- Сукин сын! - вспыхнул герцог. - Ты что, думаешь, я нанял алхимика, который достает мне золото и серебро из воздуха?! Умерь свой аппетит! Десять тысяч талеров - это последняя цена за твою услугу.
- Ладно, согласен, ваша светлость. Пятнадцать меня вполне устроят.
Герцог вперил бешеный взгляд в невозмутимое лицо Гедруса. В светлых глазах литвина светились невинная простота и детская непосредственность.
"Шут! Проходимец! - разъяренно подумал Готхарл Кетлер. - Кой черт я с ним вожусь?! Кликнуть людей - и в пыточную. А там и до дыбы пару шагов. Поломать ему все кости и пусть подохнет, как бездомный пес. Тайны лучше всего хранятся в земле".
Гедрус Шелига словно прочитал мысли герцога. Его лицо вдруг закаменело, а в глазах появился лихой блеск. Он всегда знал, рано или поздно может наступить такой момент, когда герцог перестанет нуждаться в его услугах. И на этот случай принял свои меры. Литвин, конечно, понимал: бодаться с сильными мира сего - себе дороже. Но ему претила мысль оказаться в могиле, чтобы его убийца наслаждался всеми благами жизни...
Наверное, герцог понял, что творится в голове его присного помощника. Готхард Кетлер был отнюдь не дурак. Он совершенно не сомневался: такой опасный и хитроумный тип, как Гедрус Шелига конечно же предусмотрел возможный конфликт между ними. А значит, его ответ (даже с того света) может стать надгробием на усыпальнице самого герцога - уж что-что, а врагов, как явных, так и тайных, у правителя Курляндии и Земгалии хватало. И они не преминут воспользоваться удобным случаем, чтобы свалить его и растоптать.
Готхард фон Кетлер расслабился и изобразил улыбку. Она вышла кривоватой, но Шелига понял - гроза миновала, и герцог безмолвно просит прощения за дурные мысли. Литвин вернул улыбку Кетлеру и миролюбиво заявил:
- Что ж, думаю, мы сойдемся на двенадцати тысячах. Но на попутные расходы, в свете того, что мне стало известно, денег пойдет немало. Отчет я предоставлю. Договорились?
- Да... - выдавил из себя герцог.
- Шесть тысяч сразу, остальные - когда исполню заказ, - неумолимо продолжал Гедрус Шелига. - И грамотку на владение мызой.
Правитель Курляндии, у которого в этот момент свело челюсти от жадности, железной рыцарской перчаткой задавил в душе свое ретивое и согласно кивнул головой...
На следующий день хорошо отдохнувший Гедрус Шелига выехал за ворота Вендена с легкой душой и тяжелым кошельком у пояса. Большую часть денег, полученных от герцога, - пять с половиною тысяч гульденов - он выгодно вложил в дело, ссудив их знакомому купцу. А на мызу отправил нанятого управителя, весьма достойного и толкового бюргера, лишившегося и усадьбы (ее сожгли), и посевов (их вытоптали) во время военных действий.
Решив свои самые насущные проблемы, Гедрус поехал к старьевщику, где приобрел четыре комплекта поношенной, но вполне добротной одежды. Теперь она лежала в новых саквах, и жеребчик, которому не понравился лишний груз, лишь возмущенно фыркал и укоризненно косился на хозяина фиолетовым глазом.
Гедрус Шелига направлялся к пещере Святовита.
Глава 6. ПОКУШЕНИЕ
Остров Эзель в окружении мелких островков смотрится с моря как большой изумруд в диадеме, усыпанной разноцветными полудрагоценными камешками. Особенно это бросается в глаза летом, на фоне пронзительно-голубого неба.
По величине Эзель занимает первое место после Готланда среди островов Балтийского моря. Он окружен широкими отмелями, а кое-где - рифами и банками. Из-за этого суда не могут подходить к берегу ближе, чем на десять верст, что весьма немаловажно, если вдруг кто-нибудь надумает взять крепости Эзеля с моря. Множество полуостровов и мысов образуют ряд заливов и бухт, из которых только немногие могут служить гаванями для морских судов. К главнейшей из них относился Аренсбургский рейд.
Город Аренсбург не был чересчур бойким торговым местом. Подданные новоиспеченного короля Магнуса продавали рожь, ячмень, хлебное вино, рыбу - в основном камбалу и сельдь; а в порт завозили соль, табак, небольшое количество мануфактурных и колониальных товаров. Кроме того, жители города, помимо рыбного промысла и сельского хозяйства занимались обработкой камня и обжигали известь. Потом все это добро отправлялось водным путем в больших количествах в Ревель и Ригу. К сожалению, торговая гавань Аренсбурга мелка, тесновата и не вмещала больших судов, которые вынуждены были останавливаться на якоре, выгружаться и загружаться на рейде, в нескольких верстах от города. Это обстоятельство сильно сдерживало торговлю.
И тем не менее Аренсбург полнился народом, и не только местным. После того как русский царь Иван Васильевич короновал принца Магнуса Датского, в Аренсбург хлынули авантюристы всех национальностей и мастей. Прежний строгий порядок, заведенный тевтонами, рухнул, и на его обломках пышным цветом расцвели всевозможные пороки. А уж сколько таверн в Аренсбурге открыли - не перечесть! Это было самым доходным делом.
Таверна "Львиная яма" полнилась прощелыгами. В это место порядочные граждане и носа не казали. Ее держал некий Якоб Флит (точнее, Якоб ван дер Флит), больше известный под прозвищем Бешеный Якоб. Поговаривали, что часть своей бурной жизни он посвятил разбойному промыслу, но точно доказать его пиратство никто не мог. А спросить напрямую боялись - хозяин от таких вопросов свирепел и запросто мог пришибить любопытного глупца.
Название сложилось само по себе. Раньше таверна называлась как-то иначе, но теперь уже никто не помнил, как именно. Заведение находилось неподалеку от башни "Длинный Герман", которую горожане называли "Тюремной". По легенде, примерно триста лет назад суд Аренсбурга заседал в дормитории - просторном спальном помещении, находившемся рядом с башней. Смертные приговоры приводили в исполнение тут же и в довольно своеобразной форме. В стене зала суда открывалась дверь шахты, на дне которой держали голодных львов, и приговоренного к смерти сбрасывали на съедение животным, которые приводили приговор в исполнение немедленно.
Подземелье под башней "Длинный Герман" и было "Львиной ямой". В шахте и впрямь нашел свой конец епископ Хенрик III, убитый во время ссоры с членами капитула в 1381 году. Теперь в подвале башни держали жуликов и воров. А сомнительную славу называться также "Львиной ямой" получила весьма подозрительная с точки зрения аренсбургских властей таверна Якоба ван дер Флита.
* * *
Карстен Роде неторопливо прихлебывал весьма недурное пиво и сосредоточенно размышлял, с любопыством поглядывая на посетителей "Львиной ямы". Дело с покупкой судна он сладил быстро. Это был старый пинк водоизмещением в сорок тонн. Капер мудро рассудил, что такая дряхлая посудина потребуется ему лишь для одного боя. А дальше уж как повернется Госпожа Удача - или пан, или пропал. Если победа будет на его стороне, то у него появится новый, более добротный и уже военный корабль.
Нужно сказать, в вопросе приобретения судна Голштинец провел даже пронырливого Стахея Иванова, своего главного "казначея". У подьячего было строгое указание самого Малюты Скуратова следить за расходами "морского атамана" на оборудование небольшого флота и бережно распоряжаться государевыми деньгами. Карстен Роде быстро сговорился с одним из военачальников герцога Магнуса, и тот за вполне умеренную мзду поднял цену на пинк почти вдвое против той, какую запрашивал владелец судна, - разорившийся купец. Так что теперь Голштинец был при деньгах и уже подумывал, кому из датских негоциантов пристроить их в рост.
Пинк он вооружил тремя литыми чугунными пушками, десятью меньшими орудиями - барсами, восемью пищалями и двумя боевыми кирками для пролома бортов. Все это добро было взято из арсеналов крепости Аренсбург за полцены; обнищавшие подданные герцога-королька готовы были душу заложить дьяволу на выгодных для себя лично условиях. Этойсделкой Карстен Роде продемонстрировал Стахею Иванову, который хорошо разбирался в ценах на оружие, как он печется о выгоде царя московитов. Голштинец не положил в свой карман ни шеляга, тем самым совершенно успокоив чересчур придирчивого и подозрительного подьячего.
Название пинку неожиданно придумал боцман. Как-то в хорошем подпитии он скептически заметил, оглядывая приобретение:
- Не представляю, как эта старая медлительная корова может превратиться в хитрого пронырливого лиса. Пару ядер в борт, и пинк рассыплется как рассохшаяся бочка, с которой сняли обручи.
- А это идея! - радостно воскликнул Голштинец, в этот момент ломавший голову над именем судна. - Ведь как корабль назовешь, таким он и будет. "Рыжий лис"! Как тебе имячко?
- Не смеши камбалу на горячем противне! - фыркнул Клаус Тоде. - Она и так смешная. Ты бы еще назвал это корыто "Гончей".
Но Карстен Роде в каком-то провидческом наитии уже отдавал приказание сделать соответствующую надпись на борту судна. Оно и впрямь порыжело и заржавело от старости. И его капитану нужно было проявить поистине лисью хитрость, чтобы победить более сильного противника. А Голштинец очень надеялся добыть себе настоящий флагманский корабль новой постройки и с большим количеством пушек на борту.
Остальных два пинка строились на верфях острова Борнхольм, принадлежащего датской короне. По настоятельной просьбе Стахея Иванова их назвали "Царица Анастасия" и "Варяжское море". Похоже, эти имена были подсказаны ему кем-то из высокородных московитов, чтобы угодить царю Ивану Васильевичу.
Постройкой кораблей распоряжался Ганс Дитрихсен. На одном из них ему предстояло занять капитанский мостик. Второе судно поступало под командование Клауса Тоде, доброго знакомого Карстена Роде еще со времен его прошлых каперских похождений. Тоде был отличным моряком, но его губила приверженность к спиртному.
Голштинец отыскал Клауса Тоде в порту на мешках с соленой рыбой в совершенно непотребном виде - корсар был пьян до изумления. Удивительно, как он вообще не замерз - дело было зимой. Но после того, как Тоде получил приглашение выйти в море в качестве капера, его словно подменили. Он перестал пить и с утра до вечера торчал на верфях, придирчиво осматривая каждый гвоздь, вбитый в палубу его будущего судна. На новые корабли были обещаны пушки от самого великого князя, а в придачу к ним и толковые пушкари-московиты.
Что касается Клауса Тоде, то старый морской волк съездил в отпуск к своей ненаглядной Фелиции, а по возвращении ударился во все тяжкие - не вылезал из таверн и пил запоем. "Доброжелатели" нашептали ему, будто бы Фелиция завела себе кавалера, и теперь боцмана одолевал бес ревности.
Оставался последний и, пожалуй, главный вопрос - подбор команды. Тут уж никак нельзя было пустить дело на самотек, тем более, поскупиться. Карстен Роде прекрасно отдавал себе отчет в том, что обещанное царем Иваном Васильевичем месячное жалование рядовым матросам в шесть гульденов - это курам на смех. Если дележ добычи не будет произведен "по справедливости", то капитана и офицеров разъяренные корсары просто вздернут на нок-рее. Каперская справедливость предполагала неукоснительное следование законам морского братства, в которых не было ни слова о каком-то там жаловании; оно полагалось лишь матросам военных флотов, но никак не рыцарям удачи.
Поэтому договоры с каждым будущим корсаром Карстен Роде заключал тайно, без присутствия подьячего. И условия в них были несколько иными, нежели те, что были согласованы с дьяками царя Ивана Васильевича.
Для своего судна Голштинец хотел набрать тридцать пять настоящих храбрецов; часть из них должна смыслить в морском деле и хорошо знать побережье Балтийского моря. Начало уже было положено - с ним согласились пойти знакомые ему поморы Ондрюшка и Недан. Серьезную воинскую науку они не проходили, зато море, которое было для них, образно говоря, повивальной бабкой, понимали на уровне интуиции.
Парни подговорили пойти на разбойный промысел еще троих товарищей, чем вызвали сильный гнев у Фетки Зубаки. Для артельного атамана потеря пятерых самых сильных и выносливых рыбаков была почти трагедией. Особенно он расстроился из-за Недана. Детина работал за троих, а соглашался получать сущий мизер. Но перечить Фетка Зубака не решился - государево дело; не ровен час нагрянет Басарга Леонтьев со товарищи... Ему становилось дурно только от одной этой мысли.
Когда Карстен Роде увозил с собой молодых поморов, артельный атаман провожал его широкой угодливой улыбкой. Только в момент выезда саней за околицу, он дал волю своему гневу, да так, что домочадцам пришлось спасаться бегством. А потом напился и долго плакал пьяными слезами, обнимая сундук-подголовник, жалея себя и еще неизвестно кого, пока не уснул.
Двадцать матросов Голштинец набрал из датчан. Разные это были люди. Но все хорошо знали морское дело и умели управляться с парусами. Некоторых рекомендовал Бешеный Якоб, и Карстен Роде подозревал, что не все они в ладах с законом. В том числе и новый штурман, который должен был заменить Ганса Дитрихсена...
- Почему сегодня такой грустный? - раздался голос над ухом, и Голштинец невольно вздрогнул.
Он поднял глаза и увидел совершенно разбойничью физиономию Бешеного Якоба. У хозяина трактира отсутствовала мочка левого уха, отсеченная саблей, и косил левый глаз: пуля чиркнула по виску, обнажив кости черепа, и теперь натянутая кожа зажившей раны делала бывшего пирата косоглазым.
- Радоваться нечему, - ответил Карстен Роде. - Пинк готов к выходу, а команда еще не набрана.
- Извини, больше мне предложить некого. За других поручиться не могу. Но выход у тебя есть...
- Это какой же? - живо заинтересовался капер.
- Можно найти крутых парней, которые жизнь не ставят ни в грош, в королевской темнице. Каперу царя московитов герцог не откажет. А они будут благодарны тебе до гробовой доски за то, что спас их от веревки или от возможности сгнить в сырых казематах заживо. Благодарны и верны.
- А что, дельная мысль! - повеселел Карстен Роде. - Сегодня же договорюсь с начальником тюрьмы, чтобы провести смотрины.
Голштинец не стал откладывать это дело в долгий ящик. Допив пиво, он решительно направился в кордегарию. Там нашел знакомого офицера, и тот за несколько монет разрешил Карстену Роде посмотреть на узников; зачем это понадобилось Голштинцу, вояку не интересовало. Оба остались довольны друг другом. Капер - потому что не нужно было шибко раскошеливаться на мзду более высокому начальству, а офицер предвкушал, как после смены караула скрасит свою скучную бедную жизнь шикарным застольем с какой-нибудь ветреной красоткой без серьезных жизненных принципов.
Нарушителей спокойствия и жуликов во владениях герцога Магнуса было не так уж и много, поэтому они преспокойно умещались в каменном сыром колодце. Тем более, что здесь осужденные обычно долго не задерживались: кто мог, откупался (что приветствовалось и поощрялось жадным герцогом), и его выпускали на свободу, а совсем уж серьезных нарушителей ждал эшафот. Смертные приговоры приводились в исполнение быстро - город не мог позволить себе чрезмерных расходов на содержание заключенных.
В Тюремную башню Карстен Роде попал по мостику, перекинутому через шахту, где когда-то содержали львов. Шахта была глубиной в пять-шесть сажень, и теперь в нее стекались отходы. Поэтому на мостике вонь стояла изрядная, даже для капера, привычного к корабельным миазмам.
Вход в камеру был весьма оригинальным - через потолок. В потолке находилась дыра, куда бросалась канатная лестница для узников, а едва съедобную мучную болтушку в большой бадье опускали к ним вниз просто на веревке.
Сама же камера впечатляла размерами. Она была одна-единственная и занимала весь подвал башни "Длинного Германа". Чтобы рассмотреть узников, в темницу спустили фонарь.
- Эй вы там, крысы подвальные! - грубо рявкнул тюремщик, волосатый детина в кожаном фартуке, как у забойщика скота. - Подходи по одному к фонарю! Да так, чтобы ваши рожи были хорошо видны!
- А не пошел бы ты, тупая образина!.. - Из отверстия послышалась крутая виртуозная брань.
Карстен Роде невольно ухмыльнулся - сквернослов обладал талантом по части выражений. Уж не из вольного ли он братства?
- Ну, вы у меня попляшете!.. - разъярился тюремщик.
- Погоди, остынь, - похлопал его по плечу Голштинец. - Я буду сам с ними говорить. А это тебе на выпивку. - Он ткнул в лапищу тюремщика серебряный гульден.
- Премного благодарен, господин хороший, - угодливо сказал детина и отошел в сторону. - Говорите, коль вам хочется. Но как по мне, так их давно пора в расход.
- Эй, молодцы! - крикнул Карстен Роде в отверстие. - Кто желает выйти на свободу?
- Я! Я! И я тоже! - дружно раздалось в ответ.
- А почему не спрашиваете, что от вас потребуется взамен?
- Нам все равно, - ответил сквернослов; капер узнал его по голосу. - Мы готовы хоть в ад пойти, лишь бы выбраться из этой вонючей выгребной ямы.
- Что ж, и то верно. Кто-нибудь знаком с морским делом?
- Еще как знакомы... - проворчал сквернослов.
- Что он говорит? - поинтересовался кто-то на языке московитов.
- Как я понял, свободу предлагает, - ответил сквернослов на ломаном русском. - Но только тем, кто может ходить по морю.
- Крикни ему, что мы согласны! Мы поморы! Эй, господин хороший!
- Так он еще ничего толком не сказал, - осадил поморов кто-то из заключенных.
Карстен Роде уже довольно сносно освоил русскую речь, поэтому понимал, о чем шел разговор внизу.
- Будет вам и толк, только не упрямьтесь и подойдите к фонарю, - приказал он. - Да не толпой, а по одному!
Смотром разбойных физиономий Голштинец остался доволен: среди заключенных и впрямь нашлось несколько весьма колоритных персонажей. Но когда к фонарю подошли двое молодых поморов, как они себя назвали, он невольно присвистнул. Это были те самые парни, что в псковской корчме побили царских опричников! Карстен Роде напряг память, и в ней появилось странное словцо Стахея Иванова - ушкуйники.
Просматривая в кордегарии список, где были указаны прегрешения узников перед законом, капер лишь качал головой - как иногда странно судьба тасует карты. Тогда в Пскове ему захотелось иметь этих парней в своей команде, и вот они, пожалуйста, бери их тепленькими. Притом где - в темнице Аренсбурга! За тысячу миль от Пскова. Какая нелегкая занесла ушкуйников-московитов на Эзель?
Об этом как раз думали и братья Офонасьевы, Третьяк и Пятой. Спустя два дня после отъезда Ермака с атаманами, неумолимый Нагай послал их разведать верный путь к балтийским поморам. Он решил не дожидаться весны, а идти на Балтику санным путем, потому как в свете последних новгородских событий главарь ушкуйников, всегда отличавшийся даром предвидения, совершенно не сомневался: весной Волхов перекроют речными засадами. А где именно, поди узнай - ведь в Новгороде истреблены почти все его соглядатаи.