Эдуард прочитал эти письма спокойно, не обнаружив ни малейшего признака волнения; потом, закончив чтение, приказал устроить пышное угощение и одарить гонца так щедро, словно тот доставил совсем иную весть. Наконец он окинул взором располагавшуюся перед ним армию, моля в душе Господа Бога, чтобы он не допустил той битвы, которую Эдуард сильно желал и ради которой пришел сюда издалека; ибо он, победитель или побежденный, проникнувший в глубь Французского королевства или отброшенный на земли Империи, не смог бы вернуться на родину, куда его призывали столь важные дела. По счастью, французская армия занимала прежние позиции и не двигалась с места, а поскольку солнце начинало клониться к закату, было вполне вероятно, что сегодня сражение не состоится.
В самом деле, прошло еще два часа, но ни та ни другая сторона не решалась перейти болото; опустилась ночь, и армии отошли на занятые накануне позиции. Тогда король Эдуард собрал военный совет, вслух прочитал полученные из Англии письма и спросил, что думают на сей счет английские бароны и князья Империи; мнение было единодушным: королю крайне важно находиться в Лондоне и надлежит срочно выехать в Англию. Поэтому, пользуясь ночной тьмой, король, приказав свернуть палатки и снарядить обозы, отправился с герцогом Брабантским на ночлег в окрестности Авена, в Геннегау, а наутро, простившись с германскими и брабантскими сеньорами, остававшимися защищать герцогство, вместе со своим кузеном герцогом Иоанном выехал в Брюссель.
На другой день король Франции, не зная о том, что произошло ночью, снова пошел навстречу англичанам, повелев построить войска в том же месте, что и вчера; но, не увидев ни одного англичанина и полагая, что в лесу, простирающемся на другом берегу болота, устроена засада, король потребовал добровольца, который, пробравшись через почти непроходимое болото (накануне ни та ни другая армии не рискнули его форсировать), осмотрел бы лес, вызывавший подозрение даже своей тишиной. Тогда взять на себя это опасное поручение вызвался некий молодой человек; это был отпрыск древней и знатной семьи мессир Эсташ де Рибомон, который, будучи всего двадцати одного года от роду, уже пять лет провел на войне. Поскольку он отправлялся на разведку, король Филипп де Валуа пожелал, чтобы смелый молодой человек, если он погибнет в этой авантюре, по крайней мере, умер рыцарем; король, приказав ему опуститься на колени, сам коснулся мечом его правого плеча и поцеловал юношу; мессир Эсташ, безмерно гордясь и радуясь подобной чести, вскочил в седло, моля Бога послать ему какого-нибудь врага, чтобы он в присутствии короля смог бы оказаться достойным оказанной ему милости. Поэтому на глазах у всей армии он пересек болото, выбрался на другой берег и, взяв наизготовку копье, решительно поехал к лесу, где скоро и скрылся. Он долго обшаривал лес, но в нем было пустынно и тихо, словно в зачарованном лесу, где Танкред, пронзив копьем дерево, пролил кровь Клоринды; он объездил лес во всех направлениях, но не обнаружил ничего из того, что искал, и вскоре снова показался над лесом, взбираясь на гору: с высоты ее открывалась вся окрестность; добравшись до вершины и никого там не найдя, он в знак победы воткнул в землю копье, повесил на него свой шлем с развевающимися на ветру длинными перьями и спокойно, с непокрытой головой вернулся к королю, доложив ему об исполненном поручении и предложил идти следом за ним вместе со всей армией на поле, где вчера располагались полки короля Эдуарда. Филипп де Валуа тотчас отдал авангарду приказ выступать, а мессир Эсташ де Рибомон как разведчик и проводник повел колонну через болото, из которого многие рыцари выбрались с большим трудом из-за тяжести их доспехов и лошадей; король Филипп убедился, что вчера он был совершенно прав, не рискуя переправляться через болото на глазах вражеской армии, тогда как сегодня он прошел его без боязни и опасности. Мессир Эсташ не ошибся; вокруг не было англичан, и он без помех, идя впереди небольшого отряда, отправился на вершину горы, чтобы забрать там оставленное им копье и шлем.
Король Филипп разбил лагерь на том месте, где еще вчера располагал свои корпуса Эдуард, и оставался здесь целых два дня; потом, узнав от местных жителей, что король Англии вместе со своими баронами и князьями Империи ушел в Геннегау, рыцарски поблагодарил королей, герцогов, графов, баронов и дворян, что пришли служить под его знамена, и, разрешив им разъехаться, куда они пожелают, вернулся в Сен-Кантен, откуда послал гарнизоны своих солдат в города Турне, Лилль и Дуэ; после чего, завершив эти дела и понимая, что ему больше нечего делать в приграничных районах и на границах Франции, возвратился в центр своего королевства - Париж.
Эдуард же вернулся в Антверпен, где сел на корабль, оставив в городе Гент под охраной своего друга Якоба ван Артевелде королеву Филиппу, в знак того, что он скоро приедет назад, поручив графам Суффолку и Солсбери оберегать и защищать Фландрию в том случае, если король Филипп захочет наказать ее за услуги, которые она уже оказала королю Англии и, как он рассчитывал, еще окажет. Потом он вышел в открытое море, не встретив ни норманнских, ни генуэзских пиратов, и плыл так быстро, что 21 февраля 1340 года высадился в Лондоне и в тот же день приехал в Вестминстер, где его возвращение стало большой радостью для всего королевства.
XIII
После вестей, полученных королем Эдуардом в тот день, когда была назначена, но не состоялась битва, дела его в Шотландии пошли совсем плохо; последняя дерзкая, но вполне удавшаяся вылазка шотландцев заставила Эдуарда в первую очередь обратить взоры в ту сторону, откуда надвигалась опасность.
Мы уже рассказывали, что среди крепостей, которые Эдуард сохранил в Шотландии, находился Эдинбургский замок, считавшийся неприступным; но Уильям Дуглас полагал иначе и, собрав графа Патрика, сэра Александра Рамсея и Саймона Фрэзера, бывшего наставника в рыцарстве молодого короля, изложил им свой план, сказав, что захватит замок сам или разделит с ними эту опасную честь. Чем рискованнее казалось дело, тем больше оно должно было понравиться таким людям, посему они полностью приняли план Дугласа и тотчас приступили к его осуществлению.
Первой их заботой стал набор двухсот самых смелых и самых диких шотландцев; потом они, назначив им место встречи на берегу моря в графстве Файф, куда те должны были пробираться маленькими группами, чтобы не вызывать подозрений, поплыли ночью вдоль берега на судне, нагруженном мукой, овсом и соломой, и с помощью шлюпки свозили на борт по десятку солдат; когда все воины погрузились на судно, им предстояло дальше плыть на веслах, потому что погода была безветренная, и шли они так быстро, что скоро высадились в трех льё от Эдинбурга. Здесь шотландцы разбились на два отряда, а Уильям Дуглас, Саймон Фрэзер и сэр Александр Рамсей, оставив при себе дюжину самых отчаянных храбрецов, остальных воинов отправили другой дорогой, нежели та, по которой они должны были следовать сами, засесть в засаду в старом, заброшенном аббатстве, расположенном у подножия горы и находящемся так близко от замка, что там можно было слышать условный сигнал и тотчас броситься на помощь соратникам; потом они, как и дюжина их горцев, облачились в изодранные плащи и старые шляпы, дабы походить на бедных торговцев, навьючили на дюжину лошадей мешки с мукой, овсом и соломой и, спрятав под плащами оружие, начали на рассвете взбираться на скалу, такую крутую, что если бы лошади, как и люди, не привыкли лазить по горам, то не смогли бы на ней удержаться. Преодолев множество трудностей, они наконец дошли до середины склона. Добравшись до этого места, Уильям Дуглас и Саймон Фрэзер отделились от каравана, оставив его под началом сэра Александра Рамсея, и двинулись дальше; поднимались они быстро и скоро подошли к опускной решетке замка. Поскольку путь им преградил часовой, они попросили вызвать привратника, и тот вскоре явился; они представились ему торговцами, которые, узнав, что у гарнизона замка на исходе съестные припасы и фураж, осмелились из-за своей преданности Балиолу, а также желания заработать, пробраться через места, где орудуют банды шотландских разбойников, и добрались сюда с дюжиной лошадей, груженных мукой, овсом и соломой, намереваясь дешево их продать. В то же время они подвели привратника к каменному парапету скалы и показали ему маленькую группу (та ждала сигнала, чтобы продолжить подъем).
Привратник ответил, что гарнизон охотно купит припасы, в которых действительно ощущается острая нужда, но сейчас еще слишком рано, чтобы он посмел разбудить коменданта или управляющего замка; однако, ожидая, пока они проснутся, он откроет первые ворота, если их спутники желают подняться в замок. Только этого и надо было Уильяму Дугласу и Саймону Фрэзеру: они тут же подали знак своим людям подняться в замок, и маленький отряд двинулся в путь с таким невинным видом, что его просто было невозможно ни в чем заподозрить. Когда отряд взобрался на площадку, привратник сам вышел ему навстречу и впустил за первую ограду; потом он, открыв ворота, сказал мнимым торговцам, что они могут на всякий случай сгрузить свой товар, ибо возможно, что он будет куплен у них до последнего мешка, особенно по той цене, какую они назначили; горцы не заставили дважды себя упрашивать и, побросав мешки прямо на пороге, убедились, что ворота уже нельзя будет закрыть; потом один из них подошел к привратнику, державшему в руке связку ключей, и нанес ему такой молниеносный и глубокий удар кинжалом, что тот рухнул, даже не вскрикнув. Горцы сбросили свои изодранные плащи; Саймон подобрал ключи, а Уильям Дуглас, поднеся ко рту рог, трижды громко и протяжно протрубил.
Это был условный сигнал: как только шотландцы, укрывавшиеся в старом аббатстве, заслышали звук этого столь хорошо им знакомого рога, они выскочили из засады, взбираясь вверх по скалам с быстротой ланей и серн, водившихся в здешних горах. Часовой, которого сильно встревожил звук рога, все понял и, увидев, что по склону быстро карабкаются люди, изо всех сил закричал:
- Нас предали! Измена! Вставайте, сеньоры! Вставайте! Выходите и готовьтесь к бою!
Услышав эти крики, владелец замка и все, кто в нем находился, проснулись и, схватив оказавшееся под рукой оружие, прибежали к воротам, чтобы закрыть их, но в них уже стоял Уильям Дуглас с товарищами; часовой тоже хотел подбежать к воротам и запереть их, но ключи были у Саймона Фрэзера. В эту минуту подоспели шотландцы из аббатства, и тогда обитателям замка пришлось защищать другие ворота, а не отбивать уже захваченные.
В узком дворе, где все они толпились и неминуемо должна была погибнуть одна из сторон, совершались дивные воинские подвиги, ибо нападавшие столкнулись с отважным рыцарем по имени мессир Готье де Лимузен, оборонявшим каждые ворота с яростью льва; наконец, когда он остался один со своими шестью оруженосцами, ему все-таки пришлось сдаться. Генералы короля Давида поставили на его место храброго шотландского оруженосца, которого звали Саймон Вирджи, и, оставив ему в качестве гарнизона отряд, захвативший замок, занялись другими военными операциями.
Хотя Эдуард и покинул Фландрию, он вовсе не отказался от войны против Филиппа де Валуа и от исполнения данного им обета разбить свой лагерь ввиду колоколен аббатства Сен-Дени; но, как мы убедились, положение Англии, очутившейся между норманнскими пиратами и шотландскими мародерами, было достаточно тяжелым, и король собственной персоной поспешил вернуться, чтобы вновь придать стране немного веры в себя и мужества. Эдуард никак не мог решить, какому из врагов - сухопутному или морскому - прежде всего дать отпор, когда узнал об успехе рискованной затеи, так дерзко осуществленной Уильямом Дугласом. После этого он перестал колебаться и решил в первую очередь позаботиться о границах с Шотландией, где пожелал усилить гарнизоны; пробыв в Лондоне не больше двух недель и отдав распоряжения, чтобы по возвращении флот был готов к отплытию, он выехал в Эплби и Карлайл, объехал все - от Брэмптона до Ньюкасла - пограничные области королевства; взяв с собой их правителя Джона Невила, он доехал до Берика, где находился Эдуард Балиол, и, задержавшись в городе на несколько дней, обсудил с ним интересы обоих королевств; оттуда он поднялся вверх по правому берегу реки Твид до Норхэма, оставил там свиту, потом, взяв в спутники одного Джона Невила, полдня продолжал ехать верхом и с наступлением сумерек постучался в ворота замка Уорк.
Именно в этот замок Аликс Грэнфтон, освободив графа Солсбери от данного им обета, приехала, чтобы исполнить свой обет. С тех пор как муж ее покинул, она жила затворницей, мужественно оставаясь в замке, который в любую минуту мог подвергнуться набегу шотландцев. Правда, замок был хорошо укреплен, имел сильный гарнизон и тщательно охранялся Уильямом Монтегю.
Поэтому он, хотя и был еще озабочен захватом Эдинбургского замка, едва узнав о том, что два английских рыцаря просят приютить их на ночь в замке, сам пожелал принять и расспросить их; он спустился к потайной двери, где Джон Невил поднял забрало шлема, и Уильям узнал в нем правителя Нортумберленда. Находившегося с ним рыцаря Джон Невил представил как посланца от короля Эдуарда, вместе с ним объезжающего провинцию, чтобы убедиться, все ли сделано на случай нападения шотландцев. Уильям Монтегю тотчас принял рыцарей с почтением, какое надлежало оказывать их званию, проведя в комнату для знатных гостей, и, поскольку они попросили разрешения изъявить почтение графине, оставил их, чтобы пойти сообщить ей об этом.
Как только он ушел, Эдуард снял шлем: впрочем, его стремление не поднимать забрала, наверное, было чрезмерной предосторожностью. За два года, что король не появлялся в этом краю Англии, у него отрасли борода, усы и длинные волосы; сей новый признак красоты, который, кстати, был принят почти всеми сеньорами той эпохи, так сильно изменил его лицо, что теперь узнать Эдуарда могли лишь очень близкие ему люди. Впрочем, он приехал сюда без определенного намерения; его влекла лишь старая любовь к прекрасной Аликс - долгое отсутствие и войны приглушили это желание, но не изгнали из его сердца, - что пробудилась во всей своей первозданной силе в ту минуту, когда он оказался по соседству с замком, где она жила. Поэтому он, больше стремясь скрыть свое волнение, нежели лицо, сел в той части зала, куда едва достигал свет; когда же вошел Уильям Монтегю, король то ли случайно, то ли с умыслом оказался в такой темноте, что узнать его было невозможно, даже если бы его внешность не изменилась. Джон Невил, не имеющий никакого повода прятаться и не знающий о том, что творится в душе короля, облокотившись на каминную доску, с удовольствием вкушал медовый напиток из большого кубка.
- Ну что, - обратился он к Уильяму Монтегю, продолжая маленькими глотками прихлебывать мед из кубка, - какие новости вы нам несете, мой юный сеньор? Дарует ли нам графиня Солсбери милость, которую мы у нее испрашиваем и на которую никто не имеет более прав, нежели мы, преданные поклонники ее красоты?
- Графиня благодарит вас, мессир, за вашу учтивость, - сухо ответил молодой человек, - но она удалилась к себе тотчас же, как получила сегодня роковое письмо, и ее великое горе, как она надеется, послужит извинением перед вами, а вы соблаговолите считать меня ее представителем.
- Но можем ли мы узнать причину ее горестей, чтобы если и не утешить ее, то хотя бы разделить их с нею? - спросил Эдуард. - И какая же столь страшная новость содержалась в письме, полученном ею?
При звуках этого голоса Уильям вздрогнул и невольно сделал шаг в сторону Эдуарда, но сразу остановился, устремив на него глаза так, словно его взгляды были способны пронзить тьму, но промолчал. Король повторил вопрос.
- В этом письме сообщалось, что граф Солсбери попал в плен к французам, - изменившимся голосом ответил наконец Уильям, - и сейчас графиня не знает, жив он или погиб.
- Но где и каким образом он был взят в плен? - воскликнул Эдуард, встав с кресла и придав вопросу всю силу приказа.
- Под Лиллем, ваша светлость, - ответил Уильям, обращаясь к Эдуарду по титулу, который давали тогда равным образом графам, герцогам и королям. - Он был захвачен в тот момент, когда вместе с графом Суффолком, выполняя данное ими обещание, спешил на помощь Якобу ван Артевелде, ждавшему их близ Турне, в проходе, называемом Железный мост.
- Но имело ли его пленение какие-либо другие последствия? - с тревогой спросил Эдуард.
- Его следствием стало лишь то, ваша светлость, что король Эдуард потерял одного из самых храбрых и преданных рыцарей, - хладнокровно ответил Уильям.
- Да, да, мой юный сеньор, вы правы и рассуждаете здраво, - сказал Эдуард, снова усаживаясь в кресло. - Король будет сильно разгневан, когда узнает эту новость. Но ведь в письме сказано, что граф попал в плен, а не погиб, не так ли? Ну что ж! Это горе поправимое, и я уверен, что король Эдуард соизволит принести любую жертву, чтобы выкупить столь благородного рыцаря.
- Поэтому графиня завтра же пошлет к графу гонца, ваша светлость; ведь она может рассчитывать на благосклонность и честность короля, за что вы сейчас ручаетесь.
- Ей ни к чему брать на себя этот труд, - возразил Эдуард, - я берусь сам передать это послание.
- Но кто же вы, мессир? - спросил Уильям. - Ведь я должен назвать моей благородной тетушке имя того человека, кому она будет признательна за сие великое одолжение.
- Вам мое имя ничего не скажет, - возразил Эдуард. - Но его светлость Джон Невил, заслуживающий полного доверия как правитель провинции, может поручиться за меня.
- Хорошо, ваша светлость, - ответил Уильям. - Я пойду узнаю, что будет угодно графине; она сейчас молится в часовне.
- Не могли бы вы, в ожидании ответа графини, прислать нам гонца, что привез письмо? Мы, его светлость Невил и я, очень хотим знать новости из Фландрии, а поскольку гонец здесь, он нам их и расскажет.
Уильям в знак согласия поклонился и вышел; через десять минут вошел гонец: это был оруженосец графа. Он действительно в этот день прибыл из Фландрии и участвовал в стычке, когда попали в плен Солсбери и Суффолк.