Понсон дю Террайль
Испанка
На двенадцатичасовом расстоянии от Гаврского рейда плыл по направлению к нему весьма быстро коммерческий бриг "Чайка".
Погода была великолепная, ветер попутный.
- Скоро мы приедем в Гавр? - обратился к капитану молодой человек, одетый в узкие клетчатые панталоны, шотландский плед поверх короткого коричневого пальто и маленькую шапочку с двумя ленточками сзади, - одежда, изобличавшая в нем англичанина.
- Если погода не переменится, - отвечал капитан, - то к утру мы войдем в Гаврский рейд.
- И вы уверены в этом?
- Да, но, повторяю, если не случится какого-либо несчастия.
Капитан, видя, что все обстоит благополучно, отправился в каюту отдыхать.
Молодой же человек-, сэр Артур, задумался, припоминая прошедшее из своей жизни.
- Я пробыл в Лондоне четыре года, проживая лишь по десяти тысяч франков, проводя вечера в Сити у купцов, которые ловили меня для своих дочек. К счастью, я вспомнил, что был некогда виконтом Камбольхом, а также маркизом доном Иниго де Лос-Монтесом, что был членом клуба червонных валетов и, наконец, что зоркий сэр Вильямс предсказал мне великую будущность.
Вспомнив про потерянного наставника сэра Вильямса, Артур тотчас же удалился в каюту.
Он сел за столик, отыскал между множества бумаг записную книжку, страницы которой были испещрены какими-то необыкновенными знаками, в виде иероглифов, и начал ее читать.
Книжка эта была та же самая, которую Рокамболь нашел накануне своего отъезда под одним из портретов в замке де Кергаца.
Вот что он прочел в ней:
"В Париже есть дом в улице…"
- О, осторожный, сэр Вильямс, - проговорил Рокамболь, - название улицы написано иероглифами, которых я не понимаю. - "В доме этом живут маркиз и маркиза де…" - Теперь опять имени не разберу: "Люди богатые. У них. есть семнадцатилетняя дочь и сын, который четырнадцать лет тому назад отправлен юнгою на английском корабле Индийской компании и с тех пор пропал без вести. В случае его возвращения он должен получить в наследство по смерти отца громадное состояние. Итак, следует…" - Опять иероглифы, непонятные для Рокамболя.
Вероятно, последними было сэру Вильямсу труднее писать, потому что он употреблял их только для имен лиц, адресов, чисел и, наконец, самых дерзновенных замыслов.
- Проклятый сэр Вильямс! - воскликнул с досадой Рокамболь. - Я знаю, что он намерен был делать: выдать себя за сына маркиза и получить наследство… но кто она и где она - этого я не знаю…
- Все наверх! - раздался вдруг повелительный голос капитана.
Рокамболь выбежал на палубу, чтобы узнать, в чем дело.
- Милостивый государь, - обратился он к молодому офицеру, человеку высокого роста, лет около двадцати восьми, - объясните мне, пожалуйста, причину этой тревоги.
- Будет сильная буря, - отвечал тот с хладнокровием моряка.
- И мы находимся в опасности? - спросил Рокамболь, крайне удивленный, ибо вокруг не было видно ни одной тучки.
- Может быть, - отвечал моряк, глядя в подзорную трубу вдаль, - впрочем, Господь милостив, а капитан этого брига, насколько я заметил, знает свое дело.
- Так вы здесь не более как пассажир? - спросил Рокамболь.
- Да, я мичман корабля Индийской компании.
- Вы едете в Гавр?
- В Париж, где должен найти свою мать и сестру, которых я восемнадцать лет не видал именно с тех пор, как я десяти лет отправился юнгой на корабле Индийской компании.
Рокамболь вздрогнул. Он вспомнил только что прочитанное в записной книжке сэра Вильямса.
- Вы француз?
- Да… однако извините, меня, я должен сходить в каюту за своими бумагами, которые я должен спасти в случае крушения.
Молодой моряк удалился.
Рокамболь мгновенно задался целью следить за ним, разузнать от него все и тогда - не отступать ни от каких средств, лишь бы достигнуть желаемого.
- Француз, - бормотал он, - Индийская компания… уехал юнгой… восемнадцать лет тому назад!.. Это он!
- Начинается! - закричал кто-то на корабле.
И только тогда Рокамболь вспомнил о предсказанной опасности.
Действительно, сначала подул сильный ветер, и затем сделалось совершенно темно, и среди этого мрака послышались вопли женщин, плач детей и громкая команда капитана.
- Вот я и готов, - обратился к Рокамболю моряк Индийской компании.
Действительно, через плечо у него была перекинута жестяная сумка, талия туго охвачена поясом, из-за которого виднелись два пистолета и рукоятка кинжала.
- Рубите грот-мачту! - раздалось среди оглушительного рева бури приказание капитана.
И несколько минут спустя грот-мачта лежала уже на палубе.
Рокамболь бросился в каюту, схватил свои драгоценные бумаги и кошелек с деньгами и, привязав их к поясу, сбросив с себя лишнюю одежду, побежал снова на палубу, не желая терять из виду молодого моряка.
Лишь только Рокамболь подошел к нему, как вдруг последовал страшный толчок и затем раздался продолжительный вопль ужаса и отчаяния.
Корабль ударился о подводный камень далеко от берега.
- Лодки на воду! - послышалось на палубе.
Но Рокамболь и молодой моряк бросились уже с борта и плыли почти рядом.
Они плыли так около часу.
- Вы устали? - спросил его молодой моряк, заметив, что Рокамболь отстает от него.
- Да.
- Соберите последние силы, мы приближаемся к какой-то скале, где можем немного отдохнуть.
Но Рокамболь почувствовал, что члены его немеют. Он вскрикнул и начал уже исчезать под водой. Молодой моряк, услыхав этот отчаянный крик, подплыл к утопающему и схватил его за волосы. Но Рокамболь уже лишился чувств.
Придя в сознание, он увидел себя лежащим на земле навзничь под открытым небом.
Он собрался с силами, встал и начал глазами искать молодого моряка, спасшего его от неминуемой смерти. Но его нигде не было. Лишь неподалеку от себя Рокамболь заметил жестяную сумку. Обрадовавшись, он подбежал к ней и убедился, что это действительно та самая сумка, в которую молодой моряк спрятал свои бумаги.
Вдруг до слуха его долетел неясный крик. Он несколько времени прислушивался и затем, направясь к месту, откуда слышался этот голос, подошел к круглой расселине футов восемь глубиной, с совершенно отвесными и гладкими стенками. На дне ее лежал молодой моряк.
- Ах, - вскричал он, увидя Рокамболя. - Наконец-то вы услыхали меня!
- Как вы сюда попали?
- Сегодня утром я увидел в открытом море проходивший корабль. Спеша подбежать к краю нашего островка, чтобы дать о себе знать, я упал в эту яму, откуда нет никакой возможности самому выбраться.
- К счастью, я здесь… но как вытащить вас оттуда?
- Недалеко от того места, где вы лежали, вы найдете мою сумку с бумагами, пистолеты и кушак; он довольно длинен и прочен для того, чтобы вытащить меня отсюда.
- Хорошо, я иду за ним, - сказал Рокамболь, и в голове его мелькнула адская мысль.
- Если я его вытащу оттуда, - рассуждал он, - то все мои планы лопнут как мыльный пузырь; если же я этого не сделаю и овладею его сумкой, то сделаюсь маркизом с громадными доходами. Эх, дружище, надеюсь, что ты не упустишь этого счастливого случая.
Он сел на песок, открыл жестяную сумку, вынул из нее все бумаги и спокойно начал их читать. Первая бумага, которую он развернул, был патент мичмана, из которого Рокамболь узнал, что моряка зовут Фридерик-Альберт-Оноре де Шамери и что он родился в Париже.
- Отлично, - проговорил он с самодовольной улыбкой. - Итак, меня зовут Фридерик де Шамери, и я служил в Индии.
Затем он прочел письмо, писанное женскою рукой, оно начиналось словами: "Любезный сын" и кончалось подписью: "маркиза де Шамери. Улица Ванно, 29, в мой отель".
И Рокамболь начал читать письмо матери к сыну.
"Вот уже восемнадцать лет, как тебя похитили у меня, и только вчера, на смертном одре твоего отца, я узнала, что с тобой сталось. Маркиз скончался сегодня ночью, умоляя разыскать тебя; а я считала тебя умершим и целых восемнадцать лет оплакивала тебя. Адресую это письмо в английское адмиралтейство, надеясь, что оно как-нибудь дойдет до тебя и что тогда ты приедешь к своей несчастной матери и сестре.
Только вчера я узнала причину странного поведения твоего отца. В продолжение восемнадцати лет маркиз жил в отдельной комнатке отеля, не говоря со мною ни слова и платя мне годовую пенсию в сто луидоров. Долгое время мы считали его помешанным. Но вчера мы узнали страшную тайну, которую считаем долгом и тебе сообщить.
Тридцать лет тому назад твой отец был гусарским полковником и не имел никакого состояния; мы полюбили друг друга и обвенчались. Ты первый плод нашей любви; но спустя шесть лет положение наше вдруг изменилось. Твоего отца назначили в алжирскую экспедицию; он поручил меня своей родственнице, маркизе де Шамери. Июльская революция не, дозволила ему продолжать службу, и он воротился ко мне в Оранжери в 1830 году. "Так как мы бедны, - обратился он ко мне, - а между тем нужно нам позаботиться о воспитании нашего сына, то я принял место управляющего в компании разработки рудников в Вогезских горах". Я с радостью приняла это известие, и мы переселились в маленький городок. Спустя три месяца родственник твоего отца, Гектор де Шамери, который безумно пленялся мною, вышел на дуэль из-за какой-то ссоры, получил рану и через неделю умер.
Он оставил духовное завещание, которым сделал твоего отца единственным наследником в ущерб своей побочной сестре по матери. Гектор де Шамери, знавший тайну матери, глубоко возненавидел это дитя позора. Теперь, любезный сын, ты поймешь жестокое мщение этой женщины. Вскоре после этого я родила твою сестру. Пять лет спустя вдова де Шамери умерла; отец твой поехал на ее похороны и вступил во владение поместием Оранжери, которое Гектор де Шамери оставил своей матери в пожизненное владение.
В это самое время тебя похитили у меня, и с тех пор я считала тебя умершим.
Я написала твоему отцу об этом страшном несчастии, но получила на это весьма сухой ответ, что меня крайне поразило. Через месяц он воротился, и я с ужасом увидела, что он совершенно поседел. С этого-то дня он и сделался угрюм и молчалив и совершенно отделился от нас.
Перед кончиной маркиз был болен всего одну неделю ив продолжение этого времени никого не впускал в свою комнату. Но вчера утром священник, причащавший его, упросил допустить меня к нему.
- Марта, - обратился он ко мне, - в предсмертный час я тебя прощаю.
- Боже мой, - вскричала я, - что же я сделала, в чем вы меня прощаете?
Дрожащей рукой он вынул из-под подушки пожелтевшую бумажку и подал мне ее. Это было письмо вдовы де Шамери, написанное ею к твоему отцу за два дня до смерти. Вот содержание его:
"Любезный кузен! Сын мой назначил вас единственным наследником. Вот причина, побудившая его сделать это завещание: он хотел лишить наследства молодую девушку, которая, теперь могу признаться, есть мое собственное дитя. Я надеюсь, любезный кузен, что вы сделаете что-нибудь для этой девушки, которой я, к несчастию, оставляю очень мало, в особенности если вы узнаете, что Гектор любил вашу жену и что не вам, а своей дочери оставил он сто тысяч ливров дохода.
Маркиза де Шамери".
Итак, в глазах твоего отца я сделалась преступною женщиною, а сестра твоя - дитя нравственного преступления. Однако мое отчаяние и вопли тронули твоего умирающего отца: он начал сомневаться в своем предположении. "О, прости, прости меня! - прошептал он. - Не оплакивай твоего сына: он не умер; я сам похитил его потому что я считал тебя преступной, и мне хотелось, чтобы он никогда не узнал проступка своей матери и чтобы не пользовался богатством, которое приобрел но постыдными средствами…" Теперь же, милый сын мой, я прошу тебя немедленно вернуться к нам… твоя мать, которая шестнадцать лет оплакивала тебя, умоляет тебя об этом".
- Черт побери, - проговорил Рокамболь, дочитав письмо до конца, - преинтереснейшая история!
Затем он прочел еще несколько писем и записок, из которых узнал подробности похищения молодого юнги и удостоверился в том, что это есть тот самый человек, о котором говорил сэр Вильямс в своей записной книжке.
Затем он собрал все бумаги, положил их в жестяную сумку, надел ее на себя, опоясался кушаком, заложил за него два пистолета и кинжал и, видя берег Франции, недолго думая, со всего размаха бросился в море и поплыл к берегу.
В Париже во вторник, на масленой неделе, на бульваре Сен-Мартен народное гуляние было в полном разгаре. Повсюду расставлены были балаганы, качели, карусели и т. п.
- Пожалуйте, господа, пожалуйте! Здесь можно видеть О'Пенни, татуированного начальника индейцев, которому враги выкололи глаза и отрезали язык. Пожалуйте скорей! - так кричала молодая цыганка, выплясывающая болеро на балконе одного из балаганов.
В числе любопытных зрителей, собравшихся около этого балкона, стоял отлично одетый молодой человек.
Как видно, и он заинтересовался словами цыганки, потому что лишь только она удалилась с балкона, он тотчас же вошел в балаган.
Посредине сцены стояло большое кресло, на котором восседал О'Пенни с голыми ногами и туловищем, испещренными красными, синими и зелеными наколками, с полуоткрытыми глазами и продетым в верхней губе кольцом.
Молодой человек внимательнее всех рассматривал мнимого дикаря; наконец подозвал к себе содержателя балагана, который рассказывал почтеннейшей публике биографию главы австралийского правительства.
- Ваш дикарь понимает по-английски?
- Как же, понимает, - отвечал балаганщик с достоинством.
- Сэр О'Пенни, - обратился молодой человек к дикарю по-английски, - на каком корабле вы прибыли в Европу? На "Фультоне", "Стойком" или "Фаулере"?
При последнем слове О'Пенни сильно вздрогнул. Выйдя из балагана, молодой человек шепнул на ухо цыганке:
- Милая моя, хотите заработать десять луидоров?
- О, конечно, сударь! - отвечала цыганка, - Что же прикажете делать?
- Где вы живете?
- Здесь же, в балагане; я жена паяца; мы караулим по ночам О'Пенни.
- Отлично. Итак, если в два часа ночи я постучусь к вам, вы или муж отопрете мне?
- Да, - отвечала удивленная цыганка.
Действительно, ровно в два часа молодой человек поднялся на ступени балагана и тихо постучался в дверь.
- Муж мой пошел провожать хозяина, - проговорила молодая цыганка, впустив ночного посетителя.
- Милая моя, - сказал молодой человек, запирая дверь, - хотя вы очень хорошенькая, но я пришел вовсе не за тем, чтобы говорить вам об этом. Вот обещанные мною деньги, и за это вы должны рассказать мне все подробности о вашем дикаре.
- К несчастью, я очень мало о нем знаю, потому что мы недавно служим у г. Бабино.
- Не знаете ли, где ваш Бабино купил этого дикаря?
- Кажется, в Лондоне. Наверное не могу вам сказать.
- Послушайте, если я вам дам тысячу франков, вы позволите мне увести дикаря?
Тысячу франков! воскликнула цыганка. О! Мне кажется, что мой муж отдаст вам в придачу и самого Бабино.
Молодой человек подошел к дикарю, спавшему неподалеку на койке, и разбудил его:
- Маркиз де Шамери, - сказал он по-английски, - желает засвидетельствовать глубокое почтение злополучному баронету сэру Вильямсу.
Услыша эти слова, О'Пенни подпрыгнул на койке и выпрямился; он хотел заговорить, но издал лишь какое-то глухое рычание.
- Будь покоен, старик, я вижу, что ты узнал своего Рокамбольчика; я пять лет оплакивал тебя, думая, что дикари тебя съели, но вижу, что они довольствовались только татуировкой. Тебя удивляет, должно быть, что ты видишь меня маркизом де Шамери, - имя это тебе знакомо: оно было помещено в твоей записной книжке… Но об этом после, а теперь скажи мне - ты хочешь здесь остаться?
Дикарь сделал отрицательный знак.
- Ну, так пойдем со мной.
Рокамболь вручил цыганке тысячу франков; накинул на бедного дикаря какой-то плащ, взял его за руку и вывел из балагана.
- В Сюренскую улицу, - приказал Рокамболь кучеру, усевшись с дикарем в купе, ожидавшем его неподалеку.
По дороге он рассказал ему о своих похождениях со времени исчезновения из Парижа, рассказал и о встрече с молодым моряком на "Чайке" и все остальное.
Экипаж остановился в Сюренской улице.
Рокамболь позвонил у дверей хорошенького домика.
Войдя в свою маленькую квартирку в мезонине, где он жил инкогнито, он провел О'Пенни в свою спальню и затем приказал своему лакею немедленно ехать за доктором.
Рокамболь подал проголодавшемуся дикарю остаток пирога и стакан бордосского, которое он с жадностью истребил.
Спустя некоторое время лакей воротился в сопровождении доктора.
- Посиди здесь, дядюшка, - обратился Рокамболь к дикарю, - а я пойду приготовить доктора, который без того может испугаться твоей образины.
Оставив О'Пенни, он ушел в гостиную, где ждал его доктор.
Рокамболь объяснил ему, что пациент - матрос, служивший в Индии под его начальством, попавший в плен к дикарям, которые татуировали его и отрезали язык.
Прежде чем приступить к консультации, вернемся немного назад и выведем на сцену несколько новых лиц.
В один прекрасный день февраля месяца в Елисейских полях был громадный съезд экипажей и всадников; пешеходы же непрерывною толпою двигались по боковым аллеям.
Больше всех обращала на себя внимание голубая коляска, запряженная четверкою гнедых.
В коляске этой сидели две дамы в легком трауре: одна из них была лет пятидесяти, другая лет двадцати. Эта молодая девушка была Бланш де Шамери, красавица в полном смысле этого слова, но на лице которой отражалась какая-то меланхолия. Она обладала тою чистою, добродетельною красотой, на которой взгляд останавливается с восторгом и благоговением.
Мимо этой коляски проехало красивое ландо, в котором сидела молодая женщина. В то время как ландо поравнялось с коляской, молодая женщина нагло взглянула на маркизу де Шамери и ее дочь. Последние проехали мимо с опущенными глазами.
- О! - прошептала молодая женщина. - Я заставлю вас смотреть мне прямо в глаза!
В это самое время около колясок встретились два всадника; один из них небрежно поклонился даме в ландо; другой весьма вежливо поклонился Бланш де Шамери.
Когда коляски проехали, всадники подъехали друг к другу и поклонились.
- Ты из лесу, Фабьен? - спросил Роллан де Клэ.
- Да, - отвечал Фабьен д'Асмолль.
- И едешь домой?
- Не знаю… быть может, я поеду еще в Елисейские поля… погода чудесная…
- То есть ты хочешь следовать за голубой коляской, в которой сидит очаровательная особа, с которой ты так умилительно раскланялся.
- Любезный Роллан, - сказал обидчивым тоном виконт Фабьен, - острота твоя вовсе неуместна.
- А! Ты обижаешься; уж не жених ли ты прелестной Бланш де Шамери?
- Нисколько, - грустно отвечал виконт Фабьен.
- А ты заметил ландо, в котором сидела молодая особа?
- Заметил; ну, и что же?