4
Первая цель похода была достигнута: партия Игошина миновала пещеры и вышла к выработкам шахты. Но тревога не ослабела: можно было предполагать, что Клятая шахта, широко раскинувшаяся под землей, соединялась с пещерой в нескольких пунктах.
Молча поднялись к черневшему отверстию выработки и, помогая друг другу, вошли в нее. Штрек проходил по серому кварцу и не был креплен, но понизу лежали плахи, сохранившие след тачечного колеса. Вел этот штрек прямо, как стрела. По описаниям Петюши, Павел и Игошин знали, что штрек кончается завалом, закрывающим ход к страшному забою. Тут начиналась неясность. Петюша слышал голоса людей, которые начали разбирать завал, потом прервали свою работу, не кончив ее, но невольно для себя освободив Петюшу. Как они пробрались к завалу: со стороны пещеры или из верхнего горизонта шахты? Соединялась ли эта часть выработки с остальными выработками Клятой шахты, минуя завал штрека, или упиралась в завал?
- Короче говоря, может быть мы наткнемся на завал и дальше хода не будет, - отметил Игошин. - Разберем завал и… выйдем к новому завалу, закупорившему восстающую выработку. Пришлось бы пробиваться через него. Все это не годится! Итак, мне кажется, что, столкнувшись с первым завалом, лучше всего будет немедленно повернуть назад и быстрее выйти обратно в пещеры. Может быть, встреча состоится именно там. Вероятно, так или иначе "те" должны будут пройти пещерой.
- Но сколько пещерных маршрутов они знают? Мы знаем лишь один…
- Да, но мы хотим встречи и сделаем все, что можем, для того, чтобы она состоялась!
- Однако в устье выработки ясно чувствовался ток воздуха, - проговорил Павел задумчиво. - Эта выработка все же должна быть связана с шахтой, минуя тот завал, через который пробрался Петюша.
Узкий штрек, уходивший вправо, открылся внезапно, как бы спеша подтвердить его догадку.
- Почему же Петюша не говорил о нем ничего? - удивился Игошин.
- Он был в таком состоянии, что навряд ли вообще что-нибудь замечал, - догадался Абасин. - Да и какие осветительные средства у него были! Жалкая свеча!
Голубок заметался: казалось, он хотел раздвоиться, чтобы одновременно и продолжать путь по прямой к завалу и свернуть в боковой узкий штрек.
Решили разделиться: Игошин, Трофимов и Абасин должны были выйти к завалу и убедиться, что "те" не пробились в альмариновый забой; Павел с Мишей и Голубком отправлялись по боковой выработке.
- Желаю вам удачи, Павел Петрович! - сказал Игошин. - Необдуманно на опасность не идите. Все равно они в мышеловке. Оставляйте за собой след, спасительную нить Ариадны. У вас блокнота нет?.. Записная книжка? Ну вот, бросайте листки посредине штрека через каждые пять минут движения… Доктор, у вас есть блокнот… Вот славно, передайте чистые листки Павлу Петровичу. Теперь вперед!
Голубок так резко бросился в боковую выработку, что, сдержанный цепью, повис передними лапами в воздухе. Не спуская собаку с цепи, Павел спешил за нею; в двух шагах от него бежал Миша, взявшийся бросать листки. Трудно было бы сказать, сколько времени продолжался бег по узкой и низкой, по-видимому старинной выработке, крепленной почти черными от времени и чересчур толстыми стойками.
По временам Голубок нетерпеливо оборачивался к Павлу, едва слышно взвизгивал, точно хотел сказать: "Медленно, слишком медленно! Отпусти меня, если не можешь идти быстрее".
Вдруг он замедлил движение и пошел, стелясь по земле, едва давая Павлу чувствовать рукой цепь. - Тихо, Миша!
- Есть тихо! - шепотом ответил Первухин. Движения Голубка становились все осторожнее; потом с предупреждающим глухим рычаньем он плашмя лег на землю. Павел прикрыл стекло фонарика и сделал несколько шагов вперед.
- Пересечение выработок, - шепнул он. Бесшумно, медленно Голубок подполз к угловой стойке. Павел слышал его дыхание; слышал он и дыхание Миши, стоявшего рядом. Несколько секунд, показавшихся бесконечными, люди прислушивались в темноте.
- Слышите? - шепнул Павел.
. - Ничего… - ответил настороженный Миша и почти тотчас же добавил: - Идут… Может быть, наши?
- Кто знает… Один человек… Нет, ясно не наш!
- Светит… Живьем надо взять…
- Это сделаю я! - судорожно глотнул воздух Павел. Мускулы напряглись. Не думая о том, что обещает ему следующая минута, Павел подался назад, приготовился к броску. Голубок прерывисто вздохнул. Павел приказал: "Лежать смирно!", наклонился, протянул вперед руки.
В ходке становилось светлее. Торопливые шаги приближались. Человек показался со своим фонариком из-за тупого колена выработки. Тотчас же руки Павла сошлись у него на шее, человек рухнул на колени, фонарик погас.
- Свет, Миша! - тихо бросил Павел.
Он оттащил человека к месту засады. Фонарик осветил искаженное страхом длинное лицо с бесцветными глазами, с отвалившейся челюстью. Этому человеку, судя по всему, было около тридцати лет, он был в черном бушлате, в высоких сапогах. Рыжеватые волосы выбивались из-под низко надвинутого на лоб кожаного картуза. Выражение страха в глазах человека сменилось ужасом, когда Голубок приблизил голову к его лицу и шумно принюхался.
- Спросим - кто? - предложил Миша.
- Да, но не позволим ему поднять крик, - быстро ответил Павел, вглядываясь в лицо, обезображенное, страхом. - Кто-нибудь из ваших есть еще в Клятой шахте? - спросил он, не выпуская тонкой и жилистой шеи. - Отвечайте глазами "да" или "нет", или я задушу вас!
Человек утвердительно моргнул.
- Сколько? Человек снова моргнул.
- Это значит - один человек? Тот же знак утверждения.
- Сколько лет тому человеку, которого вы недавно потеряли, когда хотели выйти из шахты: двадцать?.. Нет?.. Тридцать… Хорошо! Сколько лет тому человеку, который находится в шахте: двадцать?.. Тридцать?.. Сорок?.. Пятьдесят?..
Человек медленно закрыл глаза.
- Лишился чувств! - с отчаянием воскликнул Павел. - Значит, остался старик!
Это вырвалось из груди стоном. Миша удивленно смотрел на Павла Петровича.
Сзади послышались быстрые шаги, из темноты показался сержант Трофимов.
- Есть один? - быстро спросил он.
- Получайте! - весело ответил Миша.
- Как дела у товарища Игошина? - осведомился Павел.
- Уперлись в завал… Завал до конца не разобран. Теперь они идут вслед за мной.
- Мы - вперед. Собака тянет сильно… Миша, не забывайте о листочках. Кидайте их чаще, не целые, а половинки…
Снова Павел и Миша бросились за Голубком, который рвался вперед, опустив голову к земле, и по временам, когда Павел старался одернуть, успокоить его, тяжело рычал.
5
Началась подземная путаница. Узкие и низкие, надежно крепленные выработки шли, казалось, бессистемно, неожиданно сливаясь опять. В одном месте ходок с сильным током воздуха уперся в лоб забоя, но оказалось, что отсюда вверх ведет солидная отвесная лестница с широко расставленными ступеньками. К удивлению людей, Голубок первый бросился к лестнице и стал карабкаться, ловко цепляясь за ступеньки передними и помогая себе задними лапами.
- Красота зверь! - с восхищением произнес Миша. В новом горизонте снова пошла та же путаница.
Кое-где в бортах зияли черные отверстия "печей", в двух-трех местах Павел мимоходом заметил в кучах отваленной породы громадные кристаллы уралита. Некоторые из них не уступали кристаллу, составлявшему украшение коллекции Абасина. Борта выработок показывали то пепельно-серебристый флюорит, то слюдянистый сланец - благодатные жилы. Чувствовалось, что горняки в старину искали особенно упорно в этих местах.
В одном месте ходок вдруг оборвался над пропастью - шахта здесь снова сомкнулась с пещерой. Свет двух электрических фонариков с трудом достиг конца пустоты. Из темноты выступили серые острые скалы, подпиравшие неровную куполообразную кровлю. Повернули назад, потом вошли в боковой штрек.
Голубок становился все нетерпеливее, беспокойнее; порой Павлу казалось, что собака потеряла след и волнуется.
- Эх ты! - с усмешкой упрекнул Миша собаку. - Не знаешь, что к чему!
Цепь чуть не вырвалась из рук Павла - так резко подался вперед Голубок; шерсть на нем вздыбилась. Он пополз, касаясь земли брюхом, непрерывно рыча. Это напоминало поведение собаки перед первой встречей в шахте. Но теперь было непонятно, откуда нужно было ждать появления врага. Выработка полого шла вниз и казалась бесконечной.
- Гасите свет! - приказал Павел.
Фонарик Миши погас. В своем фонарике Павел, прикрыв стекло рукой, оставил тонкий лучик, который скользил по земле сбоку от собаки, чтобы не ослеплять ее.
Вдруг Голубок остановился, обернулся к Павлу. Миша шепнул:
- Товарищ начальник, там, верно, опять про пастушка! Вы погодите, я проберусь посмотрю…
Спустя несколько минут он появился из темноты, неся свою берданку под локтем.
- Ничего интересного, - доложил он уже громче. - Я чуть не завалился. Как бы мы опять другим ходом не вышли к той пещере, которую недавно видели.
- Почему так насторожен Голубок?
- Вот и непонятно…
Тихонько, очень медленно Голубок двинулся вперед.
Держа равнение на Голубка, люди опустились на колени, поползли, ощупывая дорогу руками и не показывая огня. Рука Павла очутилась в пустоте. Дальше пути не было. Люди и собака, сохраняя полное молчание, приблизились к самому краю выработки, вышедшей в пещеру.
- Он!.. - И Миша сжал руку Павла. - Он!.. Сердца их замерли. Внизу, на глубине двух-трех метров от устья ходка и значительно правее его, по узкому карнизу, подняв фонарик над головой, медленно приближался к засаде человек. Его фонарик по временам освещал и другого человека.
- Ну чудеса в решете! - раздался голос Самотесова. - Все-таки мы, лесной отец, в пещеры вышли. Упустили, видать, пташку! Найди-ка ее в этой чертоломине!
- Ничего, далеко не уйдет, - ответил Пантелеев, и его густой голос гулко отозвался под сводами пещеры. - Эх, Никита Федорович, плохие мы хозяева, не захватили с собой веселого… С озноба да устатка я бы не отказался.
- А думаешь, я святой! - рассмеялся Самотесов. Обрадованный Павел хотел окликнуть: "Никита!", но Голубок предупреждающе зарычал.
Что это значило? Павел вгляделся в темноту, и его окатило холодом: внизу по карнизу, отступая перед Самотесовым и Пантелеевым, двигалась человеческая тень, тоже приближаясь к засаде. Этого человека можно было заметить только потому, что на его кожаный картуз падал отблеск фонарика Самотесова.
Едва двигая пальцами, Павел охватил цепью Голубка стойку, завязал цепь узлом и, продолжая следить за каждым движением человека-тени, приготовил пистолет.
Развязка наступила… Наступила минута страшная, когда нельзя было раздумывать и сомневаться. Кто был этот человек, который медленно скользил по узкому карнизу, отступая перед преследователями, как видно преградившими ему дорогу?
Человек то скрывался в темноте, то снова рисовался смутной тенью. В его руке что-то блеснуло, но, к счастью, Самотесов ушел за выступ скалы. Человек потерялся в тени, неподвижный. В том месте, где находились Самотесов и Пантелеев, терраса круто сворачивала.
Сначала показался Пантелеев, а потом и Самотесов, поднявший фонарик над головой.
Человек снова выплыл из мрака. Он стоял, прижавшись спиной к скале, и медленно поднимал руку, вытягивая ее, дожидаясь, может быть, чтобы Самотесов остановился.
- Снять фонарик Самотесова! - лихорадочно шепнул Павел.
- Понятно! - так же быстро ответил Миша. Грохнул выстрел. Свет погас. Эхо выстрела еще рокотало в пещере, когда Павел прыгнул вниз. В этом месте карниз был узок, и получилось так, как рассчитал Павел в краткие мгновения, отделявшие выстрел от прыжка в темноту. Он с трудом устоял на ногах, но все же устоял и схватил человека, налетевшего на него; правая рука человека пришлась против левой стороны его груди, левой рукой он уперся в лицо Павла, стараясь вырваться.
- Стойте! - сказал Павел задыхаясь.
Тяжело дыша, человек сквозь зубы произнес какое-то бранное слово, и почти у самого лица Павла блеснул огонь. Он почувствовал резкий толчок в грудь, последним и невольным усилием оттолкнул человека и опустился на скользкие камни. Сознание он потерял на несколько минут и пришел в себя не то от острой боли в груди, не то от света, который бил ему в глаза. Сквозь туман увидел Самотесова.
- Где этот человек? - спросил Павел.
- Вниз слетел, - ответил Самотесов, осторожно расстегивая рубаху на груди Павла. - Его Пантелеев стережет. Первухин с Голубком пошли за Игошиным…
- Он… не убился?
- Тут невысоко. Жив, конечно.
- Кто он? - допытывался Павел, отталкивая Самотесова. - Постойте, я спущусь вниз…
- Да что ты, Петрович, мечешься! - рассердился Самотесов. - Лежи смирно, говорю тебе! Ишь, кровь хлещет…
- Кто он? - повторил Павел.
Не отвечая, Самотесов старался удержать кровь, прижимая бинт к ране.
Еще провал в темноту, в беспамятство. Придя в себя, Павел понял, что уже перевязан. Дышать он почти не мог. С каждым новым коротким и оборванным вздохом в грудь вливался расплавленный металл.
- Ну как, дорогой, слышите меня? - спросил Максим Максимилианович.
- Слышу…
Появился Игошин, присел возле Павла на камень.
- Кто он? - спросил Павел.
- Не разговаривайте! - коротко ответил Игошин и обратился к Абасину: - Однако, доктор, и бандиту нужно помощь оказать. Вы, кстати, посмотрите на него, это интересно. Можете теперь инженера оставить?
- Теперь могу.
- Первухин, проводите доктора! - крикнул Игошин.
- Есть! - ответил снизу голос Миши.
Спуск вниз, на дно пещеры, был нелегок. Мише пришлось повозиться, прежде чем он нашел для Абасина дорогу поудобнее. В выемке борта, как в нише, стоял фонарик, освещая лежавшего человека. Возле этого человека сидели Пантелеев и Голубок.
- Что у вас? - спросил Абасин, наклонившись к неподвижному большому телу. - На что жалуетесь?
Человек не пошевельнулся.
- Перенесите свет на другую сторону: мне его лица не видно, - сказал Абасин, перешел на другую сторону и опустился на колени.
В то же время Миша осветил лицо человека. Абасин вгляделся в это бледное лицо с массивной, тяжелой челюстью, пересеченной шрамом, спросил, еще не доверяя себе:
- Прайс? Роберт Прайс?!. - Взволнованный, он крикнул: - Товарищ майор, это молодой Прайс!
- Ну, уж не такой молодой, - шутливо откликнулся Игошин. - Ему теперь лет сорок пять, должно быть.
- Я его по шраму на челюсти узнал и по самой челюсти, - сказал Максим Максимилианович. - Прайсовская челюсть. А шрам остался с тех пор, как его хитники благословили…
Тот, которого он назвал Прайсом, открыл глаза, вгляделся в Абасина и снова закрыл глаза.
- Я вывихнул ногу и расшибся, - проговорил он. - Не трогайте меня и уберите собаку. Все равно я не могу двигаться.
- Что говорит Абасин? - переспросил Павел.
- Личность бандита опознал, - спокойно ответил Игошин. - Прайс! Значит, нет предела человеческой памяти. Я его мальчонкой всего один раз и видел в Новокаменске. - Он усмехнулся: - Вот что за "обличьем" скрывалось! Фигура не маленькая!
Гора пошатнулась и медленно сползла с сердца. Ощущение счастья, которое испытывал Павел, заключало в себе всю жизнь, все радости, которые только может испытать человек, но собранные в одну невыносимо острую, невероятную радость.
Игошин взглянул на него и повернул фонарик, стоявший на камне, так, чтобы лицо Павла оказалось в тени.
Игоишн курил; огонек папиросы, разгораясь при затяжках, освещал усталые и чуть улыбающиеся глаза человека, пришедшего к концу трудного дела.
Глава восьмая
Листы дела 43, 44, 45…
Вопрос. Остановитесь на обстоятельствах вашего первого приезда в Россию и знакомства вашего отца Ричарда Прайса с инженером Петром Павловичем Расковаловым и жителем города Горнозаводска Халузевым Никомедом Ивановичем.
Ответ. В Россию меня привез в 1911 году муж моей тетки Самюэль Гриншоу, занимавший видный пост в "Нью альмарин компани". Я жил в Новокаменске, в семье Гриншоу, девять лет, с восьмилетнего до семнадцатилетнего возраста. В 1913 году за мной приехал мой отец, торговец драгоценными камнями Ричард Прайс. Соблазненный хорошей медвежьей охотой, он задержался в Новокаменске, случайно познакомился с Халузевым и стал его компаньоном по некоторым торговым операциям.
- Что надо понимать под "некоторыми торговыми операциями"?
- Отец скупал в компании с Халузевым альмарины, отдавал их в огранку и затем отвозил партиями в Петербург. Несколько раз он возил камни также в Амстердам и Лондон.
- Это надо уточнить и дополнить: ваш отец в компании с Халузевым скупал и перепродавал хищенные альмарины; через его руки также проходило золото, похищенное на приисках. Кроме того, у вашего отца был и еще один источник обогащения - охота за удачливыми хитниками.
- Я этого не знаю.
- Халузев и врач Абасин утверждают, что ваш отец привлекал и вас к этому делу, чтобы "укрепить" вашу руку. Халузев утверждает, что во время одной из этих экспедиций вы были захвачены хитниками, избиты, но оставлены в живых; хитники, эта "двуногая дичь", человеколюбиво приняли во внимание вашу молодость. Это было так?
- Не помню…
- Остановитесь на истории отношений вашего отца и Халузева с инженером Петром Расковаловым. Предупреждаю, что по этому вопросу уже имеются полные показания Халузева, и рекомендую не отклоняться от истины.
- Знакомство моего отца с Расковаловым началось в доме Самюэля Гриншоу на одной из вечеринок. Здесь Расковалов резко оскорбил моего отца, который непочтительно отозвался о геологических теориях Расковалова. В результате этого скандала мой отец и Расковалов стали врагами. Примирились они через несколько лет при необычных обстоятельствах. Во время одной из поездок в тайгу отец и Халузев поссорились с группой хитников. В критический момент появился инженер Расковалов, которого хитники считали своим защитником. Он приказал хитникам оставить моего отца и Халузева в покое. С тех пор между моим отцом и Халузевым, с одной стороны, и Расковаловым, с другой стороны, установились более мирные отношения. Убежденность Расковалова в том, что он близок к открытию "альмаринового узла", передалась Халузеву, а от Халузева - моему отцу.
- Как и при каких обстоятельствах Халузев и ваш отец стали владельцами Южнофранцузской, так называемой Клятой шахты?
- За несколько лет до приезда в Россию моего отца Клятой шахтой заинтересовался крупный рижский делец, работавший на Урале. Он приобрел это мертвое предприятие у прежнего владельца, но вскоре разочаровался в Клятой шахте и за бесценок уступил ее "Нью альмарин компани". Обществу также не повезло: шахта давала малоценный, плохо окрашенный альмарин. Вот почему общество продало шахту Никомеду Халузеву, который официально выступал единоличным покупателем предприятия, причем одновременно был составлен частный акт между Халузевым и моим отцом о совместном владении ими Клятой шахтой.
- Чем объясняется то, что ваш отец, Ричард Прайс, не выступил открыто в роли покупателя?
- Это было сделано для того, чтобы не бросать тень на Гриншоу, который содействовал сделке явно в ущерб "Нью альмарин компани".
- Имелось и еще одно соображение. Вы подтверждаете следующее показание Халузева (см. лист дела 254)?