Хотя с тех пор как Зуг с сыном своей первой женщины стал жить одной семьей с Укой, она всегда выказывала ему уважение и откликалась по первому требованию, но редко предвосхищала его желания в отличие от той, которая безвременно погибла. Ука в первую очередь заботилась о Гроде, а Зуг в душе тосковал по незначительным знакам внимания, которых теперь лишился. Время от времени Зуг поглядывал на сидевшую невдалеке от него девочку. Она молча сидела и делала свое дело. "Мог-ур хорошо ее воспитал", - подумал он. Она наблюдала за ним краем глаза, пока он натягивал и скоблил влажную шкуру.
Позже, уже совсем вечером, он сидел напротив входа в пещеру, устремив взгляд вдаль. Все охотники ушли, а с ними ушла Ука и еще две женщины. Зуг питался в семье Гува и Овры. Глядя на молодую женщину, уже совсем взрослую и имевшую своего мужчину, и вспомнив, что не так давно она ребенком сидела на руках Уки, Зуг невольно задумался о скоротечности времени - времени, лишившего его силы охотиться вместе с мужчинами. Сразу после ужина он вышел из пещеры и теперь сидел, погрузившись в свои мысли, когда на глаза ему попалась Эйла с плетеной чашей в руках.
- Эта девочка набрала больше малины, чем мы можем съесть, - произнесла она, когда он ее заметил. - Не найдется ли у охотника в животе немного местечка, чтобы она не пропала?
Зуг с явным удовольствием, которое ему не удалось скрыть, согласился. Пока он ел сладкие сочные ягоды, Эйла сидела молча поодаль, после чего забрала у него пустую корзину и поспешно удалилась. "Не понимаю, почему Бруд называл ее непочтительной, - подумал он, провожая ее взглядом. - Не нахожу в ней ничего дурного, если не считать ее внешности".
На следующий день Эйла вновь напоила Зуга прохладной водой, когда он работал, и села плести корзинку. Позже к нему подошел Мог-ур.
- Жарковато заниматься таким делом на солнце, - начал он.
- Я готовлю для мужчин новые пращи и одну - специально для Ворна. Чтобы кожа приобрела эластичность, нужно выделывать ее постоянно, тогда, пока она сохнет, жир будет впитываться равномерно. Поэтому лучше всего это удается на солнце.
- Уверен, что охотникам они придутся по вкусу, - заметил Мог-ур. - Все знают, что в этом деле тебе нет равных. Я видел, как ты занимаешься с Ворном. Ему повезло, что у него такой учитель. Очень сложно овладеть этим мастерством. Должно быть, изготавливать пращу тоже настоящее искусство.
Услышав лестные слова Мог-ура, Зуг засиял от удовольствия:
- Завтра я начну их резать. Взрослые размеры я знаю, а вот Ворну придется ее сначала примерить. Праща должна быть по руке, чтобы удар был точным и сильным.
- Иза с Эйлой сейчас стряпают. Иза учит девочку, как готовить по моему вкусу белую куропатку, ту, что ты принес мне на днях. Не отужинаешь ли с нами сегодня вечером? Эйла просила меня сказать тебе об этом, да и я тоже буду рад тебе. Порой мужчине хочется побеседовать с мужчиной, а меня окружают одни женщины.
- Зуг будет ужинать вместе с Мог-уром, - с нескрываемым удовольствием ответил старик.
Хотя совместные пиршества, а также обеды двух семей устраивались часто, особенно если они были в родстве, сам же Креб редко приглашал гостей к своему очагу. Он впервые за всю жизнь обзавелся собственным углом и по-настоящему отдыхал в женском обществе. Но Зуга он знал с детских лет и всегда любил и уважал его. Зуг обрадовался приглашению, и Мог-ур пожалел, что не сделал этого раньше. Хорошо, что ему подсказала Эйла. И, в конце концов, куропатку им принес Зуг.
Иза чувствовала себя неловко в обществе гостей. Она волновалась и суетилась, всячески стараясь угодить. Из трав она умела приготовлять не только целебные снадобья, но и приправы. Знала, что и в каком количестве надо положить, чтобы усилить вкусовые качества пищи. Кушанье удалось на славу. Эйла, ни во что не вмешиваясь, следила за стряпней целительницы особенно внимательно. И Мог-ур остался ими очень доволен. Когда мужчины наелись до отвала, Эйла поднесла им чай из ромашки и мяты, - Иза знала, что он помогает пищеварению. Весь вечер толстощекая малышка Уба переползала с рук Креба к Зугу и дергала их за бороды. Иза с Эйлой предвосхищали каждое их желание. Все это позволило мужчинам расслабиться и почувствовать себя моложе, и они ударились в воспоминания. Зуг был восхищен счастливым семейством Мог-ура и даже немного завидовал ему. Сам же Креб прежде даже не мечтал о такой жизни.
На следующий день Эйла внимательно наблюдала со стороны за тем, как Зуг примеряет пращу по руке Ворна, как он объясняет, почему важно заострять концы определенным образом и почему они должны быть не слишком длинными и не слишком короткими. Она следила за тем, как он вкладывал мокрый камень в петлю и как при этом провисала кожа. Когда девочка принесла ему воды, Зуг собирал оставшиеся обрезки кожи.
- Не хочет ли Зуг использовать как-то эти обрезки? Они такие мягкие, - спросила она.
Зуг почувствовал расположение к внимательной, чуткой девочке:
- Нет, обрезки мне больше не нужны. Тебе они нравятся?
- Эйла будет очень благодарна. Самые крупные, думаю, можно будет использовать.
На следующий день Зуг даже жалел, что работа его была уже закончена, - ему не хватало заботливой Эйлы, тихо работавшей рядом с ним. Он видел, как она отправилась в лес с корзинкой и палкой для выкапывания растений. "Должно быть, она пошла собирать травы для Изы, - подумал он. - Все-таки не понимаю я Бруда. - Зуг недолюбливал молодого человека, старик не забыл их стычки. - Почему он к ней вечно придирается? Девочка трудолюбива, почтительна и предана Мог-уру. Ему повезло иметь такое семейство, как Иза с Эйлой".
Вспоминая вечер, столь приятно проведенный с великим Мог-уром, Зуг впервые отметил, что пригласить его в гости предложила Эйла. Он проводил высокую длинноногую девчушку взглядом. "Жаль, что она дурнушка, - подумал он, - иначе в один прекрасный день могла бы составить счастье какому-нибудь мужчине".
Смастерив из обрезков кожи новую пращу взамен той, что совсем износилась, Эйла решила подыскать себе место для тренировок подальше от пещеры. Она все время боялась, что кто-нибудь застанет ее при этом занятии. Девочка отправилась сначала вдоль ручья, который протекал мимо пещеры, после чего направилась по берегу притока, пробираясь вверх через густой кустарник.
Путь ей преградила каменная стена, за которой поток образовывал каскад небольших водопадов. Ниспадавший по уступам, острые края которых поросли толстым пушистым мхом, водный поток делился на тонкие длинные ручейки; разбиваясь о преграды, они поднимали в воздух облака водяной пыли. Перед тем как продолжить путь к большой реке, ручьи собирались внизу в неглубоком бассейне. Стена была расположена параллельно течению. Эйла прошла вдоль ее основания обратно, в сторону пещеры, и вскоре заметила, что дальше отвесная скала становится более пологой, по крайней мере, настолько, чтобы на нее можно взобраться, а дальше ее поверхность совсем выравнивается. Вскарабкавшись наверх, Эйла вновь продолжила путь вдоль ручья.
Чем выше она поднималась, тем больше попадалось ей на пути сосен и елей, затянутых тускло-зеленым лишайником. По высоким деревьям и переливающемуся всевозможными оттенками зеленого цвета мшистому ковру, покрывавшему землю, камни и бревна, резво скакали белки. Сквозь густую хвою пробивалось яркое солнце. Вскоре лес стал редеть, хвойные деревья уступали место лиственным, которые, в свою очередь, сменялись кустарником. Наконец Эйла оказалась на открытой местности. Это была небольшая полянка, служившая подножием темной скалистой горы, на которой местами пробивалась скудная трава.
Из скалистой стены возле ореховой рощи, буйно разросшейся у подножия горы, бил большой родник - источник вьющегося по лугу ручья. Поверхность горы была изрешечена глубокими трещинами, куда скатывались снежные лавины, а позже появлялись вновь в виде ключей кристально чистой воды.
Эйла пересекла высокогорный луг, хлебнула большой глоток холодной воды из источника, после чего ее внимание привлекли гроздья еще неспелых орехов, покрытых зеленой колючей кожурой. Она сорвала одну, очистила орех и, расколов зубами, достала белоснежное зернышко. Недозрелые орехи ей всегда нравились больше, чем те, что сами падали на землю. У нее разыгрался аппетит, и она принялась собирать орехи в корзину. Вдруг за листвой ее взору открылась темная дыра.
Осторожно пробравшись сквозь кусты, она обнаружила маленькую пещеру, спрятанную среди буйной растительности. Отодвинула в сторону ветки и, заглянув внутрь, решилась обследовать убежище изнутри. Приглушенные солнечные лучи падали на одну стенку внутреннего пространства, откуда тусклый свет разливался по всей пещерке. Она была футов двенадцати в глубину и наполовину меньше в ширину. Если бы Эйла у входа вытянулась во весь рост, то могла бы коснуться свода. Он поначалу плавно опускался, а ближе к концу круто обрывался к грязной, но сухой земле.
Это было всего лишь отверстие в скалистой стене, но достаточно большое, чтобы в нем могла свободно поместиться девочка. Она нашла тайник с гнилыми орехами, несколько штук валялось у входа, по всей видимости, их уронили белки. Было совершенно очевидно, что никто из более крупного зверья здесь не мог обитать. Довольная своей находкой, Эйла радостно затанцевала по пещере, которая словно для нее была создана.
Выйдя наружу, девочка взглянула на голую скалу, после чего, взобравшись немного наверх, выглянула из-за острого выступа. Далеко вдали в расщелине меж двух гор сверкала водная гладь внутреннего моря. Внизу рядом с вьющейся серебряной лентой ручья виднелась крошечная фигура. Эйла находилась над пещерой Клана. Спустившись вниз, она обследовала лужайку со всех сторон.
"Это то, что надо, - решила она. - Здесь я могу упражняться, а если пойдет дождь - спрячусь в пещере. Пращу тоже можно держать здесь. Тогда не придется волноваться, что она попадется на глаза Кребу или Изе. К тому же тут растут лесные орехи. Позже можно будет запастись ими к зиме. Мужчины никогда не охотятся так высоко в горах. Это будет мое место". Она побежала к ручью и стала собирать голыши, чтобы опробовать новую пращу.
При каждом удобном случае Эйла взбиралась на свою тренировочную площадку. Она отыскала более короткий, хотя и более крутой путь к лужайке и нередко спугивала то пасущуюся там горную козу, то серну или оленя. Однако те вскоре привыкли к ней и не убегали, а переходили на другую сторону полянки.
Научившись попадать из пращи в шест, Эйла поставила себе более сложную задачу. Она наблюдала за тем, как Зуг учил Ворна, и старалась применить советы и приемы мастера. Для нее это была обычная, порой забавная игра, а для большего интереса она сравнивала результаты Ворна со своими. Стрельба из пращи не слишком ему нравилась, и он часто пропускал советы учителя мимо ушей. Гораздо больше его увлекало копье, ему даже удалось убить несколько змей и дикобразов. Он не отдавался стрельбе из пращи целиком, как Эйла, это умение ему давалось с трудом. То, что она превзошла в мастерстве Ворна, наполняло ее чувством гордости и удовлетворения, и эта перемена в Эйле не ускользнула от Бруда.
Женщинам полагалось быть послушными, рабски покорными и нетребовательными в запросах. Высокомерный молодой человек воспринимал как личное оскорбление, когда женщина не трепетала при его приближении, словно это угрожало его мужскому достоинству. Он быстро находил, к чему придраться, и тут же отвешивал ей оплеуху только затем, чтобы насладиться рабским страхом в ее глазах.
Эйла старалась во всем потакать ему и покорно исполнять все прихоти. Она не сознавала, что вследствие долгого бродяжничества по лесам и полям в ее походке ощущалась независимость, а овладение трудным мастерством прибавило ее манерам уверенности. Она не понимала, почему он цепляется к ней больше, чем к остальным. Бруд сам не знал, чем она ему так досаждала. Причина крылась в самой ее натуре, и она не в силах была что-либо изменить, как не могла изменить цвет своих глаз.
Он затаил на нее зло еще со дня своего посвящения, когда она лишила его славы, но главная причина крылась в том, что она была не из Клана. Лишенная врожденного раболепного страха, она принадлежала Другим - более молодому, более жизнеспособному, более деятельному племени, не стесненному рамками бесчисленных традиций, которые должен был тщательно хранить мозг. Ее разум пошел по другому пути развития. За ее высоким крупным лбом помещался мозг с развитой фронтальной областью, поэтому она обладала иным пониманием мира. Она умела воспринимать новое, приспосабливаться к нему, выдвигать идеи, которые людям Клана и не снились. А главное, таким, как она, суждено было естественным путем вытеснить древнюю вымирающую расу.
На каком-то глубинном подсознательном уровне Бруд ощущал, что у них с ней разные судьбы. Эйла представляла угрозу не только ему как мужчине, но самому его существованию. Его ненависть к ней представляла собой ненависть старого к новому, остановившегося в развитии - к идущему вперед по пути эволюции, уходящего - к заступающему на его место. Раса Бруда уже не поддавалась переменам. Она исчерпала себя. Ей некуда было расти дальше. Эйла стала частью нового эксперимента природы, и, несмотря на то, что она старалась подражать поведению женщин Клана, это была всего лишь искусная маска, продиктованная инстинктом самосохранения. Она неустанно искала окольные пути для самовыражения. И хотя она на каждом шагу старалась угодить невыносимому юнцу, внутри ее назревал бунт.
Однажды утром Эйла отправилась к ручью за водой. Мужчины сидели напротив входа и обсуждали предстоящую охоту. Радуясь, что некоторое время не будет видеть Бруда, она сидела на берегу с чашкой в руках, погрузившись в свои мысли. "Почему он всегда так несправедлив ко мне? Почему он ко мне всегда придирается? Я тружусь не меньше других. Делаю все, что он хочет. Никто из мужчин ко мне так не цепляется, как он. Оставил бы он меня в покое!"
- Ухх! - невольно вскрикнула она от увесистого удара Бруда, который застиг ее врасплох.
Все остановились и, посмотрев на нее, отвели взгляд. Девушке, которая вот-вот станет женщиной, нельзя было кричать оттого, что ее огрел кулаком мужчина. Покраснев от стыда, она повернулась к обидчику.
- Что бездельничаешь и глазеешь попусту, лентяйка! - обрушился он на нее. - Я велел тебе принести чаю, а ты как не слышала. Сколько раз я должен тебе повторять?
Она еще сильнее залилась краской. Ей было не по себе оттого, что у нее в присутствии всего Клана вырвался крик, и она кипела от злости. Она не спешила, как обычно, выполнить приказ Бруда, а встала как ни в чем не бывало, метнула на обидчика холодный, полный презрения взгляд и медленно отправилась за чаем. Весь Клан так и ахнул. Как она осмелилась на такую дерзость?
Бруда обуяла дикая ярость. Он кинулся за ней, обогнал и ударил кулаком прямо в лицо. Удар сбил ее с ног, после чего последовал новый. Она съежилась, стараясь защитить себя руками, а он все продолжал ее бить. Ей едва удавалось сдерживать стоны, хотя при таком наказании невозможно было молчать. Бруд впал в неистовство и наносил все более сильные удары, желая вырвать у нее из груди крик. Эйла, стиснув зубы, с трудом превозмогала боль, но всеми силами старалась не доставить ему подобного удовольствия. Через некоторое время она была уже за гранью болевых ощущений.
Все словно заволокло красным туманом. Наконец Эйла осознала, что ее больше не бьют. На помощь к ней подоспела Иза. Оперевшись на женщину и почти не помня себя, Эйла поковыляла в пещеру. Ее то охватывал приступ боли, то вновь наступала бесчувственность. Она смутно ощущала, как Иза прикладывала прохладные примочки и приподняла ей голову, давая выпить горькое снадобье, после чего девочка погрузилась в глубокий сон.
Проснулась она перед рассветом, в костре еще теплились угли, и в их слабом свечении вырисовывались знакомые предметы. Эйла попыталась встать. Все ее мышцы и кости восстали против такого насилия. С губ невольно слетел стон, и тотчас у ее постели оказалась Иза. В глазах целительницы светилось глубокое сочувствие к девочке. Она никогда не видела, чтобы кого-то так жестоко избивали. Даже бывший мужчина Изы никогда не позволял себе такого. Она была уверена, что Бруд убил бы Эйлу, если бы его не остановили. Она не думала, что станет свидетельницей такого ужаса, и желала больше никогда такого не видеть.
Когда Эйла вспомнила, что произошло, ее охватили ненависть и страх. Она знала, что ей не следовало быть такой дерзкой, но все равно это не оправдывало такой жестокости. И почему он вдруг впал в такую ярость?
Бран пребывал в холодном, безмолвном гневе, так что все соплеменники старались по мере возможности обходить его стороной. Хотя он не одобрял поведения Эйлы, поступок Бруда потряс его до глубины души. Парень имел право наказать девочку, но зашел в этом деле чересчур далеко. Он даже не выполнил приказа Брана, и тому пришлось оттаскивать его силой. И что хуже всего, Бруд лишился самообладания. Из-за девчонки он дошел до белого каления.
Бран думал, что случай на тренировочной площадке больше не повторится. Однако теперешняя мальчишеская выходка отягощалась еще тем, что Бруд обладал силой взрослого мужчины. Впервые Брана одолели сомнения насчет избрания Бруда вождем. Удар оказался для Брана невыносимым. Бруд не только был сыном его женщины и детищем его сердца. Вождь считал, что в парне воплотился его собственный дух, вот почему он любил его больше жизни. Бран чувствовал, что молодому человеку были чужды муки совести, и винил в этом себя. Видно, вождь что-то упустил, не так его воспитывал, не сумел научить, как себя вести, проявляя к нему излишнюю благосклонность.
Прежде чем приступить к разговору с Брудом, Бран выждал несколько дней. Он решил все хорошенько обдумать. Все это время Бруд находился в нервном возбуждении, почти не покидал домашний очаг и даже почувствовал облегчение, когда Бран велел ему следовать за ним, хотя от волнения его сердце едва не выскочило из груди. Больше всего на свете молодой охотник боялся гнева вождя, но на сей раз Бран обратился к нему совершенно бесстрастно.
Простыми жестами он сообщил молодому охотнику, о чем он думал последние дни, сообщил, что в его поступке винит себя. После этого Бруду стало невыносимо стыдно. Каким-то непонятным образом он вдруг ощутил любовь и душевные муки Брана. Увидел перед собой не прежнего гордого вождя, внушавшего ему уважение и страх, а человека, который его любил и глубоко в нем разочаровался. Бруда стали терзать угрызения совести.
Устремив на Бруда тяжелый взгляд, Бран сообщил ему о своем решении. Как ни трудно далось оно вождю, но интересы Клана следовало соблюдать прежде всего.
- Ты вновь сорвался, Бруд. Если повторится еще хоть что-нибудь подобное - можешь забыть, что ты сын моей женщины. Ты призван занять мое место, но я скорее отрекусь от тебя и подвергну смертельному проклятию, нежели передам Клан в руки человека, который не имеет над собой власти. - Ни один мускул не дрогнул на лице вождя при следующих словах: - Еще раз замечу малейшее проявление твоего оскорбленного мужского достоинства - пеняй на себя. Не видать тебе места вождя как своих ушей. Знай, я не выпущу тебя из виду и буду присматриваться к другим охотникам. Уметь держать себя в руках для вождя недостаточно. Я должен убедиться, что ты стал настоящим мужчиной, Бруд. Если я подберу себе на смену кого-то другого, ты обязательно займешь самое низшее положение в Клане. Я ясно выразил свою мысль?