- Теперь невозможно, - отвечал генерал, взглянув на часы. - Ты знаешь этого человека, Изидро?
- Нет, ваше превосходительство, этого кабальеро я еще не имел чести видеть в вашем отеле.
- Гм! - сказал дон Себастьян, качая головой с задумчивым видом. - Это человек порядочный?
- В этом я могу уверить ваше превосходительство. Он мне сказал, что должен сообщить вашему превосходительству нечто очень важное.
В том положении, в каком находился дон Себастьян Герреро, глава готовившегося политического переворота, он не мог пренебрегать никаким известием, и, после некоторого размышления, он сказал:
- Ты должен был отвечать этому человеку, что я не могу принять его так поздно - пусть придет завтра.
- Я ему говорил.
- А он настаивал?
- Несколько раз.
- Знаешь ли ты его имя по крайней мере?
- Когда я его спросил, он ответил, что вы его не знаете, но если вы пожелаете узнать, как его зовут, он сам скажет вашему превосходительству.
- Какой странный человек! - подумал генерал. - Хорошо, - прибавил он вслух. - Проводи этого человека в зеркальную гостиную, я сейчас туда иду.
Слуга почтительно поклонился.
"Кто может быть этот человек и какие важные вещи имеет он сообщить мне? - прошептал генерал, оставшись один. - Гм! Вероятно, какой-нибудь бедняга из наших, которому нужны деньги. Пусть остерегается я не позволю безнаказанно обирать себя и сумею растолковать ему это, если его известие будет не важно".
Бросив на стул шляпу с перьями, которую он держал в руке, дон Себастьян отправился в зеркальную гостиную.
Глава XVIII
ВИЗИТ
Зеркальная гостиная была огромная комната, отделенная от большой галереи двумя передними, и меблированная с необыкновенной роскошью. В этой гостиной генерал давал пышные пиры, изысканность которых еще доныне, после стольких лет, осталась знаменитой в памяти высшего мексиканского общества.
Комната эта, освещенная только двумя лампами, была в эту минуту погружена в полумрак другие комнаты отеля начали уже освещать и они блистали огнями.
Человек, одетый по-европейски, в костюме совершенно черном, на котором, как бы кровавым знаком, виднелась лента Почетного легиона, небрежно красовавшаяся в петлице, стоял с шляпой в руке, прислонившись к той самой консоли, на которой стояли лампы, и, склонив голову на грудь, по-видимому, задумался так глубоко, что когда дон Себастьян вошел в гостиную, шум шагов, заглушаемый коврами, не достиг слуха этого человека, и он не поднял голову, чтобы встретить генерала.
Дон Себастьян опустил портьеру, подошел к своему гостю, стараясь узнать его, что, впрочем, пока было невозможно из-за позы незнакомца.
Когда дон Себастьян подошел совсем близко, и незнакомец поднял голову, генерал, несмотря на всю власть над собой, задрожал и сделал два шага назад.
- Дон Валентин! - вскричал он задыхающимся голосом. - Вы здесь?
- Я самый, генерал, - отвечал тот с неприметной улыбкой, низко кланяясь ему, - разве вы не ожидали моего визита?
Искатель Следов, по своему обыкновению, прямо задал вопрос.
Горькая улыбка сжала бледные губы генерала, преодолев свое волнение, он отвечал насмешливым тоном:
- Конечно, кабальеро, я надеялся принять вас, но не здесь и не при подобных обстоятельствах; я должен вам признаться, что не смел льстить себя мыслью о подобной милости.
- Я очень рад, генерал, - отвечал Валентин, снова поклонившись, - что предупредил ваше желание.
- Я вам докажу, сеньор, - возразил дон Себастьян, сжав зубы, - какую цену приписываю вашему визиту.
Говоря таким образом, дон Себастьян протянул руку к колокольчику.
- Извините, генерал, - сказал француз с невозмутимым хладнокровием, - кажется, вы имеете намерение позвать кого-нибудь из ваших слуг?
- А если бы я действительно имел это намерение, сеньор? - надменно сказал дон Себастьян.
- Если бы так, - проговорил Валентин с ледяной вежливостью, - было бы лучше, если бы вы этого не делали.
- А по какой причине, позвольте вас спросить?
- По самой простой, генерал. Имея честь знать вас коротко, я не был так глуп, чтоб предать себя в ваши руки - вот и все. Моя карета в эту минуту стоит перед перистилем большой лестницы вашего отеля; в этой карете сидят двое моих друзей, и по всей вероятности, если я не выйду отсюда через полчаса, они сами придут осведомиться, что происходило между нами и что сделалось со мной.
Генерал закусил губы.
- Вы ошиблись относительно моих намерений, сеньор, - сказал он, - я вас не боюсь, точно так же, как вы не боитесь меня. Я дворянин, и если бы вы в десять раз более были моим врагом, я и тогда не старался бы освободиться от вас убийством.
- Пусть так, генерал, я желаю, чтобы я ошибся, и в таком случае примите мои извинения; притом, приехав к вам таким образом, я, кажется, выказал к вам доверие…
- За которое я благодарю вас, сеньор; но так как я полагаю, что только причины необыкновенно важные могли побудить вас явиться ко мне и что разговор, который вы хотите иметь со мной, должен быть продолжителен, я хотел дать моим людям приказание отложить карету и не допускать, чтобы нам помешали.
Валентин поклонился молча, но с неприметной улыбкой и, облокотившись снова о консоль, начал крутить свои длинные и тонкие светло-русые усы, между тем как генерал звонил.
Вошел слуга.
- Вели отложить карету, - сказал генерал, - и не принимать никого. Ступай!
Слуга поклонился и сделал шаг, чтобы уйти.
- А! - сказал дон Себастьян, остановив слугу рукой. - Попроси от имени этого кабальеро особ, сидящих в его карете, сделать мне честь войти, здесь им будет удобнее ждать конца разговора, который, может быть, продлится довольно долго. Подай закуску этим господам в голубую гостиную, в ту, - прибавил дон Себастьян с намерением, пристально смотря на француза, - которая возле этой комнаты. Ступай.
Слуга ушел.
- Будете ли вы еще опасаться засады, сеньор? - обратился дон Себастьян к французу. - Ваши друзья будут теперь, если понадобится, возле вас, чтобы оказать вам помощь.
- Я знал, что вы храбры до отважности, - любезно ответил француз, - я рад видеть, что вы не менее благородны.
- Теперь, сеньор, не угодно ли вам сесть, - сказал дон Себастьян, указывая ему на кресло, - смею ли предложить вам закусить что-нибудь.
- Генерал, - сказал Валентин, садясь, - позвольте мне отказаться. Я в молодости участвовал в американской войне; в той стране имеют обыкновение закусывать только с друзьями, а так как мы, по крайней мере теперь, враги, прошу вас оставить меня в том положении, в каком я нахожусь в отношении к вам.
- Этот обычай, на который вы намекаете, сеньор, существует также и у нас, - отвечал генерал, - однако ему изменяют иногда. Впрочем, действуйте, как хотите; я жду, чтобы вы объяснили мне цель этого визита, который для меня удивителен.
- Не стану долее употреблять во зло ваше терпение, генерал, - ответил Валентин, поклонившись, - я просто пришел предложить вам сделку.
- Сделку! - вскричал дон Себастьян с удивлением. - Я вас не понимаю.
- Я буду иметь честь объясниться, сеньор.
Генерал поклонился.
- Я жду, - сказал он.
- Вы дипломат, генерал, - продолжал Валентин, - и, без сомнения, вам известно, что плохой мир лучше хорошей войны.
- В некоторых случаях, конечно; только я позволю себе заметить, что в настоящих обстоятельствах, кабальеро, я должен ждать ваших предложений, а не делать их вам, так как война - употребляя ваше выражение - начата вами, а не мной.
- Я думаю, что гораздо лучше не рассуждать об этом предмете, в котором мы с трудом согласимся с вами, только для того, чтобы снять всякую двусмысленность и прямо поставить вопрос. Я напомню вам в нескольких словах, какие причины возбудили разделяющую нас ненависть.
- Свои доводы, сеньор, вы уже изложили мне однажды во всех подробностях в крепости Чичимек. Я не стану спорить о степени их справедливости, скажу только, что чувство дружелюбия и ненависти, симпатии и антипатии не подвластны рассудку. Поэтому лучше просто констатировать симпатию или ненависть, не пытаясь выяснять природу чувств, что, повторяю, не подвластно нашей воле.
- Вы вольны рассуждать подобным образом, сеньор, хотя я придерживаюсь иной точки зрения. Но я не намерен с вами спорить, а потому констатирую: ненависть, испытываемая нами друг к другу, неискоренима и ничто не способно ее погасить.
- Но вы только что предлагали мне сделку.
- Конечно, но заключение сделки не означает прекращения вражды. Я могу, скажем, приостановить враждебные действия против вас, но это отнюдь не означает, что сделались друзьями.
- Я согласен с вами. Приступим же к делу. Благоволите объяснить, в чем суть предлагаемой сделки.
- Позвольте сначала, в соответствии с моим неизменным принципом поступать честно, обозначить, так сказать, наши исходные позиции.
- Вы все время говорите загадками, сеньор, совершенно недоступными моему пониманию.
- Постараюсь выражаться более ясно. Когда я объясню вам ваши намерения и средства, которыми вы собираетесь добиваться их осуществления, вы поймете, что мне удалось помешать вам.
- Слушаю вас, сеньор, - отвечал генерал, хмуря брови.
- В двух словах ваш план сводится к тому, чтобы свергнуть генерала К. и провозгласить себя президентом республики.
- Вот оно что! - воскликнул генерал, разражаясь деланным смехом. - Знаете, сеньор, в нашей благословенной стране это честолюбивое намерение приписываю всем высшим офицерам, которые в силу своего богатства или по какой-то иной причине оказались на виду у общества. Так что это обвинение лишено всякого смысла.
- В самом деле, если бы с вашей стороны дело ограничивалось одним лишь желанием, то можно было бы и впрямь все отнести на счет специфики страны. Но в действительности дело обстоит иначе.
- Что вы хотите этим сказать?
- Боже мой, генерал! Я хочу сказать, что вы возглавили заговор, что заговор, не удавшийся в Соноре, вы теперь затеяли в Мехико и, несомненно, с теми же самыми шансами на успех. Возможно, вы и преуспели бы в осуществлении своего замысла, если бы я не пожелал расстроить ваши планы.
Далее. Я хочу вам сказать, что несколько дней назад в гостинице Лусачо состоялось собрание ваших сообщников, на которое вы явились с двумя мешками золота. Я хочу сказать, что после раздачи золота вам были даны последние указания и фактически обозначен день решающих действий. Ну, что, генерал, может быть, я не прав? Мои шпионы гораздо проворнее и смышленей ваших, которые даже не способны были уведомить вас о моем появлении в Мехико, между тем как я нахожусь здесь уже более недели.
- Я отвечу откровенностью на вашу откровенность, сеньор. Нет смысла таиться от врага, которому все так хорошо известно. В отношении моих планов вы осведомлены совершенно верно. Как видите, я не считаю нужным притворяться.
- Тем более что вы отлично сознаете, что это бессмысленно, не правда ли, сеньор?
- Возможно. Но хотя вам известно довольно многое, однако не все.
- Вы так думаете?
- Я в этом уверен.
- Чего же я, по-вашему, не знаю?
- Того, что вы не выйдете отсюда и что я прострелю вам голову! - вскричал дон Себастьян, вскочив и заряжая пистолет.
Француз не сделал ни малейшего движения, а только пристально посмотрел на мексиканца и сказал ледяным тоном:
- Вы не сделаете этого.
Дон Себастьян остался неподвижен, потупив глаза, с бледным лицом и трепещущей рукой; потом через несколько секунд, он разрядил пистолет и с унынием опустился на кресло.
- Вы зашли слишком или не довольно далеко, кабальеро, - холодно продолжал Валентин. - Всякая угроза должна быть исполнена во что бы то ни стало, как только она сделана. Вы размыслили; перестанем говорить об этом и вернемся к нашему разговору.
В рассуждениях подобного рода все выгоды бывают на стороне того противника, который сохраняет хладнокровие. Дон Себастьян, стыдясь гнева, которому он позволил увлечь себя, и, в особенности, разбитый насмешливо-презрительным ответом своего врага, остался безмолвен и неподвижен; он сознался, наконец, что с таким человеком, как тот, который находился перед ним, всякая борьба, кроме засады, которая была противна его гордости, должна была непременно окончиться неудачей.
- Но оставим пока, - продолжал Валентин, спокойный и холодный, - этот заговор, к которому мы вернемся после, и перейдем к предмету, не менее интересному. Вы опекун донны Аниты Торрес, дон Себастьян Герреро, не так ли?
Генерал вздрогнул, но промолчал.
- Вследствие одной ужасной катастрофы, - продолжал Валентин, - эта молодая девушка сошла с ума, что не мешает вам иметь намерение жениться на ней - пренебрегая всеми божественными и человеческими законами - по той простой причине, что она колоссально богата и что вам нужно ее состояние для исполнения ваших честолюбивых планов. Правда, что молодая девушка вас не любит; правда также, что отец назначал ее другому и что этого другого вы упорно выдаете за мертвого, несмотря на то, что он жив; но какое вам дело до этого! К несчастью, один из моих искренних друзей, о котором вы, вероятно, никогда не слыхали, дон Серапио де-ла-Ронда, услыхал об этом деле. Я скажу вам по секрету, что дон Серапио пользуется большим уважением некоторых особ и очень обширным влиянием. Не знаю, почему дон Серапио принял участие в донне Аните и забрал себе в голову выдать ее - нравится вам это или нет - за того, кого она любит и кому предназначал ее отец.
- Но этот негодяй умер! - вскричал генерал с гневом.
- Вы знаете, что он жив, сеньор, - отвечал Валентин, - и для уничтожения всех ваших сомнений, если еще они остались у вас, я дам вам доказательство. Дон Марсьяль, - сказал он, возвысив голос, - войдите, прошу вас, и скажите сами генералу Герреро, что вы никогда не были убиты.
- О! - прошептал генерал с бешенством. - Этот человек - демон!
В эту минуту портьера приподнялась и новое лицо вошло в гостиную.
Глава XIX
ПОМОЩЬ
Человек, вошедший в зеркальную гостиную, был в костюме всадников, прогуливающихся по Букарели верхом возле каретных дверец - то есть в панталонах, застегнутых сверху донизу, в шелковом поясе, в шляпе с широкими полями, украшенной в два ряда золотым позументом.
Он непринужденно приблизился к дону Себастьяну, держа шляпу в правой руке, поклонился ему с той изящной вежливостью, которая свойственна только одним мексиканцам, и, выпрямившись с гордостью, сказал насмешливым тоном:
- Вы узнаете меня, дон Себастьян? И верите, что я жив - или тень Марсьяла Тигреро вышла из могилы, чтобы с вами говорить?
Из-за приподнятой портьеры виднелось насмешливое и лукавое лицо Весельчака, глаза которого, пристально устремленные на генерала, как будто с нетерпением ждали ответа. Но дон Себастьян, раздираемый противоречивыми чувствами, медлил с ответом. Однако надо было решиться на что-нибудь. Дон Себастьян встал и, посмотрев Тигреро в лицо, сказал твердым голосом:
- Кто вы, сеньор, и по какому праву спрашиваете меня?
- Прекрасно сыграно, - сказал Валентин, смеясь, - ей-богу, кабальеро, с вами приятно бороться, клянусь моей душой - вы противник сильный.
- Вы думаете? - спросил дон Себастьян с глухим гневом.
- Конечно, - отвечал охотник, - я сознаюсь в этом. Покоритесь же вашей участи: вы находитесь в безвыходном положении.
На несколько минут наступило молчание. Наконец генерал как будто решился; он обернулся к Весельчаку, все еще неподвижному, и, поклонившись ему с иронической вежливостью, сказал:
- К чему вы прячетесь за этой портьерой? Выйдите, кабальеро, ваше присутствие не может не быть приятно всем, находящимся здесь.
Канадец тотчас вошел и, почтительно поклонившись дону Себастьяну, непринужденно облокотился о кресло Валентина.
- Вы видите, сеньоры, - надменно продолжал дон Себастьян, - что я подражаю вашему примеру и так же, как вы, держу карты на столе; вы явились в мой отель предложить мне сделку - не правда ли, дон Валентин? Вам, сеньор, - обратился он к Тигреро, - я сказал, что я вас не узнал, а вас я в первый раз принимаю у себя; вы верно пришли присутствовать при том, что будет происходить, вероятно, с намерением, в случае необходимости, служить свидетелем этим кабальеро, вашим друзьям. Ну сеньоры, останьтесь же довольны все трое; я жду ваших предложений, дон Валентин; вам, сеньор, хотя до сих пор я опровергал ваше чудесное воскрешение, я признаюсь, что вы живы и действительно дон Марсьяль, бывший жених донны Аниты Торрес; а вам, сеньор, хотя я вас не знаю, поручаю засвидетельствовать, перед кем вам угодно, истину произнесенных мой слов. Довольны ли вы все трое, сеньоры? Не могу ли я еще сделать что-нибудь для вашего удовольствия? Говорите, я готов.
- Нельзя уступить любезнее, - отвечал Валентин, поклонившись с иронией.
- Благодарю за одобрение, кабальеро; теперь благоволите, прошу вас, нимало не медля, сообщить мне, на каких условиях соглашаетесь вы не преследовать меня той ужасной ненавистью, которой вы угрожаете мне беспрестанно, но действия которой, по-моему мнению, несколько медлительны.
Эти слова были произнесены со смесью надменности и презрения, которые невозможно передать. На минуту сам Валентин онемел - до того эта внезапная перемена в расположении духа его противника показалась ему необыкновенной.
- Я жду, - продолжал генерал, со скучающим видом, опускаясь на кресло.
- Кончим… - сказал, наконец, Валентин, решительно выпрямившись.
- Я этого и желаю, - перебил дон Себастьян, непринужденно закуривая сигару.
- Вот мои условия, - резко и жестко сказал охотник, внутренне оскорбленный этим притворным равнодушием. - Вы немедленно оставите Мехико, откажитесь от донны Аниты, которой возвратите не только ее свободу, но и право располагать, как она хочет, ее рукой и состоянием; вы продадите ваши поместья и уедите в Соединенные Штаты, клятвенно обещая никогда не возвращаться в Мексику. Со своей стороны, я обязуюсь возвратить вам тело вашей дочери и не стараться вам вредить каким бы то ни было образом.
- Имеете вы прибавить еще что-нибудь? - спросил дон Себастьян, небрежно следуя глазами за синеватым дымом своей сигары, поднимавшимся спиралью к потолку.
- Ничего; но берегитесь, сеньор, я также дал клятву; по тому, что я вам сказал, вы поняли, до какой степени я знаю ваши тайны, отказывайтесь или соглашайтесь, но решите что-нибудь, потому что сегодня в последний раз мы встречаемся лицом к лицу при подобных условиях. Партия, которую мы играем, ужасна, и должна кончиться смертью одного из нас. Я буду к вам беспощаден, точно так же, как и вы, без сомнения, будете беспощадны ко мне; подумайте серьезно, прежде чем решитесь сказать да или нет, я даю вам полчаса на размышление.
Дон Себастьян захохотал нервным и отрывистым смехом.