"Укрепленный замок де Салландрера находится в испанской Наварре, среди скалистых гор, которые делают его неприступным.
Когда Испания сопротивлялась императорским войскам, в 1809 году, французский отряд обложил замок и держал его в осаде в продолжение шести недель. Гарнизон замка состоял лишь из нескольких человек под командою капитана дона Педро д'Альвара. На другой день после того, как явился в замок французский парламентер, предлагающий сдаться с тем, что жизнь всего гарнизона будет пощажена, - дона Педро нашли мертвым у подножия вала. Чтобы описать смерть капитана, я должна вернуться немного назад. Бабушка моя, герцогиня де Салландрера, овдовев двадцати семи лет, влюбилась в дона Педро д'Альвара и вышла за него замуж. Девять лет спустя, т. е. во время осады замка, у нее было два сына: один тринадцатилетний - от первого мужа и другой восьми лет - от дона Педро д'Альвара. Дон Педро принял парламентера в большой зале и был уверен, что никто не слышал их переговоров. Затем он закрыл лицо руками и прошептал: "Дело короля Испании все равно проиграно, а поэтому моя уступчивость не есть измена; к тому же через год я буду генералом, а через два - испанским грандом".
Вдруг из-за широкой драпировки вышел его старший сын Паец и, устремив на него проницательный взгляд, сказал:
- Я слышал все.
Дон Педро схватился за шпагу, но мальчик выхватил пистолет, говоря:
- Одно движение - и я вас убью! Милостивый государь! - продолжал он. - Я ношу имя герцога де Салландрера, и хотя я еще ребенок, но умею ценить это имя и обязанности, связанные с ним. Первая из этих обязанностей - это сохранить замок моему государю; вторая состоит в том, чтобы предать смерти изменника, который согласился ввести неприятеля через подземный ход.
- Чего же вы хотите? - пробормотал капитан, задрожав.
- Вы умрете!., клянусь в этом прахом моих предков!..
Дон Педро, видя свое беззащитное положение, бросился перед Юным герцогом на колени и начал молить о пощаде.
- Нет, - сказал Паец решительно, - если я вас пощажу, вы при первом удобном случае отдадите замок, а поэтому вы немедленно должны умереть. Выбирайте род смерти: вам остается жить всего несколько минут. Выбирайте: или умереть смертью, которую припишут несчастной неосторожности и которая вместе с тем сохранит вашу память безупречною, или же умереть от этого пистолета; в последнем случае я должен буду громогласно объявить, что дон Педро д'Альвар был низкий, подлый изменник.
- Так убейте меня, - прошептал капитан, - но не позорьте моего имени.
- Извольте, - отвечал мальчик, указав на одно из окон залы.
- Идите за мной! - прибавил он повелительным тоном и начал задом отступать к окну.
Перед этим окном был висячий мостик, выдвинутый над страшною пропастью. Юный герцог вывел осужденного на смерть на середину этого мостика и затем велел ему стать на небольшую площадку, находящуюся сбоку мостика.
- Пощадите! - пробормотал капитан.
Мальчик, который в продолжение всего времени держал пистолет, направленный против капитана, быстро нагнулся и выдернул болт, находящийся сбоку. Доска опустилась, и изменник стремглав упал в пропасть, не успев даже вскрикнуть.
Спустя два дня раздробленное на куски тело злополучного капитана было найдено французами в скалах.
Через три дня осада была снята. Кончину капитана все приписали несчастному случаю.
Юный герцог никому не выдавал своей тайны. Он воспитывался и вырос вместе со своим младшим братом Рамоном, которого нежно любил.
Герцог дон Паец де Салландрера и дон Рамон д'Альвар сделались офицерами гвардии его величества Карла IV. Рамон женился на молодой девушке, донне Луизе, от которой родились двое сыновей-близнецов, их назвали Педро и Хозе. Дон Рамон возведен был королем в графское достоинство.
Но недолго радовался он своему счастию: вскоре он погиб, подобно своему отцу, таинственною смертью.
Молодая графиня Луиза д'Альвар уехала гостить к своей матери.
В это время герцог де Салландрера и граф д'Альвар последовали в Эскуриал за своим государем.
Однажды вечером граф д'Альвар получил записку следующего содержания:
"Дон Рамон! Один старый солдат, которого я сейчас причащал и которому остается жить только несколько часов, умоляет вас поспешить к его смертному одру. Имя его Яго Перетц. Он хочет открыть вам важную тайну".
- Кто принес эту записку? - спросил дон Рамон солдата.
- Крестьянин, который ждет ответа.
Спустя час дон Рамон сидел уже у изголовья умирающего солдата.
- Мне осталось жить всего несколько минут, - проговорил солдат, когда все, кроме Рамона, удалились, - а поэтому я должен открыть вам тайну, касающуюся смерти вашего отца…
- Он случайно упал в пропасть.
- Нет, я стоял в это время на часах и видел все: ваш отец, капитан дон Педро д'Альвар, сброшен с площадки висячего моста доном Паецем де Салландрера.
- Моим братом! - вскричал в ужасе дон Рамон. Он выбежал из избы, вскочил на лошадь и во весь опор поскакал домой.
- Что с тобой, Рамон? - спросил его Паец. - Ты ужасно расстроен.
- Потому, - отвечал Рамон, - что сейчас я слышал из уст умирающего о смерти моего отца.
Герцог вздрогнул.
- Яго Перетц мне сообщил, - продолжал Рамон, что отец мой сброшен с висячего моста доном Паецем герцогом де Салландрера.
- Отец твой был изменник: я убил его, чтобы не заклеймить тебя и нашу мать.
- Лжешь, подлец! - вскричал вне себя - Рамон и, кинувшись на своего брата, дал ему пощечину.
Герцог, не сознавая, что пощечина была ему нанесена братскою рукою, обнажил шпагу, и братья с ожесточением бросились друг на друга.
Через две минуты дон Рамон упал, не испустив даже крика: шпага дона Паеца прошла ему в сердце, и он умер под ударом.
Убийца, просидев всю ночь над трупом своего любимого брата, несколько раз решался покончить с собою, но его останавливала мысль, что после дона Рамона осталась вдова и двое малолеток и что он должен быть их покровителем.
Труп Рамона был скрыт в подземных темницах замка, и вскоре разошелся слух, что дон Рамон умер во Франции.
Донна Луиза никогда не узнала о трагической смерти своего мужа.
Дон Паец действительно сделался ей и детям ее покровителем.
Через несколько лет он женился на моей матери, и спустя год родилась я.
Отец мой поклялся, что дон Педро будет моим мужем; и когда мне исполнилось двенадцать лет, нас обручили. Тут он поклялся еще раз, что в случае смерти дона Педро, я сделаюсь женой дона Хозе.
Братьям-близнецам теперь двадцать шесть лет. Они. остались после смерти матери десяти лет, и тогда отец мой взял их к себе на воспитание. Пять лет мы жили вместе в нашем замке Гренадьер, близ Гренады. Дон Педро был кроткого, благородного характера; после того как нас помолвили, мы полюбили друг друга всем сердцем. Дон Хозе, напротив, был сурового, деспотического, честолюбивого характера и с юных лет начал питать к своему брату вражду, соединенную с ревностью ко мне.
Однажды в саду он открылся мне в любви и сказал, что если я не откажусь от дона Педро, то он решится на все, чтобы только завладеть моей рукой. Мне сделалось страшно, и я убежала.
Впоследствии я убедилась, что дон Хозе вовсе меня не любил и не любит, а льстится лишь на мое приданое и на. наследство по смерти моего отца.
Однажды ночью мне не спалось, и я вышла в сад подышать свежим воздухом. Просидев несколько минут под прикрытием мрака, я вдруг услышала приближающиеся шаги и затем сдержанные голоса, между которыми узнала голос дона Хозе.
- Итак, милый мой, - проговорил женский голос, - дон Педро женится на Концепчьоне и наследует все достоинства и богатства своего тестя, а ты останешься безо всего.
- Да, - мрачно отвечал дон Хозе.
- Если б он умер, ты жалел бы его?
- О! напротив, это было бы моим счастьем.
Затем они прошли мимо меня и удалились; я продолжала сидеть в своей засаде! Я тотчас же узнала молодую цыганку Фатиму, которая блистала в Мадриде, Гренаде, Севилье и Кадисе; и во всех этих городах богатая и знатная молодежь увивалась за ней, как за царицей. Она жила в Гренаде в палаццо, вместе со своей матерью - настоящей колдуньей, и тремя братьями, молодыми, дюжими парнями, которые, по народной молве, принадлежали к шайке разбойников.
Фатима, которая любила дона Хозе, тайно приходила к нему на свидание каждый вечер.
Итак, я продолжала сидеть в своей засаде.
Дон Хозе и цыганка снова прошли мимо меня, и я услышала следующее:
- Эта болезнь неизлечима, - сказала цыганка.
- Чем она проявляется?
- Гниением заживо всего тела.
- И нет возможности ее вылечить?
- Никакой.
- Сколько времени больной может прожить?
- От одного до пяти лет; но язвы показываются уже в первые месяцы.
- Болезнь эта заразительна?
- Да.
- Значит, здоровый от поцелуя больного заражается.
- И этого даже не нужно. Я тебе говорила, что мои братья недавно привезли из Африки маленького негра, пораженного этой болезнью. Если надеть на него восковую или смоляную маску и затем маску эту приложить к лицу здорового, то этого будет достаточно для привития болезни.
Затем я услыхала поцелуй, и цыганка ушла.
Я догадалась о страшном намерении дона Хозе и хотела рассказать все моему жениху, но он тогда уехал на несколько дней на охоту. Я ждала его со страшным нетерпением.
Наконец спустя несколько дней на пороге гостиной появился дон Педро, но - о ужас! - он был бледен, расстроен и, едва держась на ногах, не мог выговорить ни слова.
- Я заблудился в горах, - проговорил он наконец прерывающимся голосом, - и начал кричать. Вдруг ко мне пол бежали трое людей с лицами, выпачканными сажей и углем.
- Кто ты? - спросили они меня.
- Дон Педро д'Альвар, - отвечал я им.
- Они захохотали и бросились на меня; один из них свалил меня наземь и уперся коленом в грудь. Они начали меня бить и ногтями исцарапали лицо до крови, затем надели мне на голову мешок, покрытый внутри каким-то клейким веществом. Я лишился чувств. Сколько времени был я в этом состоянии - не знаю, но, придя в себя, я увидел, что лежу не в горах, а у ворот Гренадьера.
Боже, я не успела его предупредить. На него надели роковую маску.
Восемь дней я пролежала в бреду, произнося лишь: дон Хозе, цыганка, смоляная маска и неизлечимая болезнь. Никто не понимал этих слов, но дон Хозе догадался, что мне известна его тайна. Однажды он сел ко мне к изголовью.
- Милая Концепчьона, - проговорил он, - вы говорили в бреду престранные вещи.
- Прочь, убийца! - вскричала я.
- Что вы этим хотите сказать?
- Я слышала сговор с цыганкой о смоляной маске, - отвечала я в ужасе.
- Послушайте, - сказал он спокойно, - .вы называете меня убийцей, а знаете ли вы, что ваш отец убил моего отца и деда?
Тогда это мне было еще неизвестно. Дон Хозе с адским хладнокровием рассказал мне мрачную тайну моего отца.
- Но, - сказал он наконец, - герцог не знает, что мне известна его тайна, и если вы будете благоразумны, я буду молчать. Но если, напротив, вам вздумается разболтать историю о цыганке, если вы будете иметь глупость воображать, что я хотел убить своего брата, - в таком случае, милая Концепчьона, я обнаружу все и кончу тем, что всажу кинжал в сердце герцога.
Затем он нахально поцеловал меня и вышел из комнаты.
Спустя два месяца доном Педро овладела общая слабость и смертельная тоска; затем, проснувшись однажды утром, он заметил, что губы его распухли и посинели.
Призванный доктор после долгих расспросов больного сказал, что это сильная лихорадка, но, отведя отца моего в сторону, он шепнул:
- Этот молодой человек погиб: он одержим страшною болезнью, которая в средние века известна была под названием моровой проказы.
Отец мой и доктор терялись в догадках, где дон Педро мог заразиться этой болезнью: но, вспомнив о тех троих, которые надели на него липкий мешок, они решили, что он сделался жертвой страшного преступления.
Доктор предписал больному морской воздух, и несчастного дона Педро отправили в Кадис в сопровождении двух врачей.
Перед своим отъездом он пожелал остаться наедине с моим отцом и доном Хозе.
- Концепчьона была моей невестой, - проговорил он, - в то время, когда у меня было человеческое лицо; теперь же, отвратительно обезображенный, я молю Бога лишь об ускорении моей смерти. Дорогой дядя, поклянитесь мне, что после моей смерти Концепчьона будет женой моего брата.
- Клянусь! - прошептал герцог.
Дон Хозе купил мое молчание угрозой убить моего отца, но он не купит моего согласия на брак.
Спустя несколько месяцев отец мой должен был по делам ехать в Париж; он купил отель в Вавилонской улице, куда мы и переселились. Дон Хозе остался в Испании.
Два года радовалась я отсутствием этого чудовища. Но вот уже более года как он приехал погостить у своей невесты… И, Боже мой, приближается роковой час, когда я должна буду избрать одно из двух: или сделаться женой убийцы или сделаться убийцею своего отца!"
Этим заканчивается заветная рукопись Концепчьоны де Салландрера.
- Ну, дядюшка, - обратился Рокамболь к своему наставнику, - что ты скажешь?
Сэр Вильямс написал на грифельной доске:
"Тотчас же начать следить за доном Хозе. Ехать завтра на свидание с Концепчьоной и обещать ей, что через две недели она будет свободна".
На другой день мнимый маркиз де Шамери проснулся в хорошем расположении духа. Он оделся и сошел завтракать к своей сестре, виконтессе д'Асмолль.
- Здравствуй, сестрица, - проговорил он, поцеловав ее в лоб. - Где же Фабьен?
- Он скоро вернется. Он рано утром уехал верхом. Спустя пять минут явился Фабьен.
- А, милый Альберт! - сказал он. - Поздравляю тебя.
- С чем?
- Ты влюблен.
- Я?
- Разумеется.
- В кого же это?
- Странный вопрос. Ну, в Концепчьону де Саландрера.
- И не думал даже.
- Пожалуйста, не запирайся: ты бываешь у них почти каждый день, скажу больше: у тебя даже есть соперник в лице некоего дона Хозе, кузена Концепчьоны.
Молодая виконтесса добродушно улыбнулась.
В девять часов вечера Рокамболь отправился в Соренскую улицу, переменил там костюм и в десять часов был уже на углу улицы Понтье.
Дон Хозе опять вышел, закутанный в плащ, опять пошел в улицу Роше, где скрылся в темном коридоре дома № 7. Рокамболь ждал. Дон Хозе вышел оттуда спустя два часа и направился обратно в улицу Понтье.
Неутомимый Рокамболь последовал в отдалении за ним.
Но в то время, как дон Хозе отворял калитку, Рокамболь заметил на дворе запряженный экипаж.
- Ага! - подумал он. - Мой соперник собирается куда-то ехать.
Он добежал до биржи, сел в купе и воротился в улицу Понтье в ту самую минуту, как выезжал кабриолет.
- Поезжай за этим экипажем! - сказал он кучеру. Кабриолет проехал Елисейские поля, Королевскую улицу, бульвар и остановился на углу улицы Годо де Моруа.
Здесь дон Хозе вышел, отослал экипаж обратно и пошел пешком по тротуару.
Рокамболь посмотрел на часы: было три - четверти двенадцатого.
- Однако надо спешить к Концепчьоне, - прошептал он. - Завтра я постараюсь узнать, зачем этот идальго шагает сюда замаскированным.
Ровно в двенадцать часов Рокамболь подошел к садовой калитке отеля де Салландрера.
Негр, который его уже поджидал, провел его в мастерскую Концепчьоны.
При виде входящего маркиза де Шамери Концепчьона вздрогнула, и сердце ее сильно забилось.
Рокамболь догадался о причине ее смущения. Он вынул из кармана рукопись и подал ее молодой испанке.
- Сожгите эти бумаги, сеньорита. Содержание их я буду помнить так долго, пока освобожу вас от вашего врага.
Она взяла рукопись и поспешно бросила ее в огонь.
- Желаете ли вы, - продолжал мнимый маркиз, - чтобы я был вашим братом, другом, защитником?
- О, да! - отвечала она, и глаза ее заблистали надеждой.
- В таком случае выслушайте меня. Дон Хозе - низкий убийца: он убил своего брата, он убьет и вашего отца, если вы ему не покоритесь.
- Увы, я в этом уверена.
- Не далее как через месяц вы сделаетесь его женой…
- О, ужас! - воскликнула несчастная Концепчьона.
- Но этого не будет! - торжественно сказал Рокамболь, взяв ее за руку.
- О, спасите меня, спасите моего отца! - пролепетала молодая испанка.
- Дон Хозе будет убит мною на дуэли. Если через неделю принесут его в отель умирающим или даже труп его, - не обвиняйте никого в его смерти, никого, кроме божьего правосудия, которое рано или поздно карает убийц. Теперь прощайте. Мы увидимся с вами в день похорон дона Хозе.
Рокамболь, поцеловав руку молодой девушки, удалился.
- Боже мой, что я делаю! - прошептала она в отчаянии и, закрыв лицо руками, горько заплакала.
На другой день, в десять часов вечера, дон Хозе, одетый, как и прежде, мастеровым с длинной бородой, отправился, по обыкновению, в улицу Роше, в дом № 7, где, открыв своим ключом дверь темного коридора, поднялся по грязной лестнице в четвертый этаж.
Здесь он вошел в низенькую дверь, на которой прибита была дощечка с надписью: Г-жа Корили, полировщица.
Госпожа Корали, женщина лет сорока пяти, когда-то усердная посетительница всех парижских танцклассов и сделавшаяся теперь полировщицей, жила в крошечной комнатке с весьма скудной обстановкой.
- Приходил кто-нибудь? - грубо спросил дон Хозе.
- Никто, - отвечала почтительно полировщица.
- Хорошо. Заприте дверь на задвижку.
Дон Хозе подошел к углу комнаты и отдернул ситцевую занавеску, за которою скрывалась потайная дверь.
Он отворил ее и, пройдя длинный коридор, вошел в прекрасную большую комнату: отсюда прошел в дверь направо и, отворив ее, очутился в великолепной гостиной стиля Людовика XV.
На пороге соседней комнаты показалась женщина, которая, протянув дону Хозе руку, увлекла его за собой в роскошный, в полном смысле этого слова, будуар.
Женщина эта была цыганка двадцати трех лет; она была одета в черное бархатное платье с красными отворотами, убранными золотыми блестками; из-под платья виднелась чудная ножка, обутая в мавританские сандалии. На ее роскошных черных волосах покоилась красная камелия, а в ушах сверкали бриллиантовые серьги, не столь блестящие, как ее большие черные , глаза, не столь ослепительные, как белизна ее маленьких зубов, проглядывавших во время улыбки из-за розовых губок.
- Наконец-то ты пришел, мое солнышко, - проговорила она, - я уже думала, что ты не придешь сегодня, и меня, более чем когда-либо, мучило чувство ревности.
- Безумная, - сказал дон Хозе с упреком.
- Быть может, что я и безумная. Но согласись, если б тебя держали круглый год в позолоченной темнице, запрещая выходить на улицу и даже подходить к окну…
- Фатима, - перебил ее дон Хозе, - неужели ты сомневаешься, что кроме тебя я не люблю никого на свете?
- Даже и твою невесту? - спросила она, улыбнувшись.