- Вас не обойдут! - поспешно заверил их жрец. - Ведь в ваших руках - столица и главная крепость. Здесь уже все в порядке. Есть еще одна любопытная вещь. Посмотрите-ка на это!
Он поднял вторую связку кипу и подал воинам.
- Я не могу этого прочесть! - раздраженно бросил Майти. - Что-то о ламах, о богах!
- О ламах, но больших. О людях, но белых, как боги, - тихо пояснял жрец. - Из-за океана прибыло двести белых людей с большими ламами. Только это я и сумел прочесть.
- Белые люди? Глупости! Тот, кто вязал этот кипу, ошибся. Вот и все. Незачем беспокоиться из-за такой чепухи.
- Не знаю, не знаю. Хорошо бы проверить.
- Отдай, святейший, приказ, пусть проверят.
Жрец снова недовольно поморщился.
- Я сам решу, как поступить! Но известие прибыло из уну Пьюра, а там уже теперь…
Все замолчали. Наконец Тупанки строго поглядел на товарищей.
- Посмотрим! Сейчас надо помнить об одном. Тот часки, который доставил весть от ловчего…
- Обычный часки. Пожует листья коки, проспится и забудет.
- Не уверен. Он может проболтаться. Такого свидетеля необходимо обезопасить.
Верховный жрец кивнул.
- Правильно. Это часки с главной дороги. В селении под Кахатамбо у него девка. В разговоре с моим человеком он выложил все, поэтому он может сболтнуть и об этом. Сделаем так…
Он на минуту задумался, но тут же решительно заговорил:
- Солнце не зажгло священного огня. Извечный обычай велит принести в жертву девушку. Уже послан приказ в Золотой храм на озере Титикака. Но это далеко. А сапа-инка движется в Уануко. В Юнии на его пути тоже есть большой храм. Торжественная жертва на этот раз будет принесена в Юнии…
- Я не понимаю! Какая здесь связь… - начал нетерпеливо Майти, но жрец движением руки прервал его.
- Девка должна быть из местных. Этот часки, который доставил кипу от ловчего Кахида, говорил моему человеку о своей избраннице, о некой Иллье. Пусть будет Иллья. Приказ о кровавой жертве понесет тот же самый часки.
Оба воина испытующе поглядели на жреца. Майти, тихо посмеиваясь, сказал:
- Неплохое испытание верности. Однако что будет, если этот часки откажется? Или сбежит? Или не передаст распоряжения?
- По закону он тотчас же будет казнен. А если врожденное чувство долга заставит его доставить приказ, то он, вероятно, больше уже ни о чем не будет и думать. Так или иначе о тех вестях, что идут от ловчего, никто никогда не узнает.
- Я в восторге, о святейший, - воскликнул Тупанки.
Жрец благосклонно усмехнулся. Он наклонился к ним и тихо шепнул:
- Это только часки, стоит ли о нем говорить? Речь идет о более серьезном. Ловчий Кахид прав. Уну Уануко в опасности. И вскоре там станет еще опаснее. Кто знает, очень и очень возможно, что войска Атауальпы получат специальный приказ окружить эту местность. Ну, а тогда многое решит настроение тамошних жителей. А они уж, будьте покойны, не забудут, что недавно принесли в жертву их девушку. Ведь этого не любят. Хм, я боюсь, что найдутся такие, которые начнут поговаривать и вспоминать, что именно по приказу Уаскара убили эту девушку, того самого Уаскара, к которому бог Инти явно не расположен.
- А в это время я…
- Вы должны быть здесь в полной готовности! Как только я дам вам знать, вы овладеете крепостью, городом и дворцом, задержите - уж вам известно кого! - а потом с надлежащими почестями встречайте сына Солнца, сапа-инку Атауальпу.
Воин низко склонил голову. Жрец уже накинул плащ - он собирался уходить, - но снова вынул и стал изучать странную связку кипу.
- Остается еще это дело… Очень странное. Двести белых людей, какие-то большие ламы… Я вижу здесь знак большого значения и большой опасности. Главный кипу-камайок уверяет, что из Пьюры всегда поступают отлично связанные кипу и точные вести. Гм, это меня и беспокоит.
Инка Майти махнул рукой.
- Эх, даже опытный кипу-камайок подчас злоупотребляет сорой. В конце концов что такое двести человек?
- А если это не люди? Если это боги или посланцы богов?
- Нужно проверить, - неуверенно буркнул Тупанки.
- Да. - Уильяк-уму, нахмурив брови, разглядывал кипу. - Я уже отдал приказ. Потому что чувствую опасность, чувствую ясно и отчетливо.
Глава двенадцатая
- Ты Синчи, часки со сторожевого поста Урко? - молодой жрец потряс за плечо крепко спящего бегуна. Хотя бог Инти не проявил на этот раз своей благосклонности и поэтому не было ни торжеств, ни игр, как обычно на ежегодном празднике Райми, Синчи все равно бродил целый день по столице, глазея и восхищаясь, не чувствуя усталости после многокилометрового пробега. Поэтому вечером он заснул как убитый.
Однако привычка, выработавшаяся у него за время двухлетней службы, оказалась сильнее усталости, и Синчи тут же сорвался с ложа, быстро придя в себя.
- Да, я Синчи.
- По приказу главного кипу-камайока ты сейчас же должен снова бежать.
- К великому ловчему Кахиду?
- Нет. Сперва в Юнию, к главному жрецу храма. Ты вручишь ему кипу и скажешь только два слова: Иллья из Кахатамбо.
- Я скажу: Иллья из Кахатамбо, - механически повторил Синчи и лишь потом понял, что он говорит. С удивлением, почти с ужасом повторил он уже вопросительно:
- Иллья из Кахатамбо?
- Да, только эти слова.
- Но… но ведь это… О святейший, что это значит? Иллья… Иллья из Кахатамбо? Только одна-единственная! Ведь она только одна! Откуда о ней известно великому кипу-камайоку? И что означает этот кипу?
Молодой жрец презрительно выпятил губы.
- Ты знаешь, часки, что тут, в столице, нам известно о всех и обо всем. А ту девушку ждет великая честь и счастье. Она выбрана посланницей к богу Инти и должна принести ему молитвы целого народа, просить о том, чтобы он вернул нам свою милость. Подумай только: ее мумия будет украшена золотом, как мумии инков, и навеки сохранена в храме.
Синчи еще не понимал.
- Ее мумия, святейший? Но… но это молодая девушка! Только через год, во время нового праздника Райми, я возьму ее себе в жены!
- Через год? Глупец, неужели ты не понимаешь, что я говорю? Эту девушку принесут в жертву, и, когда сын Солнца соблаговолит прибыть в Юнию, она будет умерщвлена с соблюдением всех почестей! - И, упирая именно на это, с важностью добавил: - Тут же сделают мумию!
Синчи стоял не шевелясь, тяжело дыша, с тщательно завернутым кипу в руке. Он еще не понимал, еще боялся понять. Жрец объяснил его молчание другими причинами и спросил раздраженно, с презрением:
- Ты устал? Можешь не торопиться. Сын Солнца покинет Куско только завтра; достаточно, если ты двумя днями раньше него будешь в Юнии. Можешь еще отдохнуть.
Синчи почувствовал себя задетым.
- Я могу бежать сейчас же. Я не нуждаюсь в отдыхе. Но… но Иллья…
- Беги и повтори!.. - произнес жрец привычные, установленные законом слова, и Синчи совершенно непроизвольно склонил голову.
- Я побегу и передам: Иллья из Кахатамбо.
- Потом можешь возвращаться к главному ловчему, если он так тебе наказывал. Но для него у меня нет никаких поручений.
- Я выполню все это, святейший, - покорно ответил Синчи.
Однако он не отправился в путь тотчас же. Он продолжал сидеть с поникшей головой, опустив глаза и только беззвучно шевелил губами. Будто заучивал сложное поручение.
Он не шелохнулся, когда его позвали к ужину и даже не взглянул на кувшин со сладкой чичей, который поставили возле него; не глядел он и на листья коки.
Но ночью Синчи исчез, и на сторожевом посту, где он остановился, не заметили его исчезновения. Впрочем, этим никто особенно и не интересовался, все были издерганы, измучены подготовкой к грандиозному путешествию властелина, который уже приказал объявить, что он соблаговолит отбыть утром на второй день после праздника Райми.
К этому времени Синчи еще не ушел из города. В глухой полуночный час он отправился к храму, не решаясь проникнуть внутрь; он лишь присел на ступеньках и молча глядел на громадное здание. В этом его молчании была пылкая вера, мольба и надежда.
Уже на рассвете он встал и поплелся к северным воротам, через которые в свое время ночью попал в город, а теперь терпеливо ждал, когда их откроют. Показав свою бляху, которую в суматохе забыли у него отобрать, Синчи покинул столицу, хотя в этот день никого не выпускали. Отойдя на небольшое расстояние, он укрылся среди поля кукурузы подле самой дороги и ждал, сам не зная, чего он ждет.
Солнце уже высоко поднялось над горной цепью Карвахаль, когда процессия показалась из городских ворот.
Впереди шел небольшой отряд дворцовой стражи, в шлемах, увенчанных перьями, и в латах из толстой кожи, украшенных серебряными пластинками. Каждый воин был вооружен копьем-чонтой, обоюдоострым боевым топором, ножом, имел сумку со съестными припасами.
За ними под присмотром специальных камайоков тянулась толпа рабов и дворцовой прислуги с утварью, которую сапа-инка любил брать с собою в дорогу. Прекрасные вазы из страны аймара, лампы, серебряные и золотые сосуды и даже ковры-наски. Они торопились, чтобы успеть приготовить жилище. Но шли мимо Синчи так долго, что он невольно сравнил их с многочисленными толпами гонщиков, которые по приказу ловчего Кахида двигались в указанных направлениях.
Прежде нежели толпа слуг миновала его, Синчи заметил, что рядом оказались еще какие-то люди, то ли из города, то ли из соседних селений. Они смотрели на все с большим интересом и перешептывались. На постороннего гонца никто не обращал внимания.
- Меня вчера разыскивал камайок из дворца, чтобы я тоже отправлялся в путь и что-то там тащил на себе. Но я догадался, чего он от меня хочет, и скрылся.
- Почему? Кто участвует в охоте, тому достается свежее мясо. И не один раз. А это вкуснее, гораздо вкуснее, чем чарки.
- Это верно! Но один жрец говорил, что Инти не расположен к сыну Солнца. И на тех, кто его сопровождает, тоже может пасть гнев Инти. Поэтому я предпочел остаться.
- А ведь идут и жрецы? Гляди!
- Идут те, кто обязан идти. А я не обязан! - буркнул первый, и все продолжали с интересом наблюдать. Колонна носильщиков была уже далеко, потом промчалось десятка полтора бегунов с пучками веток, которыми они сметали с дороги все следы мусора, и, наконец, показалась основная процессия.
Укрывшиеся в кукурузе крестьяне, хотя их и не мог никто заметить, упали на колени, смиренно ударяя челом о землю. Но при этом продолжали с любопытством следить за всем происходящим.
- Восемь человек несут носилки сына Солнца.
- Сапа-инка Уайна-Капак приказывал, чтобы его несли самые быстрые бегуны.
- Ну да, ведь он всегда торопился. Но теперь не война, а всего лишь охота.
- И койя отправилась с ним. Вон несут ее! Сколько золота на носилках! Сколько золота!
Синчи вглядывался в процессию до боли в глазах, словно это зрелище могло снять с него бремя всех его забот.
В Тауантинсуйю только правящему инке и его жене полагались носилки. Все придворные, даже высшие сановники, брели пешком. Носилки были удобны, в них можно было лежать, а в, этот день, когда ярко сияло солнце, они были открыты. Но Синчи так и не успел заметить лица властелина: какая-то женщина угодливо склонилась к носилкам и шла подле них, заслоняя сына Солнца.
- Это главная мамакона, - зашептали подле Синчи крестьяне. - Уже с полгода свозят во все города, через которые будет проезжать сын Солнца, самых красивых девушек. Для него, на выбор. А эта старуха теперь нахваливает ему избранниц.
- Поэтому, вероятно, и койя такая мрачная.
- Э-э-э, она уже приучена к этому. Ведь так повелось издавна.
- Но избранная владыкой дева Солнца, наверное, счастлива. Живет во дворце, всего у нее вдоволь, чего ни пожелает.
- Ну, вот еще! Сын Солнца в кои-то веки проведет с ней ночь, а затем забывает о ней, а ведь она уже считается его женой. А когда сын Солнца умрет, за ним должны последовать все его жены.
- Гляди, несут уаки! Вон в этих закрытых корзинах!
- Наверное. Без этого не тронется в путь даже сам сапа-инка.
- Известно. Супай не дремлет и любит напакостить.
- Смотри. Не одна койя такая хмурая! Все придворные словно ждут чего-то недоброго.
- А ты разве не слышал, что было зловещее предзнаменование? Когда в день Райми солнце не зажжет священного огня, это очень плохой знак. Весь год жди несчастья!
- Э, принесут в жертву какую-нибудь девку - и все будет хорошо.
- Да уж жрецы знают, как отвратить гнев богов. А принести в жертву девку - самое верное дело.
- Так почему же все такие невеселые?
Синчи, услышав последние слова, припомнил наказ, который должен был повторить, и сел, прикрыв голову плащом. Да, эти крестьяне говорят правду. Чтобы отвратить беду, принесут в жертву девушку, как только процессия приблизится к Юнии. Избранницей будет Иллья. Она станет мумией. Весьма почитаемой мумией, восседающей в храме. Ее украсят золотом. Может быть, даже вместо глаз вставят драгоценные каменья. Словно что-то может быть ценнее, чудеснее сияющих глаз Илльи!
- Мумия девушки… мумия Илльи…
Процессия уже миновала их, последней прошла дворцовая гвардия; крестьяне, укрывшиеся в кукурузе, ушли. Только Синчи все еще сидел на том же месте, закутавшись в свой плащ. Гонец осторожно ощупал шнурки кипу через тонкую ткань, в которую он был обернут. Эти узлы говорят: принести в жертву девушку! А он, Синчи, назовет ее имя: Иллья! Без него жрецы в Юнии не знали бы об этом. Кипу не может назвать имени. Только одно: принести в жертву девушку.
Но он, Синчи, помчится и скажет: Иллья из Кахатамбо. Помчится, ему дан такой приказ. Потому что он часки, который обязан разносить распоряжения, покуда способен бегать. Ведь в обширном государстве инков, в Тауантинсуйю, для каждого определено место и каждый должен быть тем, кем ему быть назначено. И о каждом все известно. Не спрячешься, не найдешь пристанища, пищи, одежды, если нарушишь закон. А приказ - это закон. Поэтому и он, Синчи-бегун, доставит этот кипу и скажет: Иллья из Кахатамбо. А потом его девушка превратится в мумию.
Он нащупал в походной сумке толстую связку листьев коки, быстро вытащил ее, откусил большой кусок и с жадностью принялся жевать. Если уж так быть должно, если он обязан повторить наказ, то хотя бы не думать о нем, не понимать, не чувствовать боли и ужаса. Сделать так, как в Тауантинсуйю делают все в трудную минуту. Жевать листья коки.
Глава тринадцатая
Дальше Синчи двинулся только в сумерки, когда от резкого холода он окончательно пришел в себя. Кока, которую бегун жевал весь день, заглушила мысли о еде и желание спать, он ощущал лишь равнодушие ко всему и полное отупение.
Осталась навязанная свыше, господствующая над ним чужая воля, осталось сознание того, что этой воле необходимо повиноваться. Нужно выполнить полученный приказ. Только это важно и существенно.
Он неторопливо двинулся дальше, но на гладких плитах дороги бессознательно стал ускорять шаг, пока, наконец, - как бывало, когда приказ доставлялся не только с одного поста на другой, а на дальнюю дистанцию, - не набрал ровного, размеренного темпа.
Синчи бежал мимо сторожевых застав, то и дело сообщавшихся друг с другом с помощью огней, видно, здесь, на пути шествия властелина, все часки в эту ночь были на ногах; потом он миновал какое-то большое тамбо и какие-то поселения. Везде светились огни или костры, всюду бодрствовали люди. А ведь праздник Райми уже позади, как и пост, предшествовавший этому торжеству, и завтра всех снова ждет повседневная работа. Однако люди не спят, и вся округа на ногах только потому, что сын Солнца соизволил отправиться на охоту.
Синчи помнил еще с детских лет день смерти сапа-инки Уайны-Капака. Тогда людям казалось, что земля вот-вот содрогнется, что случится нечто ужасное, что все пойдет прахом…
Во дворцах, в которых когда-либо жил умерший властитель, слуги, управители, сановники, однодневные царские наложницы - все лишали себя жизни, жрецы, не прерывая молитв, навсегда замыкали двери дворцов, чтобы отныне только дух умершего мог пребывать там вместе с душами самых близких и преданных ему людей.
Должностные лица проявляли явное беспокойство, а узники и приговоренные к смерти открыто выражали радость. Они думали, что должны произойти какие-то перемены.
Только часки работали бесперебойно, неизменно и добросовестно, разнося известия, наказы, донесения, надежно связывая огромную страну в единое целое.
И гонцы доставили кипу к камайокам, во все концы страны пришла весть, что в Куско на троне воссел сын Солнца, сапа-инка Уаскар, и что сын Солнца взрыхлил золотой мотыгой священную землю у храма Солнца на острове посреди озера Титикака.
Потом пришли другие кипу, и камайоки назначили людей на постройку дворцов для нового властелина, успокоились сановники, видя, что ничто не изменилось, и по-прежнему принялись рассылать кипу и донесения обо всем, что происходило; несчастные и страждущие перестали ждать перемен.
Снова в определенный день по сигналу, поданному из столицы, камайоки соединяли молодых в супружеские пары, снова из года в год собирались айлью, чтобы выделить каждой семье ее надел, построить для новобрачных дома, помочь им обзавестись домашней утварью и посудой, разделить сушеное мясо, выданное из общинных складов, распределить работу, заранее установленную камайоками.
Сменился сапа-инка на троне, но не изменилось, ничто не могло измениться в превосходно и до последней мелочи организованном государстве. Государство это думало о каждом из своих подданных, принимало за него решения и распоряжалось его судьбой.
Государство существует до тех пор, пока на троне сапа-инка. Единственный человек, который стоит над законом, который сам - воплощение закона.
Синчи, пробегая ночью по местности, где все были взволнованы путешествием правителя и его двора, подумал вдруг: а известно ли сыну Солнца, что девушку по имени Иллья принесут в жертву, чтобы умилостивить великого духа Виракочу, который не позволил дневному светилу возжечь священный огонь? Он со страхом отогнал от себя эти мысли. Сапа-инке, сыну Солнца, вероятно, известно все. Простому человеку не понять, почему выбор пал именно на эту девушку. Так должно быть. Уже почти на рассвете возле какого-то большого города несколько гвардейцев неожиданно преградили бегуну дорогу. Их серебряные латы поблескивали при свете звезд.
- Стой! Ты разве не знаешь, что часки обязаны обходить город стороной? Здесь остановился на ночлег сын Солнца.
Синчи послушно остановился, но вспомнил о золотой бляхе и показал ее воинам. Они внимательно - насколько это было возможно в полутьме - осмотрели ее, потом один побежал куда-то и вернулся со старшим по званию.
В сумраке ночи Синчи различил шлем, украшенный перьями, но, чувствуя безразличие ко всему на свете, даже не поклонился.
Начальник стражи взглянул на золотой знак и жестом руки отстранил воинов.
- Можешь пройти. Но прошу тебя идти тихо, так как сын Солнца отдыхает. Тебе нужно что-нибудь?
- Я хочу есть, - коротко ответил Синчи и почти непроизвольно добавил: - И еще мне нужны листья коки.
- Ты получишь все это на сторожевом посту. Там, где горит огонь.