Шарп обернулся. Он видел, как сержант Уильямс перенес огонь на другой конец ущелья и понял, что оттуда идут в атаку драгуны, отрезавшие их отход. Не дождавшись панического отступления солдат Вивара и Шарпа, они решили напасть на врага сзади.
И были остановлены одним человеком. Стрелок Харпер залег за тушей мула и из брошенного кем-то ружья сдерживал продвижение французов. Освобождаясь от веревок, он глубоко порезал себе руки, но, несмотря на раны, быстро перезаряжал ружье и стрелял с поразительной точностью. Мастерство ирландца подтверждали мертвая французская лошадь и раненый драгун. Харпер выкрикивал гэльские угрозы и предлагал драгунам приблизиться. Стрелок дико взглянул на подбежавшего Шарпа и снова прильнул к ружью.
Шарп расположил стрелков на дороге:
– Целься!
Впереди французов скакал егерь в красной накидке и черной меховой шапке. Рядом с ним был высокий человек в черной бурке и белых сапогах.
– Огонь! – закричал Шарп.
Грянул залп дюжины ружей. Пули с воем отскакивали от камней, несколько кавалеристов полетели на землю. Всадник в красном и всадник в черном не пострадали. Шарпу показалось, что они смотрят на него. Раздавшийся с вершины горы залп заставил их повернуть коней в укрытие. Стрелки разразились презрительными возгласами, но Шарп резко их оборвал:
– Перезаряжай!
Французы ускакали. Со свисающих с камней сосулек капала вода. Стонала раненая лошадь. В ущелье висел удушливый пороховой дым. Одного из стрелков вырвало кровью; откашлявшись, он тяжело вздохнул. Кто-то плакал. Раненую лошадь прикончили выстрелом, грохот которого далеко разнесло горное эхо.
За спиной Шарпа раздались шаги. Блас Вивар, минуя Шарпа, минуя стрелков, опустился на колени перед мулом и осторожно перерезал упряжь, которой был привязан к мертвому животному сундук. Выпрямившись, он посмотрел на Харпера и сказал:
– Ты спас его, мой друг.
– Спас что? – Было ясно, что ирландец понятия не имеет, как дорожил сундуком майор Вивар.
Испанец подошел к великану и поцеловал его в обе щеки. Кто-то из стрелков хмыкнул, но осекся, почувствовав торжественность момента.
– Ты спас его, – повторил Вивар со слезами на глазах. Затем он поднял сундук и пошел к своим солдатам.
Шарп побрел следом. Продрогшие и молчаливые стрелки собирались у дороги. Радость победы не чувствовалась. Далеко внизу, за завалом, которым французы перегородили ущелье, поднимался в небо столб серого дыма. В том месте была деревушка, и в сером, как тряпье нищего, дыме сквозило зловоние насилия и смерти.
На окровавленную землю черным снегом опускался пепел.
Глава 5
Жители деревни не смогли предупредить Вивара потому, что больше не было ни деревни, ни жителей. Очевидно, селение подожгли одновременно с началом боя в ущелье. Дома пылали вовсю. Зато трупы основательно промерзли.
Деревенька была маленькой и бедной. Крестьяне разводили коз и овец, которых пасли на плоскогорье. Домики стояли в окружении карликовых дубов и каштанов. На небольших огородах выращивали картофель. Сами же домики представляли собой жалкие лачуги с неизменными кучами навоза у дверей. Люди делили жилье с животными; стрелки Шарпа привыкли к подобному в Англии, и ностальгические воспоминания омрачили день.
Если только можно было еще больше омрачить картину убитых детей и младенцев, изнасилованных женщин, распятых мужчин. Сержанта Уильямса, вложившего свою лепту в ужасы жестокого мира, стошнило. Один из касадорцев повернулся к пленному французу и, прежде чем Вивар успел вымолвить хоть слово, выпустил ему кишки. Только после этого испанец издал вопль ненависти.
Вивар проигнорировал и вопль, и убийство. Вместо этого он подошел к Шарпу и неуместным официальным тоном произнес:
– Не согласитесь ли вы... – Продолжить, однако, майор не смог. Зловоние от сгоревших трупов было невыносимым. С трудом сглотнув слюну, он закончил: – Выставите пикеты, лейтенант, хорошо?
– Да, сэр.
По крайней мере, стрелки не будут видеть тела убитых детей и обгоревшие внутренности. От всей деревни остались лишь церковные стены, сложенные из камня. Деревянная крыша церкви еще пылала, столб дыма высоко поднимался над ущельем.
Шарп разместил часовых среди деревьев.
– Зачем они это сделали, сэр? – спросил Шарпа стрелок Додд, тихий спокойный человек.
Ответа лейтенант не знал.
Гэтейкер, мошенник и весельчак, невидящим взором уставился в пространство. Исаак Танг, загубивший хорошее образование джином, сморгнул, когда из деревни донесся леденящий душу крик. Сообразив, что кричал пленный француз, стрелок сплюнул, демонстрируя свое пренебрежение к происходящему.
Шарп шел дальше, расставляя часовых, пока не вышел один к огромным скалам, откуда ущелье просматривалось далеко на юг. Там он присел и посмотрел в огромное небо, обещавшее ухудшение погоды. Лейтенант до сих пор держал в руке палаш; теперь он механически сунул его в железные ножны. Липкое от крови лезвие застряло на полпути, и лейтенант с удивлением заметил, что пуля сплющила стенки ножен.
– Сэр?
Перед Шарпом стоял растрепанный сержант Уильямс.
– Да, сержант?
– Мы потеряли четверых, сэр.
Шарп выругал себя за то, что первый не поинтересовался потерями.
– Кого?
Уильямс перечислил убитых, имена которых ничего не сказали Шарпу.
– Я думал, потери будут больше, – задумчиво произнес лейтенант.
– Симс ранен, сэр. И Кэмерон. Есть еще раненые, но эти самые тяжелые. – Сержанта трясло.
Шарп пытался собраться с мыслями, но воспоминание об убитых детях не отпускало. Ему не раз приходилось видеть мертвых детей. Только за последние недели отступления замерзли не меньше десятка ребятишек, но ни один из них не был убит. Он видел, как детей бьют, пока не пойдет кровь, и ни разу не был свидетелем детоубийства. Как они могли такое сделать?
Обеспокоенный молчанием Шарпа, Уильямс пробормотал что-то насчет ручья, в котором стрелки могли бы наполнить фляги.
– Убедитесь вначале, что вода не отравлена, – кивнул Шарп.
– Конечно, сэр.
Шарп наконец взглянул на крепыша сержанта.
– А стрелки молодцы. Настоящие молодцы.
– Спасибо, сэр, – с облегчением произнес Уильямс и тут же вздрогнул, услышав донесшийся из деревни нечеловеческий вопль.
– Отлично сработали, – торопливо произнес сержант, словно стараясь отвлечь внимание от крика.
Шарп смотрел на юг, прикидывая, ждать ли от таких туч дождя или снега. Он вдруг вспомнил егеря в красной накидке и человека в черной бурке. Откуда снова взялись эти двое? Очевидно, они знали о приближении Вивара. А вот английских стрелков враг в расчет не принял. Шарп вспомнил, как на вершине горы мимо него пробежал первый солдат. Стрелок бежал со штыком наперевес, и Шарп сообразил, что это еще один его прокол. Он не приказывал примкнуть штыки, стрелки сделали это сами.
– Стрелки воевали отлично, – повторил Шарп. – Передайте им это.
– Сэр? – неуверенно произнес Уильямс. – Мне кажется, будет лучше, если вы сами им это скажете.
– Я? – Шарп резко повернулся к сержанту.
– Они старались ради вас, сэр.
Шарп молчал, и Уильямс смутился еще больше.
– Мы все старались. И надеялись, что вы...
– Что я? – вопрос прозвучал грубо, и Шарп это почувствовал. – Извините.
– Мы надеялись, что вы отпустите Харпса, сэр. Ребята его любят, а в армии всегда прощали провинившихся, если его товарищи хорошо сражались.
Злость на Харпера была слишком велика, чтобы немедленно удовлетворить просьбу.
– Я сам поблагодарю стрелков, сержант, – сказал Шарп и, помолчав, добавил: – Насчет Харпера я подумаю.
– Хорошо, сэр. – В голосе сержанта Уильямса звучала благодарность. Лейтенант впервые говорил с ним по-человечески.
Шарп тоже это почувствовал и растерялся. Он нервничал, командуя стрелками, боялся их неповиновения и не сознавал, что и они в свою очередь его боятся. Шарп знал, что он суровый человек; в то же время он всегда считал себя разумным и рассудительным. Взглянув на себя глазами Уильямса, он вдруг увидел весьма неприглядный образ: задиристый тип, унижающий собственных подчиненных. Именно таких он ненавидел больше всего в бытность свою солдатом. На лейтенанта нахлынуло ощущение вины за проступки, которые он совершил по отношению к стрелкам. Он захотел все исправить. Гордость не позволяла ему извиниться, и Шарп смущенно признался:
– Я не был уверен, что они полезут за мной на склон.
От изумления Уильямс закашлялся, после чего понимающе кивнул:
– Эти полезут, сэр. Здесь цвет батальона.
– Цвет? – Шарп не мог скрыть удивления.
– Пройдохи, понятное дело, – улыбнулся Уильямс. – Я к ним не отношусь. Я никогда не любил драться. Всегда надеялся, что сумею прожить чем-нибудь другим. – Сержант рассмеялся и добавил с восхищением: – Но наши парни, сэр, настоящие дьяволы. Если подумать, в этом есть резон. Я наблюдал за стрелками, когда лягушатники атаковали мост. Так вот, некоторые были готовы сразу сдаться. Но не наши, сэр. Наши думали, как прорваться с боем. Вам достались крутые парни. За исключением меня. Мне просто везет. А этим только дай подраться, и они пойдут за вами куда угодно.
– Они пошли и за тобой, – сказал Шарп. – Я видел тебя на горе. Ты хорошо сражался.
Уильямс потрогал нашивки на правом рукаве.
– Мне было бы стыдно за мое звание, сэр, если бы я этого не сделал. На самом деле все зависело от вас. Штурмовать склон было чертовски опасно. Но как все получилось!
Шарп пожал плечами, хотя в глубине души был польщен. Он нуждался в одобрении. Может, он и не родился офицером, но Бог свидетель, он родился солдатом. Сын шлюхи, лишенный Господа, и Господом проклятый солдат!
* * *
В деревне нашлись штыковые и совковые лопаты. В устье ущелья были выкопаны могилы для убитых французов.
Вивар и Шарп подошли к выдолбленным в мерзлой земле неглубоким ямам. Испанец остановился возле погибшего в кавалерийской атаке драгуна. Одежды на убитом уже не было. Тело драгуна побелело, как снег, зато обрамленное косицами лицо стало коричневым от солнца и ветра.
– Как вы называете эти хвостики? – неожиданно спросил Вивар.
– Косицы.
– Это их отличительный знак, – мрачно произнес испанец. – Принадлежность к элите.
– Как розмарин на шапках ваших солдат?
– Нет, ничего общего! – Майор ответил так резко, что несколько минут офицеры молча смотрели на мертвого врага.
Почувствовав неловкость, Шарп нарушил молчание:
– Никогда бы не поверил, что пешие кавалеристы могут остановить конную атаку.
Похвала пришлась майору по душе.
– Я бы тоже никогда не поверил, что пехота сможет взять этот склон. Это было глупо с вашей стороны, очень глупо и гораздо смелее, чем я мог вообще предположить. Я вам благодарен.
Как всегда растерявшись от похвалы, Шарп пожал плечами:
– Это все стрелки.
– Полагаю, они стремились отличиться в ваших глазах, – сказал Вивар, стараясь ободрить Шарпа. Видя, что англичанин молчит, майор выразительно добавил: – Солдаты всегда проявляют чудеса, когда знают, чего от них ждут. Сегодня вы показали, чего вы от них хотите, и они принесли победу.
Шарп пробормотал что-то насчет везения. Вивар проигнорировал это замечание.
– Они шли за вами, лейтенант, потому что знали, чего вы от них ждете. Солдаты всегда должны знать, чего хочет офицер. Я установил для своих касадорцев три правила. Нельзя воровать, кроме тех случаев, когда не своровать – значит погибнуть; о лошадях заботиться прежде чем о себе; и драться, как герои. Все. Три правила, но они работают. Поставьте перед людьми твердые условия, и они пойдут за вами куда угодно.
Стоя на продуваемом всеми ветрами плато, Шарп понял, что майор Вивар делает ему подарок. Испанец предлагал ему ключ к успеху.
Шарп улыбнулся.
– Спасибо.
– Правила, – продолжал Вивар, не обращая внимания на благодарность англичанина, – делают из людей настоящих солдат, а не таких ублюдков, – он пнул мертвого драгуна и содрогнулся. К могиле подтаскивали тела других убитых. – Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь из моих смастерил деревянные кресты.
Шарп в очередной раз поразился испанцу. Только что пнул голый труп врага – и собирается поставить на его могилу крест.
– Это не из уважения, лейтенант, – сказал Вивар, видя его удивление.
– Нет?
– Я боюсь духов убитых. Кресты не позволят их грязным душам покинуть могилы. – Вивар плюнул на убитого. – Думаете, я дурак? Мне приходилось видеть потерянные души проклятых мертвецов, они похожи на миллионы свечей в ночном тумане. Их стенания куда страшнее, чем это, – он кивнул в сторону деревни, откуда донесся душераздирающий вопль. – За убийство детей они заслужили худшего.
Шарп не мог возразить майору. У него до сих пор не укладывалось в голове, как может солдат убить ребенка.
– Почему они это сделали?
Вивар отошел от трупов к краю небольшого плато, откуда их атаковали конные драгуны.
– Поначалу французы были нашими союзниками. Черт бы побрал нашу доверчивость, но мы их и пригласили. Они пришли, чтобы сражаться с нашими врагами португальцами, а потом захотели остаться. Решили, что Испания ослабла, разложилась и не в состоянии за себя постоять. – Вивар замолчал, глядя в огромное ущелье. – Может быть, они и правы. Мы разложились. Только не народ, лейтенант. Об этом даже не думайте. Правительство. – Майор плюнул. – Французы нас презирают. Считают перезревшим плодом. Может, и так. Наша армия? – Вивар обреченно пожал плечами. – Люди не могут хорошо сражаться под плохим командованием. Но народ не испорчен. Эта земля не испорчена! – Он топнул каблуком по снегу. – Это Испания, лейтенант, страна, любимая Богом, и Бог никогда ее не оставит. Как по-вашему, почему мы с вами сегодня победили?
Ответа на этот вопрос не требовалось, и Шарп промолчал.
Вивар смотрел вдаль. Над далекими горами темными пятнами обозначился дождь.
– Французы презирали нас, – вернулся он к прежней мысли. – Теперь они научились нас ненавидеть. Победа в Испании далась им нелегко. Здесь они познали горечь поражения. Мы заставили сдаться их армию под Бэйленом, а при осаде Сарагоссы жители просто издевались над ними. Этого они нам не простят. Теперь французы наводнили нашу страну войсками. Поняли, что нас легче уничтожить, чем победить.
– Зачем они убили детей? – Шарпа преследовали картины зверски истерзанных детских трупов.
Вивар поморщился.
– Вы привыкли сражаться против людей в форме, лейтенант. Вы узнаете врага по синему мундиру с золотыми нашивками. Это хорошая мишень для ваших стрелков. Но французы не знают, кто их враг. Врагом может стать любой человек с ножом, поэтому они так нас боятся. И разжигают свою ненависть до невиданных пределов. Они хотят, чтобы и Испания их боялась. Боялась вот такого. – Он обвел рукой дымящиеся развалины деревушки. – Они боятся нас и хотят, чтобы мы боялись их еще больше. Может быть, им удастся этого добиться.
Пессимизм не вязался с обликом непреклонного Бласа Вивара.
– Вы в самом деле так думаете? – спросил Шарп.
– Я думаю, что люди всегда будут бояться смерти своих детей. – Голос Вивара, пережившего подобное горе, звучал скорбно. – И все же у французов ничего не выйдет. Сейчас испанцы оплакивают своих детей и ищут надежду. Но если им предоставить эту надежду, хоть крошечный лучик, они поднимутся на бой!
Последние слова он прорычал, после чего виновато улыбнулся и посмотрел на Шарпа:
– Я хотел просить вас об одолжении.
– Разумеется.
– Ирландец, Патрик Харпер. Отпустите его.
– Отпустить? – Шарп растерялся не от просьбы как таковой, а от резкой перемены в манерах Вивара. Непреклонный и полный гнева мгновение назад, испанец вдруг стал робок и вежлив.
– Я понимаю, – поспешно добавил Вивар, – ирландец совершил тяжкий проступок. Он заслуживает, чтобы его запороли до полусмерти, а может, и большего, но он оказал мне неоценимую услугу.
Смущенный просительным тоном Вивара, Шарп пожал плечами:
– Разумеется.
– Я объясню ему, как нужно себя вести.
Шарп уже пришел к решению помиловать Харпера. Это следовало сделать хотя бы для того, чтобы доказать собственную рассудительность сержанту Уильямсу.
– Честно говоря, я его уже освободил, – признался майор Вивар, – но я должен был в любом случае заручиться вашим согласием. – Видя, что Шарп не протестует, майор улыбнулся и поднял с земли французскую каску. Потом сорвал чехол, которым был обшит медный корпус, чтобы блеск не выдал расположение драгуна. – Хорошая игрушка, – презрительно заметил он, – хорошо будет смотреться после войны где-нибудь на лестнице.
Погнутая драгунская каска Шарпа не интересовала. До него дошло, что "неоценимая услуга" заключалась в том, что Харпер не дал французам захватить сундук. Он вспомнил, какой ужас исказил лицо испанца, когда ящик оказался под угрозой. На Шарпа снизошло озарение. Егерь преследовал Вивара, и эта погоня привела драгун к арьергарду английской армии. Они походя разбили четыре роты стрелков и понеслись дальше – но не за отступающей армией, а за сундуком.
– Что внутри, майор? – с вызовом спросил Шарп.
– Бумаги, я уже говорил, – равнодушно ответил Вивар, срывая с каски последнюю полоску материи.
– Французы пришли сюда за сундуком.
– Пленные показали, что пришли за едой. Уверен, они говорят правду, лейтенант. Перед лицом смерти люди редко врут, а все они твердили одно и то же. Это фуражный отряд. – Вивар протер каску рукавом и протянул для осмотра Шарпу. – Обратите внимание на низкое качество работы. Как крепится ремешок.
– Они пришли за сундуком, не так ли? Они гнались за вами и знали, что вам надо пересечь эти горы?
Вивар нахмурился.
– Не нравится мне эта каска. Думаю, найду и получше, пока идет война.
– Это те же самые драгуны, которые напали на наш арьергард. Нам повезло, что они не прислали сюда весь полк, майор!
– Пленные показали, что сюда смогли добраться только те, у кого были хорошие лошади. Уверяю вас, им нужны еда и фураж. По словам пленных, деревни в предгорье разграблены дотла, поэтому им приходится забираться все выше.
– Что в сундуке, майор? – настойчиво повторил Шарп.
– Любопытство! – воскликнул Вивар и повернулся в сторону деревни. – Любопытство! – повторил он и, размахнувшись, далеко забросил медную каску. Сверкнув в небе, каска с грохотом покатилась по крутому каменистому склону. – Любопытство, лейтенант, это английская болезнь, которая часто приводит к смерти. Избегайте ее!
К вечеру все догорело, кроме дома, где расположились солдаты Вивара. Они жарили на длинных палашах куски конского мяса. Стрелки Шарпа жарили конину на шомполах. К общему облегчению, убитых селян похоронили. Пикеты были подтянуты к самому краю деревни. Часовые дрожали от пронизывающего ветра. С наступлением темноты дождь утих. К ночи ветер разогнал тучи; на талый снег упал бледный лунный свет, отчего пейзаж приобрел зловещий вид. Где-то в горах завыл волк.