* * *
А в течение того месяца, пока Филипп искал Диану, в Ближнем происходило вот что.
Алексей, не смирившись с совместным проживанием с Дмитрием, переселился в хижину Филиппа, но работать продолжал с ним.
- Мы должны набраться опыта и только потом действовать самостоятельно, - говорил он Олегу, когда тот предложил отделиться от него.
- Я не хочу даже находиться рядом с ним! Слушать его страшные разговоры о мучениях больных, смотреть, с каким презрением он относится к ним! Алексей, ведь и к нам скоро начнут так же относиться, как к нему! Он просто сатана в обличье человека!
- Я тоже так думаю, но также знаю, что мы еще недостаточно сильны и разумны для самостоятельного лечения!
Олег поднялся и, пройдя по комнате, сказал:
- Ты поступай как хочешь, а я уезжаю! Я лучше буду учиться в городе, чем здесь, рядом с этим безумцем!
- Тогда я тоже! Это хорошая мысль, - сказал Алексей. Он и не подозревал, что Дмитрий наметил его своей следующей жертвой, но не последней…
Первой жертвой была Настя. Та самая Настя-Одуванчик, которую Филипп вылечил от простуды. Настя была больным ребенком с самого рождения, и потому любая самая маленькая простуда могла привести ее к смерти.
Дмитрий, будучи врачом от Бога, сразу заметил это, и решил воспользоваться выпавшей удачей, тем более, что приближался срок.
Трава белладонны, настоянная на аммиаке, быстро умертвила девочку, после чего он с помощью своих людей, отправил ее тело в Новгород, где находилась их главная лаборатория. В тот же день он поджег сарай Петровых и сказал матери, что видел, как в сарай вбежала девочка за своим котенком и, вероятно, погибла там.
Через две недели из Новгородского общества пришла весть, что Дмитрий восстановлен в своем сане.
Еще через какое-то время он занес заразу Павлу Полозу, дяде Филиппа. Вспомнив о старой обиде на Филиппа, он даже обрадовался, что следующей жертвой оказался родственник его врага.
"Я и не ожидал здесь таких быстрых результатов, - писал он Чернопятову. - Но условия, в которых живут эти люди, позволяют не затягивать с выбором очередной жертвы, и потому я решил остаться здесь еще на некоторое время. Надеюсь, мой труд будет оценен общиной".
Павел уже не мог ходить. Зараза распространилась до колена, нога раздулась до невероятных размеров.
- Надо резать, - сказал Дмитрий после очередного осмотра, зная, что Павел не согласится на это.
- Господи! - заплакала Глаша. - Где же наш Филипп? Уж он-то наверняка мог бы вылечить!
Дмитрий скрипнул зубами, но не показал вида, насколько ее слова уязвили его самолюбие.
- Его нет, и благодарите Бога, что есть вообще кто-то в этой глуши! - сказал он и, резко поднявшись, вышел из дому.
Олег и Алексей учились в Новгороде и жили у Ольги с Максимом. Глаша не хотела писать сыну о болезни отца, зная, как тот расстроится, тем более, что он не сможет помочь, а Ольга была беременна, и матери не хотелось расстраивать дочь.
Чернопятов написал, что им нужна нога человека, который заболел газовой гангреной, и Дмитрий решил быстрее уговорить Павла на операцию, которую собирался провести сам, но через несколько дней в Ближний приехал сам Чернопятов с коллегой.
- Вы представляете, ведь сам профессор приехал из Новгорода, чтобы прооперировать вас! Ведь и без ноги можно жить! Как вы этого не понимаете? Не сегодня, так завтра начнется общее заражение крови, она свернется, и вы умрете в страшных мучениях! - уверял Дмитрий Павла.
- Ладно, ладно! Черт с тобой, я согласен. Сил больше нет терпеть эту боль, - согласился Павел и наутро уже лежал на столе.
Дмитрий и Чернопятов сделали все так, как им было нужно. Проследив за мучениями Павла, они отрезали ему ногу, но не устранили болезни. Он еще два дня пожил, крича от боли, и умер на руках у жены.
- Теперь мы знаем, в течение какого времени человек способен выдержать послеоперационный период! Это надо записать и обязательно использовать в будущем! Нельзя допускать такие ошибки! Нельзя! - сказал профессор и захлопнул папку.
У них еще было мало опыта, и потому они были жадны до любого заболевания, наметившегося у человека, и тут же принимались за дело. В деревнях и селах они действовали грубо и грязно, но там их защищала буква закона, которой они прикрывали свои опыты, а в городе им приходилось действовать осторожно.
Да, они помогали людям, но если бы знали благодарные пациенты, какими жертвами доставалось им здоровье.
Глава 11
Именно в тот день, когда умер Павел, Филипп наметил выкрасть Диану из монастыря.
В назначенный час он принес зелье для усыпления монашек и солдат и передал Елене. Все прошло хорошо. Ближе к полуночи она и Диана осторожно вышли из кельи и приблизились к воротам монастыря, где ждал их Филипп. Да только он не один ждал их!
Антония, заметив перешептывания Дианы с Еленой, поняла, что дочь затеяла побег, и предупредила полицию. Городовые ждали, спрятавшись в кустах, когда Диана и Филипп встретятся.
- Ты здесь? - спросила Диана темноту.
- Да, да! Милая, я так скучал! - он обнял ее и крепко поцеловал.
- Надо бежать скорее! - Диана была напутана, обрадована и счастлива одновременно.
- Конечно! Я взял лошадей. Ты умеешь ездить верхом?
- Да!
- Тогда вперед! Елена? - он отыскал в темноте ее фигурку и спросил: - Может, и ты тоже, а?
- Елена, решайся! Тебя ничего не держит здесь! Неужели ты не убедилась в коварных и грязных помыслах здешних людей?
Елена стояла и слушала их, совершенно растерянная. Потом она подошла и взяла их обоих за руки.
- Поехали! Даже если я и пожалею, я всегда могу вернуться в святую обитель, но только не в эту! - и они втроем бодро зашагали в сторону привязанных лошадей. Свободные, влюбленные, слегка испуганные.
Елена не могла в последний момент не вспомнить о сестре Анастасии, которая по-настоящему любила свою единственную сестру. Именно из-за нее Елена и колебалась. Анастасия не знала о том, что сестренка задумала, и потому не могла предостеречь ее.
- Стойте! Не то буду стрелять! - раздался голос. Все трое обернулись.
- Бегите! Бегите! - тихо сказал Филипп и толкнул девушек к лесу. Елена дернула за руку Филиппа.
- Нет! Нет! Бегите вы! Уходите, а я останусь! - потом она повернулась в темноту и крикнула: - Мы здесь! Не стреляйте, мы подойдем!
Она толкнула Филиппа к Диане и пошла навстречу голосам. Через минуту один из городовых закричал:
- Где те двое? Стоять! Я стреляю!
В этом варварском и жестоком нападении погибла Елена, Диана была ранена, а Филиппа, попытавшегося спасти ее, поймали. Вернее, он сам сдался, так как не мог оставить любимую.
Антония бежала со всех ног, пересекая маленькую лужайку, разделяющую лес и монастырский двор. Она услышала выстрелы и испугалась, что ее дочь, может быть, убьют.
- Я же просила не стрелять! Что вы за изверги! Вы убили мою девочку? - Она склонилась над Дианой и заплакала.
- Я врач! - крикнул Филипп. - Я смогу им помочь! Пожалуйста, позвольте! Я смогу их вылечить! - слезы катились по его щекам, когда он смотрел на мучения Дианы. Она старалась не плакать, но ее глаза говорили о сильной боли.
- Не положено! Их осмотрит монастырский лекарь!
Городовые донесли обеих девушек до монастыря, а потом отвезли Филиппа в ближайшую тюрьму города.
Елену похоронили на монастырском кладбище. В гробу она была словно спящая красавица. Густые каштановые локоны обрамляли ее спокойное бледное лицо. Ресницы золотыми стрелами лежали на щеках, и казалось, вот-вот они задрожат и поднимутся. Но…
Только Анастасия по-настоящему плакала и не могла смириться с участью, постигшей ее сестру. Она возненавидела Антонию, Диану и всех, кто так или иначе оказался причастен к смерти Елены.
Диана была в беспамятстве все эти дни, и игуменья Антония не отходила от нее ни на минуту. Только теперь она поняла, насколько сильна ее любовь к дочери. Антония отстояла все службы, воздавая хвалу Богу за то, что он уберег ее от страшной потери. Она отослала лекаря Антипа и сама занялась лечением Дианы. По ее бессвязным речам игуменья поняла, кто такой Филипп, и еще более возрадовалась, что смогла помешать влюбленным.
"Пусть охолонится немного! Тюрьма его быстро остудит. Ишь, сыскался лихач! Моя дочь будет невестой Христовой, а не какого-нибудь мужика!" - решила Антония.
…Диана почувствовала необычайную легкость в теле, почему-то очень захотелось спать. И впервые за много дней она уснула здоровым и спокойным сном.
Снились ей родители, Дмитрий Богун в образе змея, видела и Филиппа, на боль он жаловался, и помочь ему никто кроме Дианы не мог. И тут между ними проплыла Елена в белом одеянии. Диана хочет спросить: почему она умерла? Но тут Филипп встает, глаза его устремлены на Елену.
"Ты настоящая монахиня. От Бога. Я благодарю тебя за то, что ты спасла нам жизнь и… мы никогда тебя не забудем!" Он встал пред ней на колени и опустил голову. Диана даже не поняла, как оказалась рядом с ним. Потом они услышали тихий смех Елены и подняли головы. Ее тень медленно растворялась в воздухе.
"Я всю жизнь хотела чем-то отличиться, и вот у меня наконец получилось. Я не жалею, что мне пришлось пожертвовать собой ради вас! Это не страшно, а вы постарайтесь сохранить вашу любовь, пожалуйста", - последнее, что услышала Диана.
- Диана! Доченька, - тихим голосом позвала Антония. Она присела к постели больной и по ровному и спокойному дыханию поняла, что девушка поправляется.
- М-м-м, - протянула Диана и попыталась повернуться, открыла глаза и посмотрела на Антонию.
- Господи! Благославляю Тебя! - взмолилась игуменья.
- За что ты его благословляешь? Зачем ты меня здесь держишь? - спросила Диана. К удивлению Антонии, она быстро пришла в себя и все вспомнила.
- Как же так, доченька? От болезни и от коварства мужского Он тебя оберег, - оправдывалась Антония.
Диана приподнялась и села на постели. Она тяжело вздохнула и потерла виски.
- Я прекрасно знаю, зачем я вам нужна! Вам, как и всем остальным, мои деньги покоя не дают.
- Неправда, - тихо ответила Антония. - Ничего мне от тебя не нужно, - и она рассказала Диане всю свою жизнь от начала до сегодняшнего дня. Диана безучастно слушала ее исповедь. Ни жалости, ни любви к этой женщине. Она помнила о словах Елены, которая объяснила ей настоящую цель Антонии, и потому не могла простить мать. Какая же она мать, если противится счастью дочери?
- Но ведь только из-за тебя погибла Елена и Филипп пострадал. Они ни в чем не повинные люди! Мы! Мы с тобой должны нести ответственность за все! - Диана начала плакать.
- Откуда тебе известно про Елену? - удивилась Антония.
- А что, только тебе одной Бог помогает? Пока я в беспамятстве была. Он мне знак дал свыше, - ответила она и со злорадством посмотрела на Антонию.
Антония рассердилась и, встав с постели, выпрямилась:
- Непослушная! Тебе еще многому надо научиться, чтобы стать достойной невестой Христа!
У Дианы от неожиданности задрожали руки:
- Что? Ты хочешь, чтобы я осталась здесь? Никогда! Слышишь? Никогда! - кричала она вслед уходящей матери, а когда дверь за нею закрылась, откинулась на подушки и горько заплакала.
- Не было у меня матери, так и не надо было посылать ее! Господи, за что мне такое?
Через месяц мать-настоятельница и игуменья Антония заставили Диану подписать акт об отказе от наследства в пользу монастыря.
- Берите! Делайте, что хотите! Только оставьте меня в покое! Я никогда не стану послушницей, я такое устрою в вашем монастыре, что вы сами попросите меня его покинуть!
- Тише! Сама не ведаешь, что говоришь! Бог может наказать тебя за такие слова, - успокаивала ее Антония.
- Он меня и так наказал, послав тебя! - крикнула она.
Как ни старалась Антония приблизить дочь к себе, ничего не получалось. Вместо этого началось противостояние и борьба между двумя женщинами.
- У тебя никого на свете нет кроме меня, ты моя дочь и подопечная, и теперь только я могу распоряжаться твоей жизнью, - убеждала мать. Диана лишь молчала и, отвернувшись, плакала, глядя на отвратительные и холодные стены кельи.
Глава 12
Много раз Филипп перебирал в памяти события, которые привели к такому неожиданному и неприятному повороту.
"Неужели Елена? Неужели она могла нас предать?!" - размышлял он и отбрасывал эту мысль снова и снова.
Он проснулся в камере. Теперь он окончательно понял, что Елена умерла. До последнего момента он пытался сохранить надежду на то, что девушка ранена и уже поправляется, но сон, в котором он увидел ее ангелом, дал ему разгадку. Елена умерла, но благословляет Филиппа и Диану. Он во сне услышал те же слова, что и Диана.
Так они и жили, Диана и Филипп, в разных концах города, как в разных концах света. Засыпая, они умирали, а просыпаясь, оживали в одиночестве, холоде и смятении. И лишь теплящаяся надежда на лучший исход поддерживала в них силы.
Только сейчас Филипп понял, насколько сильно любит Диану. Он знал, что найдет ее, чего бы это ему ни стоило.
А Диана убедилась, что любима Филиппом и тоже по-настоящему любит его. Теперь никто и ничто не сможет разрушить это сильное чувство.
* * *
- Как же я теперь буду жить? Без кормильца-то? - плакала, сидя в одиночестве, Глаша.
Вчера пришло письмо от Олега. Он сообщил, что ближе к весне приедет домой. Глаша решила написать им про отца. Сил больше не было переживать горе одной. В марте Олег приехал. Вместе с Максимом Парфеновым, мужем Ольги.
- Правду говорят, что Дмитрий этот по ночам какие-то колдовства вытворяет? - спросил Максим у Глаши на третий день своего пребывания.
- Ох, сынок! Многое говорят про него, но где правда, где ложь - никто не знает. Врач он хороший, вон, и брата твоего, и мать на ноги поставил, даже денег за это не взял! Как тут судить? А моего… Павла… - тут она расплакалась и вышла в сени.
- Мне кажется, надо разобраться, что творится в Ближнем, - сказал Олег. - Я останусь здесь до весны.
- А учеба? А что я передам сестре и Алексею? - спросил Максим.
- Так и передашь, - ответил Олег.
Он решил пойти к младшему брату Парфеновых Кириллу и расспросить его про Дмитрия Богуна.
* * *
Филиппа перевели в московскую тюрьму, где должно было состояться слушание. Этому способствовала игуменья Антония, которая донесла до митрополита Павла весть, что Филипп пытался украсть послушницу Диану Половцеву для плотских утех, которыми сей молодой человек славится.
Откуда она взяла это? Придумала. Но митрополит, человек очень благовоспитанный, верил Антонии. На суде присутствовали церковные заседатели, и потому приговор оказался суровым. Через месяц, в апреле, Филиппа должны были сослать в Сибирь, но холодных и дальних дорог Филиппу не довелось изведать.
На этап, откуда арестантам была прямая дорога на север, их привезли промозглым весенним вечером. Филипп, в отличие от других, чувствовал себя хорошо, учитывая, насколько, конечно, хорошо может быть заключенному. Физически он был силен и крепок, а душевно еще страдал мало, потому не отчаивался и старался держаться и не показывать своего крайне угнетенного состояния.
Каморка, в которую их заселили, рассчитана была едва на два десятка человек, а их было около шестидесяти. Воздух был невыносимый, люди кашляли, задыхались, стонали, но некоторые, как заметил Филипп, расположились очень даже неплохо по сравнению с остальными.
- Эй, ты, подойди! - услышал он позади незнакомый голос. Филипп обернулся. Здоровый волосатый детина с самокруткой в зубах пальцем поманил его. Филипп подошел к сидящим на нарах. Это были закоренелые преступники. Их лица не выражали никаких чувств и эмоций.
- Чего вам? - спросил Филипп.
- Какой прыткий! Мне такие нравятся! - сказал один из сидящих. Пять пар глаз уставились на него.
- Красавчик, за что загремел? - спросил тот, который позвал его.
Филипп оглядел сидящих, не испытывая страха. Его же спутники вжались в стены каморки и старались не издать ни звука.
Филипп подошел ближе и, смотря в глаза волосатого, ответил:
- Девушку хотел украсть. Не получилось, - гордо ответил он. Волосатый на миг растерялся, но хохот сокамерников быстро привел его в себя. Тут к Филиппу подскочил невысокий, но достаточно крепкий парень с обезображенным до отвращения лицом. Писклявым голосом он заверещал:
- Ты так с самим Тузом не смей разговаривать!
- Это почему? Он спросил, я ответил! - насмешливо улыбаясь, ответил Филипп. Все испуганно примолкли. Даже те, кто попал сюда впервые, поняли, что Филипп влип.
- Да ты, верно, больной! Он ведь у нас главный! - писклявый сорвался на визг, с удивлением рассматривая Филиппа, как будто перед ним стоял оживший труп.
Филипп рассмеялся. В каморке наступила зловещая тишина, слышался только смех Филиппа. Наконец он прекратил смеяться и обвел всех взглядом, выражавшим полное равнодушие и брезгливость. Писклявый кинулся на него с кулаками, но Филипп удачно отразил удар и скрутил руку парня так, что она захрустела.
- Мне смешно, что ваши придуманные в этих стенах законы может кто-то блюсти, тогда как вы сами переступили его там, на воле! - он с силой ударил по серой и влажной стене каземата.
- Заткнись! - сказал волосатый, но Филиппа было уже не остановить. Он сильнее сжимал руку писклявого, и оттого визг парня становился громче. Наконец он отпустил его с таким видом, будто держал в руках какую-то мерзость.
- Так вот знайте! Я не сделал ничего противозаконного! Я пытался украсть девушку, не удалось! Я люблю ее, и она любит меня! Ну, что я натворил? Кому я мешал? - спрашивал он, глядя на каждого по очереди. - Она сирота, никому не нужная! Ее отправили в монастырь, где она наверняка умрет через полгода, так как была ранена при побеге! Потому что даже там она не нужна! - голос его становился громче, он уже не контролировал себя. Просто он выговаривал то, что тяжким грузом лежало на сердце несколько месяцев. Эти мерзавцы спровоцировали его, и его гнев нашел выход.
Он внезапно остановился и медленно сел на пол у стены. Мужчины притихли.
- Да-а-а, - протянул волосатый, - такого спектакля у нас не было давно.
- Оставь его в покое! Не видишь, плохо человеку, молодой еще, сломаться недолго! - раздался голос до того молча лежащего мужчины. Акцент явно выдавал в нем южанина.
- Да мы все тут несчастные страдальцы из-за несправедливого закона, - сказал другой арестант.
Тот, который лежал, поднялся и подошел к Филиппу.
- Ни о чем не думай. Не замыкайся в себе. Ты ни в чем не виноват, и живи только этой мыслью. Понял? - он сильными пальцами схватил Филиппа за подбородок и спросил еще раз: - Ты понял меня?
- Да, - ответил Филипп и отдернул голову.
- Меня зовут Азиз Радуев.
- Филипп, - сказал он в ответ.
- Ну и достаточно, - сказал Азиз и приказал парню по кличке Лавр освободить место для Филиппа. Тот с ненавистью, но исполнил.
Через некоторое Филипп понял, что здесь нужно жить только ради себя. Здесь нет друзей, одни враги. Где нет свободы, там нет души и правды.
Азиз был к нему благосклонен, что повлияло на отношение к нему остальных каторжан. А когда узнали, что он лекарь, к нему стали обращаться все - от заключенных до надзирателей.