Осенью 1853 года грянула Крымская война, сражения которой развернулись не только в Таврии. И тогда стало ясно, как были правы Муравьев, Невельской и все их сторонники, когда ратовали за возвращение империи Амура и прилегающих к нему земель. Ведь эта могучая река была единственным путем, по которому можно было быстро перебросить войска для защиты тихоокеанского побережья России. Уже первый сплав весной 1854 года всего лишь 350 солдат и нескольких пушек позволил дать отпор сводной англо-французской эскадре, осадившей Петропавловск-Камчатский. Это подтолкнуло китайское правительство согласиться, чтобы Амур стал границей, а Нижнее Приамурье принадлежало России. Так установил Айгунский договор, подписанный Муравьевым 16 мая 1858 года.
За этот акт генерал-губернатор был возведен в графское достоинство с приложением к фамилии звания - Амурский.
В начале 1861 года граф Муравьев-Амурский подал в отставку. Народ плакал, провожая его. До самой кареты генерала несли на руках, крича: "Не забывай нас, граф, а мы тебя не забудем!" Обо всем этом и повествует заключительная книга трилогии.
Содержание:
От автора 1
Книга третья - И первые взмахи крыла 1
Часть первая - Поклонный крест 1
Часть вторая - "Польза, слава, честь" 62
Примечания 121
Станислав Федотов
Благовест с Амура
От автора
Этот роман мог никогда не появиться.
Но однажды мы сидели с амурским писателем Валентином Крыловым в одном из пивбаров Благовещенска, и в промежутке между кружками пива он вдруг предложил:
- А давай вместе напишем киносценарий про Муравьева-Амурского?
- Давай, - легкомысленно согласился я.
Мы засели на два месяца за рабочий стол и написали 170 страниц текста - кинороман в двух частях "Восточная империя". С чем и отправились в Москву.
Продюсерская фирма "Фора-М" заинтересовалась нашим опусом, но сразу же встал вопрос финансирования. Дело было в 1999 году, еще не затихли страсти по дефолту, и 7–8 миллионов долларов, необходимых (в то время) для производства фильма, найти оказалось весьма непросто. Фирма сделала нам "удостоверение национального фильма", с которым можно было рассчитывать на государственную финансовую поддержку, но лишь после того как найдутся начальные деньги. А их у фирмы не было. У нас, разумеется, тоже.
Нечто подобное произошло и на "Мосфильме". Там нашелся режиссер, пожелавший картину поставить, нашлась и студия, но…
И так далее.
Вернулись мы в Благовещенск несолоно хлебавши, с рукописью в кармане. Полтора года писали письма в разные инстанции, разным авторитетным людям, вплоть до самых высоких. Ответа, как правило, не было.
Крылов умер. Я еще какое-то время потолкался в крепко запертые двери административных и финансовых "тузов" - везде было глухо. А я уже всерьез "заболел" Муравьевым-Амурским, был глубоко в теме, и пришлось взяться за роман.
Разумеется, в свое время я читал замечательные произведения Николая Задорнова о капитане Невельском и его сподвижниках, но в них Муравьев-Амурский шел вторым планом. Теперь - изменилось время, изменились некоторые оценки событий и личностей, и мне показалось, что можно, а главное - нужно, по-новому взглянуть на героев того времени.
Роман - не киносценарий, это совершенно другое произведение. Конечно, исторические факты те же, как реперные точки, но события между ними - плод фантазии автора, и нередко их объяснение - иное. То же - и с историческими фигурами, а выдуманные персонажи - полностью на совести автора.
Роман занял у меня четыре года, но это было время непрерывной работы, а что может быть лучше? И я благодарен Валентину Крылову за то, что он втянул меня в эту историю - в прямом и переносном смысле.
Станислав Федотов
26 декабря 2012 года
Книга третья
И первые взмахи крыла
Часть первая
Поклонный крест
Глава 1
Они стоят в пятидесяти шагах друг от друга на дороге, укатанной полозьями нарт. Русский генерал-лейтенант и французский майор - офицеры воюющих государств. Враги.
Они собираются драться на пистолетах. Несмотря на разницу в званиях, дуэльный кодекс это позволяет. Поэтому у обоих секунданты, а в дорогу, как раз посередине между противниками, один из секундантов воткнул саблю - свежий ветер играет ее темляком и змейками гонит по дороге поземку.
Они собираются драться, но причина дуэли - не война между Россией и Францией, а, как это чаще всего бывает, - женщина.
Секунданты предлагают решить дело миром, но дуэлянты отказываются. Вернее, отказывается майор; с пылающим от ненависти лицом он заявляет, что должен отомстить человеку, который дважды убил его счастье. Генерал только пожимает плечами:
- Я преднамеренно против этого человека ничего не делал и не питаю к нему враждебных чувств. Он считает себя оскорбленным, он меня вызвал, за ним последнее слово. Хочет стреляться - пусть будет так. Лично я выстрелю в воздух.
Майор слышит его слова. Ярость и ненависть в его глазах перемежаются с растерянностью, в его душе что-то поколебалось, но не успевает оформиться в действие.
- Сходитесь! - кричит секундант генерала, а секундант майора машет платком; время что-то изменить упущено, и противники делают первые шаги навстречу друг другу, поднимая пистолеты.
И вдруг майор застывает, глядя куда-то за спину генерала. Генерал невольно оглядывается.
Из-за темной стены леса вылетела упряжка оленей с нартами. Нарты пусты, но на концах полозьев, держась за дугу задней стенки, стоит фигурка в меховой шубе. На крутом повороте нарты падают на бок, и фигурка кувырком катится в сугроб на краю дороги.
Секунданты, стуча сапогами, опрометью бросаются на помощь: один останавливает упряжку, второй помогает подняться упавшему, отряхивает его шубу. Но человек вырывается, так что шуба слетает с плеч, и бежит к генералу, путаясь в подоле длинного платья.
Это Катрин.
- Стойте! Остановитесь! Не стреляйте! - кричит она. Бросается на шею генерала и говорит торопливо, сбивчиво, глотая слова: - Не убивай его, дорогой… Никто же не виноват… Я тебя люблю… я тебя умоляю: не убивай!..
- Я и не собирался, - говорит генерал, стреляет в воздух, отбрасывает пистолет и целует Катрин.
И тут раздается второй выстрел.
Генерал и Катрин одновременно бросают взгляды в сторону майора и видят, как тот, уронив руку с пистолетом - а на синем мундире с левой стороны расплывается темное пятно, - медленно опускается на колени и падает - лицом в грязный снег, укатанный двумя десятками нарт.
"Черт побери, - думает Николай Николаевич, глядя поверх спинки кровати на окно спальни, подсвеченное снаружи газовым светом уличных фонарей, - опять этот сон! И, похоже, вещий, раз приходит третий раз, один и тот же, с небольшими вариациями. И опять он не смог разглядеть лицо майора - только мундир, черную бороду и развеваемые ветром кудри. Что, вообще, значит все это - снежная дорога, какая-то дурацкая дуэль с грубым нарушением дуэльного кодекса и - главное! - Катрин, умоляющая не убивать странного майора, неожиданно вставшего на его, Муравьева, пути? Кто он ей, кто она ему? Что за дикие и пошлые обвинения в убитом счастье? Даже дважды убитом! Что за трагический пафос?! Чье счастье я убил?! Почему дважды?!! Ну, ладно, допустим, первый раз я женился на невесте погибшего… Так, может быть, это кузен Катрин взывает с того света? Да ну, какие глупости!.. Хотя… мертвым его никто не видел - вдруг остался жив и теперь ищет ее?!"
У Николая Николаевича пересохло во рту. Черт! Черт!! Черт!!! Он покосился на жену, спящую справа, - как она безмятежно раскинулась на широкой постели! осторожно встал и подошел к столику у окна, на котором стоял кувшин с чистой водой и стаканы.
Налил полный стакан и стал пить медленными глотками, продлевая удовольствие от влажной прохлады, задумчиво глядел в окно на одетый в строительные леса собор Преподобного Исаакия Далматского, покровителя Петра Великого. "Тридцать пять лет строится! За это время кто-то успел родиться, вырасти и, может быть, даже умереть, а собор все в лесах. Интересно, архитектору его, этому… Монферрану, снятся вещие сны? Ну, хотя бы о том, доживет он до окончания строительства или нет?
О Господи, что за дурацкие мысли лезут в голову! Впрочем, какие сны, такие и мысли: не столько дурацкие, сколько тревожные. Во сне была оленья упряжка - значит, дело происходит где-то на Севере, разумеется, в России - на Амуре, в Якутии или Камчатке. Откуда там французский офицер? А, ну да, наверное, уже идет война. Только почему - с Францией? С Англией - понятно, а Франции-то чего надо? Впрочем, неважно, надо срочно отписать Завойко, чтобы укреплял порт, строил намеченные батареи. Что еще? Да, конечно, - вытребовать и отправить поскорее Невельскому бумаги по высочайшему решению относительно перехода в разряд Государственной Амурской экспедиции и принадлежности России нижнеамурских земель - чтобы немедленно занимал Кизи и Де-Кастри. Пусть и на Сахалине посты военные поставит… Формально, конечно, это не его дело, поскольку Сахалинская экспедиция выделяется из Амурской и остается в ведении Политковского , но отвечать-то за нее будет он, Муравьев, и, пока она развернется, пусть побудет под Невельским. Конечно, тот опять, и вполне справедливо, станет жаловаться, что людей не хватает, - надо послать ему этого добровольца, майора Буссе, и рекомендовать назначить его командиром десанта на Сахалин. Пускай покрутится, а то двадцать пять лет, ни в одной военной кампании не участвовал - и уже майор. Видать, есть кому и по головке погладить, и подсадить. Только с чего, спрашивается, напросился в Сибирь? Там карьера в кресле не делается. Служить надо с полной отдачей, а иначе зачем ты на белый свет народился?"
Вода в стакане закончилась. Он с сожалением посмотрел на донышко, покрутил в пальцах, но наливать еще раз не стал: известно ведь, малейшее излишество может испортить даже большое удовольствие. Правда, пробежавшие только что мысли ни удовольствия, ни простой радости не доставили, но Николай Николаевич привык жить в постоянном окружении забот и проблем и давно себе не представлял, что может быть иначе. "Катрин говорит: это потому, что он уже шестой год не был в отпуске. Наверное, права, как всегда, права. К тому же почечные колики мучают временами так, что хоть на стенку лезь. Вот и государь внял его просьбе и разрешил четырехмесячное лечение за границей, но разве он сможет, пусть и на столь короткое время, отрешиться от своей "Восточной империи"? Если действительно начнется большая война с участием Англии, Тихого океана она не минует, и Николаю Павловичу волей-неволей придется дать согласие на сплав по Амуру войск и снаряжения для той же Камчатки. А где один сплав, там и второй, и третий. И уже не с войсками, а с переселенцами, ибо давно известно - войсками ничего долго не удержишь. Значит, надо ускорить подготовку: срочно строить пароход, баржи, павозки, лодки, вязать плоты, завозить в Забайкалье военное снаряжение, готовить солдат и казаков… И кому все это поручить? Да-а, в одиночку, пожалуй, не справится никто, придется делить. Допустим, за сплавные средства будет отвечать Казакевич, не зря же он уже два года занимается промером и описью забайкальских рек, текущих к Амуру. Чин повысили - теперь он капитан второго ранга. Ему и карты в руки. А снаряжение, конечно, надо поручить Мише Корсакову - он как раз занимается этим в казачьем войске…"
На кровати глубоко вздохнула и зашевелилась Екатерина Николаевна. Муравьев спохватился, что стоит голышом и уже основательно замерз, поставил стакан и на цыпочках вернулся в постель. Катрин словно его и ждала: пододвинулась, прижалась, обняла. Пробормотала:
- Какой ты холодный! - и тут же задышала тихо и спокойно. Видимо, ей ничего тревожного не снилось.
2
Муравьев, наверное, не взял бы на службу майора Буссе, если бы за того не попросил министр уделов Лев Алексеевич Перовский. Высокий хлыщеватый брюнет с бакенбардами "под императора" и холодными бледно-коричневыми глазами навыкате сразу ему не понравился. Жестокий себялюбец, определил он натуру новоявленного волонтера амурской эпопеи, ради карьеры не пожалеет никого, и в первую очередь нижестоящих. А этого Николай Николаевич не переносил всем своим нутром и, что греха таить, когда служил в армии, случалось, бил по физиономии офицера, позволявшего себе измываться над нижними чинами. Как ни печально, таких вполне хватало, и он для себя сделал вывод: человек у власти всегда готов унизить нижестоящего, особенно, когда ему не грозит что-то получить в ответ. Но тут же сделал неприятное открытие: да ведь он сам, чиня благородную расправу, оказывается таким же человеком у власти. И начал себя осаживать.
С тех пор много воды утекло, многое в жизни изменилось; что было когда-то дозволено быку, теперь стало не дозволено Юпитеру, однако ощущение брезгливого бешенства, которое охватывало его в подобных случаях, осталось где-то на донышке души и нет-нет да напоминало о себе, и тогда приходилось напрягаться, чтобы не дать ему вырваться на волю. Как, например, в разговоре с Беклемишевым перед отъездом из Иркутска. Он бы, конечно, дал выволочку зарвавшемуся мальчишке, если бы не был так уверен, что уже не вернется. А оставлять о себе память в виде побитой физиономии молодого негодяйчика не хотелось. К тому же Беклемишева, в отличие от Буссе, он выбрал сам - тот окончил лицей, а Николай Николаевич лицеистов предпочитал университетским, - но генерал Муравьев ох как не любил публично расписываться в собственной недальновидности.
Как бы там ни было, сразу же по прибытии Муравьевых в Петербург бывший министр внутренних дел, а ныне - уделов граф Лев Алексеевич Перовский пригласил супружескую чету к себе - отобедать. На обеде он и представил генерал-губернатору своего протеже - майора Николая Васильевича Буссе.
- Жаждет широкой деятельности, - усмехаясь весьма иронично, сказал Лев Алексеевич. - Пускай молодой человек хлебнет настоящей героической жизни.
- Жизнь у нас не столько героическая, сколько суровая и полная всяческих лишений, - не принял Муравьев иронического настроя хозяина. - Вы меня простите, Лев Алексеевич, - не за столом об этом говорить, - но у Невельского уже несколько человек умерли от скорбута . Российско-Американская компания с приходом Политковского совсем совесть потеряла: держала Амурскую экспедицию буквально впроголодь. Слава богу, теперь Невельской с товарищами в ведении государства, и я, со своей стороны, могу в полной мере ему помогать.
- Ну, вот видите, дорогой Николай Николаевич, что ни делается, все к лучшему, - благодушно заметил Лев Алексеевич. - И Владимир Гаврилович Политковский не такой уж монстр, как вам кажется, - он на весьма хорошем счету у государя императора. Его величество собирается поручить генералу укрепление Кронштадта.
- Дай ему Бог удачи на этом поприще, - скривил губы Муравьев. - Только, думаю, Кронштадт мог бы укрепить и кто-нибудь другой, как то сделал Александр Сергеевич Меншиков в Финляндии, а вот Русская Америка вовсе беззащитна, и укреплять ее, получается, некому. Впрочем, если хорошенько подумать, то и незачем. Так что я не совсем прав, нападая на Политковского. Русская Америка будет потеряна нами в ближайшие десять-пятнадцать лет.
Перовский ничуть не удивился столь категорическому заявлению: возможно, тоже об этом подумывал.
- Думаете, Англия наложит свою лапу?
Николай Николаевич покачал головой:
- Вряд ли. Нет, она, конечно, хотела бы, но есть другие. Ближе и сильнее. Пример Калифорнии чему-то должен нас научить.
- А что пример Калифорнии? - поинтересовалась вдруг Екатерина Николаевна. - И что такое - Калифорния?
Лев Алексеевич прикрыл салфеткой невольную улыбку, а Муравьев хмыкнул и нахмурился:
- Друг мой, ты же переписывала набело мою докладную записку государю. В ней я и приводил пример Калифорнии.
- А, да-да, - смутилась и покраснела Екатерина Николаевна. - Я не сразу сообразила, дорогой. Действительно, ты писал, что еще двадцать пять лет назад Русско-Американская компания предлагала занять Калифорнию, пока ее не захватили Соединенные Штаты Северной Америки, а правительство России отказалось. Но ведь если бы мы тогда ее заняли, сейчас бы тоже пришлось ее отдавать?
- Нет, дорогая, не пришлось бы. Калифорния снабжала бы продуктами не только Аляску, но и Камчатку и приносила бы огромную прибыль.
- Помню, помню то предложение, - сказал Перовский. Я тогда служил сенатором, а потом товарищем министра уделов. - И грустно добавил: - Все посчитали, что Соединенные Штаты доберутся до Калифорнии не раньше, чем через сто лет. В те поры никто и подумать не мог, что они затеют войну с Мексикой и отхватят у нее такой лакомый кусок…
- Американцы - народ практический, - подтвердил Муравьев. - Их стремление завладеть всем восточным побережьем Великого океана совершенно натурально. Они вот-вот потянутся к Русской Америке, и правительству надо уже сейчас думать, как подороже уступить Аляску.
- Зачем же уступать сугубо российские владения? - неожиданно подал голос майор, дотоле подчеркнуто скромно сидевший напротив Муравьевых. - Случись что, Аляска - прекрасный плацдарм для войны… с той же Америкой.
- А вы собираетесь воевать с Америкой? - воззрился на него Николай Николаевич. - Позвольте поинтересоваться: ради чего? Я уж не спрашиваю: какими силами? Хотя бы - ради чего?!
- Н-ну… - заерзал майор. - Ради величия России.