- Что с тобой? - удивилась донья Крус.
- Ты сказала: Гонзаго?
- Да, Гонзаго, принц Гонзаго. Он защищает мои права и является мужем моей матери герцогини де Невер.
- Ах, значит, Гонзаго - муж герцогини? - протянула Аврора.
Ей вспомнилась поездка к развалинам замка Келюс. Перед глазами возникла картина ночного боя. Его участники, вчера еще неведомые, сегодня обретали имена.
А ребенок, спавший во время этого ночного боя, ребенок, о котором рассказывала хозяйка кабачка в Тарриде, это Флор.
Но кто же убийца?
- О чем ты думаешь? - спросила донья Крус.
- Об имени Гонзаго, - ответила Аврора.
- Почему?
- Прежде чем ответить, я хотела бы знать, любишь ли ты его?
- Умеренно, - призналась донья Крус. - Я могла бы его полюбить, но он этого не хочет.
Аврора молчала.
- Ну, говори же! - воскликнула бывшая цыганка, нетерпеливо постукивая башмачком по полу.
- Если бы ты его любила… - начала Аврора и смолкла.
- Да говори же, говори!
- Поскольку он твой опекун, муж твоей матери…
- Карамба! - от всей души выругалась так называемая мадемуазель де Невер. - Не знаю, рассказать ли тебе? Я видела свою мать. Я ее очень почитаю, больше того, люблю, потому что она много выстрадала, но при виде ее мое сердце не забилось сильней и руки не раскрылись для объятий. Знаешь, Аврора, - в неподдельном порыве страсти воскликнула она, - мне всегда казалось, что когда находишь свою мать, можно умереть от счастья.
- Мне тоже так кажется, - согласилась Аврора.
- А вот я осталась холодна, совсем холодна. Так что ежели дело касается Гонзаго, ничего не бойся и говори. Можешь не бояться говорить даже о госпоже де Невер.
- Нет, речь только о Гонзаго, - сказала Аврора. - Это, имя в памяти у меня слилось со всеми моими детскими и отроческими страхами. Когда мой друг Анри в первый раз рисковал жизнью, спасая меня, я впервые услышала имя Гонзаго. Еще раз я услыхала его, когда мы подверглись нападению в усадьбе в окрестностях Памплоны. В ту ночь, когда ты пустила в ход чары, чтобы усыпить моих стражей в шатре предводителя цыган, имя Гонзаго прозвучало в третий раз. В Мадриде - опять Гонзаго, в замке Келюс - тоже Гонзаго!
Теперь задумалась донья Крус.
- Дон Луис, твой красавец Синселадор, никогда не говорил тебе, что ты - дочь знатной дамы? - вдруг спросила она.
- Никогда, - ответила Аврора, - и тем не менее я уверена в этом.
- Знаешь, Аврора, - призналась бывшая цыганка, - я не люблю долго думать. У меня в голове множество мыслей, но все они какие-то неясные и не хотят выходить из нее. Я считаю, что тебе куда больше, чем мне, подошло бы стать знатной барышней, но я также считаю, что не стоит ломать себе голову, пытаясь разгадывать всякие тайны. Я - христианка, и тем не менее я сохранила лучшую часть верований своих предков, то есть тех, кто вскормил меня: принимать и времена, и события такими, как они есть, и утешаться словами: "Такова судьба". К примеру, я никак не в силах поверить, будто господин Гонзаго - разбойник с большой дороги и убийца: слишком у него высокое положение для этого. Скажу тебе, что в Италии тьма-тьмущая людей, носящих фамилию Гонзаго, и настоящую и фальшивую. Тот, о котором ты рассказываешь, верней всего, фальшивый Гонзаго. Скажу тебе еще одно: если бы принц Гонзаго был твоим преследователем, дон Луис вряд ли привез бы тебя в Париж, где, как всем известно, находится резиденция принца.
- Тогда почему он окружил меня такими предосторожностями? - поинтересовалась Аврора. - Почему запретил мне выходить и даже подходить к окнам?
- Он что, ревнив? - спросила донья Крус.
- Флор! - укоризненно произнесла Аврора.
Донья Крус сделала пируэт, после чего одарила подругу самой озорной своей улыбкой.
- Принцессой я стану не раньше, чем через два часа, - заметила она, - так что пока могу говорить совершенно откровенно. Да, твой таинственный красавец, твой мэтр Луи, твой Лагардер, твой странствующий рыцарь, твой повелитель, твой идол ревнив. Но, дьявол меня раздери, как говорят при дворе, разве ты не достойна ревности?
- Флор! Флор! - лепетала Аврора.
- Ревнив, ревнив, ревнив, красавица моя! И вовсе это не из-за господина Гонзаго вы уехали из Мадрида. Я ведь немножко колдунья, мадемуазель, так мне ли не знать, сколько влюбленных там примерялись, высоко ли ваши окна?
Аврора стала краснее вишни. А донья Крус, поскольку она была колдунья, ничуть не сомневалась, что стрела попала в цель. Она смотрела на Аврору, которая не смела поднять глаз.
- О, как мы покраснели от гордости и удовольствия! - промолвила донья Крус, целуя подругу в лоб. - Как нам приятно, что нас ревнуют! Он что, все так же прекрасен, как звезда, отважен и ласков, словно дитя? Ну, признайся, шепни мне тихонько на ухо: ты его любишь?
- Почему же тихонько? - вскинув голову, спросила Аврора.
- Если хочешь, можешь громко.
- Так вот, объявляю громко: да, я его люблю!
- И слава Богу! От всего сердца говорю: я рада за тебя. Скажи, ты счастлива? - вдруг спросила донья Крус, пристально глядя на подругу.
- Конечно.
- Очень счастлива?
- Да, потому что он со мной.
- Прекрасно! - вскричала цыганка.
После чего, обведя комнату довольно презрительным взглядом, она бросила:
- Pobre dicha, dicha diilce!
Из этой испанской пословицы наши авторы водевилей вывели знаменитую аксиому: "С милым рай и в шалаше". Оглядевшись, донья Крус изрекла:
- Да, без любви тут трудно выдержать. Дом уродливый, улица мрачная, мебель ужасная. Я понимаю, душенька, ты сейчас скажешь мне: "Дворец без него…"
- Я скажу тебе другое, - прервала Аврора цыганку. - Если бы я захотела дворец, мне достаточно было бы только слово молвить, и я получила бы его.
- Вот как?
- Да.
- Он стал таким богатым?
- До сих пор, стоило мне чего-нибудь пожелать, и он тотчас же давал мне это.
- Да, - тихо промолвила донья Крус уже без смеха, - этот человек не похож на других. В нем есть нечто непонятное и возвышенное. Я ведь ни перед кем не опускала глаза, только перед ним… Знаешь, что бы там ни говорили, а чародеи существуют. И я думаю, твой Лагардер - один из таких чародеев.
Донья Крус произнесла это совершенно серьезно.
- Что за глупости! - воскликнула Аврора.
- Но я это видела! - все так же серьезно промолвила цыганка. - И я хочу это тебе доказать. Вот что, загадай какое-нибудь желание, думая о нем.
Аврора рассмеялась. Донья Крус села рядом с ней.
- Аврора, голубушка, ну доставь мне удовольствие, - ласково упрашивала она. - Ну что тебе стоит?
- Ты это серьезно? - удивилась Аврора. Донья Крус зашептала ей на ухо:
- Когда-то я любила одного человека, безумно любила. И вот однажды Лагардер положил мне руку на лоб и сказал: "Флор, этот человек никогда не сможет полюбить тебя". И я исцелилась. Как видишь, он и вправду волшебник.
- А кто тот человек, которого ты любила? - побледнев, спросила Аврора.
Донья Крус склонила голову на плечо и не отвечала.
- Это он! - с невыразимым ужасом вскричала Аврора. - Я знаю, это он!
9. ТРИ ЖЕЛАНИЯ
У доньи Крус увлажнились глаза. Аврору била лихорадочная дрожь. Обе они были и красивы, и миловидны. Но в этот миг они как бы обменялись характерами: донью Крус, обычно бойкую и дерзкую, вдруг объяла тихая меланхоличность, глаза же Авроры пылали неистовой ревностью.
- Ты моя соперница! - прошептала она.
Хотя Аврора сопротивлялась, донья Крус привлекла ее к себе и поцеловала.
- Он любит тебя, - шепнула донья Крус, - одну тебя, и никого больше не полюбит.
- Ну, а ты?
- Я исцелилась. Я могу с улыбкой, без всякой ненависти, радуясь за вас, смотреть на вашу любовь. Как видишь, твой Лагардер действительно волшебник.
- А ты не обманываешь меня? - недоверчиво спросила Аврора.
Донья Крус прижала ее руку к своему сердцу.
- Если бы нужно было, я отдала бы всю свою кровь, чтобы вы были счастливы! - торжественно объявила она.
Аврора бросилась ей на шею.
- Но я все равно хочу провести опыт! - воскликнула донья Крус. - Аврора, прошу тебя, не отказывай мне. Загадай какое-нибудь желание.
- Мне нечего желать.
- Как? У тебя нет ни одного желания?
- Ни одного.
Донья Крус силой потащила ее к окну. Было видно, как по внешней галерее плывет поток блистательных, нарядных дам.
- Неужели тебе даже не хочется пойти на бал к регенту? - неожиданно спросила донья Крус.
- На бал? - пролепетала Аврора, и сердце у нее забилось быстрей.
- Только не обманывай!
- Да я и не собираюсь обманывать.
- Отлично. Молчание - знак согласия. Тебе хочется на бал к регенту!
Донья Крус хлопнула в ладоши и произнесла:
- Раз!
- Но у меня нет ничего, ни драгоценностей, ни платья, ни украшений, - со смехом возразила Аврора, как бы разделяя сумасбродную выдумку подруги.
- Два! - хлопнула донья Крус. - Значит, ты желаешь драгоценности, платье и украшения? Только будь внимательна и думай о нем, иначе ничего не получится.
Чем дальше, тем серьезнее становилась цыганка. В ее черных глазах исчезло выражение уверенности. Очаровательное дитя, она верила во всякую чертовщину и боялась, но любопытство возобладало над страхом.
- Говори третье желание, - невольно понизив голос, велела она.
- Но я вовсе не хочу идти на бал! - воскликнула Аврора. - Кончаем эту игру.
- Как! А если ты будешь уверена, что там встретишь его?
- Анри?
- Да, твоего Анри, нежного, галантного? И он сочтет, что в своем блистательном наряде ты еще прекраснее?
- Ну, тогда, - потупив глаза, промолвила Аврора, - думаю, я пошла бы.
- Три! - крикнула цыганка и громко хлопнула в ладоши.
Она чуть не упала от неожиданности. Дверь в залу с грохотом распахнулась, в нее ворвался запыхавшийся Берришон и громко закричал уже с порога:
- Принесли всякие финтифлюшки и финтифанты для нашей барышни! В двадцати картонках! Платье! Кружева! Цветы! Эй, вы, да заходите же! Это и есть дом господина шевалье де Лагардера!
- Несчастный! - испуганно ахнула Аврора.
- Не бойтесь, я знаю, что делаю, - с довольным видом успокоил ее Жан Мари. - Больше не надо скрываться. К дьяволу тайны! Мы срываем маску, черт побери!
Как описать изумление доньи Крус? Она вызывала дьявола, и дьявол послушно отозвался на ее призыв, не заставив, естественно, себя ждать. Эта очаровательная девушка была скептик, а все скептики суеверны.
Не забывайте, донья Крус провела детство в шатрах кочевников-цыган. А это страна чудес. Донья Крус стояла, разинув рот и широко открыв от удивления глаза.
В дверь вошли с полдюжины девушек, а следом за ними столько же мужчин со свертками и картонками. Донья Крус задумалась, что в них: настоящие наряды или сухие листья. Аврора, глядя на смятенное лицо подруги, не смогла удержаться от улыбки.
- Ну что? - спросила она.
- Он - колдун, - пролепетала цыганка, - я так и думала.
- Входите, господа, входите, сударыни! - кричал Берришон. - Входите все! Вы желанные гости в этом доме. А я побегу найду госпожу Балао, ей страшно хочется посмотреть, как мы живем. Я ничего не пил вкуснее ее дягилевого сиропа. Входите, сударыни! Входите, господа!
Сударыни и господа не заставили себя упрашивать. Цветочницы, золотошвейки, портнихи выложили картонки на большой стол, стоящий посреди залы.
Вслед за ними вступил в зал паж, правда, без цветов дома, которому он служит. Он подошел к Авроре, отвесил глубокий поклон и подал ей пакет, изящно перевязанный шелковой лентой. Поклонившись еще раз, он удалился.
- Эй, подождите хотя бы ответа! - крикнул Берришон, бросаясь за ним.
Но паж уже был на углу улицы. Берришон увидел, что он разговаривает с каким-то дворянином, закутанным в плащ. Берришон его не знал. Дворянин спросил у пажа:
- Все исполнил? - и после утвердительного ответа осведомился: - Где ты оставил наших лошадей?
- Здесь, рядышком, на улице Пьера Леско.
- И портшез тоже?
- Там два портшеза.
- Почему? - удивился дворянин.
Край плаща, укрывавший нижнюю часть его лица, чуть сдвинулся. Будь мы там, мы узнали бы заостренный бледный подбородок господина де Пероля.
Паж ответил:
- Не знаю, но там два портшеза.
"Недоразумение, наверное", - подумал господин де Пероль. Он решил было взглянуть на дверь дома Лагардера, но,
поразмыслив, отказался от этого намерения.
- Если меня там увидят, все пропало, - пробормотал он и обратился к пажу: - Мчись со всех ног во дворец. Понял меня?
- Да. Со всех ног.
- Во дворце отыщешь тех двух храбрецов, что весь день сегодня проторчали в службах.
- Мэтра Плюмажа и его друга Галунье?
- Их самых. Скажешь им: "Пришла пора для вашей работы, вам нужно только явиться на место". При тебе сейчас называли имя дворянина, которому принадлежит этот дом?
- Да, господин де Лагардер.
- Ни в коем случае не смей употреблять его. Если они тебя спросят, скажи, что в доме одни только женщины.
- Мне нужно проводить Плюмажа и Галунье?
- Только до угла, и покажешь им дверь.
Паж убежал. Господин де Пероль снова укрыл лицо плащом и растворился в толпе.
А в доме Аврора вскрыла конверт с письмом, которое вручил ей паж.
- Его почерк! - воскликнула она.
- А вот и приглашение, такое же, как у меня, - добавила донья Крус, изумление которой продолжало нарастать. - Наш волшебник ничего не забыл.
Она стала вертеть приглашение. В приглашении, украшенном тонкими, изящными виньетками, изображающими пузатых амурчиков, виноградные грозди и гирлянды роз, не было ничего дьявольского. Так подумала и Аврора. Она прочла записку:
"Дорогое дитя, посылаю вам этот убор. Я хотел сделать вам сюрприз. Наденьте его, будьте нарядной. Я пришлю за вами портшез и двух лакеев, которые проводят вас на бал, где я жду вас.
Анри де Лагардер".
Аврора передала записку донье Крус, которая, прежде чем прочесть ее, протерла глаза; голова у нее совершенно шла кругом.
Прочитав, она поинтересовалась:
- И ты веришь этому?
- Верю, - кивнула Аврора, - и у меня есть на то свои основания.
И она самоуверенно улыбнулась. Разве Анри не велел ей ничему не удивляться? Донья Крус была близка к мысли, что спокойная уверенность Авроры в этой малообъяснимой ситуации - тоже одна из проделок нечистой силы.
А тем временем ослепительное содержимое коробок, картонок и свертков было разложено на столе. Донья Крус имела возможность убедиться, что в них находились отнюдь не сухие листья; напротив, там был полный придворный туалет и домино из розового атласа, точь-в-точь такое же, как у мадемуазель де Невер. Платье было белое, затканное серебряными розами, в центре каждой из них была нашита маленькая жемчужина; баски, грудь и рукава украшены вышивкой из перьев колибри.
То была самая последняя мода. Маркиза д'Обиньяк, дочь финансиста Сула, имела огромный успех и обрела известность при дворе благодаря подобному же платью, которое ей подарил господин Лоу.
Но платье - это еще не все. Истинным чудом были кружева и прочие украшения. А футляр с драгоценностями стоил не меньше, чем должность и чин армейского бригадира.
- Он - колдун, - все осмотрев, повторила донья Крус, - определенно колдун! Даже Синселадору, чеканящему эфесы для шпаг, не заработать на такие подарки.
И тут ей пришла мысль, что все эти дивные вещи в определенный миг превратятся в древесную кору и стружки.
Берришон восхищался, но удерживался от выражения восторгов. А только что возвратившаяся Франсуаза весьма красноречиво покачивала седой головой.
Однако имелся еще некто, наблюдавший за этой сценой, некто никем не замеченный, но оттого не выказавший меньше любопытства. Он прятался за дверью второго этажа, вторую створку которой он чуть приотворил с величайшими предосторожностями. Со своего возвышенного наблюдательного пункта он разглядывал разложенные на столе подарки.
Лицо, выглядывавшее из щелки, отнюдь не было благородным и печальным и не принадлежало красавцу мэтру Луи. За дверью стоял человечек в черном, тот самый, что привел сюда донью Крус; тот, кто подделал почерк Лагардера и написал от его имени письмо; тот, кто арендовал будку Медора; одним словом, то был горбун Эзоп II, именуемый также Ионой, победителем Кита.
Он беззвучно посмеивался и потирал руки.
- Черт побери! - прошептал он. - Принц Гонзаго, однако, расщедрился, а у этого прохвоста де Пероля решительно есть вкус.
Горбун находился там после прихода доньи Крус. Вне всяких сомнений, он поджидал господина де Лагардера.
Аврора оказалась истинной дочерью Евы. При виде этого тряпичного великолепия у нее заколотилось сердце. Но была и вторая причина радости - все это прислал ее друг. Аврора даже не подумала о том, на что обратила внимание донья Крус: ей и в голову не пришло прикинуть, во что обошлись эти царственные дары ее другу. Она испытывала безмерное удовольствие. Она была счастлива, и это чувство, наполняющее девушек в тот миг, когда они должны явиться в свете, было сладостно ей. Ведь там ее покровителем будет Анри! И только одно смущало Аврору: у нее не было горничной, а добрейшая Франсуаза куда лучше разбиралась в стряпне, чем в туалетах.
Но тут, словно угадав ее мысли, вперед выступили две девушки.
- Мы всецело к услугам мадемуазель, - объявили они. По их знаку остальные удалились с почтительными поклонами. Донья Крус схватила Аврору за руку.
- Ты что, отдаешься в руки этих особ? - спросила она.
- А что тут такого?
- И собираешься надеть это платье?
- Разумеется.
- Храбрая ты. Безумно храбрая! - бросила цыганка. - Впрочем, - добавила она, - этот дьявол отменно галантен. Ты права. Наряжайся, вреда это не принесет.
Аврора, донья Крус и обе камеристки, составлявшие часть подарка, ушли в спальню. В зале остались Франсуаза и ее внук Жан Мари Берришон.
- Кто такая эта бесстыдница? - осведомилась Франсуаза.
- Какая бесстыдница, бабушка?
- Ну эта, в розовом домино.
- А, эта смугляночка? Знаете, бабушка, она так стреляет глазками…
- Ты видел, как она вошла?
- Нет, она пришла до меня.
Франсуаза извлекла из кармана вязанье и задумалась.
- Вот что я тебе скажу, - изрекла наконец она самым значительным и торжественным тоном, на какой только была способна. - Я ничего не понимаю в том, что происходит.
- Бабушка, хотите, я вам все объясню?
- Нет, но если ты хочешь сделать мне удовольствие…
- Вы смеетесь надо мной, бабушка! Неужто вы сомневаетесь в этом?
- В таком случае помолчи, когда я говорю, - прервала она его. - Меня не отпускает мысль, что во всей этой истории есть что-то темное.
- Да нет же, бабушка!
- Не надо нам было уходить отсюда. Люди такие недобрые. Кто может поручиться, что эту девицу не подослали к нам?
- Бабушка, вы зря. Та, на которую вы думаете, достойная женщина, и у нее такой отличный сироп.