращаться к Гренаде, минуя Тобаго. Ждать было тяжело, а Хорнблоуэр - и никто больше - знал: если они не сваляли дурака, ему предстоит нечто куда более ужасное. Джерард снова заговорил об этом.
- Как вы намереваетесь задержать его, милорд?
- Найдется способ, - отвечал Хорнблоуэр, сдерживая раздражение и тревогу.
Был ослепительно сине-золотой день, и "Краб" легко скользил со слабым попутным ветерком, когда впередсмотрящий закричал с мачты:
- Вижу парус! Сподветру, сэр!
Парус мог быть чей угодно, но чем ближе подходил "Краб", тем больше неизвестный корабль напоминал "Дерзкого". Три мачты - уже это внушало уверенность, потому что не так много больших кораблей идет из Карибского моря в южную Атлантику. Поставлены все паруса, даже трюмсели, и лиселя до бом-брамселей. Впрочем, это ни о чем особенно не говорит.
- Похож на американца, сэр!
Уже трюмсели определенно указывали на то же. Харкорт взобрался на мачту с собственной подзорной трубой. Когда он спустился на палубу, глаза его горели.
- Это - "Дерзкий", милорд. Я уверен.
Их разделяло девять миль. Небо и море слепили голубизной, вдалеке чуть синела полоска земли. "Краб" выиграл гонку на двадцать пять часов. "Дерзкий" считал румбы - ветра не было, и он крутился на месте под пирамидой бесполезных парусов. "Краб" еще некоторое время двигался и тоже замер под палящим солнцем. Все глаза устремились на адмирала. Тот стоял неподвижно и, не отрываясь, смотрел на далекие белые прямоугольники - свой приговор. Большой грот шхуны хлопнул раз, другой, и гик начал поворачиваться.
- К шкотам! - заорал Харкорт.
Дуновение было таким слабым, что даже не ощущалось на потных лицах, но гики поворачивались, а еще через секунду рулевой крикнул, что корабль слушается руля. Бушприт "Краба" указывал прямо на "Дерзкого", ветер дул с правой раковины, почти с кормы. Если он дойдет до "Дерзкого", то будет для него встречным. Ветер усиливался, обдувал лица, и вот вода запела под носом корабля, загудела обшивка. И тут порыв стих. "Краб" закачался на зыби. Снова задуло, теперь с левой раковины, потом ветер отошел, так что марсели обрасопили прямо, фок выбрали на левую сторону. Десять благословенных секунд "Краб" несся на фордевинд, пока вновь не воцарился мертвый, горячий штиль. "Дерзкий", поймав ветер, расправил паруса, но только на мгновение - едва обнаружив свои намеренья, он тут же замер, беспомощный. Не спасала даже большая, чем у "Краба", площадь парусов - слишком велика была инерция более тяжелого корпуса.
- Слава Богу, - не отрываясь от подзорной трубы, произнес Джерард, когда "Дерзкий" снова безвольно повернулся. - По-моему, милорд, они хотят проскочить на расстоянии чуть больше выстрела.
- Меня бы это не удивило, - отвечал Хорнблоуэр.
Новый порыв ветра еще немного сократил расстояние и снова стих.
- Мистер Харкорт, вам стоит покормить матросов обедом.
Не много найдется охотников есть солонину с гороховым супом в полдневный тропический зной, а тут еще все увлеченно следили за ветром. Посередь обеда налетел очередной порыв и матросов снова погнали к шкотам и брасам.
- Когда вам подать обед, милорд? - спросил Джайлс.
- Не сейчас, - бросил Хорнблоуэр, не отнимая от глаза подзорную трубу.
- Они подняли флаг, милорд, - заметил Джерард. - Американский.
Звездно-полосатый флаг, тот самый, в отношении которого Хорнблоуэру предписано соблюдать особую деликатность. Да и как иначе, если "Дерзкий" вооружен двенадцатифунтовками и полон людьми. Новый порыв подхватил оба корабля, но "Краб" резво шел на фордевинд со скоростью два узла, а "Дерзкий", пытаясь идти в бейдевинд на юг, почти не двигался; вот он и вовсе замер, бесцельно поворачиваясь на месте - слишком слабый ветер не позволял править рулем.
- На палубе почти никого, милорд, - сказал Харкорт. Глаз, которым он смотрел в подзорную трубу, слезился от блеска воды.
- Они внизу, - сказал Джерард.
Почти наверняка. Что бы Камброн ни думал о намерениях Хорнблоуэра, он предпочтет скрыть, что направляется в Южную Атлантику с пятью сотнями солдат на борту. А между ним и Атлантикой - "Краб", самая хрупкая преграда, которую только можно вообразить. Если "Дерзкий" выйдет из пролива в открытое море, его уже ничто не остановит. Он доберется до св. Елены раньше, чем депеша до Европы. Теперь или никогда - и вина Хорнблоуэра, что он до этого довел. В Новом Орлеане он позволил обвести себя вокруг пальца. Он дал Камброну вырваться вперед. Теперь он обязан пойти на жертву, которой требуют от него обстоятельства - на любую жертву. Мир на земле надо спасти, и "Крабу" "Дерзкого" не остановить. Это может сделать только он сам.
- Мистер Харкорт, - хрипло, без выражения произнес Хорнблоуэр. - Пожалуйста, изготовьте дежурную шлюпку. Вызовите всю команду шлюпки, по два человека на весло.
- Есть, милорд.
- Кто отправится в шлюпке, милорд? - спросил Джерард.
- Я, - отвтил Хорнблоуэр.
Грот захлопал, гик со скрипом пошел от борта, потом назад, потом опять от борта. Ветер снова стих. Еще несколько минут "Краб" скользил вперед, потом бушприт его начал отворачиваться от "Дерзкого".
- Не могу держать курс, сэр, - доложил рулевой.
Хорнблоуэр оглядел горизонт: ветра ждать неоткуда. Наступил решающий миг. Он со стуком сложил подзорную трубу.
- Я спущусь в шлюпку, мистер Харкорт.
- Дозвольте и мне, милорд, - произнес Джерард с ноткой протеста в голосе.
- Нет, - отрезал Хорнблоуэр. Он не хотел утяжелять шлюпку на случай, если в следующие полчаса поднимется ветер.
- Навались, что есть мочи, - приказал Хорнблоуэр гребцам, едва шлюпка отвалила от "Краба". Весла погрузились в синюю-пресинюю воду, засверкали золотом на синеве. Шлюпка, провожаемая тревожными взглядами, обогнула корму; Хорнблоуэр повернул румпель и взял курс на "Дерзкого". Шлюпка закачалась на мелкой зыби - вверх-вниз, вверх-вниз. С каждым подъемом на волне "Краб" заметно убывал в размере, "Дерзкий" - пребывал. Он был удивительно хорош в этот золотой вечер, в эти последние (говорил себе Хорнблоуэр) часы его военной карьеры. "Дерзкий" все приближался, и наконец в нагретом воздухе раздалось:
- Эй, на шлюпке!
- Иду к вам! - прокричал Хорнблоуэр в ответ. Он стоял, чтобы виден был расшитый золотом адмиральский мундир.
- Не приближайтесь! - предупредил голос, но Хорнблоуэр по-прежнему правил на корабль. Из этого международного скандала не выйдет - маленькая шлюпка с безоружной командой доставила одного адмирала на застигнутый штилем корабль. Хорнблоуэр направил шлюпку к бизань-русленю.
- Не приближайтесь, - повторил голос с американским выговором. Хорнблоуэр развернул шлюпку.
- Шабаш! - приказал он. По инерции шлюпка скользнула к кораблю; Хорнблоуэр, зная свою неловкость, постарался, как мог, рассчитать движение. Он прыгнул на руслень, черпнул башмаком воду, но удержался и подтянулся.
- Отойдите от судна и ждите меня, - приказал он гребцам и перевалился через борт. Высокий худой человек с сигарой во рту - должно быть, американский шкипер. Рядом с ним дюжий помощник. С пушек, хотя и не выдвинутых, сняты найтовы. Подле них американские матросы, готовые открыть огонь.
- Не слыхали, что ли, я велел не приближаться, мистер? - буркнул шкипер.
- Извините за вторжение, сэр, - отвечал Хорнблоуэр. - Я - контр-адмирал лорд Хорнблоуэр на службе Его Британского Величества по неотложному делу к графу Камброну. Секунду они стояли на залитой солнцем палубе, глядя один на другого. Тут подошел Камброн.
- А, граф, - сказал Хорнблоуэр и с усилием перешел на французский. - Рад снова видеть мсье le compte. - Он снял треуголку и, прижав ее к животу, склонился в поклоне. Он знал, что кланяется неуклюже.
- Чему обязан этим удовольствием? - спросил Камброн. Он стоял напряженно, его пушистые усы топорщились.
- К величайшему моему огорчению должен сообщить вам прискорбные новости, - сказал Хорнблоуэр. Долгими бессонными ночами он повторял про себя эти слова. Теперь надо было произнести их естественно. - А также оказать вам услугу, граф.
- Что вы хотите сообщить мне, милорд?
- Дурные вести.
- Какие?
- С глубочайшим прискорбием, граф, должен известить вас о кончине вашего императора.
- Нет!
- Император Наполеон скончался в прошлом месяце на острове святой Елены. Примите мои соболезнования, граф.
- Не может быть!
- Уверяю вас, граф.
Мускул под малиновым шрамом задергался. Холодные, несколько на выкате глаза буравили собеседника.
- Я узнал об этом два дня назад в Порт-оф-Спейне, - сказал Хорнблоуэр, - и тут же отменил приказ об аресте вашего судна.
Камброн не догадается, что "Краб" не поспел бы так быстро.
- Я вам не верю, - тем не менее ответил он. Именно такой ложью можно было бы остановить "Дерзкого".
- Сударь! - запальчиво воскликнул Хорнблоуэр. Он еще прямее расправил плечи, словно честный человек, оскорбленный в своей искренности. Получилось довольно убедительно.
- Вы должны сознавать всю важность того, что говорите, - произнес Камброн с оттенком извинения. В следующий миг он произнес те самые роковые слова, которых Хорнблоуэр знал и страшился: - Милорд, вы даете честное слово джентльмена, что все вами сказанное - правда?
- Честное слово джентльмена, - ответил Хорнблоуэр.
Долгие дни он с мукой заранее представлял себе этот миг. Он был к нему готов. Он сказал эти слова, как сказал бы их человек чести. Он сказал их твердо и искренне, словно сердце его не разбилось в это мгновение. Он знал, что Камброн попросит его поручиться честью. Это - последнее, что он мог принести в жертву. Двадцать лет он рисковал жизнью ради своей страны. Он сносил опасности, тяготы, тревоги. Никогда прежде от него не требовалось жертвовать честью. Что же, и это цена, которую приходится платить. По его вине над миром нависла угроза. Справедливо, что и платить пришлось ему. Честь одного человека - небольшая цена за спокойствие всего мира, за спасение родины от бедствий, едва не сгубивших ее в последние двадцать лет. В те счастливые годы, возвращаясь домой после тяжких боев, он глядел вокруг, вдыхал английский воздух и в приступе глупого патриотизма говорил себе, что за эту страну стоит сражаться, стоит умереть. Но как душераздирающе больно, что пожертвовать пришлось не жизнью, а куда более дорогим - честью. Несколько офицеров вышли на палубу и теперь толпились вокруг Камброна, ловя каждое его слово; здесь же были шкипер и его помощник. Хорнблоуэр стоял напротив них, одинокий, сверкая на солнце золотым шитьем, и ждал. Первым заговорил офицер справа от Камброна - адъютант или какая-то другая штабная крыса. Конечно, он повторил вопрос, поворачивая нож в ране:
- Ваше честное слово, милорд?
- Мое честное слово, - повторил Хорнблоуэр так же твердо, с тем же видом честного человека. Никто не усомнится в слове британского адмирала, двадцать лет верой и правдой служившего своему королю. Он продолжал заученно:
- Теперь вашу затею можно забыть, граф. Смерть императора положила конец надеждам на возрождение империи. Пусть же никто не узнает о ваших замыслах. Вы, эти господа, императорская гвардия под палубами можете не принимать правящий во Франции режим. Можете отвезти их домой в соответствии с заявленными намерениями, а по дороге незаметно выбросить в море ваш воинственный груз. Вот почему я посетил вас в одиночку. Ни моей, ни вашей стране не нужен новый скандал. Пусть никто ничего не знает; это происшествие останется между нами.
Камброн слушал, но весть так сразила его, что он ни чем другом говорить не мог.
- Император мертв! - повторил он.
- Я уже выразил вам свои соболезнования, граф, - сказал Хорнблоуэр. - Повторяю их этим господам. Мои глубочайшие соболезнования.
Приглушенные перешептывания французов перебил голос шкипера-американца.
- Надвигается порыв ветра, - сказал он. - Через пять минут мы двинемся. Отправляетесь с нами, мистер, или за борт?
- Подождите, - сказал Камброн (видимо, он немного понимал по-английски) и обернулся к своим офицерам. Все заговорили разом. Хорнблоуэр уже не разбирал слов. Однако он видел, что убедил их. Это порадовало бы его, если бы он мог радоваться. Кто-то пробежал по палубе; в следующий миг из люка высыпала императорская гвардия. Старая гвардия Бонапарта - все в мундирах, видимо, готовые отразить абордаж, если команда "Краба" решится на такую глупость. Пятьсот человек в увенчанных султанами киверах, с ружьями. По команде они выстроились в шеренги, исхудалые, уставшие - в свое время они с победой входили во все столицы Европы, за исключением одного Лондона. Так, с ружьями, застыли они навытяжку - лишь немногие бросали любопытные взгляды на британского адмирала, остальные смотрели прямо перед собой. По впалым щекам Камброна текли слезы. Срывающимся голосом он сообщил новость - он едва мог говорить. Они взвыли, как звери. Они думали о своем императоре, замученном английскими тюремщиками - теперь в обращенных к Хорнблоуэру взглядов горело не любопытство, а ненависть. Камброн заговорил вновь: он говорил о будущем и о Франции.
- Император мертв! - повторил он так, будто возвещал о конце света. Ряды французов смешались - горе пересилило даже железную дисциплину старой гвардии. Камброн вытащил шпагу и легко поднес рукоять к губам в прекрасном жесте прощания - сталь блеснула в свете заходящего солнца.
- Я обнажал шпагу за императора, - сказал Камброн. - Я никогда ее больше не обнажу.
Он взял шпагу двумя руками и ударил о колено, судорожным движением худощавого, жилистого тела переломил клинок и бросил обломки в море. Старая гвардия протяжно застонала. Кто-то взял ружье за дуло, взмахнул прикладом над головой и с треском ударил о палубу, переломив в узком месте приклада. Другие последовали его примеру. Ружья полетели за борт. Американский шкипер наблюдал за ними с видом человека, которого ничем на свете не удивишь, однако незажженная сигара у него во рту стала значительно короче - он сжевал ее чуть не наполовину. Шкипер двинулся было к Хорнблоуэру, очевидно, желая потребовать объяснений, но французский адъютант его опередил.
- Франция, - сказал он. - Мы направляемся во Францию.
- Во Францию? - переспросил шкипер. - Не на…
Он не мог сказать "Святую Елену", но явно подразумевал.
- Во Францию, - тяжело повторил адъютант.
Подошел Камброн. Он взял себя в руки и теперь держался еще более подтянуто и напряженно.
- Не буду больше мешать вашей скорби, граф, - сказал Хорнблоуэр. - Помните, что вам соболезновал англичанин.
Камброн еще вспомнит эти слова, когда узнает, что бесчестный англичанин ему солгал, но сейчас без них было не обойтись.
- Я буду помнить, - произнес Камброн и, с усилием принуждая себя к вежливости, добавил: - Должен поблагодарить вас, милорд, за вашу любезность.
- Я выполнил свой долг перед человечеством, - сказал Хорнблоуэр. Он не протянул руки - коснись его сейчас Камброн, потом бы чувствовал себя оскверненным. Вместо этого он вытянулся и козырнул.
- До свидания, граф, - сказал он. - Надеюсь, мы еще встретимся при более счастливых обстоятельствах.
- До свидания, милорд, - сказал Камброн тяжело.
Хорнблоуэр перелез на руслень. Подошла шлюпка, он рухнул на кормовое сиденье.
- Весла на воду, - приказал он. Никто еще не испытывал такого изнеможения. Никто никогда не был таким несчастным. На борту "Краба" с нетерпением ждали Харкорт, Джерард и остальная команда. Надо сохранять невозмутимый вид. Надо выполнять свой долг.
- Можете пропустить "Дерзкого", мистер Харкорт, - сказал Хорнблоуэр. - Все улажено.
- Улажено, милорд? - Это переспросил Джерард.
- Камброн отказался от своей затеи. Они мирно возвращаются во Францию.
- Во Францию? Во Францию? Милорд…
- Вы слышали.
Они взглянули на полоску моря между кораблями, алую в свете заката. На "Дерзком" реи обрасопили по ветру.
- Вы приказываете пропустить их, милорд? - не отставал Джерард.
- Да, черт вас побери, - рявкнул Хорнблоуэр и тут же пожалел и о своем раздражении, и о резкости. Он повернулся к лейтенанту: - Мистер Харкорт, мы направляемся в Порт-оф-Спейн. Полагаю, хотя ветер и попутный, вы предпочтете не проходить Драконьей Пастью в темноте. Разрешаю вам дождаться рассвета.
- Есть, милорд.
Даже и теперь его не оставили в покое.
- Обед, милорд? - спросил Джерард. - Я прикажу подать немедленно.