- Хозяин, - приказал он, - принеси этой бедной женщине кувшин вина, и самого лучшего, какое у тебя есть. Выпей немного, старая, - продолжал он, - это тебя согреет.
Женщина уселась за одним из столов в глубине зала, лицом к входной двери, так что по правую руку от нее располагались принц, маршал де Сент-Андре и его дочь; по левую - капитан-гасконец, дворянин из Ангумуа и юный паж.
Дворянин из Ангумуа глубоко задумался. Юный паж увлекся созерцанием очаровательной мадемуазель де Сент-Андре. Один лишь капитан-гасконец с недоверием отнесся к словам хозяина таверны: соглашаясь в душе с тем, что пожилая женщина, быть может, и на самом деле колдунья, он все же полагал, что лишь десятая того, что наговорил о ней содержатель таверны, соответствует истине. Однако он решил воспользоваться ее даром, каким бы тот ни был, чтобы узнать, сумеет ли он в конце концов занять то самое желанное место, о котором уже справлялся и у дворянина из Ангумуа, и у юного пажа, но те, как известно, не сообщили ему на этот счет ничего утешительного.
Перепрыгнув через скамейку, он устроился перед колдуньей (она с явным удовольствием уже выпила первый стакан вина) и, широко расставив ноги, положив левую руку на эфес шпаги, опустив голову на грудь, окинул пожилую женщину взглядом, одновременно твердым и лукавым.
- Привет, колдунья! - воскликнул он. - Так ты, и правда, умеешь читать будущее?
- С помощью Господа, мессир, да, иногда.
- Значит, ты можешь предсказать мне судьбу?
- Постараюсь, если таково ваше желание.
- Вот именно, таково мое желание.
- Что ж, я к вашим услугам.
- Ну, вот моя рука, ведь вы, цыгане, читаете по руке, верно?
- Да.
Колдунья сухими черными руками взяла руку капитана, почти такую же высохшую и черную, как и у нее.
- О чем бы вы хотели, чтобы я вам рассказала сначала?
- Хочу, чтобы сначала ты рассказала мне, сумею ли я преуспеть.
Колдунья долго изучала руку гасконца.
Тот же, с нетерпением ожидавший ее слов, стал трясти головой, затем с оттенком сомнения произнес:
- Каким чертом ты можешь прочесть по руке человека, суждено ли ему преуспеть?
- О! Это очень легко, мессир, только это мой секрет.
- И что же это за секрет?
- Если я его вам расскажу, капитан, - заявила колдунья, - то он уже станет не моим секретом, а вашим.
- Ты права, его следует беречь; но поторопись! Ты щекочешь мне руку, цыганка, а я не люблю, когда старые бабы щекочут мне руки.
- Вы преуспеете, капитан.
- Правда, колдунья?
- Крестом клянусь!
- О, клянусь головой Господней! Хорошие новости!.. Как ты думаешь, это случится скоро?
- Через несколько лет.
- Черт! Мне бы больше пришлось по душе, если бы это случилось поскорее, например через несколько дней.
- Я могу лишь сообщать результат, а не ускорять ход событий.
- И мне это будет стоить больших трудов и боли?
- Нет; зато много боли будет причинено другим.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Хочу сказать, что вы честолюбивы, капитан.
- А! Клянусь крестом Господним! Это правда, цыганка.
- Так вот, чтобы достигнуть цели, для вас все пути окажутся хороши.
- Верно; укажи теперь, по какому из них мне надо следовать, и ты увидишь, что я не остановлюсь ни перед чем.
- О! Путь вы изберете сами, каким бы ужасным он ни был.
- И кем же я стану, если последую по этому ужасному пути?
- Вы станете убийцей, капитан.
- Клянусь кровью Христовой! - воскликнул гасконец. - Да ты просто старая потаскуха, и тебе следует предсказывать судьбу только тем, кто достаточно глуп, чтобы поверить твоим гаданиям.
И, бросив на нее возмущенный взгляд, он проследовал на место, бормоча себе под нос:
- Убийца! Убийца! Так, значит, я убийца? Учти, колдунья, что такое делают только за очень большую сумму!
- Жак, - вдруг проговорила мадемуазель де Сент-Андре (она внимательно следила за действиями капитана, напряженно прислушивалась к разговору со всем любопытством четырнадцати лет и потому не упустила ни единого слова из диалога между колдуньей и гасконцем), - Жак, поинтересуйтесь-ка теперь вашей судьбой, ведь настал ваш черед: меня это очень позабавит.
Молодой человек, к кому уже дважды обратились, назвав его этим именем, был не кто иной, как паж; он встал, не сделав ни единого замечания и, выражая всем своим поведением и быстротой отклика совершенное послушание, направился к колдунье.
- Вот моя рука, старая, - проговорил он, - не угодно ли вам будет погадать мне, как только что вы это сделали капитану?
- Охотно, прекрасное дитя, - заявила она.
И, взяв поданную ей молодым человеком руку, белую, как у женщины, она покачала головой.
- Что ж, старая, - спросил паж, - вы не видите по ней ничего хорошего, не так ли?
- Вы будете несчастны.
- Ах, бедный Жак! - произнесла наполовину шутливо, наполовину сочувственно юная девица, подстрекавшая его к этому гаданию.
Молодой человек меланхолично улыбнулся и одними губами проговорил:
- Я не буду несчастен, я уже несчастен.
- Всем вашим невзгодам причиной будет любовь, - продолжала старуха.
- Но, по крайней мере, я умру молодым? - вновь спросил паж.
- Увы, да, бедное мое дитя: в двадцать четыре года.
- Тем лучше!
- Как это, Жак, тем лучше?.. Что вы такое говорите?
- Раз уж я буду несчастен, так зачем жить? - отвечал молодой человек. - Но я умру хотя бы на поле боя?
- Нет.
- В собственной постели?
- Нет.
- В результате несчастного случая?
- Нет.
- Как же я тогда умру, старая?
- Я не в состоянии вам точно сказать, как именно вы умрете, зато я могу вас сказать, по какой причине вы умрете.
- И что же это за причина?
Старуха понизила голос.
- Вы станете убийцей! - заявила она.
Молодой человек побелел, словно предсказанное событие уже наступило. Он опустил голову и, возвратившись на место, сказал:
- Спасибо, старая: чему быть, того не миновать.
- Ну, - спросил капитан у пажа, - что вам наговорила эта проклятая старая карга, мой юный франт?
- Ничего, что стоило бы повторить, капитан, - ответил паж.
Тут капитан обратился к дворянину из Ангумуа:
- Что ж, мой храбрец, не одолевает ли вас любопытство попробовать что-нибудь о себе узнать? Все равно, правильное будет предсказание или ложное, хорошее или плохое, вы через миг о нем забудете.
- Прошу прощения, - ответил дворянин, казалось вдруг вышедший из забытья, - а я как раз намеревался спросить у этой женщины о чем-то в высшей степени важном.
И, поднявшись, он направился прямо к колдунье с такой четкостью движений, какая выдавала в нем целеустремленность и могучую силу воли.
- Волшебница, - произнес он печальным голосом, подав ей жилистую руку, - удастся ли мне то, что я желаю предпринять?
Колдунья взяла поданную руку, однако, подержав ее всего одно мгновение, с ужасом выпустила.
- О да! - проговорила она. - Вам все удастся, на вашу беду!
- Но удастся?
- Зато какой ценой, Господи Иисусе!
- Ценой смерти моего врага, верно?
- Да.
- Тогда какая разница?
И дворянин вернулся на место, бросив на герцога де Гиза взгляд, полный непередаваемой ненависти.
- Странно! Странно! Странно! - бормотала старуха. - Все трое - убийцы!
И она с ужасом посмотрела на группу, состоящую из капитана-гасконца, дворянина из Ангумуа и юного пажа. За этим сеансом хиромантии внимательно следили знатные посетители, сидевшие в другой половине зала. Следили глазами, ибо, не имея возможности все слышать, они зато имели возможность все видеть.
Как бы мало ни верили мы в колдовство, всегда любопытно обратиться с вопросом к таинственной науке, именуемой магией, либо для того чтобы тебе предсказали тысячу радостей, и ты бы отдал этой науке дань уважения, либо для того чтобы тебе предсказали тысячу несчастий, и ты бы обвинил ее в обмане. Без сомнения, именно это обстоятельство подтолкнуло маршала де Сент-Андре задать вопросы старухе.
- Не слишком-то я верю во все эти штучки, - начал он, - но в детстве, должен признаться, одна цыганка предсказала мне, что со мной случится до моих пятидесяти лет; теперь мне пятьдесят пять, и я не огорчусь, если другая мне предскажет, что со мной будет происходить вплоть до самой смерти… Так подойди же сюда, дочь Вельзевула, - добавил он, обращаясь к старухе.
Колдунья встала и подошла ко второй группе.
- Вот моя рука, - сказал маршал, - смотри, говори, причем громко, что же ты можешь сказать мне хорошего?
- Ничего, господин маршал.
- Ничего? Дьявол! Ну, да ладно, невелико дело. А плохого?
- Не задавайте мне вопросов, господин маршал.
- А, черт побери! Так вот, я задаю тебе вопрос. Итак, говори, что ты читаешь по моей руке?
- Насильственное пресечение линии жизни, господин маршал.
- То есть, ты хочешь сказать, что мне недолго осталось жить, верно?
- Отец! - пробормотала девушка и бросила на маршала взгляд, умоляющий не заходить слишком далеко.
- Полно, Шарлотта! - проговорил маршал.
- Прислушайтесь к тому, что говорит это прекрасное дитя! - посоветовала колдунья.
- Нет, нет, договаривай, цыганка! Так, значит, я скоро умру?
- Да, господин маршал.
- А умру я насильственной или естественной смертью?
- Насильственной. Смерть настигнет вас на поле боя, но не от руки благородного противника.
- Так, значит, от руки предателя?
- От руки предателя.
- Значит…
- Значит, вам предстоит встреча с убийцей.
- Отец! - дрожа, пробормотала девушка и прижалась к маршалу.
- Неужели ты веришь всей этой чертовщине? - спросил тот и обнял дочь.
- Нет, отец, но сердце мое так сильно бьется, что готово выскочить из груди, точно это предсказанное вам несчастье и впрямь осуществится.
- Дитя! - вздохнул маршал и пожал плечами. - Ну, покажи теперь ей свою руку и пусть ее предсказания прибавят к твоей жизни все дни, что будут отняты у моей.
Однако девушка упорно отказывалась.
- Что ж, подам вам пример, мадемуазель, - заявил герцог де Гиз и протянул руку колдунье.
Затем, улыбнувшись, он добавил:
- Предупреждаю тебя, цыганка, что я уже три раза обращался за предсказаниями, и все три раза они были зловещи; ради поддержания чести магии не ошибись.
- Монсеньер, - проговорила старуха, изучив руку герцога, - я не знаю, что вам предсказывали вплоть до нынешнего дня, но теперь предсказываю я.
- Посмотрим!
- Вы умрете точно так же, как маршал Сент-Андре: от руки убийцы.
- Это именно так и будет, - произнес герцог, - и нет ни единого способа этого избежать. Ладно, бери это и убирайся к черту.
И он бросил колдунье золотой.
- Ах, вот как? Эта колдунья нам предсказывает целую цепь убийств знатных людей? - вступил в разговор принц де Конде. - Я начинаю сожалеть о том, что пустил ее сюда, герцог, но чтобы не казалось, что я хочу в одиночку бежать от испытаний судьбы, то - клянусь честью! - теперь моя очередь, старуха!
- А сами-то вы верите в колдовство, принц? - спросил герцог де Гиз.
- Клянусь честью! Герцог, я уже повидал всякое: и как множество предсказаний остались неосуществленными, и как множество предсказаний претворились в жизнь, так что остается сказать подобно Мишелю Монтеню: "Что я знаю?" Ну, старушка, вот моя рука; что же ты на ней видишь? Хорошее или плохое, говори все.
- Вот что я вижу по вашей руке, монсеньер: жизнь, полную любви и битв, наслаждений и опасностей, а завершится она кровавой смертью.
- Значит, я тоже буду убит?
- Да, монсеньер.
- Как господин маршал де Сент-Андре, как господин де Гиз?
- Да, как они.
- Не важно, старая, говоришь ты правду или неправду, зато ты объявила, что я умру в приятном обществе, так что вот тебе за труды.
И он ей подал не один золотой, как это сделал герцог де Гиз, а весь кошелек.
- Если Небу будет угодно, монсеньер, - проговорила старуха, целуя руку принцу, - то пусть я, бедная колдунья, ошибусь и мое предсказание не осуществится!
- Ну а если оно осуществится, старая, несмотря на твое желание, чтобы оно оказалось ложным, обещаю тебе впредь верить колдунам. Правда, - добавил принц, смеясь, - это окажется несколько поздновато.
На мгновение воцарилась гробовая тишина и стало слышно, как стихает дождь.
- Однако, - прервал молчание принц, - гроза слабеет. Желаю вам всего доброго, господин маршал. Желаю вам всего доброго, господин герцог. В девять часов меня ждут в особняке Колиньи, так что мне пора отправляться в путь.
- Как, принц, в такую грозу? - спросила Шарлотта.
- Мадемуазель, - ответил тот, - я искренне благодарю вас за заботу, но мне нечего опасаться грома, ведь мне суждено пасть от руки убийцы.
И, попрощавшись с двумя путниками, а затем задержав на мадемуазель де Сент-Андре такой взгляд, что она вынуждена была опустить глаза, принц вышел из таверны, и через мгновение с парижской дороги раздался стук копыт лошади, скачущей галопом.
- Пусть подадут карету, малыш Жак, - проговорил маршал, - если принца ждут в девять часов в особняке Колиньи, то нас ждут в десять во дворце Турнель.
Карета была подана. Маршал де Сент-Андре, его дочь и герцог де Гиз заняли свои места.
Оставим их на парижской дороге следующими за принцем де Конде: мы вернемся к ним позднее.
Назовем только имена тех троих, кому колдунья предсказала смерть от руки убийц, - это герцог де Гиз, маршал де Сент-Андре, принц де Конде, а также тех троих, кому она предсказала стать убийцами, - Польтро де Мере, Бобиньи де Мезьер, Монтескью.
Без сомнения, именно для того, чтобы предостеречь и тех и других, что, однако, оказалось бесполезным для каждого из них, Провидение свело вместе этих шестерых в таверне "Красный конь".
I
ТРИУМФАЛЬНОЕ ШЕСТВИЕ ПРЕЗИДЕНТА МИНАРА
Во вторник, 18 декабря 1559 года, через шесть месяцев после праздника ланди, в три часа дня, при ярком предзакатном солнце, о котором можно только мечтать в столь позднее время года, посреди Старой улицы Тампль ковылял верхом на муле столь жалкого вида, что это сразу выдавало предельную скупость хозяина, метр Антуан Минар, один из парламентских советников.
Метру Антуану Минару, на кого мы в этот миг обращаем взоры наших читателей, было лет шестьдесят; он был тучен и одутловат; светлые букли его парика кокетливо развевались по ветру.
Обычно на лице его отражалось полнейшее блаженство; его лоснящийся лоб явно не затуманивала ни одна забота, отчего на нем не прорезалась ни единая морщина; ни одна слеза не оставила на толстых щеках его свой горький след, пролившись из заплывших глаз навыкате; в сущности, багровое гладкое лицо, величественно покоящееся на тройном подбородке, было всего лишь личиной беспечного эгоиста, отличавшегося вульгарной веселостью поведения.
Однако именно в этот день выражение лица президента Минара было весьма далеко от обычного безмятежного спокойствия; несмотря на то что ему оставалось проехать до дома не более четырехсот шагов - это расстояние, как видим, вряд ли могло считаться большим, - он не был уверен в том, что благополучно его преодолеет, и поэтому весь его облик, будучи зеркалом раздиравших его изнутри эмоций, отражал острейшую обеспокоенность.
И действительно, окружение, составившее кортеж достопочтенного президента, мало кого могло обрадовать: с момента отъезда из парламента его сопровождала огромная толпа, которой, похоже, доставляло истинное наслаждение обращаться с ним как можно более скверно; казалось, все крикуны, горлопаны, горлодеры столицы христианнейшего королевства назначили местом встречи площадь у Дворца правосудия, чтобы провожать этого человека до самого его дома.
Каковы же были побудительные мотивы, сорвавшие с места большинство сограждан достопочтенного метра Минара и обратившие их против него?
Постараемся рассказать об этом по возможности кратко.
Метр Минар только что приговорил к смерти одного из заслуженно уважаемых людей Парижа, своего собрата по парламенту, своего брата во Христе, добродетельного советника Анн Дюбура. Какое преступление совершил Дюбур? Да то же самое, что афинянин Аристид: его прозвали Справедливым.
А вот причины процесса, длившегося шесть месяцев и завершившегося столь трагично для несчастного советника.
В июне 1559 года Генрих II, подстрекаемый кардиналом Лотарингским и его братом Франсуа де Гизом, которых духовенство Франции считало посланцами Господними, направленными для защиты и сохранения веры католической, апостольской и римской, - так вот, Генрих II издал эдикт, обязывавший парламент приговаривать к смерти всех без исключения лютеран и лишавший их права на помилование.
А поскольку, вопреки этому эдикту, группа советников выпустила из тюрьмы гугенота, герцог де Гиз и кардинал Лотарингский, стремившиеся не больше не меньше как к поголовному уничтожению всех протестантов, убедили Генриха устроить 10 июня королевское заседание Большой палаты в монастыре августинцев, где в данный момент заседал суд (Дворец правосудия был занят, так как его готовили к празднествам по случаю бракосочетания короля Филиппа II с мадам Елизаветой и мадемуазель Маргариты с принцем Эммануилом Филибертом).
Три или четыре раза в год все судебные палаты парламента собирались на совместное заседание, образуя так называемую Большую палату, и эта ассамблея получила имя "меркуриальной", ибо преимущественно заседала в среду.
Король предстал перед парламентом именно в день меркуриальной ассамблеи и открыл заседание вопросом: как это вдруг стало позволительно отпускать протестантов на свободу и почему здесь не считаются с эдиктом, требующим их обязательного осуждения?
Охваченные единым порывом, поднялись пятеро советников, и Анн Дюбур от собственного имени и от имени своих собратьев твердым голосом заявил:
- Этот человек был невиновен, а осуждать невиновного, будь он даже гугенот, - значит идти против совести и человечности.
Эти пятеро советников были: Дюфор, Ла Фюме, де Пуа, де Ла Порт и Анн (или Антуан) Дюбур.
Именно Дюбур, как мы уже сказали, взял на себя смелость ответить королю. К тому же он добавил:
- Что касается самого эдикта, государь, то я бы не советовал королю настаивать на его применении; напротив, я просил бы отложить исполнение приговоров, вынесенных на его основании, до той поры, пока воззрения тех, кто столь легко был осужден на казнь, не были бы тщательно взвешены и подробно рассмотрены советом.
В обсуждение вмешался президент Минар, попросивший разрешения обратиться непосредственно к королю.