- Коммуна должна наконец осознать, что над герцогством нависла смертельная опасность. Если Буонтерцо разграбит Милан, это будет стоить ей в пятьдесят раз дороже. И, как наместник, вы, синьор, обязаны объяснить это коммуне.
- Но они сочтут эту сумму чересчур завышенной для настоящих нужд.
- Докажите им, что они ошибаются.
- Как я смогу убедить их в том, в чем я сам не уверен? - раздраженно произнес Габриэлло. - Я сомневаюсь, что Буонтерцо выставит более тысячи человек.
- Так вы сомневаетесь! - вспылил Фачино и грохнул кулаком по столу, давая выход своему негодованию. - А я, по-вашему, должен рисковать собой и своей кондоттой только потому, что вы позволяете предположениям занять место фактов? Нет уж, увольте - я не собираюсь ставить свою репутацию на кон в вашей безрассудной игре.
- Ничто не угрожает вашей репутации, синьор граф, - попытался успокоить его Габриэлло.
- Но до коих пор так будет? Если меня ославят как недальновидного и беспечного командира, выводящего войска против значительно превосходящих сил противника, как вы думаете, где я найду людей в свою кондотту? Разве живущий войной наемник станет сражаться, зная, что наверняка погибнет? Вы, синьор, должны отдавать себе в этом отчет. В прошлом году я уже достаточно пострадал от Буонтерцо, когда оказался с шестью сотнями против его четырех тысяч. Я хорошо помню, как тогда вы, не потрудившись раздобыть достоверные сведения, тоже утверждали, что его силы невелики. Я не могу дважды совершать одну и ту же ошибку. В противном случае я навсегда останусь без кондотты.
Делла Торре тайком подтолкнул Джанмарию локтем в бок, и тот тихонько рассмеялся. Фачино резко повернулся на своем стуле к герцогу, и его лицо побледнело от гнева, когда он понял причину столь неуместного веселья. Бешено ревнуя к нему, этот дегенеративный принц только обрадовался бы такому исходу, невзирая на трагические последствия для него самого.
- Смейтесь, смейтесь, ваше высочество! Вам будет не до смеха, если это действительно произойдет. Конец моей карьеры кондотьера будет означать окончание вашего правления в Милане. Вы думаете, вас спасут вот эти? - он резко махнул рукой в сторону Габриэлло, делла Торре и Лонате. - Как бы не так! Кто пойдет в бой за Габриэлло? Всем известно, что его мать была лучшим солдатом, чем он, не сумевший удержать Пизу после ее смерти. А эти два хлыща, - разве они помогут вашему высочеству в трудную минуту?
Побледневший от ярости Джанмария вскочил на ноги.
- О Боже! Фачино, если бы вы осмелились высказать такое моему отцу, ваша голова торчала бы на башне Бролетто.
- И совершенно справедливо. Но я заслуживал бы худшего наказания, если бы промолчал сейчас. Давайте же говорить прямо, чтобы избавиться наконец от подозрений и опасных недомолвок.
Джанмария почувствовал себя буквально парализованным под суровым взглядом кондотьера. Фачино всегда умел взять верх над ним, и именно по этой причине он ненавидел его всем своим существом.
- Вы угрожаете, синьор граф? - делла Торре поспешил на выручку своему растерявшемуся господину. - Вы осмеливаетесь намекать его высочеству, что можете последовать примеру Буонтерцо? Если вы хотите откровенности, так говорите откровенно сами, чтобы его высочество знали, что у вас на уме.
- Да, да! - вскричал его высочество, обрадовавшись поддержке. - Выкладывайте все начистоту.
Фачино постарался взять себя в руки и с удивлением обнаружил, что от его гнева не осталось и следа: на смену ему пришло безграничное презрение к герцогу и его придворной камарилье.
- Разве ваше высочество нуждается в подсказках этого остряка? Неужели мое сегодняшнее появление не доказывает мою лояльность вам?
- Но каким образом?
- Каким? - не спеша с ответом, Фачино окинул насмешливым взором членов совета. - Не будь я лоялен вашему высочеству, мне достаточно было бы распустить знамя с гербом собаки и проехать с ним по улицам города. Как вы думаете, где после этого оказалось бы знамя змеи?
Джанмария рухнул в кресло, издавая бессвязные горловые звуки, словно собака, у которой отнимают кость. Остальные, однако, вскочили на ноги, и делла Торре произнес слова, вертевшиеся на языке у каждого из них:
- Подданный, угрожающий своему господину, заслуживает смерти.
Но Фачино только непринужденно рассмеялся.
- Что ж, смелее, синьоры, - сделал он приглашающий жест. - Доставайте кинжалы; вас трое, а я не вооружен. - Он сделал паузу и пристально посмотрел в их угрюмые лица. - Вы колеблетесь; вам хорошо известно, что толпа разорвет вас на части, если вы осмелитесь поднять на меня руку. Пускай я горжусь своим влиянием и любовью народа, но я пользуюсь имеющейся у меня властью только для того, чтобы защищать права вашего высочества, а не нарушать их, и мне казалось, что его высочество должен по достоинству оценить это. Увы, ваши советники, успевшие воспользоваться моим отсутствием, чтобы настроить ваше высочество против меня, придерживаются иного мнения, и я оставляю вас с ними.
Он повернулся к ним спиной и с высоко поднятой головой вышел вон. За столом воцарилось молчание.
- Раздувшийся от гордости задира! - наконец проговорил делла Торре. - Он пытается взять нас за глотку с единственной целью - сохранить свою репутацию кондотьера, и предлагает спасти герцогство с помощью мер, которые могут повлечь за собой и его собственное крушение.
Но Габриэлло, несмотря на свою слабость и некомпетентность, отдавал себе отчет в том, что ссора с Фачино будет означать конец для них всех. Однако когда он заявил об этом, перепалка вспыхнула с новой силой, и на этот раз мессер Лонате и делла Торре вновь объединили свои усилия, возражая родному брату герцога.
- В конце концов мы обойдемся и без него, - сказал Лонате. - Ваше высочество сами могут нанять солдат у Бусико и одним ударом разделаться и с Фачино, и с Буонтерцо.
- Но кто возглавит их? - возразил Габриэлло. - Неужели вы считаете, что Бусико отдаст войска французского короля под начало человека, к которому он не испытывает абсолютного доверия? Фачино только что напомнил нам, что наемники не станут продаваться, чтобы умирать.
- Мы можем нанять самого Бусико, - предположил Лонате.
- Разве что ценой сапога короля Франции на нашем горле. Нет, только не это! - патетически воскликнул Габриэлло, и между ним и делла Торре завязался оживленный спор, в середине которого Джанмария, до того момента в угрюмом молчании грызший ногти, резко поднялся.
- Чума побери всех вас и вашу болтовню! Я сыт по горло и тем и другим. У меня есть занятия получше, чем сидеть и слушать ваш треп.
С этими словами он поспешно вышел из комнаты, намереваясь найти утешения в сомнительных развлечениях, которых постоянно требовала его мелочная и плоская натура.
В его отсутствие эта троица - слабак, хлыщ и интриган - продолжала обсуждать будущее миланского трона; наконец, сделав вывод, что сейчас не время ссориться с Фачино, было решено согласиться с его предложением об увеличении кондотты.
Габриэлло немедленно созвал совет коммуны и запросил максимальную сумму в тридцать тысяч флоринов в месяц для набора дополнительных войск. Разоренные трагичными событиями последних пяти лет, миланцы все еще ахали и охали, качали головами и воздевали руки к небу, когда спустя три дня в город въехал Белларион и с ним тысяча гасконских и бургундских всадников под командованием одного из капитанов Бусико, обходительного месье де ла Тур де Кадиллака.
Его прибытие воодушевило горожан, увидевших во французах гарантию своей безопасности, и надо ли говорить, с каким облегчением вздохнула вся коммуна, когда стало известно, что на их содержание потребуется всего лишь пятнадцать тысяч флоринов в месяц.
Фачино был откровенно удивлен, услышав эту новость от Беллариона.
- Ты, должно быть, застал этого французишку в необычайно хорошем настроении, раз он согласился дать тебе солдат на моих условиях, надо признаться, не очень-то уж привлекательных.
- Проторговавшись с ним два дня кряду, я так и не понял, бывает ли у него когда-либо хорошее настроение, - ответил Белларион. - Он начал с того, что рассмеялся над вашим предложением, охарактеризовав его как глупое и нахальное. Однако, когда я собрался уже уйти от него, он смягчился и попросил меня не спешить. Он признался, что может отпустить солдат со мной, но цена за каждого из них должна быть поднята как минимум вдвое. Я ответил, что такая сумма не по карману Миланской коммуне, и он постепенно снизил цену до двадцати флоринов, при этом поклявшись всеми французскими святыми, что не уступит более ни сольдо. Я попросил его хорошенько подумать и отправился восвояси, поскольку час был уже поздний. Но утром я послал ему записку, в которой извещал его, что направляюсь набирать людей в швейцарские кантоны.
У Фачино от изумления отвисла челюсть.
- О Боже! Как ты мог так рисковать?
- Какой там риск! Я сразу раскусил этого Бусико - ему так хотелось получить деньги, что мы, как мне кажется, сумели бы договориться и о меньшей сумме, не будь она оговорена в вашем письме. Так что мне никуда не пришлось ехать, я подписал от вашего имени договор, и мы расстались друзьями с французским наместником, подарившим мне великолепные доспехи в знак своей признательности к Фачино Кане и его сыну.
Фачино от души расхохотался, одобрительно хлопнул его по плечу, обозвав при этом пронырой, и потащил за собой во дворец Раджоне в Новом Бролетто, где в тот час заседал совет коммуны, ожидая от них известий.
Белларион испытал некоторую робость, впервые оказавшись среди самых известных жителей Милана, собравшихся в огромном зале с тянущимися по бокам изящными сводчатыми галереями из черного и белого мрамора и прекрасными лоджиями, парапеты которых были увешаны щитами с гербами различных кварталов города.
Фачино, не тратя лишних слов, сразу перешел к делу, сильнее всего тревожившему сердца горожан в эту минуту.
- Синьоры, - начал он, - я думаю, все вы будете рады узнать, что тысяча французских всадников сегодня прибыла в Милан, чтобы обеспечить нашу безопасность. Таким образом, вместе с ними в нашей армии насчитывается почти три тысячи солдат, которых мы сможем выставить против Буонтерцо. Но это еще не все, - невзирая на смущение Беллариона, Фачино вытолкнул его перед собой, привлекая к нему всеобщее внимание. - Мой приемный сын, заключая договор с месье Бусико, сумел сэкономить Миланской коммуне сумму в пятнадцать тысяч флоринов в месяц, что составит около пятидесяти тысяч флоринов в пересчете на время ведения всей кампании.
С этими словами он положил на стол совета запечатанный и подписанный пергамент для его изучения и одобрения.
Это были добрые вести, почти столь же хорошие, как известия о победе. Миланцы не стали скрывать своих чувств. Президент совета произнес краткую речь, выражая благодарность коммуны мессеру Беллариону, достойному сыну великого солдата, а затем, не ограничивая свое восхищение одними словами, совет проголосовал за выделение Беллариону пяти тысяч флоринов в качестве вознаграждения за охрану его интересов.
Президент пожал ему руку, а затем то же самое сделал наместник Милана, синьор Габриэлло Мария Висконти, окончательно смутив этим Беллариона.
Так, совершенно неожиданно для себя, Белларион оказался не только прославлен, но и богат.
Глава VI. НЕУДАЧНОЕ УХАЖИВАНИЕ
Дело, совершенное Белларионом, наверняка осталось бы незамеченным при дворе герцога, если бы публичная благодарность президента совета коммуны и награда в пять тысяч флоринов не привлекли к нему всеобщий интерес. Все вдруг вспомнили, что он является сыном Фачино - слово "приемный" - воспринималось повсюду как эвфемизм слова "родной", хотя графиня Бьяндратская яростно отрицала подобную подмену - и в течение нескольких недель, предшествовавших походу против Буонтерцо, он постоянно вращался при дворе, удивляя всех своей одаренностью и умением находить общий язык с самыми разными людьми. Даже свои наряды он выбирал с тщательностью, которой мог позавидовать любой придворный, - ему хотелось, чтобы ни одна мелочь не напоминала о его низком происхождении и монастырском воспитании. За это время Габриэлло Мария успел искренне привязаться к нему, сам герцог был с ним на короткой ноге, и инцидент с собаками казался начисто забытым; даже делла Торре, смертельный враг Фачино, всячески старался расположить его к себе.
А Белларион, хотя и замечал многое из происходившего вокруг, ничем не выдавал своих чувств, тщательно лавируя среди противоположных партий при помощи философского взгляда на вещи и чувства юмора.
Если что и доставляло Беллариону изрядное беспокойство в эти дни, пока он жил в апартаментах Фачино во дворце герцога, так это чересчур пристальное внимание к нему со стороны графини Беатриче, затаившей сильную обиду на своего мужа и пытавшейся найти у него сочувствие.
- Я на двадцать лет моложе его, - жаловалась она, преувеличивая их разницу в возрасте ровно на пять лет. - Я вполне гожусь ему в дочери.
- Но, синьора, вы уже десять лет замужем, - осторожно заметил Белларион, пропуская мимо ушей тонкий намек графини на то, что они с ней были почти ровесники. - Поздновато раскаиваться в содеянном.
- Десять лет назад он казался мне не таким старым, как сейчас.
- Ну конечно, тогда он был на десять лет моложе, но и вы тоже.
- Но в то время разница почему-то не так ощущалась. И подагра меньше терзала его. Мой отец сосватал меня за него. Фачино пойдет далеко, говорил он. Так оно и случилось бы, если бы он не вздумал надуть меня.
- Каким же образом, синьора?
- Стоило ему только захотеть, и он давно стал бы герцогом Миланским. Не брать того, что ему предлагается, я называю надувательством по отношению к себе.
- Ну раз так, считайте это ценой, которую вам пришлось заплатить за брак, заключенный по расчету. Вы оговаривали с ним какие-либо условия до свадьбы?
- Разве о таких вещах говорят? Иногда ты поражаешь меня своей глупостью, Белларион.
- Возможно. Но как иначе о них можно узнать?
- Подумай сам, какие причины заставили меня, юную деву, выйти замуж за старика? Ведь это неестественно. Подобный союз не заключается ради любви.
- К сожалению, синьора, я ничего не знаю ни о юных девах, ни о любви, - холодно произнес он. - Эти науки не входили в курс моего обучения.
Обнаружив, что все ее намеки разбиваются о неприступную броню его наивности, присущей ему от природы или же сознательно разыгрываемой, она решила действовать напрямую.
- Я могу поправить это упущение, Белларион, - почти шепотом произнесла она, потупив взор в землю.
Белларион встрепенулся, словно его ужалили, но быстро взял себя в руки.
- Вы могли бы, - так же негромко ответил он, - если бы рядом с вами не было Фачино.
Она подняла к нему залившееся краской лицо, и он заметил, как гневно сверкнули ее глаза.
- Я обязан хранить верность ему, - чуть отчужденно продолжал он. - Мне мало что известно о людях, но, по моему глубокому убеждению, в целом мире немногие могут сравниться с Фачино. Я не сомневаюсь, что только его верность и честность мешают ему удовлетворить ваши амбиции.
- Верность кому?
- Герцогу, своему господину.
- Что? Этому зверю?! Разве можно быть верным ему, Белларион?
- В таком случае - своим собственным идеалам.
- Короче говоря, верность чему угодно, только не мне, - грустно вздохнула она. - Впрочем, это вполне естественно. Как он чересчур стар для меня, так и я слишком молода для него. Не забывай об этом, Белларион, когда судишь обо мне.
- Боже сохрани меня от этого! Кто я такой, в конце концов? Ведь всем, что я имею, я обязан синьору графу, усыновившему меня.
- Надеюсь, ты не захочешь, чтобы я сделалась твоей матерью?
- А почему бы и нет? У нас установились бы превосходные взаимоотношения.
Она вспыхнула от негодования и, повернувшись к нему спиной, вышла вон из комнаты, оставив его в одиночестве, - но лишь затем, чтобы на другой день вернуться и продолжать донимать его своими жалобами. Ее наскоки всякий раз становились все более дерзкими и настойчивыми, и однажды терпение Беллариона иссякло.
- Могу ли я дать вам то, чего не дал вам сам синьор граф? - как-то раз напрямую спросил он ее. - Если даже ему не удалось осуществить вашу заветную мечту стать герцогиней, то смогу ли это сделать я?
Однако его выпад был встречен новой контратакой.
- Ты до сих пор не хочешь понять меня! Знаешь ли ты, почему я мечтаю стать герцогиней? Да только лишь потому, что это мое единственное утешение. Неужели, лишившись любви, я должна распрощаться и со своими амбициями тоже?
- И о чем вы больше сожалеете?
Ее темно-синие глаза умоляюще остановились на нем.
- Всегда больше жалеешь то, чего лишаешься в настоящий момент.
- Но синьор Фачино вполне способен дать вам и то и другое.
- Фачино! Фачино! - с неожиданным раздражением в голосе воскликнула она. - Неужели ты не можешь хоть ненадолго забыть о Фачино?
- Надеюсь, что нет, - решительно ответил он и слегка поклонился ей.
Тем временем о симпатиях графини стало известно при дворе, и герцог - редчайший случай в его недолгой жизни - лично задал тон шуткам на эту тему.
- В недалеком будущем Фачино ждет приятный сюрприз, - сказал он. - Благодаря чарам мессера Беллариона его жена вскоре превратится в его приемную дочь.
Его высочеству так понравилась своя же собственная острота, что он неоднократно повторял ее по разным поводам, а его придворные, стараясь угодить ему, изобрели многочисленные вариации, ни одна из которых, впрочем, не достигла ушей Фачино. Дело в том, что привязанность Фачино к своей жене граничила с обожествлением, так что всякому, кто решился бы произнести шутку герцога в его присутствии, непоздоровилось бы. Меряя Беатриче по своей мерке, он считал само собой разумеющимся, что она, будучи супругой приемного отца, должна питать к Беллариону исключительно материнские чувства.
Его мнение не изменилось, даже когда поведение графини дало ему весьма веские причины для подозрений.
Однажды вечером в конце апреля к Беллариону пришел слуга с просьбой от Фачино немедленно явиться к нему. Однако, придя в его апартаменты, юноша обнаружил, что Фачино еще не вернулся, и устроился на лоджии, коротая время с манускриптом "Божественной комедии" Данте в руках.