- И совершат большую ошибку, - заключил Навайль. - Привет, толстяк Ориоль!
- А, так вот он где, Пактол! - бросил тот, отвесив глубокий поклон Гонзаго.
Ориоль был весьма многообещающий молодой откупщик. Среди прочих здесь были Альбре и Таранн, оба финансисты, барон фон Батц, благонамеренный немец, приехавший в Париж в надежде познать в этом городе все разновидности разврата, виконт де Лафар, Монтобер, Носе, Жиронн, все гуляки и распутники, все дальние родственники или уполномоченные дальних родственников Невера; принц Гонзаго созвал их на торжественный семейный совет, о котором упоминал господин де Пероль и на котором нам вскоре предстоит присутствовать.
- Как распродажа? - поинтересовался Ориоль.
- Неудачно, - холодно ответил Гонзаго.
- Ты слышал? - прошептал в укрытии Плюмаж. Галунье, стирая со лба крупные капли пота, сказал:
- Он прав. Эти петушки позволили бы ощипать себя до последнего перышка.
- Господин Гонзаго, вы потерпели неудачу в делах? - воскликнул Ориоль. - Да быть такого не может!
- Судите сами. Последние места я сдал одно за другим по двадцать три тысячи ливров.
- В год?
- В неделю!
Новоприбывшие воззрились на будущие клетушки и на тех, кто их приобрел.
- Двадцать три тысячи! - в совершенном изумлении повторяли они.
- Надо было начинать с это цифры, - сказал Гонзаго. - У меня было почти тысяча номеров. За сегодняшнее утро я получил бы чистыми двадцать три миллиона.
- Но это же безумие!
- Да. Но это только начало, мы еще не то увидим. Сперва я сдал двор, потом сараи. Сейчас у меня остались только мои покои, но, черт возьми, у меня большое желание переселиться жить на постоялый двор.
- Кузен, - предложил де Шаверни, - по нынешним ценам я готов уступить вам свою спальню.
- Чем больше нехватка мест, - продолжал Гонзаго, стоя в кругу новых гостей, - тем сильней возрастает лихорадка. А у меня уже ничего не осталось.
- Поищи, кузен. Доставим удовольствие твоим гостям и проведем небольшие торги.
- Да нету ничего, - отвечал Гонзаго, но, подумав, воскликнул:
- А! Есть!
- Что? - послышалось со всех сторон.
- Собачья будка.
В группе придворных раздался хохот, однако торговцы не смеялись. Они задумались.
- Господа, вы полагаете, я шучу, - заявил Гонзаго, - а я готов держать пари, что стоит мне захотеть, и я получу за нее, не сходя с места, десять тысяч экю.
- Тридцать тысяч ливров за собачью будку! - раздался недоверчивый голос.
Придворные вновь расхохотались.
Но вдруг между Навайлем и Шаверни, которые хохотали громче всех, протиснулась странная голова с чудовищно всклокоченными волосами - голова горбуна. Тонким, надтреснутым голосом горбун объявил:
- Беру собачью будку за тридцать тысяч ливров!
4. ЩЕДРОСТЬ
Горбун, несомненно, был умен, хотя он и согласился на эту ни с чем несообразную цену. У него был острый, колючий взгляд и крючковатый нос. Чуть приметная улыбка, таящаяся в уголках, свидетельствовала о дьявольской хитрости. Одним словом, то был настоящий горбун.
Что же касается самого горба, то он был весьма изобилен и чуть ли не подпирал затылок. Подбородок горбуна почти утыкался в грудь. Ноги у него были уродливые, кривые, но отнюдь не тонкие, что, по общему мнению, является обязательным признаком всякого горбуна.
Странное это существо было одето в черный костюм весьма пристойного вида, манжеты и жабо из плоеного муслина сияли безукоризненной белизной. Все взоры обратились к нему, но, похоже, это его ничуть не смутило.
- Браво, мудрый Эзоп! - воскликнул Шаверни. - Мне кажется, ты отважный и ловкий спекулятор.
- Достаточно отважный, - ответил горбун, пристально взглянув на маркиза, - а вот ловкий ли, это мы увидим.
Его тонкий голосок прозвучал скрипуче, как детская трещотка. Все вокруг повторяли:
- Браво, Эзоп! Браво!
Плюмаж и Галунье уже ничему не удивлялись. Ошеломленные, они молча стояли, и вдруг гасконец тихо спросил:
- Дорогуша, а мы никогда не были знакомы с этим горбуном?
- Насколько я помню, нет.
- Силы небесные! Мне кажется, я где-то видел эти глаза. Гонзаго тоже с исключительным вниманием разглядывал горбуна.
- Друг мой, а вам известно, что здесь платят наличными? - осведомился он.
- Известно, - отвечал Эзоп, потому что с этого момента у него не будет другого имени, кроме того, которым окрестил его Шаверни.
Он извлек из кармана бумажник и вручил господину де Перолю шестьдесят государственных казначейских билетов по пятьсот ливров. У этого человечка была настолько фантастическая внешность, что все, казалось, ждали: вот сейчас эти билеты превратятся в сухие листья. Однако с ними ничего не произошло.
- Расписку, - потребовал горбун.
Пероль выдал ему расписку. Эзоп сложил ее и сунул ее в бумажник, туда, где до этого лежали государственные билеты. Щелкнув по записной книжке Пероля, он объявил:
- Превосходная сделка! До свиданья, господа! - и учтиво отвесил поклон Гонзаго и его свите.
Все расступились, давая ему пройти.
Кое-кто еще смеялся, но у многих пробежал по спине необъяснимый холодок. Гонзаго стоял в задумчивости.
Пероль и его подчиненные начали освобождать залу от покупщиков, которые уже мечтали, чтобы поскорее наступило завтра. Друзья принца все посматривали на дверь, за которой скрылся странный горбун в черном.
- Господа, пока не подготовят залу, прошу вас проследовать в мои покои, - пригласил Гонзаго.
- Пора! - изрек за занавесом Плюмаж. - Сейчас или никогда. Пошли!
- Я боюсь, - ответил робкий Галунье.
- Ладно, я пойду первый, - решился гасконец.
Он взял Галунье за руку и, держа в другой руке шляпу, направился к Гонзаго.
- Бог мой! - заметив их, воскликнул Шаверни. - Похоже, кузен хочет представить нам комедию. Прямо маскарад какой-то! Горбун был неплох, но это, пожалуй, самая лучшая параразбойников, каких я когда-либо видел.
Плюмаж-младший презрительно глянул на него. Навайль, Ориоль и прочие окружили двух друзой и с любопытством разглядывали их.
- Будь благоразумен! - шепнул Галунье на ухо Плюмажу.
- Ризы Господни! - бросил тот. - Они, видать, никогда не встречались с благородными людьми, что так пялятся на нас.
- Тот, что повыше, просто великолепен! - заметил Навайль.
- А мне больше нравится маленький, - объявил Ориоль.
- Что они тут делают? Собачья будка уже сдана.
К счастью, друзья уже добрались до Гонзаго, который, увидев их, вздрогнул.
- Что угодно этим храбрецам? - осведомился он.
Плюмаж отвесил поклон с благородным изяществом, присущим всем его действиям. Галунье поклонился не столь ловко, но тем не менее как человек, потершийся в свете. Плюмаж-младший, обведя взглядом разнаряженную толпу, которая только что хохотала над ними, громко и внятно произнес:
- Мы с этим дворянином, будучи давними знакомцами монсеньора, явились засвидетельствовать вашей светлости свое почтение.
- А! - протянул Гонзаго.
- Если ваша светлость заняты не терпящими отлагательств делами, - еще раз поклонившись, продолжал Плюмаж, - мы придем снова в день и час, который соблаговолит назначить нам ваша светлость.
- Совершенно верно, - пролепетал Галунье, - мы будем иметь честь прийти еще раз.
Последовал третий поклон, после чего оба гордо выпрямились, положив руки на эфесы шпаг.
- Пероль! - позвал Гонзаго.
Явился управляющий, который выпроваживал последних покупщиков.
- Ты узнаешь этих славных молодцов? - спросил Гонзаго. - Проводи их в службы. Пусть их там накормят и напоят. Одень их во все новое, и пусть они ждут моих распоряжений.
- О, монсеньор! - воскликнул Плюмаж.
- Великодушный принц! - проблеял Галунье.
- Ступайте! - приказал Гонзаго.
Они удалились, пятясь, отвешивая бесчисленные поклоны и метя пол облезлыми перьями шляп. Поравнявшись же с насмешниками, Плюмаж надел шляпу набекрень и приподнял концом рапиры обтрепанную полу плаща. Брат Галунье в точности повторил его. С презрительно-высокомерным видом, задрав нос, подбоченясь, испепеляя грозными взглядами насмешников, они прошествовали следом за господином де Перолем через залу в службы, где поразили своей прожорливостью лакеев принца.
Насыщаясь, Плюмаж-младший объявил:
- Ну, все, дорогуша, мы поймали удачу.
- Дай-то Бог! - отвечал с полным ртом как всегда куда более опасливый брат Галунье.
- С каких это пор, кузен, ты пользуешься подобными орудиями? - поинтересовался Шаверни у принца, когда они ушли.
Гонзаго скользнул по нему рассеянным взглядом и ничего не ответил.
Вероятно, принц не расслышал вопроса: господа, окружавшие их, слишком громко говорили, наперебой пели Гонзаго дифирамбы и всячески старались обратить на себя его внимание. Все они были близкие к разорению дворяне, либо уже развращенные финансисты; никто из них пока еще не совершил ничего, что карается законом, и в то же время ни про одного из них нельзя было сказать, что он сохранил чистую, незапятнанную совесть. Все они по разным причинам нуждались в Гонзаго; он был их господином и повелителем, точь-в-точь как древнеримский патриций для толпы своих полуголодных клиентов. К Гонзаго их привязывали честолюбие, корысть, расчет и пороки.
Единственным, кто сохранял некоторую независимость, был молодой маркиз де Шаверни, чересчур сумасбродный, чтобы спекулировать, и слишком беззаботный, чтобы продаться.
Впоследствии читателю станет ясно, что хотел сделать из них Гонзаго, так как, на первый взгляд, он, находившийся в ту пору на вершине богатства, могущества и удачи, не нуждался ни в ком.
- А еще говорят о золотых копях Перу! - заметил толстяк Ориоль, пока принц находился в некотором отдалении. - Да один дворец Гонзаго стоит Перу и всех его копей!
Молодой откупщик был круглый, как шар, краснощекий, пухлый, одышливый. Девицы из Оперы ограничивались тем, что лишь по-дружески, не более, посмеивались над ним, пока он пребывал при деньгах и был расположен одаривать их.
- Ей-богу, здесь-то и есть подлинное Эльдорадо, - согласился тощий и сухой финансист Таранн.
- "Золотой дом", - добавил господин де Монтобер, - а верней, "Бриллиантовый"!
- Та, ферней, приллиантовый, - подтвердил барон фон Батц.
- Иной вельможа целый год мог бы жить на то, что принц Гонзаго проживает за неделю, - подхватил Жиронн.
- А потому, - объявил Ориоль, - принц Гонзаго - король вельмож!
- Гонзаго, кузен мой, - вскричал с комически жалобным видом Шаверни, - смилуйся, пощади нас, а то эти славословия никогда не кончатся!
Принц, казалось, очнулся.
- Господа, - произнес он, не удостоив маленького маркиза ответом, поскольку не любил насмешек, - прошу вас проследовать в мои покои. Эту залу нужно освободить.
Когда все собрались у него в кабинете, он осведомился:
- Господа, вы знаете, почему я вас собрал?
- Мне говорили про какой-то семейный совет, - ответил Навайль.
- Более того, господа, то будет торжественный семейный сбор, если угодно, семейный трибунал, на котором его королевское высочество будет представлен тремя первыми сановниками государства: президентом де Ламуаньоном, маршалом де Виллеруа и вице-президентом д'Аржансоном.
- Черт побери! - ахнул Шаверни. - Уж не идет ли дело о престолонаследовании?
- Маркиз, - холодно обрезал Гонзаго, - мы говорим о серьезных вещах. Увольте нас от своих шуточек.
- Не найдется ли у вас, кузен, - демонстративно зевая, спросил Шаверни, - каких-нибудь книжек с картинками, чтобы я мог отвлечься, пока вы будете говорить о серьезных вещах?
Чтобы заставить его замолчать, Гонзаго улыбнулся.
- Так в чем, в сущности, дело, принц? - поинтересовался господин де Монтобер.
- А дело, господа, в том, что вы должны будете доказать свою преданность мне, - ответил Гонзаго.
- Мы готовы! - прозвучал многоголосый хор. Принц поклонился и улыбнулся.
- Я велел особо позвать вас, Навайль, Жиронн, Шаверни, Носе, Монтобер, Шуази, Лаваллад и других как родственников Невера, вас, Ориоль, как поверенного нашего родича де Шатийона, а вас, Таранн и Альбре, как уполномоченных обоих де Шателю…
- А, раз дело касается не наследия Бурбонов, - прервал его Шаверни, - значит, речь пойдет о наследстве Неверов?
- Да, будет решаться вопрос о владениях де Невераи другие не менее важные дела, - ответил Гонзаго.
- Но на кой черт, кузен, тебе, который за час получил миллион, владения Невера?
Прежде чем дать ответ, Гонзаго с секунду помолчал.
- Разве я один? - проникновенным тоном задал он вопрос. - Разве я не обязан сделать состояние и вам?
Среди собравшихся раздался благодарный ропот. Все лица в той или иной степени озарились.
- Вы же знаете, принц, - сообщил Навайль, - что всегда можете рассчитывать на меня!
- И на меня! - подхватил Жиронн.
- И на меня! И на меня!
- И на меня тоже, черт побери! - произнес Шаверни последним. - Я только хотел бы знать…
Гонзаго не дал ему договорить, прервав с суровой надменностью:
- Ты слишком любознателен, кузен, и это тебя погубит. Хорошенько запомни: те, кто со мной, должны безоговорочно следовать моей дорогой, неважно, хороша она или плоха, пряма или извилиста.
- Но…
- Такова моя воля! Каждый свободен идти за мной или остаться, но каждый отставший от меня разрывает наш обоюдный договор, и с той поры я не желаю его знать. А те, кто со мной, должны видеть моими глазами, слышать моими ушами, думать моими мыслями. Они - руки, я - голова, и потому вся ответственность лежит на мне. Пойми меня, маркиз, я ищу только таких друзей, другие мне не нужны.
- И нам нужно только, чтобы наш светлейший родственник указывал нам дорогу! - ввернул де Навайль.
- Всесильный кузен, - поинтересовался Шаверни, - а будет ли мне дозволено смиренно и скромно задать один вопрос? Что я должен делать?
- Молчать и на совете отдать мне голос.
- Надеюсь, я не уязвлю трогательную преданность наших друзей, если скажу, что отношусь к своему голосу примерно так же, как к бокалу, из которого только что выпил шампанского, но…
- Никаких "но"! - прервал его Гонзаго. Все воодушевленно зашумели:
- Никаких "но"!
- Монсеньор, мы все сплотимся вокруг вас! - веско заявил Ориоль.
- Монсеньор, - вставил Таранн, - финансист шпаги, - умеет помнить о тех, кто ему служит!
Намек не должен быть слишком хитроумным, но этот был чересчур прямым. Каждый из присутствующих принял равнодушный и независимый вид, дабы его не заподозрили в корыстности. Шаверни послал Гонзаго торжествующую, насмешливую улыбку. Тот погрозил ему пальцем, словно шаловливому ребенку. Гнев его прошел.
- Я чрезвычайно ценю преданность Таранна, - произнес он с ноткой презрения в голосе. - Таранн, друг мой, вы получаете податные откупа в Эперне.
- О, монсеньор! - выдохнул откупщик.
- Не нужно благодарностей, - остановил его Гонзаго. - Монтобер, откройте, пожалуйста, окно, мне что-то нехорошо.
Все бросились к окнам. Гонзаго страшно побледнел, на лбу у него выступил пот. Он смочил платок в бокале с водой, который ему подал Жиронн, и приложил ко лбу.
Шаверни, исполненный неподдельного беспокойства, подошел к нему.
- Пустяки, - успокоил его принц. - Простое утомление. Я почти не спал ночь и должен был присутствовать на утреннем приеме у короля.
- Да на кой черт вам, кузен, так надрываться? - воскликнул Шаверни. - Что может вам дать король? Я даже сказал бы, что может вам еще дать всемогущий Господь?
Что касается всемогущего Господа, Гонзаго тут не в чем было упрекнуть. Если он рано вставал, то вовсе не ради утренних молитв. Принц пожал руку Шаверни. Мы можем совершенно точно сказать, что он с радостью заплатил бы Шаверни за вопрос, который тот задал ему сейчас, любую цену.
- Неблагодарный! - укоризненно произнес Гонзаго. - Разве я для себя стараюсь?
Приближенные Гонзаго дошли уже до такой степени, что готовы были броситься на колени перед ним. Шаверни промолчал.
- Ах, господа, что за очаровательное дитя наш юный король! - промолвил Гонзаго. - Он знает ваши имена и всегда интересуется, как дела у моих милых друзей.
- Невероятно! - прошелестело среди присутствующих.
- Когда его высочество регент, который был в спальне вместе с принцессой Палатинской, раздвинул занавеси полога и юный Людовик открыл глаза, еще затуманенные сном, нам показалось, что взошла заря.
- Розовоперстая заря! - бросил неисправимый Шаверни. Почему-то ни у кого не появилось желания приструнить его.
- Наш юный король, - продолжал Гонзаго, - протянул руку его королевскому высочеству, а потом, заметив меня, молвил: "А, принц! Доброе утро! Недавно вечером я видел вас на Аллее Королевы в окружении вашего двора. Вам придется отдать мне господина де Жиронна, он великолепный наездник".
Жиронн прижал руку к сердцу. Остальные поджали губы.
- "Мне очень нравится также господин де Носе", - продолжал пересказывать собственные слова его королевского величества Гонзаго. - "И господин де Сальданья тоже. В бою он, наверно, непобедим".
- О нем-то зачем? - шепнул на ухо Гонзаго Шаверни. - Его же здесь нет.
И правда, со вчерашнего вечера никто не видел ни барона Сальданью, ни шевалье Фаэнцу. Не обращая внимания на замечание, Гонзаго продолжал:
- Его величество говорил со мной о вас, Монтобер, о вас, Шуази, и о других тоже.
- А его величество, - вновь не выдержал маленький' маркиз, - соблаговолил отметить изящные и благородные манеры господина де Пероля?
- Его величество, - сухо ответил Гонзаго, - не забыл никого, кроме вас.
- Так мне и надо! - промолвил Шаверни. - Это для меня наука!
- При дворе уже знают о вашем предприятии с рудниками, Альбре, - не останавливался Гонзаго. - "А знаете, про вашего Ориоля, - сказал мне, смеясь, король, - мне говорили, что скоро он станет богаче меня".
- Какой ум! Какой государь будет у нас!
Всех обуял восторг.
- Но все отнюдь не кончилось словами, - с приятной и лукавой улыбкой промолвил Гонзаго. - Объявляю вам, друг Альбре, что вам будет подписана концессия.
- И это, разумеется, вашими стараниями, принц! - воскликнул Альбре.